***
Flashback
Воспоминания ударами бьют по лицу, пока Санзу бьёт лицо недоумка Такемичи. Майки чётко дал Ханагаки понять — не выбираться из своей берлоги и никогда к нему не приближаться, но Такемичи отчаянный, настолько, что Харучиё даже подумывает не девять ли у него жизней? А может вообще демон? — стоило бы водой святой облить, — думает про себя Санзу, усмехаясь нездоровым оскалом. Веселость его — не естественная. Вряд ли Хару помнит, что принял только что, поэтому ему без разницы: он сожжёт каждого, облив бензином и бросив их прах в золотой грааль, возложит его у ног Манджиро и преклонит колено, ничуть не сожалея о содеянном. Хочется смеяться, когда Ханагаки верно блюёт уже внутренностями. Вряд ли кто-то мог бы выдержать столько повреждений, но он снова встаёт. Лицо Хару искривляется в отвратительной гримасе, не собирался он на Такемичи много времени тратить, если бы только Майки не приказал. — Оставь его, — отдаёт всего одну команду Сано. — Надеюсь, ты усвоил урок? — обращается уже к Такемичи. — Не пытайся найти со мной связей, — рубит канаты Манджиро, не предупреждая, а явно угрожая более жестокими методами в случае неповиновения. Разум Санзу изрыгивает причудливые картинки, где Майки выглядит здоровым, без присущей ему бледности, а ещё улыбается с сияющими глазами. Харучиё стоит перед ним, голова Санзу покрыта накидкой, а одеяния длинные, практически до пят. Он, верно, пришёл помолиться в синагогу на Майки, или на то, что от него остались. Прежний Манджиро давно мёртв и Хару мог молиться лишь за упокоение его души. Мать давно покинула Хару, а теперь и Сано тоже. Из цветных видений, порожденных разъедающим сознание веществом, вырывает ровное и холодное: — Иди и жди меня в машине. Санзу уходит, а Майки остаётся в одном здании с Ханагаки и в руке у него пистолет. Хару лишь довольно улыбается: Сано умеет внятно объяснять. Проходит минута и Санзу всё ещё не далеко ушёл, но выстрела так и не последовало. С нетипичным для себя, желанием нарушить приказ, Хару мечется между: вернуться, послушав свою интуицию, или уйти, позволив Майки закончить. Выстроенные из белого кирпича многоэтажки элитного, но криминального района — пока ещё новостройки. Здесь нет никого, кроме них. Даже окон нет, поэтому Санзу, успевает вовремя среагировать. — Смотреть можно, — холодно констатирует Манджиро, — трогать нельзя. Харучиё вовсе не собирался нарушать это правило, но сейчас, стоя у самого обрыва и держа Майки, обхватив за талию со спины, ему всё равно, даже если тот пустит пулю ему в лоб прямо здесь. Он закрывает глаза и сильнее прижимается к Сано. Сложная жизнь и потеря всех родных — причина его нестабильности, но Санзу знает об этом и всегда должен быть рядом, даже сейчас, к счастью, он успел. — Я помню. Харучиё делает всего шаг назад, а после протягивает Майки руку, чтобы тот, взявшись за нее, последовал за ним.
***
Счастье не в таблетках, но таблетки приносят счастье. Каждый удар его белоснежных ресниц друг о друга, словно хлопок в ладоши. Для Харучиё сейчас — это слишком громко, настолько, что даже смешно, — хлопай ресницами и взлетай. — Чувства обострились, а переживания сошли на нет. Окружающие — треплющиеся о пустяках, шепчущие друг другу что-то, больше не раздражают. Последнее воспоминание — голос Майки, зовущий его по имени, и в мгновение Харучиё получает озарение. Не от своего бога, которому молился, а от другого, который сидит на левом плече и гласит: забери своё. Прежний Харучиё исчез в небытии, этим они с Майки похожи: оба теряются, чтобы забыться. Через час наступит неприятная ломота, поэтому времени крайне мало, как и шансов не попасться на глаза одному из Хайтани. Санзу собирается утащить вещицу, принадлежащую их общей группировке, а у своих воруют только крысы, но с грызунами Бонтен разбирается достаточно быстро. Он тихо заходит обратно в чёртову комнату, не скрипя ни полом, ни разбитым сердцем, а после прикладывает салфетку, пропитанную резким запахом ко рту Манджиро, стоит тому выйти из душа. Сано не слишком сопротивляется и податливо опускается в чужие руки, теряя сознание. Харучиё накидывает на спящего Майки штаны и толстовку, а после закинув его руку на плечо, выходит. У входа Санзу ждёт машина. Какучо судорожно курит, подпирая авто, поскольку знает, чем ему может грозить подобная выходка, но они с Хару всё ещё товарищи и он не может отказать в помощи. Санзу покидает машину, стоит ей припарковаться у одинокого домика на окраине. Благодарно похлопав по плечу Какучо, он в безнадежном блаженстве выплывает из тачки. Майки вяло реагирует и не противится. Можно было обойтись без крайних мер — думается Санзу, когда они заходят в лофт, оборудованный под его квартиру. Лифт едет неимоверно медленно, словно капсула времени, запущенная в космос. Они двое потерялись в этой вселенной, но только сейчас, всего на вечер, ценой своего здоровья и быть может жизни, Хару вырвал когтистой рукой из чужих лап Майки, насмерть приросшего к своему образу жизни, чтобы заставить того вспомнить. Вспомнить, что есть кто-то, кто будет любить его и таким. Но любит ли Санзу его до сих пор? — Зачем ты это сделал? — сонно тянет Манджиро, заглядывая под свою толстовку и обнаружив, что одежды на нём не сильно много. — Думал ты не согласишься прокатиться со мной. — Я бы не согласился, — в прочем, другого ответа Харучиё и не ждал. Санзу даже сомневается, осталось ли хоть что-то живого от того старого доброго Манджиро. Того, за которым он часами мог наблюдать, пока Майки наносил новые мазки на холст. Манджиро, который искренне смеялся и был влюблён. От Манджиро, которому Харучиё хотел подарить всю свою нежность рано или поздно. Уже, сдаётся ему, поздно. — Тогда засекай время, я покупаю тебя на полчаса. Харучиё слова даются сложно, но купюры ложатся на стол, чтобы Майки видел, чтобы ему стало больно. Чтобы он сломался очередной раз, как и сам Санзу, когда наблюдал за ними с Раном. — Не нужно было похищать меня для этого, — безэмоционально цедит Манджиро, скидывая толстовку и оглядывая ближайшую, удобную, ровную поверхность. Цена его жизни и правда стала разменной монетой. Вермут, мартини, сигареты и дешёвые понты — всё, что входит в список потребностей. Санзу досадно, он хотел бы с ним на свидание. Майки досадно, он хотел бы никогда не быть связанным таким образом с Хару. — На что похожа боль в сердце? — вдруг задаёт неожиданный вопрос Харучиё и Сано, удивившись, оборачивается. — На иглу, которая проходит насквозь. — Майки отвечает, на задумываясь. — И кто пронзает тебя ей? — интересуется Харучиё. — О чём ты? — Она сама не может колоть, кто-то должен толкать её в тебя. Майки улыбается едва заметно. Только что Санзу раскусил его, ведь бесчувственный Сано, вряд ли ответил бы хоть что-нибудь. Харучиё никогда не узнает сколько дыр было прожжено сигаретами на руках Сано, вымещая душевную боль — физической. Сколько раз он пытался утопиться в собственной ванной, ревя от отчаяния под водой, считая свою жизнь дефектной. — Мне психолог не нужен, — заявил главный псих. — Но не плохая попытка, — имагинация в чистом виде. — Действие скоро закончится, — устало вглядывается в стрелки наручных часов, Санзу. Манджиро повторять не надо, он стаскивает с Харучиё шмотки так быстро, будто готовился заранее и прижимается лицом к гениталиям, побуждая к действию. Отсасывает Сано так себе, хотя, возможно, дело в спешке. Санзу разбитый и потерянный, и в то же время такой непорочно-испорченный. Его подростковые манускрипты с признаниями в любви никогда не дойдут до глаз Сано. Они сгорели ровно в тот момент, когда Хару понял главное — не всякого сердца можно добиться. Светловолосый и обнаженный ангел стоит перед ним на коленях, и это до тошноты красиво. Телефон уже который раз трезвонит и Санзу понимает, что не много времени потребовалось для раскрытия его выходки. Стоило ли оно того? Вероятно, нет. Но попробовать он был обязан. Майки встаёт, развратно облизываясь и выглядит как двуличная химера. Смотреть на падшего Майки уже не страшно. — Ты ненормальный, — хмурясь, проговаривает Манджиро, когда его подхватывают под бёдра и несут вглубь помещения. — Я же говорил, что увезу тебя, — напоминает Харучиё, на что Сано лишь усмехается. — Далеко увёз? — кладет руки ему на плечи Манджиро. — Это пока, Майки, — скидывает с себя чужие руки и прижимает парня к стене, а потом вместо остервенелых укусов, как хотелось бы, они целуются долго и сладко. Санзу слишком давно любит Майки, несмотря на то, что тот изначально пресекал все его попытки усложнить их отношения чем-то большим, чем дружба. Через мучительных несколько минут, тела парней сплетаются в каком-то грязном танце. Одежда снята не до конца и это мешает, но заводит безумно. Одно сплошное помещение наполняется шумом пошлых шлепков и прерывистого дыхания, стонов Манджиро и рычащих вздохов Санзу. На особо глубоких толчках Майки повышает голос и крепче держится за плечи Санзу, пока тот прижимает его к стене. Майки скулит и изнемогает, но в одно мгновение голубые бездны Санзу становятся до невероятного пустыми. Ему абсолютно всё равно как Майки изображает боль или удовольствие. Он врезается в него глубоко и грубо, что уже вряд ли можно назвать любовью. Он хотел сходить с ним в кино... когда-то. ___ Харучиё возвращает то, что взял обратно, подвозя на машине. Осознание действительности настигло слишком быстро и теперь же Санзу ломает от вновь вернувшейся серости и печали о содеянном. Манджиро уходит и их пути снова расходятся, в очередной раз. Они просто совокуплялись исступленно и жадно, упиваясь доступностью и обрезая красную нить дружбы, связывающую до этих пор.