Тёмное сердце

Ещё секунду Кадзуха глупо моргает, недоумевая. — …Ч-что? Что ты несешь? Он не может быть– — Его лицо говорит само за себя. Томо отстраняется, давая наконец перевести дыхание должным образом и всецело прочувствовать тяжесть разряженного воздуха между ними. Сёдзи широко распахиваются, пропуская в помещение лёгкую вечернюю прохладу и отдалённый шум прибоя. Ласковый ветерок касается разгоряченных щек, умиротворяя слегка бушующий трепет внутри. Каэдэхара супит брови и произносит: — Что не так с лицом? — Не замечал разве? — губы изгибаются в тонкой улыбке. — Оно же точно как божественный лик Сёгун Райден. От крохотных несовершенств до мягких изгибов очертания тела… целиком и полностью его внешность подобна образу Бессмертной Баал, — тянет с лукавой искрой неподдельного недовольства. Кадзуха смотрит растерянно. С недоверием. Словно маленький сбитый с толку ребёнок мешкает с ответом, не зная, шутят ли над ним издевательски или всерьёз доверяют огромную тайну. Конечно, он замечал. Безусловно, возникали вопросы… и это малую малость казалось чуть странным. Не сказать, что Кадзуха был частым гостем торжественных церемоний и всевозможных мероприятий. После разрухи клана, Каэдэхара и подавно не слышал о праздничных пиршествах, к тому же с участием самой Сёгун… Самурай ведь и видел её от силы раза четыре за всю свою жизнь. Откуда же ему улавливать схожесть в деталях… Однако сейчас, когда он действительно призадумался… всему, кажется, понемногу находилось своё объяснение. Во всяком случае, Кадзуха смог подобраться поближе к сокровенной непостижимости тёмных притягательных глаз. Кое-что в них томилось. Что-то заманчивое и неукротимое… невинное, чистое, но в то же время изводящее, недосягаемое, а потому Каэдэхаре хотелось изучать поподробнее, истязаться от неутолимого любопытства, пробраться сквозь тернии и отыскать… …что? — он не знал, но был уверен, что обязательно поймёт, когда придёт время. Томо усаживается за маленький чайный столик и подзывает поближе. Каэдэхара слушается и на почти негнущихся ногах опускается следом. Тускнеющий свет мягко плещется в холодной тени — Кадзуха вглядывается в усталые глаза, но не находит в них ни разгадок, ни желанных ответов. — Он же… не вёл себя странно, Каэдэхара? — интересуется Томо, старательно разливая в чаши напиток. И очень жаль, что не сакэ. — Это… кхм… — на мгновение приходит в замешательство Кадзуха, — может быть? Густой поток пара согревает лицо. Резкий травянистый аромат спутывается с затхлой влажностью помещения и совсем нежным оттенком привычного запаха Томо. Кадзуха недовольно хмурится, засматриваясь на чай и предвещая характерный тошнотворный привкус насыщенной консистенции. Томо жуть как любит всё горькое или острое, поэтому с ним почти невозможно усидеть за столом, разделив что бы то ни было из одной посудины, за исключением алкоголя — либо же ронин скривится от недостатка специй и жгучих ноток на языке, либо самого Каэдэхару сплющит от переизбытка… всего. Томо хмыкает с толикой досады и подносит чашу к лицу, мягко прикасаясь к ней ртом, однако так и не отпивает — попросту наслаждается ароматом. — К тому же… — произносит вкрадчиво, выглядывая из-под прикрытых ресниц. — Мне кое-что да известно… — А… — только и успевает вымолвить Каэдэхара, но вдруг быстро замолкает и распрямляет плечи. Они сидят вот так — окруженные тишиной и задорно плутающим из стороны в сторону сквозным колким ветром. За спиной — тихое безмолвие морской глади. И небо. Чистое, без единого облачка. Сливается с собственным отражением красочной синевы. — Его создали как разумную куклу, что должна уместить в себе божественный гнозис, — зевнув, начинает Томо. — Что с ним случилось, мне неизвестно… однако он, кажется, впал в дрёму на некоторое время. Записи, чертежи… всё хранилось у семьи моего Господина столетиями — я видел их своими глазами. Райден Сёгун собственноручно создала погибель для нашей страны. Она обучала его долгое время, но позже, должно быть, потеряла контроль. Кукла будто бы с цепи сорвалась и обозлилась на всё живое. Кто знает, что стало причиной столь жестокому гневу… Несколько деревень было выжжено с лица земли. Поговаривали, у найденных останков ни в чём неповинных стариков, женщин, — дыхание прерывисто срывается из чуть приоткрытых губ, — детей… Всем им недоставало сердец. Кадзуха отпивает не глядя и обжигает язык. — Это правда жестоко, — понимает реакцию Томо. — Гнев народа от бездействий Архонта почти сокрушил Инадзуму... но сёгун таки спохватилась и сразила это ненастье. Да так, что и не вспоминал больше никто… а имя разрушителя давно позабыли. Я слышал, кое-кто был уверен, что Райден умертвила его. Как же иначе ей удалось прекратить все те бесчинства? Тц… — ронин вздыхает истомно. Каэдэхара подмечает, как тонко пробираются электро частицы по бледной коже. — Такое заблуждение было ошибкой… Что же пробудило это чудовище? Чудовище? Действительно так. Тот, кто сделал всё это… бесчеловечный монстр. И только. Но был ли Акио тем самым чудовищем? Разве… он мог скрыть такое? Каэдэхара не знал, что подумать. Однако отрицать очевидное всё же не мог. У Акио не билось сердце — Томо говорил правду. Стало быть… Архонт взрастила мальчика для того, чтобы в удобное для себя время отдать бразды правления Инадзумой. Куда же сама вздумала подеваться, и почему он тогда такой вот… ребёнок? Нет, так и не скажешь уже. Если верить словам Томо, этому едва ли не за пятую сотню перевалило. А то и больше. Это его он безобидным дитём, значит, считал? Того самого, который сможет казнить Кадзуху, следуя собственной прихоти, того, кто обучался согласно строжайшим правилам благородства и чести под надзором Электро Архонта... того самого, кому он должен присягнуть жизнью и следовать воли до конца своих дней? Того самого Акио, который беспокоился о помятом цветке и страшился есть на людях? Ох, того самого, который так неумело выпрашивал поцелуи, мило шептал непристойности на ухо, намереваясь при этом стянуть побыстрее хакама и краснел от мимолётных улыбок как спелый закатник. Нет, всё же здесь что-то не складывалось. Почему Кадзуха повстречался с преемником сёгуна в позабытых разрухах старой деревни? В старых обносках, костлявого, тихого, пугливого и одинокого. Почему мать о нём не заботилась? И почему тогда Акио обо всём ему не сказал? Почему не признался, что не является человеком. Почему не сказал, что в еде нет необходимости, сон бесполезен, а чувства ему… неизвестны? Зачем скрывал, что нет сердца? И почему лгал, что нравятся сладости, если сам он не должен ощущать ничего? — Акио не чудовище, — цедит Каэдэхара. — Откуда тебе знать? — Томо делает ещё один мелкий глоток. — Может, он сейчас действительно безобиден, обманул тебя или позабыл давно обо всём… мне безразлично. Но ты должен знать, что он не тронет тебя. Хм… что, если это Райден Сёгун подослала его? — Чушь. Ты, кажется, бредишь. — Я беспокоюсь. — Хорошо, — Каэдэхара приподнимается и разглаживает помявшиеся складки хакама небрежно. — Так или иначе, я бы хотел уйти после всего, — тихо вздыхает и всматривается в даль горизонта. — Что ты имеешь в виду? — безучастно интересуется Томо, однако самурай всё равно ощущает в хриплом голосе беспокойство. — Мы с Акио покинем страну. Ронин молчит некоторое время, не находясь с ответом. Пробирает холодком прямо до дрожи. Осязаемо. — О… — издают непонятный, разочарованный будто бы звук. — Вы… надолго? — Не знаю. Я не сказал ещё, но думаю, он согласится. — Вот как… т-ты– — Знаешь– вдруг срывается почти одновременно. Кадзуха тут же затыкается, но Томо тоже смолкает. Они смотрят друг на друга и просто молчат, пока свежий ветерок проказливо треплет волосы, отчего момент всё больше кажется дурацким каким-то, а их длинная пауза и подавно — Крайне нелепо. — Ты не… — в глазах горит грусть и тоска. Томо мешкает, но осекается тихо: — Забудь. И всё же они беззаботно болтают. Увлеченный дружеской беседой, Каэдэхара не замечает совсем, как стремительно темнеет снаружи. Небо усыпает золотистым мерцающим светом — целая вселенная как на ладони, позволь прикоснуться дыханию ветра — застелет драгоценной пылью крыши домов и кроны деревьев. Точно снег. В Инадзуме никогда не было снега. Волны хлещут о берег — дерзко. Вдали разбушевалась гроза. И вновь веет прохладой из севера, заставляя содрогнуться всем телом. Томо только и посмеивается, сверкая улыбкой, пока Кадзуха безуспешно пытается избавиться от выступающих на глаза прядей. Они же в лицо лезут и спутываются так, что потом хочешь не хочешь — оттягивай клочками немалыми… Из соседних комнат слышится суетливый шум: там готовят угрей и, помнилось, кое-кто обещал сварить тонкоцу рамэн… В любом случае запах доносится просто неописуемый. Кадзухе кажется, он мог бы схватиться рукой — настолько ярко ударяют вкусности по рецепторам. А потом вслед вдруг отзывается и живот. Да скручивает так сильно, что даже Томо, не сдержавшись от хохота, пропускает Каэдэхару вперёд к столику с желанными угощениями. Но кое-что всё-таки не даёт самураю со спокойной душой приступить к заполнению зияющей пропасти в неприхотливом во вкусах желудке, а именно — Акио. Точнее, его отсутствие. Поэтому с рамэном и жаренными угрями приходится повременить. Каэдэхара сдвигает сёдзи и сухо бросает: — Ты чего здесь уселся? Тебя разве не позвали на ужин? Акио всё так же сидит, не шелохнувшись, с мордочкой озадаченной и таращится на ни в чем с виду невиновный футон — невозмутимо почти. А потому перегородка влетает вновь с грохотом в стену, привлекая внимание. — М-м… я… не голоден, кажется, — отзываются вяло и снова глаза отводят на прежнее место, точно дозорный какой. — О? Тогда я тоже не стану есть. Слышится удивлённый вздох. Ещё мгновение, и рот всё же разевают, но ответ обдумывают будто бы, пока мнут в кулачках шёлк одеял. — Кадзуха… а ты… Это ведь наша с тобой комната? — Каэдэхара кивает и спешит избавиться от верхней одежды. — И мы… здесь вместе спать будем? — раздается нежным чарующим голосом. Футон и правда лежал один-одинёшенек, но был не так уж и мал в нескромных размерах, им двоим уж точно удалось бы как-нибудь уместиться. Кадзуха изгибает бровь: — Не хочешь? — Не то чтобы… просто… Каэдэхара знает, что его вид непроизвольно мрачнеет, и знает прекрасно, что Акио это замечает, а потому слова мальчишка уж точно, должно быть, подбирает с особым старанием и осмыслением… — Разве ты не будешь приставать ко мне? — выдают обыденным, чуть возмущенным тоном. Кадзуха едва ли не задыхается, мол, шутка ли это какая… но лицо Акио натужно выражает серьёзность. Самурай тихо хмыкает и скрещивает руки перед собой. Это… кажется даже занятным. — А что, тебе разве не нравится? — расплывается в самодовольной улыбке. Акио выпячивает глаза и ловит ртом воздух, словно глупая рыбка кои, выловленная как-то Каэдэхарой из пруда по чистой случайности. — Чт… да как такое может понравиться?! — срывается на одном дыхании. Кажется, от такого даже свечение слегка вздрагивает. Но это просто сквозняк вновь пробрался сквозь глубокие щели. Каэдэхара вздыхает и закидывает в какой-то неприметный угол хаори и прочие узорчатые ткани. Стоило бы застирать — снова испачкались. — Хочешь спать с лампой или мне потушить свет? — безучастно бросает. — А-а… э… Наверное? — Так что? — не понимает Кадзуха. — Как тебе будет удобнее. Я сейчас не усну. — Почему? Поздно же… не устал? — Акио мотает головой и ерзает чуть на подушках, пряча глаза. Каэдэхаре это совсем уж не нравится. — Послушай. Делай как знаешь, но тебе лучше вздремнуть. Хотя бы немного. Помнишь, я говорил тебе о фейерверках? — Акио кивает и Кадзуха улавливает знакомый интерес в тёмных глазах. — Что ж, их принято запускать поздней ночью. Так, чтобы все смогли разглядеть горящие искры. Но если ты за день устанешь, я не смогу отвести тебя смотреть на него. — Но! — А ещё, помимо фейерверков, во время фестиваля Наганохары есть чем заняться. Поэтому если ты вдруг будешь засыпать на ходу, я не стану возиться с тобой и просто оставлю вот здесь, — хлопает рукой по футону. Акио в ответ ворчит что-то и кутается с головой в одеяло, плюхаясь прямо посреди смятых простыней и беспорядочно разбросанных подушек. — Я сплю, — важно уведомляет комок одеял. Каэдэхара вздыхает. Он сам нарвался на это, поэтому, конечно же, возникать бесполезно. Кадзуха снова смотрит на место ночлега — супится. Акио бесстыже отобрал всё. И Каэдэхара, безусловно, смог бы справится и без таких привилегий — не впервой же он остаётся в таком положении, но ветхие стены старого дома пропускали в себя ночную влагу и холод похлеще любой посещаемой им лачуги. Кадзуха предположил, дело всё было в том, что домик уж очень близко находился к берегу моря, к тому же располагался на возвышении, а значит был легкодоступен какому-либо сильному ветру. И всё же он гасит лампу. Опускается на футон, освобождает для себя место, столкнув мальчишку куда-то вбок, и тянется отобрать своё одеяло — что не удивительно, встречая сопротивление. — Что ты делаешь? — шипят предупреждающе, не позволяя схватиться за край мягкой ткани. — А ты как думаешь? Отдай мне одеяло. — Почему я должен слушать тебя? Не хочу! А если так нужно, тогда сам же и отбери! Кадзуха хмурится. Действительно, лучше бы он сейчас ужинал, а не занимался невесть чем с этим бездельником. Да ещё и вот так — ночью, сражаясь за чертовы одеяла! Каэдэхара набрасывается сверху, всё же стараясь не раздавить ненароком хрупкое тело. Акио дёргается, отчего Кадзуха чуть не въезжает лбом в старую стену. Прекрасно. — Отдай мне его, слышишь? — уже рычит Кадзуха, ухватившись таки немного. — Не сделаешь этого, и я тебя покусаю. — Ха? Это я тебя покусаю! — Акио вырывается из крепких «объятий» и стукается о Каэдэхару. Лицом. Сам же после и хрипит от боли. — Ты ударился что ли? — задерживает воздух в груди Кадзуха. — Замолчи… — грубо осекают. Комочек сжимается. Каэдэхара, воспользовавшись ситуацией, раскрывает мальчишку будто бы какой-то наваристый баоцзы. Лицо горит алым пламенем. Ох, там же наверняка было душно. А особенно — в пылу сражения. Кадзуха вдруг тихо хихикает, подмечая ушиб. — Чт… Ты что, смеешься?! — Не злись… я… Вспомнил просто, что тоже получил по носу в таких обстоятельствах. Акио непонимающе сдвигает к переносице брови. Глаза тёмные блестят жалко от прибывающей влаги: — Просто я не хочу спать с тобой. Ты… из-за тебя мне становится не по себе, — пытаются оправдаться. — О… — догадливо хлопает глазками Каэдэхара. — Тогда, может, я усну в комнате Томо– — Нет! — вдруг вскрикивают. — Так тоже не пойдет! — Почему? — Я не хочу спать один, — Кадзуха теперь вообще ничего не понимает. — Ладно. Тогда как поступим? Акио вдруг пихает его руками о грудь, заставляя упасть спиной на подушки. — Ты… можешь спать здесь, — бросают серьёзное указание. — А я подожду, пока ты не уснешь, и тоже следом засну как-нибудь. Каэдэхара изгибает бровь: — Но что, если я не смогу? — Сможешь, — возвышаются авторитетно. — Ты засыпаешь быстро. — Как скажешь, — только и жмёт плечами от безысходности. — А этим, — Кадзуха тянет за край одеяла резко, заставляя Акио вскрикнуть от неожиданности, — нужно делиться. Поэтому я заберу себе свою половину, — мальчишка фыркает в ответ и отодвигается в сторону, позволяя Каэдэхаре разлечься широко на боку. — Но и ты тогда выспись обязательно, хорошо? Фестива- — Я всё понял! — в лицо летит подушка. Хорошо, мягкая. — Засыпай быстрее уже! Тишина. Только стрекот сверчков и шелест листвы. А ещё шум моря почти слышимый. Каэдэхара даже расслабиться почти успевает, но вдруг над ухом шуршат тканью раздражающе, заставляя приоткрыть веки. — М-м… Кадзуха? — смотрят сверху вниз два сверкающих глаза. — Верни, пожалуйста, свет. Кадзуха не уверен, но, кажется, рассветает. Солнце и не вздумало показаться. Однако всё же ветер дует иначе, а из переулка начинают доноситься чуть слышные голоса и грохот отворяемых ставней прилавков. Понемногу оживают улицы Инадзумы. Мальчик сопит всё так же, обдавая жарким дыханием кожу, пока ладонь невесомо томится у самого сердца Каэдэхары. — Ты… спишь, Акио? — Ка-адзу…ха-а… — отзываются едва слышимым шепотом. Самурай улыбается и утыкается подбородком в макушку, задумчиво вглядываясь сквозь разукрашенную изысканной живописью ширму. Небо заполнено серостью. — Хотел бы ты побывать в Ли Юэ? Акио тут же вскакивает и смотрит на него глазами удивлёнными. На голове… беспорядок сплошной. — …Что ты сказал? Каэдэхара в ответ усмехается ещё шире и утаскивает за шею поближе к себе. — Вот ты и попался, — огревает ушко теплом и языком влажно проводит по ушной раковине, срывая тихое мычание с губ. — Что я говорил тебе? М? — Каэдэхара кусается беспощадно. И оттягивает мягко, то мочку, то кожу зубами. Акио протяжно стонет и начинает стукать кулаками о грудь: — Кадзух-ха! Мхм… Черт! П-прекрати! Мальчишка тоже хочет вгрызться в отместку. Но в рот попадаются только лишь волосы, шёлк одеяла и край мягкой подушки. Поэтому он делает попытку извернуться, что главное — вроде бы как успешную, поскольку тяжелая рука вдруг исчезает из виду, впрочем, как и сам Кадзуха. Он котится к стенке, глухо влетая лопатками в дерево… ещё и лодыжку вдобавок чуть подворачивая. Когда-то же и убиться так сможет! — Значит, весь день отсыпаться собрался? — Каэдэхара тянется за одеждой, заброшенной в какой-то пыльный уголок комнаты. — Мне хотелось взять тебя с собой, но теперь не смогу этого сделать… — Куда взять? — воспряв духом интересуется Акио, игнорируя жгучую боль в позвонках. — Хм… — тянут почти издевательски. Пускай только сделает вид, что обижен! — Разгружать ящики с порохом для фейерверков и остальным праздничным хламом… А впрочем, не важно. — Что ты сделал? Гремит раскатисто, предостерегая будто бы. Сёдзи прикрывают, но колкий ветерок всё равно забирается чуть ли не за самый шиворот тоненькой ткани. Взгляд Каэдэхары яро метает острыми стрелами. Да так, что всего лишь взглянуть — очень опасно. Свалит с ног, поражая в самое сердце. — Он же просил меня, Кадзуха! — отчаянно слетает на выдохе. — Знаешь ведь, нам недостаёт рук… — Это не значит, что тебе позволено помыкать им, — сохраняет невозмутимость Каэдэхара. Томо отпивает наваристой травы и трёт переносицу. — Да кто сказал, что я помыкаю? — чувствует раздражение всей своей кожей. — Почему он должен сидеть здесь без дела? Ты же и так пропадаешь весь день, а ему скучно! Ходит только, мешается… — Томо и вовсе не контролирует голос. Так происходит, когда он разгневан до самых костей. — К тому же он сам сказал мне, что ты считаешь его бесполезным и неумелым. Кадзуха падает на подушки и закипает: — Я-я… я… Тогда почему… ты… Ты! …Сказал бы мне обо всём! Мы бы придумали что-нибудь! — Томо совсем уж морщится, словно от головной боли. Впрочем, Каэдэхара действительно вызывает у него нечто подобное. — Что… если он встрял вдруг во что-то?! Кадзуха тяжело дышит, совсем уж задыхаясь словами под давящим напряжением. Такое безумие изводит нечасто — Томо и есть человек безрассудный, с ним спорь, да хоть головой бейся об стену — всё без толку, поэтому Каэдэхара волей-неволей, а свыкся, ужился и принял — настоящий эталон благоразумия. Но после той самой ошибки… Вот так спустить всё на самотёк?! А хрен ему, вот что! Он не должен был доверять изначально. Стоило положиться на свой ум. Сделал бы он это тогда, и не случилось всего… но былого не воротить. Томо извертелся. Неприятности обошли стороной — повезло. Как же иначе? — Прости… Я вспылил, — вздыхает и глаза прячет. Вроде бы стыдно, но волноваться правда обязан. — Ему сейчас сложно приходится… На самом деле, я думаю– — Когда же ты стал так заботлив? — перебивают. Кадзуха подмечает, как дёргается уголок губ. Томо огорчён. Искренне. Чашу опустошают и ставят на край стола. Тучи сгущаются так, что кажется — будто бы ночь. — Ладно, Кадзуха… — потягивается Томо, устало зевая. — Не беспокойся, я послал его с Горо. Уверен, с ними ничего не случит– Свист. Стрела обжигает болезненно — пламенные глаза полыхают. Полны негодования. — Ты отпустил его с кем? — Нас теперь будут искать? — раздается хрипло из-за спины. — Это вряд ли, — отвечают спокойно. — Они давно потеряли наш след. Встряхнувшись и заляпав при этом всего Акио, Горо пытается безуспешно пригладить непослушную шерстку. Промокшая, грязная, она выглядит неопрятно и жалко, что очень расстраивает. Им едва удалось избежать стычки. Пока Горо увлёкся разбором ящиков с продовольствиями, он не смог уловить запах подобравшегося к ним досина из Тэнрё. Тот, сразу заприметив неладное, решил влезть своим любопытнейшим носом в чрезвычайно важные дела Горо. В общем, Горо с ним чуть не поцапался, а затем, услышав грубый лай приспешников сёгуната, ухватился и потащил за собой сбитого с толку мальчишку да бежал со всех ног до самого исчерпания сил. А после их окатило как из ведра. Благо удалось вовремя спрятаться под празднично разукрашенным цветастым навесом. Горо промок от ушей до хвоста. Акио тоже от радости не сиял — согнулся котёночком мокрый, дрожащий и присел на корточки у повозки. Однако поскольку дождь всё не переставал, Акио съежился и забрался внутрь с ногами. Повозка оказалась почти-что пустой, только несколько неспелых фиалковых дынь дожидались своего часа под какими-то тряпками. Горо же сидел, уперевшись о край поясницей и вдумчиво выжимал хвост. Вода ручейками стекала по склону в огромные лужицы. И правда, пробежаться на другой конец города сквозь гром, лужи и грязь теперь уж совсем глупой идеей казалось. Поэтому парнишка решил, что стоило бы им сперва подождать, пока гроза хоть немного утихнет. А после снова намочиться жалко не будет. Так вот и получилось, что прятались они под навесом целые добрые полчаса до тех пор, пока небо не просияло яркими лучиками, а солнце сквозь густые тёмные тучи не стало слепить прямо в лицо. Горо, нахмурившись, протирал кулачками глаза. Несколько капелек упали прямо на взлохмаченное нечто на голове, заставляя насторожиться. В это же время что-то вдруг потянуло за уши, чуть ли не отдирая: — А они правда настоящие? — Горо готовится заскулить, но самообладание берёт над ним верх. — И хвост тоже? — сминают уже влажный вертлявый хвостик в руках. И сердце заходится возбужденным биением. Ой-йой! — Т-ты не м-мог бы… — жалко шипит, пытаясь извертеться от настырных прикосновений. — Ох! Прости! — тут же разворачивают к себе, хватаясь за плечи. — Я сделал тебе больно? — Нет! — спешит успокоить виновника своего не совсем адекватного состояния Горо. — Всё в порядке, — и на диво работает! Акио, кажется, приходит в себя и отпускает хватку. — Просто мне это не очень приятно… — М-м… — в глазах пылает неудержимое любопытство. — А как будет приятно? — Что?! — изумляется Горо. — Ох… Ну, мне нравится, когда чешут за ушком… — застенчиво опускает взгляд, — …а ещё когда дают разные команды. Например, принести палку или… Такая особая доза внимания заставляет сбиваться с мыслей. Вот так его никогда прежде не слушали. Он не блистал авторитетом для того, чтобы самостоятельно что-либо… рассказывать, все то и делали в основном, что гоняли по островам с какими-то поручениями, словно бездомного пса. Впрочем, от правды это мало чем отличалось… Парнишка расстроенно вздыхает и… Погодите, о чём это они говорили? Горо оторопело вертится по сторонам и, к счастью, всё-таки замечает знакомую макушку у старой отоги. — Что ты делаешь? — Ищу палку. … О… ! — Не обязательно играть со мной! — напрягается Горо. Мордашка вылазит из кустов и хмурится недовольно: — Почему-у? Ты разве не хочешь? Акио заметно приунывает из-за отказа. — Я хочу, — опускает уши Горо, — но… В него впиваются… даже немного ожесточенным взглядом… Во всяком случае, что-то подсказывает — Акио явно не в настроении… а причина… Причиной этому есть он сам! Ещё некоторое время мальчишка молчаливо анализирует его. Вот прям как Томо… и от этого ещё больше хочется провалиться под землю. — Кажется, я понимаю тебя, — вдруг нарушают затишье. — Это ничего. Мне тоже неприятно чужое внимание, — Горо непонимающе выпучивает глаза. О чём он…? — Кажется, мы даже немного похожи… Акио продолжает свой путь, и Горо ничего другого не остаётся, кроме как послушно поплестись за ним следом, тоскливо болтая хвостом. Всё же с делами он разобрался, а больше и незачем им ошиваться на рынке. Мальчишка плюхается на лавочку с облегчением. Надо же, сам привёл их к домику на окраине, всего лишь единожды сбившись с дороги, что не удивительно. Горо и сам ведь когда-то частенько терялся в витиеватых улочках и переулках. Городские дома здесь как сплошной лабиринт, и только крыши разве что отличаются черепицей. — Садись, — зовёт его Акио и похлопывает по бедру поощрительно. — Я почешу тебя за ушком. Горо… теперь уж точно в недоумении. Если бы вдруг у него была способность вот так просто взять и испариться, он бы непременно ею воспользовался! Но Горо не какой-либо одарённый счастливчик, поэтому всего лишь заливается густой краской, не зная куда себя подевать. Может правда выйдет сбежать? — Э-это– — Это команда, — отрезают серьёзно. И самоконтроль как ветром сдувает. В одно мгновение Горо оказывается совсем рядом. Подбородок послушно утыкается в бедро, выжидая желаемой ласки, пока хвост резво мотыляется из стороны в сторону. Парнишка поклясться готов, его глаза сейчас… чертовски преданно выглядят. Акио довольно лыбится и запускает ладонь в шерсть, осторожно приглаживая. Горо почти-что скулит. Это так нежно и … слишком… слишком… Слишком хорошо. Он и привыкнуть так сможет! То есть… … Ладно, его уже почти приручили. За ушком чешут умело так, ласково… И у самой шеи тоже приятно. Везде ощущения… словами не передать. Горо довольно скулит и, кажется, с его дрожащих губ слетает даже нечто похожее на тихий разочарованный стон, когда ладонь вдруг отстраняется и зависает… Вот так перед глазами. Черт. Похоже, у него фетиш на эти руки. Парнишка ластится и вжимается лицом, притираясь к пальцам кончиком носа… Но его почему-то отпихивают вниз, не позволяя подняться. Горо нетерпеливо рычит и… тут же вздрагивает от непонятного шороха позади. Вот же! Даже если он и смог вовремя среагировать — всё равно, кто бы это ни был сумел увидеть... достаточно. — Сделаю вид, будто бы я ничего не заметил, — хмыкает Кадзуха. …И почему только ему всегда не везёт? Акио раздосадовано хлопнул дверцей, но та скрипуче приоткрылась, пропуская тусклый мерцающий свет наружу. — Надо же тебе было его пристыдить! — Я не сдержался, — пожимает плечами Каэдэхара. — Он так мило реагирует. — Он же чуть не расплакался! — восклицает Акио, тут же падая на подушки. Кадзуха даже готовится увернуться от одной из них при необходимости, спеша оправдать своё поведение: — Не было такого! — Было! — Не важно… — не обдумав бросает самурай, и только когда к нему разворачиваются с устрашающим недовольством, спешит исправляться: — То есть я извинюсь. Только не злись на меня. Ты смешной, конечно, безумно, но мне больше нравится, когда ты улыбаешься. Щеки краснеют, но Каэдэхара не знает, от гнева это или смущения. — А мне — когда ты молчишь. — Долго же ты возишься, господин Каэдэхара! Вот-вот и польёт дождь! И снова гремит раскатисто прямо над головой. В предыдущий раз их прервала гроза, и, кажется, он и ящик последний дотащить не сумеет — снова обрушится Райдэн своим негодованием на простых смертных. Что очень некстати… Кадзуха снова вздыхает. Ёимия ободряюще машет рукой. Осталось немного совсем… И зачем же столько пороха вдруг понадобилось? Иногда кажется, Наганохара чем-то ещё промышляет… не может быть такого, чтобы она стольким вещицам так быстро находила местечко… Повеяло влагой. Каэдэхара приостановился и взглянул в небо. Кап. Кап-Кап. И полилось. Застучало о крыши, под радостный смех и вскрики детишек. Толпа сломя голову пробежалась прятаться под навес, звонко шлёпая гэта по лужицам. Из-под густых серых туч блеснуло ярким лучом, на мгновение заслепив взор. Возможно, ему показалась радуга. — Кадзуха, поспеши же! Весь насквозь промокнешь! И правда — уже. Ткань прилипла вся к телу… и ноги… испачканы брызгами грязи. Осталось совсем немного. Дотащить порох… а может и без толку — ящик то залило. Странно, но Ёимия нисколечко об этом не беспокоится. Небо озаряет яркая вспышка молнии. И ещё. Снова и снова. — Кадзуха? Сёгун гневается.

Да разразится гром.