Выцветший

      Смерть Рана стала неожиданностью для Кими и ударом для Риндо. Старший брат — умный-разумный, дальновидный и проницательный — так глупо погиб: разбился в автомобиле на крутом повороте. Каким бы изощрённым и осторожным человек не был при жизни, он не может предсказать и уж тем более предотвратить свою смерть — она приходит негаданно-нежданно, целует в губы холодным мертвецким поцелуем, накрывает чёрной вуалью и тащит за собою в ад.       Риндо любил мистические истории — с упоением читал городские легенды, рассказы Эдгара Алана По, Акутагавы и Лавкрафта.       Почему-то женщина, что поцеловала Рана в его сне — сама госпожа Смерть — была юной, а не старой. Распахнув глаза на утро, Риндо прозрел: смерть забирает молодых, у которых кровь ещё бурлит, с робкой надеждой расположить к себе.       У Смерти было лицо Кими. Риндо задался вопросом, на которой не мог получить ответа: лицо, которое он увидит после смерти, тоже будет принадлежать женщине его брата?..       Первое время Риндо не мог найти себе места. Не мог поверить, что его брат — священный авторитет, едва ли не небожитель — попался в коварный капкан Смерти. Так примитивно, так пресно — как погибает большая часть людей в цивилизованных странах.       Его брат был не таким как все, но умер как все. А ведь люди, услышав в новостях про его смерть, даже не перестанут завтракать. Чужие несчастья им равнодушны, пока не затрагивают лично их.       О, не дай Ками Риндо сделается исправителем пороков человеческих! Он не осуждал. Просто… просто…       Скрипнул матрац. Кими села рядом с Риндо на кушетку и погладила его по спине, утешая, успокаивая. Вот она — женщина, которую он хотел заполучить; женщина, которую прямо сейчас, в эту секунду, он мог бы взять, и она бы не сопротивлялась: огоньки в её глазах потухли, нет в ней былого напора и страсти.       Что, если Риндо виноват в смерти брата? Он ведь возжелал его почти-что-жену. Почти-что-мать-его-детей. Риндо был уверен — пройди несколько лет после свадьбы, и Ран с Кими обзавелись бы ребятнёй. У девочек было бы очарование матери, а у сыновей — пытливость отцовского ума.       — Ты не думал, что это произойдёт так скоро, — заговорила Кими, не переставая его гладить, но её прикосновений он почти не ощущал, а в груди ничто не ёкало, не ныло сладко-болезненно, как при первом признаке любви. — Ты не думал, что это произойдёт с Раном. Только не с ним.       — Да, Кими. Всё так.       — Я тоже не думала. Но нам нужно жить дальше.       — Жить дальше будем — с этим никаких проблем. Но жить, не отомстив, невозможно.       — Кому ты собираешься мстить, Риндо?       — Не знаю. Я не могу смириться с тем, что он умер из-за нелепой случайности. Тебе ли не знать, что он контролировал шаг каждого приближённого к нему человека. Он не мог так глупо… не мог…       — Риндо, ты думаешь, его смерть кто-то подстроил?       — Да. Понимаю, звучит безумно, но в этом есть смысл: у него было немало врагов.       — Дело не в том, что ты не можешь смириться с его смертью. Дело в том, что ты не можешь расстаться с образом драгоценного брата, который заменил тебе родителей, друзей, бога. Он человек, Риндо. Рано или поздно ему пришлось бы умереть. А тебе принять это.       — Ты ничего не знаешь.       — Разве? А, по-моему, я знаю всё: тебя, ваши отношения и твоё стремление быть лучше. И главное — твоё греховное желание, за которое ты сам себя наказываешь.       Она знает всё. Абсолютно всё. На устах этой девушки — секрет. В душе её — печаль. На лице — маска Смерти. И он пойдёт за ней, ведомый греховным желанием, потому что она знает его лучше него самого — что ему нужно, чего стоит опасаться и кому стоит доверять. Кими чем-то похожа на Рана. Кими тоже своего рода Ран.       А спустя девять месяцев родился Хиро. И Риндо не признал его своим сыном в тот самый миг, когда увидел его лицо. На нём была маска, но не Смерти, как на его матери, а Жизни — и Риндо с удивлением обнаружил, что его это поразило неприятно, почти как кончина брата. Сильное желание жить, как и сильное желание умереть — ужасно и противоестественно по своей сути.

***

      Миновало три года, а Риндо так и не взглянул ни на одну девушку, кроме жены, но воля случая перевернула всё с ног на голову. Июль. Жара стояла невыносимая. Токио плавился от тридцати пяти градусов. Все, кому не лень, скупали веера и обмахивались ими по пути на учёбу или работу; все, кто не боялся простудиться, остывали под кондиционером или вентилятором, а Риндо… Риндо отдыхал в кафе в свой единственный выходной.       Присутствие Кими не тяготило его, но он начал замечать в ней отголоски тёмного величия Хайтани. После смерти Рана она действительно переменилась: светлые волосы покрасила в черный, сменила классический стиль одежды на повседневный, а может — кто знает? — причина была в течении времени, умеренном о обыденном, а не смерти Рана.       Кими словно была… удобной. Подстроилась под него, но она делала это ненамеренно; просто оправдывать ожидание близких — это то, что создаёт её саму.       С Раном она была более дерзкой, непреклонной, энергичной. С ним же она обрела умиротворение и, хотелось бы верить, покой. Риндо был счастлив за Кими, но не за себя. Ему становилось… скучно.       Адреналин его молодости похоронен вместе с братом. Больше никаких разборок, гонок, грабежей. Тихая жизнь среднестатистического японца. Изумительно! До чего он докатился? Ран бы с того света устроил ему взбучку.       Риндо впервые решил попробовать раф — сладкий напиток, терпкий, отдающий излишней пряностью — и сморщился, огорчённый тем, что всё-таки рискнул. Теперь он расстраивался потраченному даже на мелочи времени.       Официантка, подошедшая к нему и согнувшаяся в почтительном поклоне, расстроенная больше него, пролепетала почти вкрадчиво:       — Вам не понравилось, господин?       Он уставился на неё с вопросом. Понравилось — не понравилось, из-за чего переживать-то? Он молчал, а в уголках её глаз скапливались слёзы. Раздражённый Риндо шумно выдохнул, заплатил за заказ и, оставив девушке щедрые чаевые, вышел из кафе.       Как же он ненавидит сантименты.       Но девушка, вопреки ожиданиям, выбежала вслед за ним.       — Господин! — он обернулся на крик. Она размахивала какой-то штуковиной. — Вы забыли брелок.       Официантка протянула ладонь. А, маленький презент Кими. Она любила всякие безделушки. Риндо равнодушно пожал плечами.       — Можешь выбросить.       А официантка, похоже, искренне возмутилась.       — Нет, что вы? Мне нравится. С вашего позволения я сохраню.       Он хотел ответить «мне без разницы», но что-то остановило его.       — Может, заодно и мой номер?       — Может, — девушка робко улыбнулась. — Моя смена заканчивается в семь.       — Отлично. Твоё имя?       — Миеко, господин.       Миеко официантка и Миеко девушка оказались разными людьми. Как ни посмотри, Миеко официантка с лёгкостью разыгрывала драму и умела угождать прихотям клиентов, а Миеко девушка болтала как заведённая, энергично размахивала руками и настолько искренне радовалась общению с ним, что это его бы непременно смутило, будь он кем-то, кто не Риндо Хайтани.       Они встречались уже неделю, и Риндо находил для себя в этих встречах что-то невинное и в то же время личное. Миеко не стала его секретом, но стала его отдушиной — ему легко и приятно было проводить с ней время.       Однажды, когда они гуляли по парку, она воскликнула «вот чёрт!», схватила его за рукав и потянула в противоположную сторону. Он спросил, что не так, а она огрызнулась:       — Там мои одногруппники.       — Не ладишь с ними? — насмешливо протянул Риндо: почему-то его позабавило нежелание Миеко встречаться со знакомыми.       — Скорее это они не ладят со мной, — фыркнула она, но из-за тона, которым она это произнесла, он понял — ей не все равно.       Она выпалила как на духу о наболевшем: она чувствует себя скованной рамками и ограничениями в университете и любом другом «серьёзном» коллективе. Быть собой она может только с друзьями. В других местах ей приходится притворяться серьёзной и отчуждённой, но Риндо с трудом удавалось представить её такой — настолько улыбка приклеилась к её лицу, когда она была рядом с ним.       Иронично: Кими не отличалась красотой, но мужчины заглядывались на неё, а Миеко была ослепительной красоткой, на которую не обращали внимание, потому что она вела себя на людях холодно, почти сурово. Хотя характер у неё был скорее по-детски задорный, чем неприступный. Просто эту свою сторону она являла далеко не всем. И Риндо понимал почему. С её внешностью любое проявление открытой доброжелательности будет восприниматься как флирт, заигрывание и провокация. Участь всех красивых женщин.       Контраст на лицо: благодаря плотному общению с Миеко Риндо осознал, сколь непростительно мало он знает о собственной жене. И во вторник он решил исправить это положение.       — Кими, расскажи о себе.       — Не нужно, — буркнула она себе под нос, неровно усевшись на стуле — выглядела она мрачной.       — Что?       — Смотреть на меня так подозрительно. Ты ничего обо мне не знал потому, что не хотел. Ты меня не спрашивал, а я не люблю первой рассказывать о себе — не хочу навязываться. Я на самом деле мало кому интересна. Как и каждый человек. Если к тебе не проявили интереса — лучше не начинать говорить о себе. Это грубо и нежелательно. Лучше послушать и угодить, чем высказаться и…       — Отдалиться от людей?       — Да.       — Кажется, теперь я понял, почему к тебе люди магнитятся. Ты даёшь им то, что нужно. Иллюзию того, что они интересные собеседники.       — Ну, почему же сразу иллюзию?       — Не пытайся смягчить правду.       — Даже не знаю, с чего начать. Что тебе интересно, что важно и что нужно?       — Я хочу знать о тебе всё. Расскажи всё, что сочтешь нужным.       — В этом и проблема: я считаю, что тебе ничего не следует обо мне знать. Ну, родословная… мой прадед был корейцем. У нас в семье по-прежнему чтут корейские традиции. Мы отмечаем соллаль, ежегодно чествуем умерших предков и всякое такое. Как и всякий человек, я хочу власти.       — Но власти хочет не всякий человек, — возразил Риндо, вскинув бровь. Он и не догадывался, что в прелестной голове его жёнушки роятся подобные мыслишки.       — Тут я с тобой поспорю: я говорю не о привычном понимании власти. Упаси Ками мне стать когда-нибудь чиновником. Художник жаждет власти над кистью, писатель — над словом, а спортсмен — над собственным телом.       — Власть, которую хочешь ты — это власть над людскими сердцами?       — Видишь, не так уж и плохо ты меня знаешь.       — Но зачем тебе это?       — Я хочу приносить пользу.       — Ты приносишь мне пользу одним своим существованием.       — Избавь меня от лести, Риндо. И себя — от любезностей.       Повисла тишина. Кими хотела уйти, но Риндо остановил её вопросом — последним, волновавшим душу больше прочих:       — Скажи, в тот день, когда ты утешала меня после смерти Рана и тот день, когда мы с тобой переспали, ты была честна с собой?       Она рассмеялась, но невысказанной болью звенел её голос.       — Так прямо, что почти грубо. Ты ставишь меня в неловкое положение, Риндо. Если я отвечу на этот вопрос, он потеряет всякую ценность, поэтому предпочту оставить тебе право выбора.       — По-твоему, я сам должен решить, лгала ты тогда или нет?       — Именно, дружочек. Мы умираем в одиночку! Почему бы нам и не думать — тоже в одиночку, без оглядки на «правильно» или «неправильно» от других людей? Но это, конечно, сложнее. Проще умереть, чем взять ответственность за свои взгляды и решения.       — На что это ты намекаешь?       — Просто мысли вслух, — Кими беззаботно улыбнулась. — Ничего такого.       Риндо впервые допустил мысль о том, что Кими не такая уж хорошая жена и мать, какой кажется. Просто казаться у неё получается настолько естественно, что она сама привыкает к этой роли, этой игре.

***

      Риндо бы не осмелился назвать себя несчастным. В его жизни всё складывалось относительно удачно: приличная работа, обаятельная жена, здоровый ребёнок, просторная квартира и прочие материальные блага, на которые опирается общество — фундамент двадцать первого века.       Но что-то было не то, не так. Чесалось под дёснами, зудело в ладонях, жужжало в ушах и гремело на подкорках подсознания.       Ран-Ран-Ран. Всегда он. Братец преследовал его в мыслях даже после смерти.       Ран-Ран-Ран. Почему он умер такой бесполезной смертью?       Ран-Ран-Ран. Почему оставил его одного?       Риндо сильно сдавил виски. В пятницу он выпивал, иногда, но сегодня — перебрал. Две бутылки виски валялись на полу. Похоже, он шептал в полубреду имя брата, потому что, когда Кими присела на корты рядом и обняла его, она начала отдалённо, но было понятно, куда вела:       — Тебе напомнить, как умерли Наполеон, Гитлер? Великие люди — я не говорю, что хорошие, но безусловно великие — умерли жалкой смертью. Но истории важно, что сделали люди при жизни, а не то, как они умерли. Ты не хочешь верить, что твоё божество погибло как муха? Так не думай об этом. Думай о его величии при жизни. Уверена, Ран бы не хотел так упасть в твоих глазах из-за воли случая.       — Знаешь, как говорят? — он истерически хохотнул, потом ещё разок, пока не разразился звенящим смехом — если бы Кими не заткнула его, он бы захлебнулся. — Жалкой псине — жалкая смерть, — договорил он, улыбаясь глазами, когда Кими вытащила кулак из его рта.       — Не хочешь же ты сказать мне, что Ран был жалким.       — Вовсе нет. Просто… я уже и не знаю, что хочу сказать.       — Слова не нужны. Иногда они лишние. Это один из тех случаев.       Кими встала, чтобы уйти, но Риндо перехватил её запястье.       — Её зовут Миеко.       — О ком ты? — Кими непонимающе моргнула.       — Ты знаешь. Ты всегда всё знаешь. На тебе же маска Смерти, помнишь?       Кими стряхнула его руку как что-то противное. Если бы это была рука Рана, она прижалась бы к ней щекой.       — Пожалуйста, не напивайся так много. Ты пугаешь меня.       Кими, Миеко… Риндо пугает всех, кто ему дорог — стоит ему выпить и хоть на минуточку побыть собой.