8. Призраки прошлого
Hello darkness, my old friend I've come to talk with you again Because a vision softly creeping Left its seeds while I was sleeping And the vision that was planted in my brain Still remains within the sound of silence In restless dreams, I walked alone Narrow streets of cobblestone 'Neath the halo of a street lamp I turned my collar to the cold and damp When my eyes were stabbed by the flash of a neon light That split the night, and touched the sound of silence Simon & Garfunkel “The sound of silence”
Понедельник 12 апреля 1982 западные окраины Оксфорда
В день, когда Тонксы отмечали день рождения дочери, Бешенный Глаз, как крестный отец, оказался приглашен на празднование, и по сути, оказался на нём единственным гостем. Очень… Неловкое получилось мероприятие. Жилище Тэда и Андромеды располагалось в спальном районе на западной окраине Оксфорда, среди ровных рядов плотно жмущихся друг к другу одинаковых, кирпичных, двух-трёхэтажных домов с двускатными черепичными крышами, и внешне ничем не выделялось из окружения. Впрочем, проживающие вокруг магглы в любом случае не могли ничего увидеть: после восьми лет под скрывающими чарами чисто с психологической точки зрения не так уж то и легко было решиться сделать своё место жительства доступным для любого интересующегося. Рано или поздно уровень безопасности, ради удобства волшебники всё равно должны были снизить, но пока-что с момента исчезновения Риддла прошло слишком мало времени, и люди всё еще ходили с оглядкой, в том числе, и Тонксы. Вероятно, построить домик где-нибудь в безлюдной глуши было бы лучшим решением, хотя бы с точки зрения безопасности для соседей в случае нападения, да и скрываться в захолустье намного проще. Тем более, что для перемещения вне магических поселений пешие прогулки волшебниками почти не практиковались, а для порт-ключей, аппарации, и столь нелюбимых Бешеным Глазом каминов, разница в расстояниях почти ничего не значила. Андромеде, вполне возможно, было попросту плевать на магглов, а вот почему посреди маггловского квартала решил поселиться Тед, Аластору оставалось только предполагать, едва ли тот собирался использовать людей в качестве живого щита… Так Аластору, оставившему Гарри Поттера на попечении Вэнс, было достаточно ближе к пяти часам шагнуть за порог, расположенного неподалеку от Тауэра, Моуди-Хауса, представляя себе нужную дверь, чтобы уже в следующую секунду, с едва слышным хлопком, который почти перекрыл тут же раздавшийся легкий удар посоха о крыльцо, появиться в закатных лучах весеннего солнца на пороге нужного дома в соседнем графстве. В кои-то веки погода выдалась ясная, а учитывая то, что была середина апреля, не вызывала нареканий и температура. Лучшее время в году, когда нет ни палящего зноя, ни промозглой сырости, ни заморозков. На звонок в дверь ответил Тед, появившийся на пороге в спортивных штанах и растянутой майке. При каждой встрече один только вид блондина вызывал у Бешеного Глаза раздражение. Ладно ещё трёхдневная щетина на лице, но пузо? Отрастить к двадцати восьми годам брюхо, будучи не самым плохим целителем, достижение редкое, но из того разряда, за которое стоило бы отвесить пинка под его жирный зад. Несмотря на то, что исправить последствия нездорового, сидячего образа жизни, было делом пяти минут, или пары часов, если варить зелья самостоятельно, Тонкса либо его физическая форма устраивала, либо он просто не обращал внимание на собственное здоровье. Вообще, Тед был неплохим парнем, умным, добрым, надежным, и всё такое. Меньше, чем за десяток лет с момента выпуска из школы он достиг статуса полноценного целителя, хотя здесь, ему, скорее, подсобила богатая практика, нежели беспрецедентный талант. И всё же, один лишь его вид раздражал Аластора. — Добрый день, мистер Моуди! Отличная сегодня погода, не правда ли? Пожалуйста, проходите, Дора с самого рассвета на секунду не присела, так ждет прихода крёстного. Помимо некоторой доли неряшливости и пренебрежения к собственной физической форме, Тед был немного… чересчур приветлив. Настолько, что это невольно настораживало. По крайней мере, когда дело касалось Бешеного Глаза. Не то, чтобы он ожидал от Тонкса какой-то подлости, или чего еще нехорошего, скорее, Аластор предпочитал более прямолинейную манеру общения. Для него было лучше, когда люди сразу говорят, что им нравится, чем они недовольны, с чем согласны, а с чем — нет. Это гораздо проще, чем когда постоянно улыбаются в лицо, и вроде бы всему рады, ноне иметь ни малейшего понятия, какого хрена им, собственно, надо. К счастью, после определённых косметических изменений, разобраться в мимике Бешеного Глаза с трудом могли даже ближайшие знакомые и подчиненные… Да уж, во всем следует искать что-то хорошее, по крайней мере, никогда не унывающий Моуди в своем неизбывном оптимизме, всеми силами стремился увидеть лучшую сторону в любом дерьме, что бы ни происходило вокруг. — Сколько раз повторять, Тед, называй меня по имени. — Наклонив голову, чтобы смотреть в лицо собеседнику, вздохнул Аластор. — Мы, в конце концов, вместе в школе учились. — Но… — Безуспешно попытался возразить волшебник, однако был прерван на полуслове. — Никаких «Но». — Вскинув руку, дёрнул щекой мракоборец. — Я сейчас не на службе. Окажусь в Мунго — буду тебя мистером называть, а покуда мы не на работе, чиниться нам незачем. — Как скажете, мистер Моуди! — С робкой улыбкой ответил Тонкс, чем лишний раз напомнил мракоборцу, почему он его так раздражает, и посторонился, пропуская гостя внутрь. Дабы протиснуться в дверной проем, и войти в прихожую, Аластору потребовалось пригнуться, что едва не привело к аварии на пороге дома. — Клёстный! — Немедленно попыталась застать его врасплох именинница, впрочем, едва ли у неё были бы какие-то шансы, даже окажись Аластор слепым на оба глаза, и к тому же глухим: выскочившая из коридора девочка в розовом платьице запнулась о порожек, и остаток пути до гостя проделала на животе, попутно завалив обувную тумбу. — Как всегда, наводишь панику, хаос и разрушения, Дора? — Невозмутимо спросил Аластор улыбающуюся рожицу, оказавшуюся у собственного ботинка, и начал медленно, чтобы раньше времени не насторожить, наклоняться к крестнице. — Так точна, Клёстный! — В ответ ему радостно помахали рукой, не поднимаясь с пола. В первую секунду на лице малышки Доры появилась улыбка с промежутком в два передних зуба, тут же сменившись оскалом с треугольными акульими зубами. С непривычки — зрелище весьма впечатляющее. Даже к восьмилетию Дора, увы, так и не смогла до конца справиться с метаморфизмом, так что её превращения порой могли смутить даже практикующего целителя. Как и трансформация оборотней, плохо контролируемые проявления метаморфомагии выглядели на редкость неприятно. Аластору доводилось наблюдать и картины куда менее презентабельные, например, собственное отражение в зеркале каждое утро. А вот для того, чтобы общаться с маггловскими соседями её навыков управления собственными способностями недоставало. В свою очередь, волшебники, зная о разладе среди Блэков, старались в основной массе держаться от «проблемной» семьи Тонксов подальше. Столкнуться однажды недобрым вечером с Беллатрикс, и прочей многочисленной роднёй Блэков, что ни говори, желающих было мало, за что, с одной стороны, вроде бы и сложно было кого-то судить, а с другой — Аластору было трудно представить себе, что нужно сделать, чтобы от него отказались друзья, или наоборот, причину по которой он бы сам отказался от общения с кем-то. Уж точно не из-за чьего-то неудовольствия. А если уж Андромеда и Тэд за годы Хогвартса не смогли встретить надежных людей, это скорее был вопрос к самим Тонксам, и их способности выбирать знакомых. Аластор начал осторожно наклоняться к крёстнице, стараясь раньше времени не вспугнуть, и лишь в последний момент, резко рванув вперед, ухватил её за запястья. — Попалась, егоза! Готовься-ка полетать. — Тэд, впрочем, продолжал невозмутимо стоять возле поваленной обувной тумбы, а поскольку подбрасывать именинницу в одиночку было не слишком удобно, про себя вздохнул, и незаметно ослабил хватку. — Не-е-ет! — Явно переигрывая, сквозь смех, пискнула Дора, тут же, словно змея извернувшись, вполне уверенно кувыркнулась, поднялась на ноги, и тут же рванула в гостиную. Вообще, как и любой другой метаморф, она являлась достаточно сильной, быстрой и ловкой… когда дело не касалось окружающей обстановки. Её неуклюжесть была связана с невозможностью приспособиться к постоянно меняющемуся центру тяжести, длине конечностей, а также весу. Метаморфам почти всегда недоставало внимания для контроля окружающей обстановки, но силы и подвижности им, как правило, не занимать. Большинству волшебников, чтобы достигнуть подобной формы, требовалось употреблять разнообразные зелья, и прибегать к ритуалам, тогда как физическая форма Доры в большей степени зависела от желания. Пока Тэд, вытащив из кармана штанов палочку, возвращал тумбу на место, Аластор поставил в угол посох и повесил на крючок плащ из драконьей шкуры. Что ни говори, а Тонкс его всё-таки раздражал, будто камешек, угодивший в ботинок, а ещё он, по его мнению, был слишком скучным и недостаточно амбициозным. Стоило признать, в преддверии войны Тэду хватило мужества в одиночку выступить против Блэков, хотя оставался открытым вопрос, насколько магглорожденный мог осознавать возможные последствия своего поступка. Сам же по себе тяги к риску или опасности Тонкс не испытывал. Не нужно было применять легилименцию, чтобы заметить то, что хозяин дома его боялся. Либо у него при каждой встрече случался приступ лихорадки, и Тед постоянно страдал от жара, обильно потел, и трясся под прицелом артефактного глаза. Аластор не припоминал за собой, чтобы когда-либо угрожал ему, или даже нагрубил сверх обычной своей манеры общения, наоборот, он спас им жизни в начале войны, вытащив из-под атаки упивающихся в маггловском торговом центре, помог со скрывающими чарами, да и в целом, приглядывал по мере возможности, хотя ему иных занятий по тем временам хватало. Аластор не был уверен, за кого его принимал Тед, то ли за чокнутого кузена жены, то ли за кого-то ещё в этом духе, в любом случае, степень их родства была где-то на уровне седьмого колена, так что в реалиях магического общества, Андромеда скорее приходилась ему просто младшей дочерью не слишком приятных знакомых, угодившей в тяжёлую ситуацию. Из-за разницы в возрасте они никогда чересчур близко не общались, и оказаться в какой-то момент ближайшим другом семьи, а чуть позже — крёстным отцом, для него самого стало немалым сюрпризом. Помощь на тот момент ему ничего, кроме потраченного времени не стоила. Времени весьма ценного, но, не дороже жизни, и уж точно для него в этом не было ничего такого, чтобы становиться для них вровень с ближайшими друзьями и родственниками, а то и ещё ближе. Оправив нагрудник, Аластор постучал пяткой о пол, и обвёл дом мимолётным взглядом. С его прошлого визита ничего существенного не изменилось: обстановка в доме была под стать вкусам Андромеды, и больше всего напоминала особняк Блэков, только гораздо светлей и уютней. Бежевые, шёлковые обои с коричневым рисунком своей текстурой отдалённо напоминали дерево, массивная тёмная мебель под старину, карнизы с лепниной, тяжелые портьеры на окнах… при посещении дома на Гриммо в детстве у него, порой, возникало ощущение, будто он угодил в покрывшиеся пылью музейные запасники, хотя ни о каких музеях на тот момент и слыхом не слыхивал Здесь же он ощущал лишь едва уловимые нотки чего-то подобного. Проследовав за хозяевами в гостиную, Аластор дружелюбно помахал «колдующей» над столом с тортом, чашками и тарелками ведьме, как всегда, идеально ухоженной, и одетой в строгое платье, что ещё сильнее контрастировало с обликом её мужа. Мракоборец не назвал бы Тонкса свиньей… но только из временами прорывающейся из далекого детства вежливости. — Рада тебя видеть, Ал, как жизнь? — Приветливо кивнула хозяйка дома. — Всё идет лучшим образом, насколько это возможно. По крайней мере, никаких неприятностей за последнее время не происходило. — Подойдя поближе к волшебнице, мракоборец тайком передал Андромеде упакованную в оберточную бумагу коробочку, пока Нимфадора нарезала круги по комнате. Вручать подарок напрямую девочке было бы невежливо, как минимум, до одиннадцатилетия даже для крёстного, хотя именно ему в случае, если бы до Тэда с Андромедой добралась Беллатрикс с дружками, предстояло о ней позаботиться. На тот момент идея назначить возможным опекуном ребёнка человека, постоянно пребывающего на передовой, могла показаться безумием, особенно, при возникшей в аврорате текучке кадров, но у Тонксов был, не сказать чтобы особенно длинный список претендентов. В последствии время шло, сменялись месяцы, затем — годы, а Бешенный Глаз раз за разом выкарабкивался из самых безнадежных ситуаций, притом вытаскивая за собой людей, и, очевидно, идея Андромеды, оказалось, всё-таки имела-таки под собой основания. Сюрприз для крёстницы оказался для него сложным выбором: требовалось, с одной стороны, чтобы он пришелся по вкусу самой Нимфадоре, удивительно бойкой и активной, как для ребёнка, живущего, фактически в изоляции, которая была бы в восторге от сборника заклятий, зачарованного кастета, или кинжала из гоблинского серебра. А с другой, через Мёду то, что дарили в детстве ему, до крёстницы едва ли имело шансы добраться. Как компромисс, была избрана бронзовая брошь с опалом, собственноручно зачарованная щитовыми чарами. Ничего серьезного на самом деле, детская игрушка, способная, в лучшем случае, выдержать пару-тройку слабеньких ступефаев, и пригодная больше для тренировки дуэлей и распутывания наложенных на предметы заклинаний. — Полагаю, это следует понимать, как «всё хорошо»? — Невозмутимо ответила Андромеда, мигом спрятав за спиной сверток, пока дочь смотрела в другую сторону, и выровнялась напротив стола. — Как тебе будет угодно, Меда. — Философски развёл руками Аластор. Если в её понимании «хорошо» означало отсутствие неприятностей, что же, можно было сказать и так. — Угроза Того-Кого-Нельзя-Называть миновала, и теперь жизнь должна наладиться. — Решил вмешаться в разговор Тэд, усаживаясь на диван. — По-твоему, причиной войны был один-единственный человек? — С недоумением приподнял бровь Бешеный Глаз. Щёлкнув пальцем по спинке стула, и тем самым увеличив его до подходящих для себя габаритов, он устроился за столом. — А разве нет? Упивающиеся разбиты, и почти все заключены в Азкабане, большей частью, вашими стараниями, мистер Моуди. Это должно значить, что в ближайшие годы серьёзных потрясений не предвидится. — Ха-ха-ха. — Даже не пытаясь изобразить настоящий смех, медленно проговорил Бешеный Глаз. — Что бы ты ни думал, Тэд, то, что творилось последние семь с лишним лет, не было противостоянием магглорожденных с чистокровными, и тем более, не с возникшими из ниоткуда тёмными магами. Воевали между собой часть Визенгамота3 и министерство. — Я это понимаю, мистер Моуди. Но что вы хотите этим сказать? — Озадаченно уставился на мракоборца хозяин дома. — Пока не разрешена причина конфликта, всегда найдутся те, кто стремится разрешить его силой. Радикалы потеряли деньги, людей, и долю влияния, но они неизбежно попытаются взять реванш, поскольку иначе министерство оставит их ни с чем. Одиозность фигуры Риддла расколола Визенгамот, но в конце концов, вся верхняя палата будет вынуждена либо воевать, либо окажется перед угрозой роспуска, так что стоит им немного оправиться, и всё это дерьмо завертится с новой силой… — Это… плохо. — В поисках поддержки Тэд беспомощно взглянул на жену, однако получив в ответ угрюмый кивок, лишь протяжно вздохнул. — Кто бы спорил. — Рассеяно пожал плечами Аластор. — В любом случае, это не лучшая тема для застольного обсуждения. Давай поговорим об этом как-нибудь в другой раз. Дора, к счастью, была достаточно воспитана, чтобы не влезать в разговоры взрослых, и вместо того, чтобы пытаться привлечь к себе внимание, тихо устроилась за столом, не стараясь привлечь внимание, однако же, в прямом смысле, «навострив ушки». Причиной тому был не столько врожденный такт, сколько постоянная занятость Андромеды и Тэда. Дора родилась незадолго до того, как противостояние перешло в «горячую фазу», и уже после трех лет регулярно оставалась дома либо с кем-то из родителей, либо вовсе гостила в Моуди-хаусе. А лет с пяти и вовсе регулярно оказывалась сутками предоставлена сама себе. Не ему упрекать Тонксов за совершенный выбор, и уж точно он бы оказался последним, кто назвал работу в Мунго неважной, но ситуация в любом случае выглядела… некрасиво. Также как Барти, Андромеда с Тедом почти всё время уделяли работе, оставив воспитание дочери книгам и телевизору. В иных обстоятельствах заботу у Доре могло бы взять на себя старшее поколение, только вот Тэд к рождению Доры остался сиротой, с Друэллой и Сигнусом же… В общем, на взгляд мракоборца, недостаток внимания к девочке был хоть и оправдан, но ситуация всё равно получалась скверная. В будущем Нимфадору, помимо прочего, ждала масса проблем, связанных с происхождением: для семей, причисляющих себя к чистокровным, Тонксы стали париями из-за разрыва с Блэками, для проминистерски настроенной части общества они же наоборот, оставались ближайшей родней террористов, ксенофобов, и вообще волшебников, от фамилии которых пошло само понятие тёмной магии. Даже изваляйся они в смоле и перьях, и пройдись в таком виде по Косому Переулку, раскаиваясь за преступления многочисленных родственников, едва ли бы это хоть что-нибудь изменило. Дору следовало к такому хотя бы немного подготовить, в то время как Андромеда и Тэд хоть и занимались дочерью в свободное время, до сих пор не начали учить её даже волшебству, да и хотя бы какое-то общение вне пределов семьи для нее было жизненно необходимо. Да уж… и спустя, без малого, десяток лет Аластор не переставал удивляться тому, как в итоге всё обернулось: несколько мелких услуг для, в общем-то, малознакомых людей, каким-то образом привели к тому, что он оказался вынужден появляться на домашних посиделках, где чувствовал себя лишним и неуместным. Но, если уж приглашали, отказываться тоже было неудобно, хотя он всё равно предпочел бы пару-тройку личных услуг, наподобие зашивания лишних дырок в организме, а не всё… это. Тонксы были образцом семьи, однако себя он в подобного рода отношениях слабо представлял. Стабильная, безопасная работа по графику, прогулки в парке, совместные походы по магазинам, файв`о`клок… Идиллическая картина, от которой у него во рту появлялся привкус патоки, и начинало подташнивать, стоило только на секунду представить себе что-то подобное. Скорее всего, Моуди заавадился бы на второй день такой жизни. Разве что иногда, в сильном подпитии, на краю его сознания мелькала доля сожаления о несбывшемся. Аластор любил сражаться, только ступая по лезвию бритвы, ощущая тяжесть клинка в ладони и слыша грохот вспарывающих воздух над головой лучей заклятий, когда любая ошибка могла запросто привести к гибели, он чувствовал себя живым. И компанию себе подбирал соответствующую: «Хобгоблины» имели разные увлечения, взгляды на жизнь, приоритеты, в конце концов, но в одном моменте все четверо полностью совпадали. Бурлящий в крови адреналин пьянил их сильнее, чем любые наркотики, или даже женщины. Не чужие страдания, смерти, или что-то ещё в этом духе, нет, сам процесс схватки, возможность проскочить в дюйме от гибели, и одним ударом вырвать победу из рук уже торжествующего противника, неважно какого, человека или чудовища, главное, чем сильнее, тем лучше. Они никогда не были «хорошими ребятами», да и не пытались такими выглядеть в глазах окружающих. Заносчивые, высокомерные, жадные до драки, и не признающие над собой авторитетов, если подумать, их финал был закономерен, но если бы тогда, в самом начале, Аластору рассказали о последствиях, и предложили взамен прожить тихую, спокойную жизнь, и умереть от старости в окружении многочисленных внуков, едва ли он бы променял на всё это хоть один день тех времен. Упивающиеся смертью предпочитали воевать только против испуганных обывателей, имея на своей стороне численное преимущество. Да и хозяин их в сражениях ничем не рисковал, о чём подозрения у министерства возникли уже за пару месяцев боевых действий, и окончательно подтвердились лишь спустя восемь лет. Конечно, для Риддла война являлась лишь средством достижения каких-то иных целей, и было бы глупо его обвинять в том, что он стремится свести риски к минимуму… если бы упивающиеся не пытались строить из себя совесть нации, и лучших людей страны. Самопровозглашённый «Лорд Судеб» и его последыши слишком боялись сдохнуть, как для носителей столь громких прозвищ. Кучка лицемерных трусов, убийц, и подонков, вот кем они были, если отбросить пустое сотрясание воздуха. Настоящих бойцов среди упивающихся можно было пересчитать по пальцам одной руки: Долохов, Беллатрикс, да, пожалуй, что Фенрир Грейбек, в силу очевидных причин не входивший в состав носителей занятной татуировки. И всех троих Моуди, скорее, причислил бы к списку бешенных животных, чем людей, слишком уж богатый список похождений за ними числился. Садисты и психопаты, которые к тому же ничего не боятся — гораздо хуже своих более пугливых коллег. Андромеда, как и сам мракоборец, похоже, была занята какими-то своими мыслями, либо не успела толком отдохнуть после дежурства, и на протяжении вечера вела себя довольно вяло, большей частью, отделываясь односложными ответами на любую попытку завязать разговор, да изредка припадала губами к чашке. Зато вовремя подливала чай, чего не отнять, того не отнять… И только маленькая Дора искренне радовалась празднику, и с удовольствием слушала «байки» крёстного, от которых Меда краешком губ недовольно морщилась, а её мужа бросало в дрожь. Девочка была уже достаточно взрослой, дабы понять, что её путь среди волшебников отнюдь не будет устлан розами, и хотя бы морально её к этому подготовить, а ещё лучше подумать о её будущем круге общения, и чем она станет заниматься по окончании школы Тонксам стоило. Нимфадоре, увы, не грозило наследство, чтобы не заботиться о собственном материальном благополучии, и поскольку немалую часть времени Дора оказывалась предоставлена сама себе, она постоянно была окружена маггловской техникой, читала маггловскую литературу, и всё, что связывало её с магическим миром — метаморфизм, да работа родителей в Мунго. Почему его вообще должно было это волновать? Собственно, дело в самой Нимфадоре. Даже притом, что изначально он согласился стать крёстным едва ли не по невнимательности, лишний раз поддакнув при разговоре, какую-никакую ответственность Аластор за собой ощущал. И если ещё год назад, что у него, что у Тонксов была уйма дел более важных, чем заботы о будущем, до которого еще требовалось дожить, теперь об этом появилась необходимость призадуматься, и напомнить Андромеде и Тэду, даже если бы разговор обернулся ссорой. Впрочем, лишний день это могло подождать. В какой-то момент перед лицом Доры появился торт с девятью зажжёнными свечками, и в который раз с задуванием пламени девочка переусердствовала, чуть не сдув со стола торт со свечами и чайный сервиз за компанию. Наверное, недавно прочла трёх поросят… Возвращаясь к Андромеде и Тэду, Аластор не то, чтобы осуждал их, равно как и Сириуса, и с непрошеными советами не навязывался, хотя в данном случае, пожалуй, стоило. Разглагольствования о свободе и праве выбора — замечательно, однако он всегда придерживался убеждения, что в любом действии должен быть какой-то смысл: если желаешь чего-то достичь, прежде чем что-то делать, необходимо сначала мысленно прикинуть план действий, а также хотя бы приблизительные последствия совершенных поступков. Может быть он и казался со стороны образцом безрассудства, без способности просчитывать события хоть на пару шагов вперед, едва ли ему удалось бы дожить и до семнадцати. Младшее поколение Блэков, даже если не могли разойтись миром с Друэллой и Вальбургой, были способны отстоять независимость, сохранив лицо перед магическим сообществом, и не порывая с родом. Наоборот, у них имелась возможность поставить на место зарвавшихся куриц, даже не вынося скандал на всеобщее обозрение, а уж если бы размолвка вышла в правильном свете наружу… Насколько бы Андромеде и Сириусу ни надоело собственное семейство, сбежать, и плюнуть на многотысячелетнюю историю рода, было чем-то выходящим за рамки его понимания. И даже если оставить в стороне лирику: любой магглорожденный после завершения Хогвартса был совершенно свободен отправиться стоять за прилавком в ближайшей лавке, служить мелким клерком в Министерстве, стать вечным подмастерьем у какого-нибудь ремесленника, кондуктором, или допустим, попробовать себя в криминале. Как возможный пик карьеры для магглорожденных оставались мракоборцы, целители, или в особенно выдающихся случаях, Отдел Тайн, однако всё вышеперечисленное требовало таланта и целенаправленной работы в данных направлениях на протяжении всей школьной жизни, чего трудно ожидать от подростков, а для мракоборцев еще и грозило перспективой закончить жизнь в ближайшей канаве с перегрызенным какой-нибудь тёмной тварью горлом. О разрушителях проклятий и охотниках на чудовищ, в данном случае, упоминать не стоило: выбор подобной профессии даже для чистокровных, чьи семьи не связаны с подобным ремеслом, был скорее экзотическим способом самоубийства. Хотя, стоит признать, не согласен он был с тем, как эти двое отстояли свою независимость, а самому факту борьбы мог лишь поаплодировать. В отношении младшего поколения Блэки сами перегнули палку. Орион, Вальбурга, Друэлла и Сигнус, только и делали, что рассуждали о «старых порядках», но сами пытались соблюдать лишь те обычаи, что им выгодны, а с таким подходом едва ли стоило на что-то хорошее рассчитывать. Род мог потребовать от волшебника многого, это верно, но также верно и то, что он был обязан давать в ответ нечто равноценное… За окном постепенно сгущались сумерки, и когда Андромеда увела Дору спать, Аластор лишь тяжело вздохнул, и потянул из нагрудного кармана флягу с виски. Может быть, это был и не худший день рожденья в его жизни, но явно что-то из первой тройки. Андромеда не пила принципиально, хвала Мерлину, даже эту сливочную дрянь, что по какому-то ужасному недоразумению называют пивом, а Тэд… пить вместе с Тэдом не стоило. В который раз за вечер обведя печальным взглядом гостиную, Бешеный Глаз небрежным жестом отвинтил крышку фляги, и приложился к горлышку. Пусть, этого не заметно на первый взгляд, магический мир во многих аспектах был гораздо свободней и безопасней маггловского. Притом, что существовало бессчетное число видов магического принуждения, было так же создано не меньше если не большее, то по крайней мере не уступающее количество способов от них защититься, сломать, преодолеть, или как-нибудь обойти. Несмотря на потрясения последних веков, волшебники воевали гораздо реже магглов, да и насильственные преступления в их среде были редкостью. Они всегда старались, по мере возможности, решать конфликты между собой мирно, взаимовыгодно, и предельно вежливо. Вовсе не из-за врожденного благородства, доброты, или прочей херни, о которой не уставали заявлять старые семьи, просто… если в прямом столкновении толком необученный маг оказывался немногим опаснее маггла с мушкетом, обладавший более-менее хорошей выучкой — приближался по боевому потенциалу к вооруженному пулеметчику, и лишь в редчайших в совсем уж крайних, редких случаях, когда выдающиеся сила, талант и знания сочетались вместе в одном маге, чародей мог продемонстрировать нечто по разрушительном возможностям сопоставимое с маггловской установкой залпового огня… Ну а в случае отсутствия необходимости прямого столкновения и при наличии достаточного времени на подготовку, любой, даже не особенно сильный маг уже мог посоперничать в убийственной мощи с ядерной бомбой, дополненной лабораториями по разработке биологического и химического оружия. Один маггл, сколь угодно сильный и тренированный, попросту не мог угрожать целой армии, и уж точно был неспособен представлять угрозу для всего мира. А волшебник, пусть даже и чисто теоретически, такой возможностью обладал. Победить он вряд ли сумел бы, но слишком велика становилась вероятность, что любой конфликт закончится горой трупов. Полномасштабные войны среди обладателей волшебства отгремели еще во времена, когда магглы только научились лить бронзу, и у них сохранились лишь искаженные упоминания о таких странах, как Атлантида, Лемурия, Гиперборея… А со времен, как минимум, Римской Империи, магических государств и вовсе не создавалось. Для обмена знаниями волшебники объединялись в различные школы, гильдии, всякого рода советы, а большей централизации им не требовалось. Поскольку земля и какие-либо ресурсы значили для них не так много, не было и оснований для установления какой-либо вертикали власти. Феодальные отношения не могли утвердиться, как в связи с чрезвычайной мобильностью чародеев, так и возможным уровнем угрозы для любого, возомнившего себя господином. Это для магглов то, что один живет во дворце, окруженный слугами, одет в парчу, и питается с золота, а другой – в землянке, носит шкуры, и кормится с огорода, является непреодолимой пропастью. Для магов подобную разницу можно было преодолеть по щелчку пальцев. Золото всегда легко выменять у магглов, или найти с помощью заклинаний, свободной земли — полно, да и требовалось её магам не то, чтобы много… Оставалась разница в уровне знаний и магической силе, но их было совершенно недостаточно, дабы возвести феодальную лестницу. Даже в волшебном мире одиночка не мог справиться с тысячей, но всегда оставался шанс, что обиженный идиот сумеет опустошить целую страну. Не нужно ни каких-либо особенно выдающихся магических знаний, ни навыков, ни даже силы, чтобы взять, и немного поколдовать над чумной крысой, а затем выпустить её поближе к жилищу неприятелей, или уколоть кровью заражённого оспой человека драконье яйцо, дождаться его созревания, и после получить интересную вытяжку. В Хогвартсе, хвала Мерлину, даже на заре его существования подобных «хитростей» не преподавали, хотя тогдашнего уровня образования, стоит признать, хватало, чтобы любой «несправедливо обиженный» деревенский травник мог устроить своим неприятелям столько проблем, что ни у кого здравомыслящего не будет желания связываться, попутно задев непричастных, и всех, кому не повезет оказаться в «радиусе поражения», а также тех, кто будет находиться в противоположном конце страны… или континента, что в полной мере проявилось в Тёмные Века. Магическая война, не сдерживаемая какими-либо ограничениями, могла не только стереть с лица Земли всё живое, но и легко разрушить саму планету. Как выход из этой ситуации верхушкой были выбраны снижение уровня образования, и повышение контроля над обществом при помощи раздутого сверх всякой меры государственного аппарата. На уровне государств маги в последний раз воевали между собой едва ли не во времена Римской Империи, и, хотя периодически возникали разнообразные «тёмные лорды», а также случались конфликты между семьями, что порой приводило к исчезновению отдельных родов, происходило подобное заметно реже, чем у тех же магглов. Если противоречия нельзя было разрешить мирно, или по результатам дуэли, и всё же доходило до столкновения на поле боя, конфликты старались разрешить быстро, и максимально жестко, с поголовным уничтожением семьи противника. Ведь один-единственный выживший, неизбежно становился угрозой. Даже Том-Мать-Его-Риддл воздерживался от по настоящему серьёзной магии, хотя террором и массовыми убийствами отнюдь не брезговал. При всём своём крайнем индивидуализме и нежелании организовываться, в достатутные времена волшебники лишнего шума не любили, и когда кто-то начинал слишком громко шуметь и создавать проблемы для всех, наиболее беспокойные и агрессивные могли случайным образом пропасть без вести. Ни один «тёмный лорд», пытавшийся захватить единоличную власть в какой-либо стране, не погиб от старости. И насколько способности определяли отношения между магическими семьями, настолько же они влияли и на взаимоотношения внутри рода, даже между конкретными индивидами. Волшебники не обращали друг друга в рабство, не облагали данью или налогами, не занимались ростовщичеством, а также имели массу других табу, вполне приемлемых для магглов той эпохи, и даже современных, но совершенно недопустимых для уважающего себя чародея. Множество старых законов сохранялось и в новое время, даже если лишились своей содержательной части: так, вместо налогов министерство всеми силами старалось лицензировать любой вид деятельности, и стандартизировать каждое производство. По сути, — те же самые налоги, но подавались населению как оценка безопасности и качества продаваемых товаров. А то, что по любому поводу собирался, минимум, десяток комиссий, а на любой чих требовалось получить гору разрешений от каждой инстанции, это — исключительно для блага граждан! Отметив, что Тонкс, сидя на диване, вяло ковыряется ложкой в шоколадном торте, и явно не торопится идти на контакт, Аластор поудобней откинулся на спинку стула, в очередной раз приложился к фляге, и принялся с не слишком-то тщательно изображаемым любопытством лениво разглядывать люстру. Впрочем, не обнаружив в оной ничего примечательного, он вновь погрузился в раздумья. Принуждение к чему-либо, неважно, магическое, или нет, являлось последним методом, использовавшимся, когда совсем уж не оставалось другого выхода, в основном, в случаях, касавшихся выживания той или иной семьи. Потому что не получить желаемого в большинстве случаев оказывалось лучшим выходом, чем обзавестись лишним недоброжелателем. Всякого рода договорные браки, и прочие забавные традиции маггловской аристократии так же, в силу очевидных причин, не практиковались. Это не значило, что волшебники женились исключительно по любви, или что-то в этом духе, вовсе нет. Случались браки в обмен на обучение, исцеление родственников, военную помощь, в конце концов, но в отличие от магглов, любые сделки и магические договора не заключались на третьих лиц, и вздумавший отдать против воли сына или дочурку за представителя другого рода глава, рисковал сам же оказаться вынужденым разбираться с последствиями нарушенного договора, а то и клятвы, когда любимое чадо соберет вещи, и растворится в неизвестном направлении. К тому же, иметь дело с негативно настроенным по отношению к тебе чародеем — элементарно опасно. Если разово использовать подчинение для достижения краткосрочных целей в какой-то степени было еще оправдано, при последующем устранении подчиняемого, то сама идея жить с насильно удерживаемым колдуном под одной крышей на протяжении многих лет, явно отдавала суицидом. Рано или поздно любые чары давали сбой, к большинству зелий со временем вырабатывалось привыкание, и решившему прибегнуть к подобным методам волшебнику неизбежно приходилось столкнуться с разъярённой жертвой, которой к тому моменту, быть может, оказывалось нечего терять. Впрочем, немногочисленные надёжные способы сломать волю волшебника порицались так же и потому, что проживание с подчиненным таким образом человеком, по своей сути, мало чем отличалось от сожительства с големом, или домашним скотом. Хотя, конечно, подобные случаи всё же имели место. Чего стоила только история Зигфрида, которого ради сокровищ опоили амортенцией. Сильнейшее среди любовных зелий, от которого так и не создали противоядия, и всё же… и всё же закончилось это закономерно: золото бургунды на какое-то время заполучили, вот только их королевский дом довольно быстро прекратил своё существование, как, и само королевство. Далеко не каждый случай попыток магического принуждения оборачивался столь драматически, однако оно шло вразрез с общепринятыми обычаями. С введением Статута Секретности волшебники оказались изолированы от «большого мира», и вынуждены начать более тесно взаимодействовать между собой. Довольно быстро это привело к тому, что те самые «традиции», о которых столь демонстративно пеклись старые семьи начали уходить в прошлое, а магическое сообщество всё больше перестраивалось по маггловскому образцу, разве что, с изрядным отставанием. Попытки Блэков, да и чего уж греха таить, большинства наиболее влиятельных родов указывать детям, с кем те стоит водиться, и вступать в брак, больше всего походили на маггловские попытки удержать власть и капиталы в своём кругу. Они не только шли вразрез со столь лелеемыми ими обычаями, но и регулярно плодили всё новые конфликты и противоречия, никогда ранее в магическом сообществе не встречавшиеся. Пришло к современному положению магическое сообщество после распада Римской Империи, и исчезновения сколь-либо серьёзной центральной власти. Анархия и отсутствие законов — сами по себе ничего хорошего не несли, но дополнительно свою роль сыграло появление магических школ. Точнее, существовавшие независимые общины подорвало не само по себе появление общедоступных учебных заведений, а множество ни с кем не связанных, образованных волшебников при отсутствующей, или крайне слабой власти. Возможно, Слизерин не так уж и ошибался, не желая допускать к обучению магглорождённых. В ту эпоху имели право называться волшебниками только те, кто связывал свою жизнь с изучением мистических сил: магические семьи, странствующие маги, в конце концов, магглорожденные, которым удалось найти учителя, и тем, или иным образом, сумевшие напроситься на обучение. Не крестьяне, не столяры, не портные, мельники, знахари, или еще кто, обнаружившие в себе какие-никакие способности, а только люди, сознательно избравшие в качестве своего основного рода деятельности постижение магии. Магглорожденные были частью нарождающегося феодализма, имели родственников, вынужденных подчиняться дворянам, и даже если нет, тянули за собой проблемы, и привычную для себя систему отношений. Очевидно, Салазар не желал давать оружие в руки многочисленным мстителям, придуркам, вознамерившимся стать лендлордами, и просто идиотам, которым мощща ударила в голову. Здесь, скорее, стоило бы озадачиться, чем думали остальные трое основателей, принявшие решение брать всех, без разбора. Впрочем, вполне возможно, они имели какие-то планы по изменению устройства магического сообщества, и просто не успели довести задуманное до конца. Кто знает? Через тысячу лет об этом рассуждать бессмысленно. Волшебники прочих стран, дабы себя обезопасить, оказались вынуждены открыть собственные школы, в итоге никому не подконтрольных колдунов стало еще больше, а вместе с постоянной борьбой за власть среди магглов, это всё вылилось в то, что принято называть Тёмными Веками. Волшебники сами загнали себя в ловушку, из которой не было простого, и хорошего для всех выхода. И в итоге, вместо ужесточения контроля над преступностью и наведения порядка, тогдашняя верхушка магического мира предпочла изолироваться, и постепенно снижать уровень образования. Казалось бы, какое дело отдельным магам до решений, принимаемых в рамках целой планеты? Вроде бы никакого, только вот даже одиночка мог скрываться среди магглов лишь до поры. Как глава аврората, Аластор регулярно выслушивал с Краучем прогнозы Отдела Тайн, утверждающие, что пройдет, в лучшем случае, лет сто-двести, и волшебники не то, что жить в маггловском мире не смогут, у них даже не будет возможности выйти на улицу, не привлекая внимания спецслужб. Не так давно волшебники с магглами жили бок о бок, до сих пор можно было найти стариков, помнящих достатутные времена, взять хотя бы Армандо Диппета, по прежнему, время от времени, публикующего статьи о чарах в «Вестнике чародея». Да, подобных ему можно было на всю страну едва ли не пересчитать по пальцам, но тех, кто разговаривал в детстве с помнящими старые времена родителями, дедами, прадедами, или, в крайнем случае, пра-пра, насчитывалось подавляющее большинство. Два мира могли бы принести друг другу пользу: магглы, как минимум, могли избавить чародеев от бытовых нужд, а также рутинной, и не требующей магических способностей работы, высвободив время для занятий непосредственно магией. Волшебники — избавиться от болезней, голода, решить проблемы с энергией, ресурсами, экологией, обеспечить магглам прорыв в материаловедении, предоставив высокотемпературные сверхпроводники, сверхпрочные и тугоплавкие сплавы, открыть дороги к другим мирам, хоть к иным реальностям, хоть к освоению космоса… Увы, в объединении двух миров было слишком мало заинтересованных по обе стороны статута, по крайней мере, среди тех, чье мнение имело значение. Верхушку магического общества устраивало жить в резервации, зато хозяевами, а для маггловских власть имущих возвращение волшебников в большой мир и вовсе обернулось бы катастрофой. Даже такие мелочи, как сыворотка правды и магические договора с лёгкостью вывернули бы наизнанку маггловскую политику и бизнес, не говоря уже об использовании волшебства в производстве. Чтобы провернуть такое, и обойтись без большой войны, пришлось бы сначала захватить власть в двух мирах, потратить десятилетия на подготовку реинтеграции, а затем еще как бы не пару веков плотно всё контролировать. В качестве зарядки для ума Моуди с друзьями не один вечер, обсуждая, что бы можно было предпринять, дабы вернуть политику в конструктивное русло, и, в конечном итоге, магический мир не превратился в племена полинезийских аборигенов, чей быт будет демонстрироваться магглам в ходе экскурсий, а в Косом переулке не начали торговать сувенирами для туристов из цивилизации, и каждый раз подобные разговоры заканчивались обычной пьянкой. Волшебникам нужно было либо искать свободный мир, и окончательно уходить, как это в свое время сделал народ холмов, либо встраиваться обратно, и что одно, что другое было не по силам ни одиночке, ни даже сколь угодно крупной группе заговорщиков, а требовало совместных многолетних усилий МКМ и министерств большинства стран. То есть, являлось попросту невозможным. Существующая изоляция не была вопросом политических предпочтений, и ставила под угрозу само существование магического мира, и всё равно, держась за свои должности, политики столетиями оттягивали решение последствий изначально порочного решения. И что самое смешное, с введением статута, магглорождённые по-прежнему продолжали вливаться в магический мир, и постепенно размывать столь дорогие сердцам метивших в аристократию семей старые обычаи. С отставанием где-то лет на сто пятьдесят, а то и двести, когда уже внуки, а то и правнуки магглорождённых обзаводились семьями, их взгляды, многократно преломленные опытом жизни в магическом мире, все же достигали «верхних» слоев общества. Что приводило порой, к трагикомическому результату. Вместо, пусть, и жестокого, но достаточно честного общества, где люди не делились на слуг и господ, а положение человека целиком и полностью зависело от его знаний, ума, и способностей, в магическом мире с каждым десятилетием все чётче просматривались зачатки то ли заката феодальной эпохи, то ли капитализма времён промышленной революции. Старые семьи все твёрже начинали ставить себя, как хозяева, попутно всеми силами стараясь поставить в зависимость тех, кому не столь повезло с происхождением, или хотя бы финансами. Многие положили жизни на то, чтобы этого не допустить, как фигурально, так и в прямом смысле. Вот только, даже если волшебник мог обратить реку вспять, чтобы развернуть в иную сторону развитие общества не хватило бы никаких заклинаний. Старики патетически вздыхали о временах Слизерина, когда «магглы знали свое место», вот только окажись Салазар перед современным Визенгамотом, его бы сочли радикальным магглолюбом даже на фоне Дамблдора, напрочь лишенного каких либо политических амбиций, и занимавшегося исключительно замириванием противоборствующих сторон. Подумать только, Салазар не хотел навязывать магию любому одаренному, и настаивал на том, что её изучение должно быть осознанным выбором, а не навязываться извне. — Аластор, ты в порядке? В какой-то момент мракоборец настолько погрузился в размышления, что почти забыл об окружающем мире, хотя рефлекторно держал Тонкса в пределах вектора атаки для правой руки, в случае любого резкого движения, вытряхнуть в ладонь палочку было делом долей секунды. — Да, Меда, вполне. Прости, немного задумался. — Случается. И над чем же, если не секрет? — Пройдя через гостиную, и устроившись на диване, спросила его волшебница. — Всё о том же, как мы до жизни такой докатились, и когда все пошло не так. — А разве когда-то в нашем мире всё было «так»? — С сомнением наклонила голову Андромеда, откидываясь на спинку дивана. — Хороший вопрос, Меда. Хороший вопрос…***
Воскресенье, 18 апреля 1982 Годрикова Впадина.
Годрикова Впадина. Аластор не любил это место, но все же, не появиться здесь не мог. Не у одной только малышки Доры в Апреле был день рождения. Так же в эту пору родились Фабиан и Гидеон Пруэтты. Лучшие друзья, боевые товарищи, и, в конце концов, побратимы. Эти двое были для него ближе, чем родственники, последних все-таки не выбирают, да и ладят с ними далеко не всегда. Казалось бы, не имело значения, когда отправляться с визитом на кладбище, благодаря аппарации и портключам, переместиться в любую точку мира для волшебника — дело пары секунд, вот только если не назначать для посещения определенные дни, он знал, мёртвые неизбежно окажутся забыты. Кто-то более, хм, сентиментальный, мог бы обойтись без графика, но Аластор себя слишком хорошо знал, и дело было отнюдь не в стремлении распланировать каждую секунду собственной жизни. Если уж ты бесчувственный мудак, с этим остается только смириться, и не демонстрировать лишний раз окружающим, давая волю характеру лишь очутившись в компании себе подобных. Чтобы добраться до нужной точки ему пришлось создать портключ до деревни. После секундного падения сквозь пустоту его встретили тяжелые серые тучи над головой, туман, и скользкая грязь под ногами. Обычная погода для этого времени, и вообще, для Британии в целом. Ржавые ворота тихо скрипнули, открывая мракоборцу дорогу на кладбище, целая секция которого — его личная заслуга. Также здесь покоились его родственники, друзья, коллеги, любимые… почти всё, чем он дорожил в этой жизни, и оставить их в прошлом Аластор не мог. Не потому, что тем самым предал бы мёртвых, покойникам-то как раз похуй. Нет, оставив былое позади, он оказался бы вынужден остаться один на один с настоящим, с просевшей магией, изломанным, искалеченным телом, продолжавшим двигаться на одной лишь злости, годовалым пацаном на руках, Дамблдором, и грозящим рано или поздно вернуться к жизни красноглазым ублюдком. Пройдя мимо ворочающего лопатой возле сторожки привратника, Аластор побрёл навстречу павшим друзьям. Ближе всего ко входу располагались могилы древнейших семей, в том числе, Поттеров и Пруэттов, а чем магический род моложе, тем дальше располагались закрепленные за ними участки, магглорождённых и полукровок хоронили в дальнем конце кладбища. Разумеется, потому что участки распределили еще на момент строительства Годриковой Впадины, тысячу лет назад, а не из-за предубеждений к магглорождённым, хотя доказывать что-то современному поколению — дело, заранее обреченное на провал. Оставляя за спиной ровные ряды могильных плит, мракоборец всё глубже погружался в мрачные мысли. Сотни знакомых имен бывших подчиненных и друзей, выбитые на окружающих со всех сторон обелисках попадались ему на пути, заставляя сжимать кулаки, но случившегося уже не вернуть. Начав обход с дальнего конца, где хоронили бродяг и магглорожденных, он, почти не задерживаясь, принялся обходить могилы коллег и знакомых, попутно, в случае нужды, приводя те в порядок. Коллеги, друзья, соратники по ордену… С большинством Аластор был едва знаком, они запомнились ему больше, как колдографии в личных делах, отправляемых в архив, чем как живые люди. К погибшим на дежурстве — приходили родственники, но тех, кого подловили дома, как правило, убивали вместе с семьями. С «орденцами» — другое дело, большинство приходились ему если не дальней родней, то близкими друзьями, в отличие от аврората, Орден не работал «мальчиками по вызову», а сам занимался организацией засад, выявлением упивающихся, и, соответственно, потери у них были в разы меньше… до прошлого года. Нигде не задерживаясь надолго, еще до полудня он прошел от самых дальних участков, до, если угодно, «престижных районов», занятых древнейшими и благороднейшими семействами, завершив скорбный обход у могил Лили и Джеймса. Впрочем, главная цель его сегодняшнего визита всё ещё не была достигнута. Парой взмахов палочки избавившись от травы, и создав по букету цветов у каждого надгробия, Аластор тяжело вздохнул, развернулся, и отправился на встречу с друзьями. Две стоящие рядом могилы, и свободные места по обе стороны. Слева — для Бордмана, а справа, между памятниками Доркас и Гидеона — для него. Еще только собираясь стать охотниками на чудовищ, они договорились быть схоронёнными по соседству. Тогда это казалось шуткой… что ж. Коснувшись надгробия девушки, он создал трансфигурацией скамейку, и устроился на ней, продолжая всматриваться в высеченные на мраморе даты. Едва ли связывавшие их отношения можно было назвать любовью: охваченная войной страна — не то место, и не то время для романтики. Впрочем, страсть между ними тоже не преобладала. Чем являлась их связь для Мидоуз, сейчас уже было не у кого спросить, а ему самому требовалось кого-то держать за руку в охваченном пламенем мире, и хотя бы ненадолго иметь возможность отвлечься от непрерывных сражений. Каждый раз забираться Моргане в задницу, чувствуя себя идиотом, которому больше всех надо, и всё равно продолжать тащить это дерьмо на плечах. Они никогда не строили серьёзных планов, и всерьёз не обсуждали возможность сбежать, уж слишком увязли во всем этом чтобы давать заднюю. Стоило ли оно того? Тёмный Лорд оказался в итоге повержен младенцем, и даже понимая, что без жертв сотен мракоборцев и орденцев, Гарри Поттеру «спасать» оказалось бы нечего, испытывать ликование у него почему-то не получалось. Аластору не нужно было что-то говорить вслух. Фабиан и Гидеон, на первый взгляд, могли показаться открытыми и простыми как палка, дружелюбными, жизнерадостными людьми, душой компании и всё такое, но только лишь зная этих двоих с самого детства, можно было сказать, что они были злобными, совершенно безжалостными, самодовольными хитроумными козлами, лишенными даже намека на здравомыслие. Весьма показательно, что словосочетание «лишённые здравомыслия» при упоминании Пруэттов приходило в голову человеку, со школьных лет получившему прозвище «Бешеный». Как знать, дожили ли бы эти вообще до совершеннолетия, без своевременных одёргиваний… а может быть, наоборот, не искали бы себе проблем без его «дурного влияния»? Как знать… Эти двое были его лучшими друзьями, но случайные люди едва бы оказались рады, столкнувшись с ними на узкой дорожке. Совсем не святые, их едва ли даже хорошими людьми можно было назвать… и всё же, чем остаться без этих невыносимых придурков, он бы предпочёл потерять руку. — Вижу, ты всё ещё жив, ублюдок. Мракоборец криво усмехнулся. Крепкого, высокого, коротко постриженного старика в тяжёлом плаще из драконьей шкуры, он увидел еще когда тот только подходил к воротам кладбища. Даже здесь Бешеный Глаз не мог забыть об опасности, и продолжал следить за обстановкой. Он знал, что встреча с Пруэтом грозит ему очередным скандалом, но по-детски убегать от старика он не собирался. — Тебе прекрасно известно, что я был рождён в законном браке, Игнациус, но можешь не переживать, жизнь — дорога с однонаправленным движением, и конечный пункт в ней для всех — один и тот же. — Как смеешь ты, мерзавец, даже приблизиться к их могилам? Ты! Ты — отнял у меня детей! Я тебя никогда не прощу, слышишь, никогда! Проваливай! — Срываясь на крик, Игнациус направил на Аластора пляшущую в старческих руках палочку. — Убери деревяшку старик, если не собираешься её использовать. Будет неудобно избивать отца моих названных братьев в двух шагах от их же могил. — Резко перестал изображать радушие Бешеный Глаз. — Считаешь, будто способен справиться со мной, сопляк, да? — Невольно отступив на шаг, Пруэтт пытался показать уверенность в своих силах, однако застывшие в глазах злые слёзы, то и дело пробивающая старика дрожь, ему изрядно мешали. — Мы не раз выясняли этот вопрос в прошлом, и закрыли его еще в школьные годы, не так ли? — Невесело хохотнул Аластор. — Вы с дедом были хорошими учителями. Могли бы вы нас остановить, не сомневаюсь, что так бы и сделали. Старик продолжал целиться мракоборцу в грудь, однако уверенности в нём явно поубавилось, хотя её и изначально не то, чтобы было много. — Брось, Игнациус, неважно, калека изобьет старика, или наоборот, в драке посреди кладбища нет ничего хорошего. Не стоит осквернять их покой своей желчью. Сомневаюсь, что братья были бы рады, устрой мы драку над их могилами. — Аластор слабо поморщился и отвернулся к надгробию. — Будь ты проклят, Моуди, надеюсь, однажды я еще станцую на твоей могиле. — Поджав губы, с отчаянием вздохнул Пруэтт. — Думаешь, тебе от этого станет легче? — Что? — Легче станет, Игнациус? Вот только с чего ты взял, будто близнецы выступили против Риддла из-за меня? Как ты себе это представляешь, по-твоему, они бы закрыли глаза на происходящее, затаились на несколько лет в поместье, а когда все стихло, женились бы на «подходящих» ведьмах, и спокойно себе жили под властью Тёмного Лорда? Или, может быть, вступили в ряды упивающихся? — Прекрати. — Едва ли не прорычал старик, расставив ноги на ширину плеч, судя по всему, вновь готовясь к драке. — Почему же? Меня обвинять можно, но разве это не вы, грызлись за власть, будто свора бешенных собак? Не вы ли, пытаясь подвинуть министерство, обеспечили взлёт Тома Риддла? Эйвери, Блэки, Лестрейнджи, Мальсиберы, Роули, Розье… Весь цвет магической, мать его, нации собрался под знамена ублюдка, а виноваты мы? Если хочешь найти ответственных за случившееся, старый козел, для начала взглянул бы в зеркало. — Мерлин, ну почему они полезли в эту вашу дурацкую группу. Чего им не хватало? — Плачущий старик, закрыв лицо руками, упал на колени перед могилами сыновей, и затрясся от рыданий. — Осмотрись вокруг, старик. За последние восемь лет кладбище выросло больше, чем за предыдущие пару веков. Без Фабиана и Гидеона здесь прибавилось бы ещё несколько сотен могил. — Проведя рукой вокруг, Аластор пожал плечами. — Как бы то ни было, Игнациус, твои сыновья были героями, и тебе следовало хотя бы ими гордиться. — Пошёл ты, Моуди, плевать я хотел на случайных людей. — Рухнув на колени в грязь, давным-давно поседевший старик разрыдался, будто ребенок. — Я просто хочу, чтобы мои дети были живы. Два старика, таких похожих, несмотря на более, чем трёхкратную разницу в возрасте, до самой темноты сидели на лавочке перед могилами, каждый размышляя, о чем-то своем. Когда небо окончательно потемнело, двое волшебников медленно поднялись со своих мест, и молча поковыляли к выходу. Это еще не еще стало для них примирением, но начало было положено.***
1. — Автор все же убежден, что магическое «крещение» никак не связано ни с христианской традицией, ни с религией в целом. При случае британские волшебники поминают Мерлина и Моргану с Мордредом, первый из которых вроде бы считается добрым, а вторая и третий — злыми, однако в рамках вселенной поттерианы нет никаких намёков, чтобы они обладали связью с некими высшими силами, как и на то, чтобы волшебники вообще кому бы то ни было поклонялись. Пасху, рождество, и тот же валентинов день маги отмечают, но их и в той же Японии, Корее, Индии, или, допустим, России празднуют. Клянутся волшебники не какой-то там общемировой магией, а собственной силой, так что полагаю, отсутствие у них, как минимум, общей религии — почти канон. В рамках данного произведения, так точно. 2. — Насколько известно автору, в Англии именинников принято подбрасывать за руки — за ноги, а не тянуть за уши. 3. — Визенгамот. Вероятно, это стоит позже поместить в отдельную статью, или в более ранние главы, в любом случае, следует уже, наконец, прояснить полномочия и состав данного органа власти. Итак, Визенгамот совмещает законодательные и судебные функции. Организован в пятом веке Мерлином, и в его состав входили еще 28 представителей, суммарно они составляли простое число 29. Постепенно количество представителей росло, и незадолго до принятия Статута Секретности составило 78. После Статута была сформирована нижняя палата, представляющая министерство, магические общины, и гильдии, ко второй половине XX века, состоявшая из 70 членов, а у верховного чародея стало три голоса. Итого 149 человек, и суммарно 151 голос. 29, 71, 79, 149, и 151 — простые числа, так что с точки зрения, эм, нумерологии, это вроде бы как что-то должно значить. Так же из 78 чистокровных семей какая-то часть не может голосовать, как те же Моуди, попытавшиеся организовать гражданскую войну, Гонты (до того, как эта семья исчезла), а также семьи предателей крови. Пока магический род существует, даже если он лишен права голосовать, кресло в Визенгамоте остается за ним закреплено. Когда же род оказывается прерван, Визенгамот выбирает новую семью среди наиболее достойных (т. е. влиятельных и богатых). Как можно догадаться, двухпалатный парламент списан с британского с его двумя палатами, и преобладанием палаты лордов, хотя там последние 100 лет активно пытаются сделать выборными, но если данные автора не устарели, в палате общин у них 600 представителей, а в палате лордов — 800. Палата пэров лишилась судебных полномочий только в двухтысячных годах. PS Сам Визенгамот списан Ро с учрежденного в VII веке Витенагемота, органа, по своим функциям сходного с британским парламентом, соответственно, вышеперечисленное я брал по образцу, сократив количество по своему усмотрению. В самой поттериане ни численность Визенгамота, ни какие-либо подробности системы власти не раскрываются, кроме того, что министр Магии, судя по всему, избирается всеобщим голосованием, законы принимает Визенгамот, а Министерство во времена Корнелиуса Фаджа активно пыталось законодательную функцию подмять под себя, активно штампуя всевозможные декреты, и пытаясь заменить ими действующее законодательство. PPS о нумерологии и прочих таро с гороскопами автор (то есть, я), честно говоря, представления не имеет, а также ни малейшего желания разбираться, так что просто подобрал из списка примерно подходящие. 150 на полторы сотни тысяч населения — многовато, но опять же, дело в производственных возможностях, несколько сотен волшебников без особых усилий способны, а чтобы чем-то себя занять остальным приходится активно торговать, друг дружку обслуживать, раздувать до абсурда бюрократический аппарат, и организовывать в каждой деревне на несколько сотен жителей собственную квиддичную команду. Если у кого-то есть лучшее объяснение тому, что при мизерном населении, и одной-единственной чисто магической деревне на всю страну(Да-да, это Хогсмид), для того, что у них есть лига квиддича, включающая лучшие тринадцать команд (и очевидно, есть и другие, в состав лучших не включенные), буду рад услышать. 4. — Народ холмов, они же сиды, они же туаты, и, вероятно эддические альвы. Множество мифических народов, послуживших прообразом эльфов из современного фэнтези.