Последние дни Галактики

      На следующее утро Совет дал официальное распоряжение на отправку падавана Тано и её учителя в Анклав на Дантуине. С одной стороны атмосфера этой планеты и самого храма располагала к отдыху, который так необходим был Асоке после того, что она пережила, с другой же – возможностью привнести в её обучение что-то новое и необычное. Энакин был только рад на время сменить обстановку и отдохнуть от Корусанта. Сам он, выросший на сером и скучном Татуине до сих пор питал слабость к планетам с нетронутым природным ландшафтом. Дантуин в этом плане был вполне оправдан. Кстати и медкорпус при храме работал исправно, так, что Асоке не нужно будет переживать о том, как скоро затянутся её раны и заживёт сломанная рука. К слову сказать, она уже сейчас ощущала себя неплохо, но вернуться к работе готова не была, поэтому не стала возражать против отлучки и как только они с Энакином встретились на площадке возле корабля, тот первым делом поинтересовался:       – Ты как себя чувствуешь, Шпилька?       При этом он отмечал каждое изменение в облике тогруты в сравнении со вчерашним днём и скоро нашёл, что они скорее были в лучшую сторону, нежели наоборот. По крайней мере, Асока не выглядела больше такой бледной и изможденной, лицо приняло почти естественный оттенок мягкой карамели, а губы утратили нездоровую сероватость, равно как тени под глазами поблекли и практически затерялись на общем оранжевом фоне. Вот только на лице и плечах по-прежнему были видны фиолетовые синяки и следы от едва затянувшихся ссадин. Да и правая рука, до сих пор закованная в гипс, покоилась на перевязи. Утешали сейчас лишь то, что вчера Асока выглядела хуже и что всё это в сумме не угрожало её жизни. То есть, лучше всего здесь необходима атмосфера покоя и безмятежности. Очевидно и внутренне девушка ощущала себя неплохо, потому, что взглянув на учителя, в ответ на его сочувствующий вопрос, она сказала довольно оживленно и даже весело:       – Отлично, учитель, готова к новым приключениям.       Услышав такой бравурный ответ, Скайуокер погасил улыбку и посмотрев на Тано таким непохожим на её беззаботный, серьёзным и почти суровым взглядом, произнёс, не сверля глаз с её лица тоном, полностью отвечавшим их выражению:       – А вот о приключениях тебе лучше забыть, хотя бы на то время, пока ты окончательно не поправишься, ты и так наелась ими на долгое время вперёд, а я не хочу приобрести ещё больше седых волос, чем уже получил за последнее время и многие из них благодаря тебе.       Асока смутилась такой отповеди, прозвучавшей в ответ на её дружескую иронию как ведро холодной воды на разгоряченную солнцем кожу. Это вызвало у неё сперва лёгкий ступор, как и всё неожиданное, а после породило обиду и почти злость, что и заставили Тано приблизиться к Энакину на шаг вперёд и подняв здоровую руку будто бы для защиты, заявить пафосно и с вызовом, чтобы не забывал о том, с кем сейчас говорит:       – Учитель, смею напомнить вам, что если бы не я, то у вас не было бы сейчас не только седых волос, но и победы в сражении.       Тот, однако, не поддался на эту неумелую провокацию и заявил без тени улыбки:       – Асока, должен тебе сказать, что если бы не твоя привычка нарушать почти все мои приказы, а так же реакция моих клонов, то у меня сейчас не было бы не только значительного числа нервных клеток, но и моего падавана, что для меня куда более важно.       Тогрута вновь замерла на миг, будто налетев на стену, явно признав этим, что в словах наставника есть не только убийственная логика, но и неприятная, раздражающая правда, попыталась быстрее прийти в себя и взять максимально наглый и уверенный тон:       – Знаете, что, генерал Скайуокер, если я и дальше, вместо заслуженной благодарности и положенных мне почестей, буду и дальше получать только упрёки, то, боюсь, падавана у вас и правда больше не будет, равно как и у меня учителя. Ведь друга у меня, похоже, уже нет. Его отняла бюрократия.       Сказав всё это от души, Асока обиженно отвернулась и опустила плечи, словно и правда переживая оскорбление в лучших чувствах и не удостоив Скайуокера больше ни одним взглядом или словом, молча прошла на корабль, где столь же безмолвно заняла место пассажира. Энакину ничего не осталось, кроме как пойти за ней следом, осознавая, что действительно перегнул и слишком сильно стал нападать на Асоку в то время, как она действительно здорово помогла ему, пускай и не без риска для своей жизни и здоровья. Слабым оправданием такому поведению Скайуокера служили лишь бесконечное волнение и страх потерять ещё одного близкого и дорогого ему человека. И потому теперь, едва схлынули эмоции, Энакин сразу почувствовал себя виноватым и войдя в кабину пилота только усугубил это чувство. Ибо Асока сидела сейчас рядом и не смотрела на него, отвернулась в сторону и угрюмо смотрела в окно, при этом едва сдерживая слезы. Плечи совсем поникли, а выражение лица являло собой воплощение несправедливости этого мира. Скайуокеру стало совсем уже стыдно и не в силах сдерживать этого, он повернулся к Тано и опустив ладонь ей на плечо, мягко повернул её лицом к себе и посмотрев на неё снова, на этот раз уже мягко и проникновенно, сказал как можно ласково и по-доброму:       – Шпилька, прости меня, я, наверное, и правда плохой учитель, если не умею владеть собой. Я так сильно за тебя испугался и так ужасно боюсь потерять тебя, что порой бываю невыносим и слишком явно обнаруживаю это. Однако, поверь мне, Асока, я вовсе не хотел этим обидеть тебя и унизить как падавана, а только желаю просить тебя быть осторожнее, чтобы нам не пришлось разлучаться и заставлять друг друга страдать и злиться, когда можно проводить время совсем иначе. Например, сказать тебе то самое, что давно уже было необходимо, главное слово во всей этой истории: спасибо, Шпилька, без тебя мне было бы не справиться, вряд ли кто-то другой сумел бы помочь мне лучше. Асока не отвечала ему, а только внимательно слушала, удерживая взгляд на его лице, при этом выражение её глаз заметно смягчалось, а слезы скоро совсем высохли, было заметно, что она перестаёт обижаться и всё лучше понимает глубинные чувства учителя, которые тот пытался до неё донести. И наконец, когда тот закончил говорить, подняла левую руку и опустив её поверх ладони Энакина, по-прежнему лежавшей на её плече, проговорила каким-то новым голосом, прежде не слышанным от неё:       – Энакин, это я должна благодарить тебя за то, что ты меня спас и не бросил и просто за то, что ты есть, в моей жизни и рядом со мной, без тебя мне было бы сложно, ведь ты спас меня ещё давно, когда мне светил агрокорпус, мне никогда не забыть об этом.       Скайуокер в этот раз тоже не спешил ничего сказать, он просто сидел рядом с Асокой, ощущая тепло её ладони поверх своей, а после ему показалось, что пальцы тогруты робко и нерешительно, едва касаясь кончиками, поглаживают её, словно смягчая прежнюю обиду. Энакин хотел было сделать что-то такое же в ответ, но не будучи уверенным в том, что ему самому не показалось, ограничился лишь улыбкой и предложением начать их полёт.