Лаборатория, в которую ушло пол бюджета страны, но ничего хорошего это не принесло

Стоять на коленях перед Её Высочеством было честью. И было честью носить звание «Одиннадцатый из Предвестников Фатуи». Доказав, что достоин и силён, Тарталья вот уже несколько лет успешно (как он сам считал) выполнял свою работу — беспрекословно, честно служил Родине. Но вот другие Предвестники хоть и видели в нём себе равного… Хотя нет… Боже, в этом плане они точно были слепы! Могли ли эти люди… подобия людей уважать кого-то или ставить рядом с собой? Чаилд знал, что большинство здесь — больные психопаты, с самооценкой до самой Селестии, будь она неладна, садисты и просто личности, мягко говоря, неприятные, но точно обиженные жизнью, а главное служащие не ради страны (большинство даже не были здесь рождены), не ради семьи, а ради собственной выгоды, удовольствия от власти, им данной званием, мести. Более того, многие, понимая, что они «не просто люди», а какого-то хуя важные шишки, хотя бы из-за своего возрасты и мифической расы, не гнушались указывать простому парню на объективные глупости. Ох, как же бесило Аякса, когда он слышал за спиной перешёптывания в духе «смотри в чём он пришёл», поворачивался и тут же замечал, как наглые, брезгливые глаза, блестящие аметистовым цветом, даже не уворачивались от него — смотрели прямо в душу, а всегда густо накрашенные красной помадой пышные губы, застывали в надменной, насмешливой улыбке. Восьмая и Шестой всегда находили повод высмеять его действия, раскритиковать, главенствовать, хотя к другу другу относились, наверное, не лучше. Хотя бы потому, что это были люди очень эгоистичные, мерзкие и, вкусив власть, теперь по-настоящему болеющие ею. Но на разного рода групповых государственных мероприятиях, собраниях, держались вместе. Среди прислуги ходили сплетни, что между ними что-то есть. Всё это, конечно, было глупостью и больше походило на сломанное радио, созданное потому, что народу скучно. Первоисточник — садовник, например, скажет горничной, что «видал сегодня, как госпожа и господин гуляли вместе в саду, мило беседовали и пошли в самую глубь», а до кухарок, через портных, уборщиц и дворецких, эта новость уже доходила в виде «Госпожа носит от него ребёнка! Это точно!». Ну и всякий подобного рода бред. Чего только люд не придумывал… Все эти грязные сплетни тщательно скрывались от их героев, ведь те личности вспыльчивые, неуравновешенные, чуть что не нравится — в петлю, и это ещё будет лучшим исходом событий. Прошлый год милосердной госпоже Синьоре, портной, по приказу её, шил платье, да прогадал с толщиной молнии и свернул в месте рукавов шов и тот получился неровным. Казнить не казнили, но руки, увы и ах, отрубили и приказали пороть его семью. А второй не лучше. Ежедневно, на завтрак, обед и ужин, издевался и доводил свою горничную до слёз. Не за что. Просто от скуки, верно. Тарталья эту девочку знал и даже заступаться хотел, но над ним только посмеялись. Нет, он тоже далеко не хороший человек. Но точно не ёбнутый садист, как эти двое. Невинных людей-то зачем?.. Ради забавы… Даже животные так не делают. «Какая красивая пара — уёбок и шмара!» — Думал он о этих сплетнях. Но хоть «кто, где, с кем и как?!» его не особо интересовало, всё равно приходилось время от времени выслушивать новые фантастические рассказы. Дело в том, что на службе, будучи всё-таки в первую очередь дипломатом, а не воином, в «мирное» время было просто невероятно скучно. Если Её Высочество ни на какую экспедицию, разведку или «культурно решить вопрос о задолженностях» не посылали, то сиди себе весь вечер книжки читай, да бумаги подписывай. А вечера в Снежной долгие, тёмные, холодные. Вот и сейчас был один из таких унылых, муторных вечеров. Чаилд сидел в библиотеке, делая перед собой вид, что ему интересен текст книги, которую он взял, даже не посмотрев о чём там. За окном бешено завывала метель, уже такая родная и милая для него. Общую тишину комнаты и приятное потрескивание дров в камине нарушил глухой скрип двери. — Скучаешь? Аякс неохотно поднял глаза, уже понимая, кто там. Мм, восьмёрка. Нахуй пошла. — Есть такое. — Хочешь, я могу показать занятие поинтересней «Растений Сумеру»? — Женщина взглянула на обложку книги, нагибаясь к столу. Второй раз за всё время Чаилд видел её без маски, а вот такой откровенный наряд впервые. Он никогда не замечал за ней любви прикрывать все свои самые красивые места, да и в общем какой-то целомудренности от неё не ждал, но могла хотя бы спрятать прозрачный подъюбник… Смущённо отводя взгляд, ведь мама учила не пялиться на полуобнажённых девиц, он отвернулся от неё, но закрыл книгу, проявляя свою заинтересованность. — Пошли, — Синьора настойчиво взяла за руку, намереваясь скорее потащить за собой. — Убить меня хочешь? — Пф, конечно. Быстрее, пожалуйста. Она сказала… Пожалуйста? *** — Всё, заходи. Находиться в дамской комнате, в которую его буквально втолкнули, было непривычно, но приятно. Запах свечей и духов дурманил, а спокойный полумрак располагал. Первое, что бросалось в глаза в великом убранстве комнаты — это роскошная, большая кровать по середине. Даже на расстоянии ощущалась мягкость перины и нежность покрывал. Шёлковые, белые ткани свисали, покрывая ложе подобно куполу и спадали на пол, укрытый тёплым ковром. А второе — голые плечи, с которых неоднозначно спадала тёмная ткань халата; тонкие пальцы, держащие бокал вина и глубокие, задумчивые во мгновение глаза, мерцающие в свете полной луны пурпуром вечности. Скарамучча, сидя на кровати, смотрел на стремительное движение снегопада за окном, но как они зашли в комнату почти сразу обратил внимание. — Выпиваете? — Аякс почувствовал себя неловко. Как странно, что она впускает мужчин в свои ночные покои, да ещё и позволяет так «по-хозяйски» валяться на кровати. — Садись, — Розалина усадила его на кресло, стоящее рядом с дверью прям напротив постели и, всучив бокал, налила вино и ему. — Да, выпиваем. Хорошее вино… — Её вкусу в алкоголе он мог доверять. Готов поспорить, что она унаследовала это с бывшей родины. — Спасибо, а… — Просто сиди и смотри. И он стал смотреть. Смотреть, как женщина садится на кровать, чуть запрокидывая голову назад, как Сказитель подвигается к ней, как их губы сливаются. — А?! Какого хуя?! — Тарталья, сгорая от стыда, вскакивает с места, дёргает за ручку двери. Та не открывается. Заперто. — Разве леди не приказала тебе сидеть на месте и смотреть? — Скарамуш грозно посмотрел на него, заставляя опять сесть на место. — Но как я буду смотреть на… На это?! Вы! Это бесстыдно! — Разве тебе не нравится? Не мешай нам. Не зная, что делать, Аякс отворачивается от них, хмуря брови. Даже если он закроет уши и глаза, всё равно слышно будет, как они лобзаются друг с другом, совершенно не стыдясь его присутствия. Так не целуют друзей. Шумно, мокро… Он мог видеть, как сплетаются их языки, пока слюна стекает по губам, как руки лапали свои тела от нетерпения и возбуждения. Грязь сплошная! Самая отвратительная грязь! Всё это так мерзко и аморально, но почему-то хотелось смотреть на них… Какой позор. — Значит, всё правда, что про вас говорят? — Смог выдавить из себя Одиннадцатый. — Что про нас говорят? — Синьора задорно хмыкнула, надавливая красивой кистью руки на грудь Скарамуччи, заставив тем самым упасть его на спину. Сейчас их совершенно не интересуют чужие сплетни. Замечая значительно выпирающий бугорок внизу короткого халата Шестого, Чаилд совсем смутился, готовый убить себя за мысль, что тонкие ляжки и стройные бёдра боевого его товарища по оружию, были весьма неплохи, даже сексуально привлекательны. Он не должен рассматривать мужчину в подобном ключе. Парни не должны возбуждать его… Вообще всё это откровенное блядство не должно возбуждать его! Однако… Штаны теснили… — Ты хочешь? Мхмх… — Вальяжно разваливаясь на подушках, Скарамучча загадочно посмеялся, довольствуясь своим положениям сейчас. Девушка, сидящая перед ним уже без низа, расстёгивала на спине ленты корсета. Он спокойно, игриво посматривая, водил кончиком пальца по её шее, лицу, накручивал пряди волос. Кружевной, чёрный корсет был откинут в сторону и перед глазами пристала вся её краса, вся прелесть, шедевральность мягкого, изящного тела. Рельефные, пышные формы обтекал свет тусклой луны, от чего и так безумно бледная кожа, но не болезненно бледная, а как по канону светской красоты, принятой в высшем обществе у гордых барышень бледная, казалась ещё мягче, нежнее, свежее. Мешали лишь ожоги и местами шрамы, но и они имели место быть — показывали статную и мрачную должность женщины; гнилое, печальное прошлое. «И она тоже красива… Тоже чудесная грудь» — Произнёс Тарталья в голове… бы… Если бы не был воспитан в бездне, а потому просто подумал: — «Ебать какие дойки у тебя, мать…» Невольно захотелось помять, как в народе называют «пожмякать», оценить, так сказать. Тарталья этого не мог (хотя уже догадывался, что имел право тоже принять участие), но Скарамуш, ничего не стыдясь, схватился, сжав в руках обе. По его жестам и застывшей на лице, довольной ухмылке, можно было сказать, что это точно стоило того. — Смотри, что она будет делать… Это настоящее шоу. Приподнимаясь на локтях, Скарамучча смотрел, как Восьмая развязывает шёлковый пояс его халата, медленно открывая себе вид на аккуратный рельеф рёбер и яркие соски. Но сшитый шрам на груди привлекает много больше внимания. Её очень смешило, что он всё ещё не во всех подробностях знает о его появлении, хотя за эту неделю она могла рассказать о «внеплановой» операции более обширно. Облегчённо вздыхая, когда она до конца расстёгивает его халат, Шестой кладёт ладонь на голову женщины, гладит волосы, высокомерно посматривая в задорно возбуждённые глаза. От вида Синьоры, блядского и развратного, тормозило сердце. Он чувствует её дыхание на своём члене. Даже такая мелочь уже невыносимо приятна. Пальцы её мельком прогладили ту часть бёдер и живота, где становится щекотно от любого прикосновения, от чего он изогнул спину, выдохнул, стараясь не показать чувственной дрожи тела, желающего большего. Но Розалина никуда не торопилась. И мы не будем. Положив указательный палец на самый вверх головки, женщина неохотно, лениво выдавливала круговые движения, больше неприятные, но всё равно возбуждающие. Дразнит, чтоб её! И ведь смеет ещё играть на его нервах, чертовка! Но Розалину явно не интересовала недовольная рожа товарища, понимая, что даже сейчас есть возможность помучить его — держалась за это. Ногтем она сухо провела по выпирающей вене снизу вверх, склоняя голову набок и ложась как бы «эх, нечем заняться». Но заняться-то ей есть чем! Смутно понимая по лицу Шестого, что что-то не так, Тарталья заключил для себя — эти люди даже в постели соревнуются и издеваются друг над другом. — Ой, блять, довольно! Просто возьми и соси уже! Что? Сложно?! — Скарамучча нервно дёрнулся. Такая отстранённая ласка превращалась в самую настоящую пытку. — Ты знаешь, что я хочу, — Синьора приподнялась к нему на подушки, положив голову на плечо Сказителя и всё ещё продолжая почти невесомо поглаживать головку члена. Скарамучча мельком обратил взор на Аякса, отвернувшегося, но понятно, что подглядывающего, а потом настойчиво уставился в глаза Восьмой, проклиная одним взглядом. — Сегодня? — Да. Что ж… Сегодня, может, Тарталья узнает чуть больше о сексе, чем ему объясняла мать. — Заебала. Давай. Будешь делать, что хочешь. — Хаха, спасибо. Скарамуш внимательно проследил за сияющей от довольства собой улыбкой на её лице и за тем, как она спустилась обратно. Наконец, он почувствовал горячий язык. Предвестница кругом обвела головку, надавливая острым кончиком на уретру. Можно было видеть, что он в нетерпении. Это так свойственно таким людям, что даже вызвало у Чаилда отвращение. Для него они были избалованными, надушенными ублюдками, злоупотребляющие властью. Но он не брался судить их. Его руки тоже были в крови. Он весь в ней купался. — Вот так… Ох, Розалина… — Она никогда не разрешала обращаться к ней по имени, но сейчас, казалось, что была только этому рада. То, как девушка медленно проталкивает в рот половой орган было как-то гипнотизирующе интересно. На это приятно было смотреть. Чаилд в открытую пялился. Ну а что? Они позволили, можно сказать — заставили. Мама его сейчас не увидит, да и Архонт не узнает. Да и что могут сказать боги? Разве они безгрешны? Разве осудят? — Блять, это ахуено… Тарталья, если бы ты чувствовал это… — Нервно посмеиваясь, Скарамучча всё выгибал спину, толкаясь тем самым ей в рот. Настолько хорошо… Слюна в перемешку с природной смазкой стекала по её губам, пачкала грудь и волосы. Вытащив, она, показательно и нагло улыбаясь, прошла языком по всей длине, а потом обратно — в глотку. Давится, размывает тушь, но старательно сосёт. Должно быть, она уже давно знает каждую венку. Давно ли у них такая связь и кто ещё мог в ней участвовать? Шестой постанывает, сминая в руке простынь, а в другой её волосы. Так сладко, мило. Прекрасен его несдержанный, распутный вид. Но даже увлечённые процессом, они услышали громкий, шероховатый выдох. Глаза быстро направили взор на Тарталью. Член, истекающий семенем, был сжат в руке Предвестника, тяжело дышащего и растерянного. — Ты что, дрочил на нас?! — Но возмущённый, громкий возглас Скарамуччи прервал блаженство. — Какой ужас… — Вытирая губы, Синьора приподнялась, посмотрев невыносимо брезгливым, осуждающим взглядом. — Вы… Вы серьёзно? — Тарталья потерялся. А не они ли позвали его смотреть на их блядство?! — Он ещё и кончил, смотря на нас… — Шестой поднялся на колени, поглаживая Розалину по плечам. Та покачала головой. — Наверняка какой-нибудь маньяк-насильник. Ужас! Они уже еле сдерживали смех. Весь этот спектакль был поставлен только, чтоб напугать несчастного рыжика и посмеяться с изумлённого личика. — Мда и это… ХА-ХА-ХА-ХА! О боже, я не могу! И у этого извра… Хы-хы-хы! У этого изврата ещё есть семья! ХА-ХА-ХА! Посмотри! Посмотри на его лицо! — Да вы издеваетесь! Вы! Как вы смеете! Я доложу об этом Её Высочеству! — Да ладно, милый, — Пропела ласково женщина. — Ты ведь знаешь, что все Фатуи садисты. Тут же Аякса грубо дёргают за руку, притягивая и буквально швыряя на кровать. Он падает на спину. Постель действительно мягкая… А то понятно, почему она позволяет себе спать до обеда! — Блять! Отстаньте, бесы! — Когда с него стали стягивать брюки, он уже хотел смачно въебать Розочке по лицу ногой, но губы его накрылись чужими, втянув на секунды в глубокий поцелуй, которого, честно признать у Чаилда года два уже не было… Служба. Это приятно… Но тут же он опомнился. Скарамуш? Скарамуш! — Ай, фу, блять! Он засосался с мужчиной. Какой ужас! Что бы сказал отец?! Но отец бы и не узнал, что ровные, тонкие губки так до сладости понравились его сыну. — Отвратно! — Эй! Не обижай его! Разве он не милый? — Женщина притянула к себе Шестого, ласково, невесомо срывая ответный поцелуй, стараясь найти там Тарталью. — Если что-то не нравится — уходи. Ключ на столе. Но Аякс и не подумал встать с кровати и, хлопнув дверью, уйти. Что же ты лежишь? Почему ждёшь их инициативы? Позорище! Оба Предвестника усмехнулись, смотря на смущённые, веснушчатые щёки парня. И оба спустились вниз, внимательно разглядывая возбуждённый член. — Ты тут тоже рыжий, хаха. Забавно… — Синьора прогладила пальцем завинченные в завитушки рыжие волосы на лобке. Аякс вздрогнул от близких прикосновений, но нашёл наглость ответить: — А ты там тоже белая? — А тебе поближе показать? — Ой, как вы меня заебали… — Предвещаю ссору, Скарамуш одёрнул девушку. — У него больше, чем у меня, ха. — Да… Но ваш мне нравится больше. Кривой какой-то… — Скучным, точно разочарованным, но насмешливым взглядом, Розалина посмотрела на Аякса. — Сама ты кривая, блять! — Возмутился Одиннадцатый. — Делайте уже… Что делали! Ну кто же знал, что они действительно начнут ему в «двоечка» отсасывать? И это было… Увлекательно. Решала техника ли, или то, что они делают это вместе, или то, что это два уважаемых и жестоких Предвестника, приближённых к Царице и имеющие нечеловеческое происхождение — он понятия не имел. Но знал, что сейчас имеет их. И не важно какими они были великими, храбрыми солдатами, какими умными дипломатами, как много в их руках власти и как умело они обращались с магией и оружием — сейчас они только умело сосали его член. Почти дрались друг с другом за эту плоть. Он заметил между ними такое соревнование: Сначала они вместе облизывали ствол от основания до головки, шумно целовали, а потом резко, точно наперегонки старались протолкнуть довольно большой и длинный орган в самую глотку, аля «кто первый», а потом, когда кто-то из них, подавившись и поперхнувшись, возвращался, то повторяли это снова. Техники были разнообразные. У них большой опыт. Но самая «горячая» и мерзко развратная — это когда они, скрестив кисти рук, страстно целовались друг с другом, но между их мокрых губ находилась головка члена. И при этом они ещё и возбуждённо, по-сучьи постанывали, совсем не стыдясь. Чаилд сходил с ума от таких ласк. Совершенно новое. Совершенно странно… — Я оставляю всё на вас, — Синьора облизала губы, отстранившись и вовсе слезая с постели. — Ухо́дите на самом интересном? — Скарамучча только на секунду обратил на неё внимание, но в голове наслаждался тем, что теперь Аякс только для него. Дальше Одиннадцатый уже не мог видеть женщину. Она была где-то сзади и, кажется, налила вина, а затем открыла тумбочку. Ему и не особо это нужно было. Рот Шестого и в «одиночном поединке» был хорош. Тарталья сам уже потихоньку начинал двигать бёдрами, чтоб глубже проникать. Мысль о том, что Скарамуш — парень куда-то улетучилась. — Увы, но не могу же я оставить вас без внимания, — Но Синьора вернулась, тихо усаживаясь на кровать за спиной Скарамуччи. Руки сами потянулись к белой, ровной спине, проглаживая и невзначай зацепляясь ногтями. — Так усердно стараешься? Поднимайся, — Восьмая дождалась пока сослуживец поднимется на колени, уже понявший, что стоит выгнуть спину. Но, надо сказать, он ни на секунду не освободил рта. Вот это талант! Вот это выдержка! — Да… Вот так. С виду он был таким тонким, хрупким даже — непонятно, как ещё не зашибли где-нибудь на поле боя? А… Зашибли… Однако это не отменяло того факта, что при всех внешних факторах тело его было нехарактерно сильным. Может, вредины все такие — мелкие, но если доебутся — не отстанут? Может правда, а может нет, но поле боя не постель. — Блять! Ебланка! — Скарамучча резко дёрнулся от острой боли, недовольно вскрикнув. Аякс тоже равнодушным не остался, хотя бы потому, что пенис ему чуть не откусили. — В чём дело? — Розалина склонила голову на бок. Улыбалась так, словно это не из-за её рук. — Ни в чём… Предупреждать надо! — Ух, какие мы неженки! — Саркастично восклицает Восьмая, но средний палец её уже без шуток входит до конца. Такая резкая боль. На сухую… Словно что-то острое. Хотя на среднем и указательном пальцах как специально были спилены ногти. К этому чувству внутри тяжело привыкнуть. Но ей безразлично — она специально. В этом вся суть их существования — жестокость даже к ближнему. Не взирая ни секунды на вопросительный, но умирающий в удовольствии, взгляд Аякса и недовольное, гнетуще болезненное шипение Скарамуччи, женщина как-то даже гордо и особо не церемонясь вводит второй палец. Шестой вскрикивает, тут же откидывая голову, которую она тянет на себя за волосы. — Блять! — Не выражайтесь при даме, — Голос её игрив и насмешлив, а голова нагнута набок, словно в сладость было наблюдать такое. И как в порицание браному слову, сорванному с красивых губ, Синьора почти до конца вытаскивает пальцы, а потом с силой быстро вводит обратно, выбивая ещё один крик. Отпускает волосы. Огорчало, что нельзя было увидеть уже мокрые глаза, скорченное в боли симпатичное личико, опушенное вниз, в ноги Тартальи, и хорошенько расслышать проклятье, которое наверняка прошептал Шестой в адрес подруги. — Будь тише… — Еле выдавливает из себя Предвестник, отчаянно держащийся на локтях и коленях. — Что ты говоришь? — И снова толкает. Ещё сильнее. А ведь слух у неё превосходный. — Смажь чем-нибудь… Не так резко… — Ах, вы просите быть с вами нежнее? Как мило. Но разве ваш рот не занят делом? — И Розалина надавливает на затылок Шестому, заставляя пригнуться и (делать нечего) опять взять головку члена в рот. Аякс напрягся. Это уже не было так хорошо. Исполнитель был слишком заинтересован тем, что происходит с ним сзади, но всё равно уделял внимание и ему: старательно лизал уретру и тёрся губами о головку, жмуря глаза от действий женщины. Но этого Аяксу, намеревавшимуся вот-вот кончить, не хватало. В глазах мутнело, сознание теряло свой смысл. Только похоть. В висках отдавало приятным, пульсирующим покалыванием. Это была хорошая работа, но теперь придётся брать всё в свои руки. Пока Скарамучча ещё ничего толком не понял, Аякс достаточно грубо и неожиданно надавил ему на голову ладонью, буквально натягивая аккуратный ротик на толстый член. Шестой поперхнулся, раскрыл слезящиеся глаза, но ничего сделать уже не мог. Руки Тартальи и с виду были невероятно крепкие. Немедля ни секунды, чтобы Сказитель мог привыкнуть, Чаилд поднял бёдра вверх, а потом опустил. Вверх-вниз, вверх-вниз. И так ускоряя темп с каждым толчком. Скарамучча пробовал дёргаться, выкручиваться из этого замкнутого круга, но получалось только хуже. С каждым его неповинным движением сзади, со всей дури, звонко прилетала женская ладонь, оставляя яркие следы на бледных ягодицах. Он мог только прерывисто мычать — кричать ему просто не давали. Пришлось покорно терпеть, пока так бесщадно долбили глотку, а сзади, всё ещё ничем не смазав, разрывали, стараясь потакать темпу Аякса. Слово «покорно» использовать к себе Шестому Предвестнику не нравилось. Какая покорность? Люди становятся на колени, чтобы поздороваться и дрожат от страха если он смотрит на них больше минуты. Но сейчас… Сейчас «покорность» приобретала новый смысл, новую игру. В мысли, что его могут оттрахать так равнодушно к его словам и жестоко, как пленника, определённо имела в себе что-то привлекательное, манящее даже. А Аякс? Ха, сначала так отпирался, воротил нос, а теперь закидывает голову назад, удовлетворяясь глоткой парня, хрипло стонет. Завтра он побежит замаливать все свои грехи в церковь, как он обычно делал после убийств и других преступлений, а сейчас есть ещё возможность поиздеваться над мерзкохарактерным товарищем. Дёргая Скарамуччу за волосы, он в последний раз глубоко толкнулся в него под свой громкий стон. Шестой недовольно замычал, яростно смотря на Аякса. Густое, горячее семя разливалось во рту. Пришлось глотать. — Подонок. Вообще-то предупреждать надо, — Вытирая рот, Скарамучча приподнялся на руке. С облегчением почувствовал, как сзади тоже стало свободней. Но ненадолго. — Ещё приподнимись, — Розалина толкает порядком измотанное, замученное тело в сторону от Одиннадцатого. — Ну сука, давай, издевайся блять. Вы же только это умеете. — Вот стоит ему только рот открыть… Чувствуете, какой противный? — Замечая на себе, а точнее на энном, новом элементе её «одежды», заинтересованный взгляд Аякса, женщина поняла, что он ещё не совсем понимает для чего это существует на белом свете, — Что? Первый раз видишь? — Ну да… — Было очень неловко. Тарталья всю жизнь считал себя опытным в сексе мужчиной, но что его двадцать годиков по сравнению с их столетиями? — Ты что-то чувствуешь вообще при этом? — Чувствую. Извини, конечно, но своего у меня нет. Если хочешь узнать, как он работает, то есть коробка. Если умеешь читать — расширишь кругозор. Никогда бы Аякс не подумал, что будет беседовать с женщиной на тему члена, но ведь и в Фатуи он пришёл спонтанно. Скарамучча неловко спрятал голову в подушку, утыкаясь в неё носом и укрываясь от любопытных глаз Тартальи и разговоров. Между диалогом с Аяксом Розалина лапала его ноги, бёдра, спину, но как специально не касалась и пальцем эрегированного органа. Входит холодно, как лёд. С поражающей воображение болью и ледяной сухостью. Крик донёсся до ушей не сразу — мешала подушка. Она приняла этот душераздирающий, хриплый возглас из самых лёгких. Но женщина сразу протащила тело по всей кровати — к основанию, к стене и так же сразу, очень чинно и часто толкалась в него до самого концы. Эти звонкие, несчастные стоны выбивались не удовольствием и аккуратностью движений, а буквально зверской жестокостью, терзаниями тела. — Ты так громко орёшь! — По спине, подобно лезвиям, прошлись ногти и тут же пальцы вцепились в волосы, оттягивая его голову назад, к ней, и уже не позволяли закрыть рта. — Хватит! Всё! Прекрати! Твою мать, смажь чем-нибудь, тупая шлюха! — Твоя кровь — лучшая смазка… — Замечая краем глаза, как снизу капают на белоснежную простынь алые капли, Розалина пригнулась к его уху, усмехаясь, прошептала. Двигаться стало действительно легче, но не менее болезненно. Взмывая глазами в небо, а точнее в потолок, Скарамучча пытался хватать её руки, цепляться за волосы, кусать свои губы. Поясница бешено ныла от того, что не могла долго держаться в этом красивом прогибе, поддерживаемом, как оказалось, очень сильными и грубыми руками Восьмой. Он чувствовал, как рвался изнутри, но страшнее было, как в такие моменты он рвался духовно, ментально. От беспощадных ударов, того, как крепко держали в неподвижном, беспомощном состоянии руки за спиной, рушилось всё его понятия доминантности в нём, как в существе в целом, как в человеке всегда главном и важным. Хотелось рыдать, умолять, просить, скулить, произносить такие фразы вроде: «Пожалуйста, нет!» или «Пожалуйста, да!», «Пожалуйста! Я заслужил это! Накажите!» или «Умоляю, не надо! Медленнее, прошу!» Хотелось называть себя и сукой, и блядью, и прочей унизительной мерзостью. И обязательно обозначить свою принадлежность к кому-то: «Ваша сука» и так далее. От злости на такие мысли и, скорее всего, безысходности положения своего, Скарамучча перешёл к последнему, что у него оставалось: дерзости. — Блять! Я клянусь, Розалин!.. — Говорить, нет, орать ей это срывающимся голосом было страшно больно, настолько, что почти невозможно. Дрожащее тело полностью натягивали, нанизывали, как неживую куклу, игрушку для утех. Но он продолжал, — В следующий раз я буду долбить тебя так сильно, что даже муженёк на небесах ахуеет от твоих воплей! Женщина ненадолго замерла, смотря на его почти безумную, наглую улыбку. Брови её свелись к переносице, а пальцы сильнее сжали волосы. Было слышно, как скрипнули зубы. — Что ты сказал?! — Что твой мёртвый парень ахуеет от того, какая ты конченная шлюха! — Ёбанная гнида! — Лбом он резко встречается со стеной напротив. Сильно приложила… На пару секунд в глазах темнеет и Шестой даже не чувствует вновь повторяющейся боли внизу и спине, принявшей теперь новые, более жестокие обороты. Аякс смотрел на это со стороны, раскрыв глаза, и просто думал: «Они сношаются или пытаются убить друг друга?» В общем, в его понимании они точно делали что-то не так. Какого же было его удивление, когда в сорванном, усталом голосе Шестого он нашёл стоны удовольствия, а не боли. Да ребят, серьезно?! Звонко целуя его в шею, Розалина, наконец, отстраняется от него. Тоже очень уставшая, но, сука, довольная. — Я надеюсь, это поможет тебе с делом, — Чувствую невероятное облегчение в паху, Скарамучча расслабляет тело. Эйфория. — Хы, конечно поможет, — Женщина завороженно смотрит на тонкие струйки .крови, стекающие по его бёдрам и ногам. Это красиво. Отдышавшись и сняв с себя «всё лишнее», Синьора спокойно ложится ему головой на плечо, ногтями пробегаясь по ключицам. Тарталья чувствует себя лишним в атмосфере этой больной любви. — А что за дело? — Неважно, — Скарамучча зевает, прикрывая рот рукой и принимая важный вид, — И кстати, чтоб ты не подумал… У нас не всегда так. Обычно я сверху. Женщина незаметно показала жест вроде «Не верь». — Ну… Это уже не так важно, — Шестой допил остатки вина в своём бакале, — Ложись, как тебе удобнее. Аякс был не уверен, но, вроде как, это адресовали ему. И лучше бы это было не так. — Кхе… В смысле… — В смысле сейчас любить тебя буду. По всем заветам. — А?! Но он не успел ничего сказать против — губы Предвестника уже были плотно прижаты к его губам. По веснушчатым плечам и спине прошлись женские пальцы и горячие, даже слишком горячие, матовые губы примкнули к шее. Сейчас он был зажат между двумя красивыми, по-своему уникальными телами, отточенными в бою и ухоженными в хорошей жизни. От возбуждения Тарталье хотелось скулить и сам уже не замечал, как начал проявлять инициативу, то сжимая мягкие бёдра Скарамуччи, то поглаживая его плечи, то поворачиваясь к девушке. Они вновь пытались делить его между собой, но уже не соревновались, точно каждый знал свою роль. Может они это планировали? Кто их знает… Розалина легла на спину, расставляя ноги и откидывая полотно волос разлиться по постели, подобно молоку или сгущёнке… Снегу на полях его Родины. Скарамучча грубо (откуда только было столько силы?) толкнул Одиннадцатого в объятья женщины, а сам рассматривал оценивающим взглядом крепкие, но свежие ягодицы мужчины, тоже забавно покрытые веснушками. Хотя какой Аякс мужчина?.. Для него он ещё совсем молодой парнишка. — Я готовила себя. Давай, — Потираясь о член парня, Розалина сразу потянула руки к спине. «Будет царапаться» — Догадался Одиннадцатый. Но боль была не страшна ему. К тому же, разве не приятно во время самого разгара страсти чувствовать женщину полностью? — Ты не понесёшь от меня? Сзади него послышался смех. — Я пятьсот лет в этом мире… Как думаешь, могу ли я ещё иметь детей? — Дотторе может, — Скарамучча усмехнулся, шлёпая Одиннадцатого по бёдрам. — Что? — Тарталья удивлённо, резко обернулся назад, вздёрнув бровь. — Да, не, ничего… Не бери в голову. Ты готов? — Словно специально Чаилд выгнул спину, когда почувствовал у своего заднего прохода два аккуратных пальца, смазанных чем-то липким и прохладным. — Смотря к чему… — Боже, какой ты медленный! — Розалина притягивает на себя бёдра парня, заставив полностью войти в неё. Тут же на сгорбленной спине Аякса появляются яркие царапины. — Блять! Ебать горячо! Это не нормально! — Внутри действительно было невероятно горячо. Может, без Глаза Порчи она так функционирует. — Ну вот такая вот особенность организма. Привыкай… — Тяжело дыша от чувства заполненности, Восьмая двинула бёдрами на встречу. — Ты вошёл в женщину! Какое право ты имеешь сквернословить при леди?! — Скарамучча безжалостно сильно шлёпает по ягодицам. Но прежде, чем Одиннадцатый успевает вскрикнуть, его тело впервые пронизывает дрожь, болезненное натяжение ранит девственные стенки. — Ах! — Постыдный, сладкий стон, больше похожий на стон юной девы, лишённой чести на сеновале, сорвался с его губ. Он нахмурился, стараясь не показать Розалине, которая прекрасно видела его застывшее в смятение лицо, свои выступившие слёзы. — Как заговорила сучка! — Скарамучча усмехнулся, толкаясь внутрь. Со смазкой это было просто и приятно, но не для Чаилда, по крайней мере пока, — Уф, какой он узкий… — Тарталья… Двигайся, милый, — Синьора умела когда надо подстроиться под ситуацию и изобразить ласковую женщину. От части Аякс думал, что она и была такой. Нежно её руки коснулись рыжих веснушек, притягивая к своим губам мужские. Чаилд инстинктивно, медленно толкнулся в неё… Мягко и мокро. Гораздо приятнее ситуации, когда бесячий союзник долбит тебя в анал. Но вот незадача… Что бы трахать женщину, необходимо было двигать корпусом, то есть автоматически насаживаться на член Шестого. Быть покорным пассивом ему не хотелось, но Розалина так просила, когда талантливо и умеючи целовалась, пропихивая язык глубже, чем он, постанывала в губы и трогала свою грудь. Просто непростительно оставить её без внимания… Да и показаться перед двумя задирами плохим любовником совсем не хотелось. Скребя душой, он нашёл в себе моральные силы двинуться. Скарамучча довольно ухмыльнулся, когда Чаилд сам стал трахать себя его членом. Для удобство позы, он схватил его за горло, разрывая их с Розалиной поцелуй. — Гнида… — Прохрипел Аякс, когда его зад вновь натянули. — Что ты сказал, мальчик? Ты хочешь ещё? Сначала в воздухе затрескало электричество, атмосфера утяжелилась, а потом Аякс дрогнул всем телом, вскрикнув, — Любишь такое? Но от боли, резкой и жгучей, Аякс не слышал надменного шопата садиста. Электрический разряд прошёлся по его телу от сжатой руками шеи, передаваясь Розалине. — А! Ебанный придурок! — Синьора дёрнула ногой, и, пересиливая боль, дотянулась ладонью до плеча «весёлого-волшебника». Почти моментально на нежной коже появился яркий ожог, на лице женщины довольная улыбка, а с губ Скарамуша сорвалось ругательство. Со злостью и обидой он вновь вставил Аяксу. Но тот уже не мог терпеть. Ток в какой-то мере заводит… Когда он набросился на Розалину, оставляя все меры предосторожности и совесть, их стоны и мокрые шлепки тел заполнили комнату. — Господи, как хорошо! Аякс! Ты такой… Но Аяксу было не до восхвалений женщины. Он чувствовал спиной, как сзади Скарамучча насмехался над его быстрыми бёдрами, сжимающими и дрочащими его член, над хриплыми, милыми стонами. Несмотря на то, что Шестому и двигаться особо не было надобности, он всё равно безбожно долбился в узкий проход. Его изгибающиеся в оргазме тело, намного больше и сильнее его собственного, дарило невероятное чувство власти и доминации. Это заводило даже больше, чем громкие стоны Восьмой, со стороны похожие на высокую песню. — Мх… Да, Одиннадцать… Постарайся, иначе я задушу тебя… Ты даже не успеешь дотрахать Розу… Кусая губы, Розалина вжималась в Тарталью, понимая, что они оба на пределе. — Ты такая жалкая под ним. Такая громкая… — Но сам он уже не мог сдерживать стонов удовольствия. Терпеть это невозможно. Аякс шумно выдохнул, почти рыча. Устало млея от оргазма, женщина почувствовала, как внутри всё заполняется горячим семенем. — Охх, Роза… Мх! Но Одиннадцатому не дали отдышаться. Скарамучча вцепился ногтями в его ягодицы, самостоятельно продолжая долбить молодое тело. Восьмая смотрела на это нагло и насмешливо улыбаясь, но всё ещё находилась в состоянии эйфории, так что не говорила ничего оскорбительного. — Ахрг! Блядь! — Смело надавливая всем весом на спину Аякса, Шестой повалил его животом на постель, тоже заканчивая. Внутрь. Как ужасно было понимать, что мужчина, союзник, твой боевой напарник заполнил тебя, пометил, как шлюху в борделе. Но тем не менее… Приятная дрожь прыгала по веснушкам, растекаясь в высшей степени наслаждения и смешиваясь со стыдом. Никто не мог сказать ни слова. Все были заняты тем, чтобы отдышаться от своей любвеобильности и успокоить стук сердца. «Сегодня, дорогой отец, я любил женщину высокого сословия… Но её любовник поимел меня тоже» Но об этом Аякс не признается даже Её Высочеству. *** — Знаешь, обычно, когда Скара кончает, он клянётся мне в любви. — Серьёзно?! Это так мило… — Да не было такого!!! Никогда! — А почему не позовёте Дотторе? — Тарталья укрылся тёплым одеялом, но только немного. Им троим приходилось делить его. Неуютно конечно, но что-то в этом определённо есть. Что-то человеческое, тёплое. — Этого? Пф… — Скарамучча обиженно фыркнул, закатив глаза. Ему-то, наверное, было приятнее здесь ютиться. Спать, утыкаясь лицом в женскую грудь, и Одиннадцатый бы хотел. — Он старый, — Синьора усмехнулась, поудобнее устраиваясь на подушке. — Ну знаешь… По сравнению с тобой… — Ты что? Указываешь женщине на возраст? Тебя кто воспитывал? Гиены? — Возмутился Сказитель. Так забавно и странно, что он защищает честь женщины, когда недавно называл её «шлюхой». — Ой, извиняюсь! Но для вас он ведь правда маленький. — Но мы-то выглядим молодо и красиво. — Ну… — Аякс почесал затылок, — Розалина на лет тридцать… — Чт?! Грубиян! Мне всегда дают максимум восемнадцать! — Видимо под дулом пистолета… — К тому же, Дотторе может заразить нас чем-нибудь… Моло ли чем та дохлятина болела? — Скарамучча уже не влезал в их спор. — Что? — Да не… Не бери в голову. — Действительно, Скара… Зачем он трахает еду? — Женщина посмеялась в ладошку, вновь замечая на лице Предвестника отвращение и недовольство. — Эта шутка уже не смешная! Всё! Всем спать! Свечи задули. Тарталья пусто смотрел в потолок, переваривая всё, что с ним случилось. От лишения анальной девственности до правдивости тупых сплетен. Но был ещё один волнующий и важный вопрос… — Розалина? — А? — Женщина неохотно понежилась под одеялом, видимо уже очень уставшая. — А ты умеешь на метле летать? Сонная Синьора непонимающе посмотрела в голубые глаза, впервые сияющие детским интересом. — Ну… Ты же ведьма. Ещё пару секунд они полежали в тишине. — Ай! Ну ты чего?! — В Аякса летели подсвечник, подушка, резиновый член, и его одежда, жестока скомканная. — Пошёл вон из моей комнаты! Вон! Не попадайся мне на глаза больше! — Она явно была зла. Просто в бешенстве… Чаилд спешно поворачивал ключ, понимая, что от утреннего минета в два рта ему проснуться не суждено. Эх… А что он такого сказал?! — Невежда! — Смеясь прикрикнул Скарамучча. — Нет, ну какая вселенская наглость! И не успев словить в голову ножницы, он захлопнул дверь, представ в чём мать родила перед напуганной криками горничной. -Э… Здрасте, — Прикрываясь руками, прошептал Аякс. — И… И Вам не хворать… Что ж… Похоже сплетни среди прислуги пополнятся новыми подробностями.