Лаборатория, в которую ушло пол бюджета страны, но ничего хорошего это не принесло

— Сандроне — хуйло ёбаное. Вот ты мне скажи, ты глубоко несчастен, когда мы вроде полюбились и сразу разошлись? — Да нет. — Ну и что она пиздит на меня?! Въебала бы. — Я её с лестницы прям на коляске толкнул. Хорошо полетела тогда… — Моя умница, — Потрепав Скарамуччу за щёку, Розалина ещё раз посмотрела на часы на цепочке и улыбнулась, — Ещё минута… — Ща им ебанёт. А ебануть должен был динамит, коим заминировали день назад один из важных заводов в Фонтейне, который очень портил статистику Снежной своей успешностью. Но благо Восьмая Предвестница, которой и было доверено это дело, успешно справилась с ним. Справится через минуту, когда белые стены банка конкурентов вместе с их жизнями разлетятся по свей площади в Фонтейне. — Кстати, а ты не знаешь, где тот бухгалтер из нашей палаты? Он задолжал мне отчёт. — Убила его ещё на прошлой неделе. — Зачем? — Он написал моё имя с ошибкой. — Ой, да ладно тебе! Все совершают ошибки. — Я́ никогда не совершаю ошибки. В нашем деле ошибки вообще не простительны. Внезапно и оглушающе где-то совсем недалеко раздался громкий взрыв. На пару секунд спокойное, зимнее небо озарил ярко-оранжевый свет. В воздухе страшно тянуло ядовитым дымом и гарью. Пепел долетел и запутался в белых волосах. Шокировано глаза женщины посмотрели в даль. От совсем нового судостроительного завода, на который выделяли так много бюджета, не осталось и следа. Разлетелся в дребезги и горел ужасным, едким пожаром. — Розалина.? — Откашливаясь, Шестой странно и изумлённо посмотрел на коллегу. На то, как во взгляде потерянном и ошарашенном было видно издали почерневшие стены такого чистого… Такого дорогого… Их завода! — Блять?! Не в силах сказать хоть что-то, Розалина резко развернулась и, перешагивая сугробы, подошла к теперь, видимо, глубоко травмированной девушке с бумагами в руках, которая была напрямую причастна к минированию. — Это что такое?! — Д… Динамит взорвался? — Прячась от громкой, резкой ругани за документами, девушка дрожащими губами пыталась говорить. — А мы не поняли! Какого хуя наш завод полетел?! — В-вы велели его заминировать… — Я велела заминировать завод «Куре де лья», а вы что сделали?! — Здесь написано… Вы… Вы поставили подпись и… — Дай сюда! — Дрожащими руками хватая бумаги, она нервными глазами быстро бегала между строк. И чем больше читала, тем больше понимала, как сейчас ей нужен косяк-другой или что-нибудь из химии… «заминирование завода «Курадалья» и его последующие, обязательное уничтожение ровно в…» Её почерк и подпись в бланке были роковыми… Понимая, что всё, что сейчас там горит, разлетается, рушится — на её совести, стало действительно страшно. Немного невнимательности к написанию и такое… — А вы что… Вы что все совсем дебилы?! Как я могла приказать разъебать в щепки завод, в который пошли государственные деньги! — Может там кто-то выжил! — Жмуря глаза от страха, ведь уже ожидала, что сейчас будут бить, девушка заплакала от тревоги. — Да насрать мне! Сколько сюда было влито… Строили… — Синьора, это пиздец, — Скарамучча покачал головой, всё ещё смотря на руины. — Так… И что у нас тут случилось? — Хлопая и потирая руки, Тарталья подошёл к ним и оглядел то, что осталось от завода, — Кажется кто-то крупно… проебался! — Злобно смеясь, он хлопнул женщину по плечу. — Это реально проёб… — Дотторе усмехнулся, — Я даже не знаю, вас отхуярят или выпишут штраф стоимостью в жизнь? — Скорее и то и другое. — Блять заткнитесь! Люди делают ошибки! — Тут недалеко было до истерики. Наказание предвещало быть тяжёлым, — Дай сюда. Забирая у девушки документы, она сожгла их. Пепел разлетелся по округе, утопая в снегу. — Вы ничего не докажите. Не я минировала здание. — Да? Смотри. Фонтейновский. Чёткое изображение. Ей был представлен аккуратный, маленький фотоаппарат и снимки этих самых бумаг. Её почерк… Её подпись. — Отдай! — Ага! Сейчас! Помнишь, когда мы случайно потеряли дохуя боеприпасов? Что ты сразу же сделала? Не побежала ли жаловаться Её Высочеству, ведь ошибки в нашем деле недопустимы? Так вот у тебя не ошибка, у тебя конкретный проёб, самый настоящий, — Прыгая вокруг неё с фотографиями-доказательствами вины, как воробей, Тарталья наконец почувствовал сладкую месть. Завтра же эти фотографии будут на столе Царицы. А уж когда та узнает, что сделала Восьмая… — Да пошли вы, нелюди! — Тогда «людь», сейчас только что подорвала важный государственный объект, триста миллионов моры чистым золотом и более пятиста тысяч граждан Снежной. Твой рекорд по убийствам за день побит! Поздравляем! *** — Если ты так планируешь уговорить нас не докладывать на тебя, то в тебе во-первых — нет уже ничего чистого и во-вторых- ничего не получится. А слово «гордость» тебе ещё знакомо? — Тарталья, быстро расстёгивая пришитые материнской рукой пуговицы на рубашке, круто прыгнул на кровать. Каркас неприятно скрипнул. — Знакомо. Поэтому мне плевать на ваши жалобы. Я достаточно горда, чтобы понести заслуженное наказание, — Со злостью потушив сигарету о пепельницу, ведь на кровати никому не было позволено так скакать, Розалина зевнула. — Тогда зачем? — Усмехнувшись, Дотторе толкнул бесцеремонно болтыхающегося в шёлке кровати Аякса в бок. — Да просто нравитесь вы мне. — Сходи в храм, исповедуйся, — Протягивая руки к бледным ладоням женщины, Чаилд проследил, как красиво упало с неё платье, — Это всегда так странно… Дотторе смотрел крайне поглощённо, но словно мимо. Мозгу нужно было принять тот факт, что он сейчас будет делать. Он сейчас с ней переспит. Тарталья так… Как приятный бонус. Алый взгляд падал на запястья и колени, волосы и ресницы, оголённую грудь и бледные ключицы. Всё это великолепие съедалось похотливыми мыслями и греховным желанием. — Почему Скара не пришёл? Или он в одну сегодня? — Очень смешно, балбесина. — Ты всегда обидно обзываешь меня! — Правду говорит, — Дотторе, посмеиваясь прижался к спине женщины, вдыхая полной грудью запах духов. Все его движения по отношению к ней казались гораздо опытнее и увереннее, чем Аякса, однако руки дрожали, когда наконец прикоснулись к бледной, гладкой коже. Мандраж от желания и неверия в то, что получил таки… Прижимая Розалину к груди, Аякс как-бы забрал её у Дотторе. — Иногда я думаю, что это не очень хорошо… Ну заниматься таким на работе. Ты поступаешь крайне не честно, Розалина… — Поживи сначала столько, сколько я жила и проработай здесь более ста лет, а потом говори, — Восьмая, задевая бляху на ремне Тартальи, спустилась вниз на мягкий ковёр. — Умоляю не напоминай мне о своём возрасте… — Убирая волосы с её лица, Одиннадцатый неловко начал расстёгивать брюки. — Вы, ребята, просто придурки, — Дотторе смотрел на них с нетерпением и искушением. Чаилд, кажется, всё ещё волновался и стеснялся подобных вещей, но всё равно спускал штаны и заигрывал с женщиной, когда та трогала его. А сама Розалина вообще не волновалась и словно забыла, что скоро попадёт под трибунал. Такая забава и такое спокойствие в лице возмущали. Или совсем она уже отбитая… — Давай, — Прижимаясь пахом к её щеке, Дотторе встретился с ней взглядом. Её недовольство резко переросло в кокетство. — У вас и на живых встаёт? — Что?! — Меньше знаешь — крепче спишь, Аякс… Как только доктор снял нижнее бельё, Восьмая взяла его член в руку, намекая неоднозначными переглядками Тарталье, что тоже пора. Пока Одиннадцатый доставал, женщина, не дожидавшись, уже обсасывала головку члена Дотторе. Наконец и Тарталью удалось схватить в ладонь, быстро, но аккуратно поглаживая. — Это будет не просто… — Доктор усмехнулся, когда женщина «бросила» его, чтобы целовать Аякса. Ему приходилось дрочить её рукой. — Просто, — Мокро сёрпая, Розалина вновь переключается на учёного. С красных губ тонко тянется ниточка слюны и спермы. Она может справиться и с двумя сразу, скрещивая их члены и облизывая кончиком языка уретру. Постанывая, Аякс задирает голову, когда девушка берёт ствол почти полностью в рот. Гладит её волосы, иногда сжимая. Восторг и удовольствие прыгают по веснушкам и кажется, что они становятся всё ярче. Хотя может это в сравнении с её бледностью. Дотторе уже теряет свою холодность и самообладание. Ему хотелось не совсем того от Розалины, но ведь хорошо. Однако же всё ещё человеческие глупости, главным образом, сделанные ради Аякса. — Падай, — Как-то даже весело и властно толкая учёного на кровать, Восьмая тут же ложится на него. А может ещё что-нибудь прикажет? Чувствуя, как мокрый член Дотторе немного упирается в неё, Розалина поёрзала, укладываясь на его груди поудобнее. Целует в губы, кусает за язык, снимает наконец маску и, недолго посмотрев в алые глаза, оборачивается на любующегося Тарталью. — Ну чего стои́шь? Или ты… Ах! — Внезапно она чувствует, как без церемоний, ужасно неаккуратно вошёл на пол длинны Дотторе. Болезненно, резко простонав, она гневно обернулась к нему. Но ещё более нагло, дерзко и бескультурно в неё ткнулся Аякс. Только ткнулся, нелепо, раздражающе своим «предательством», ведь вставить полноценно не мог — не было места. — Урод, — Прошипела женщина. Почувствовала, как доктор начал медленно двигаться, приобнимая её за бёдра. — Ну а что?! То есть мне нет места? — Аякс игриво посмеялся, укладываясь набок и смотря в её лицо, — Мне кажется, что если дипломату в кровать требуется мужчина, то двое ещё лучше. — Надо было раньше. Иди посиди где-нибудь, — Дотторе окинул его равнодушным взглядом, указывая на дверь. — Тц! Дай выше тогда… — Пока Чаилд старался пристроиться сзади, его ударили ногой по животу, — Ай! — Я тебе сейчас дам «выше»! — Яростно глянув на него, Розалина приподнялась, соскочив с члена, — Вставляй. Аккуратно. Просияв радостью, Аякс встал на колени на кровати и медленно вошёл внутрь. Сознание расплылось в восхитительном удовольствие. Такая животная потребность, низменность, но так прекрасно… Он выгнул мощную спину, резко подавшись вперёд, и поцеловал Розалину в плечи. Глубоко, слышно простонал. — Тварь ебливая, — Не желая смотреть в синеву самодовольных, торжествующих над ним глаз, Дотторе отвернул голову на бок, — Всё нормально? — Обращаясь к Синьоре, он погладил её спину, прижатую сверху телом Аякса. Не удержался и чтоб не пихнуть парня в бок. Жалкий мальчишка! — Да… — Громко дыша, женщина взяла его член в руку, направляя в себя снизу, — Давай. — Вместится? — Я сказала вставляй! Слыша, как им командуют, доктор тут же пришёл к действиям. Он сразу почувствовал ствол Тартальи, уже довольно интенсивно, хотя пока скупо двигающийся, и упёрся головкой у входа. Вновь почувствовал, как внутри было горячо, мокро, а из-за Аякса будет ещё теснее, крепче. Она уже текла от возбуждения. Когда Дотторе смог пропихнуть целую головку внутрь, Розалина только зажмурилась, крепко вцепляясь в его шею ногтями и, повернув голову, страстно поцеловала Одиннадцатого, чувствующего себя сейчас королём мира. Ещё бы… Он «вдвойне» сверху! Ещё больше актив, чем все они! Дотторе томно простонал на ухо женщине, когда полностью вошёл. Она вскрикнула то ли от боли, то ли от неожиданности, то ли от того, что внутри абсолютно не было свободного места. И лицо её наполнилось нехарактерными страданиями: жмурила глаза, прикусывала губу. По щеке скатились чёрные от туши слёзы, падая и на лицо Дотторе. Кроме этого они с Тартальей были все перемазаны её стёртой помадой. В контексте, размазанная и растекающаяся по лицу косметика может выглядеть крайне возбуждающе. Но как бы женщина не лила слёзы, как бы не изображала жалостливого лица, всё равно она сама специально двинулась, что бы они перестали так тупо лежать. — Да трахайте меня уже! Как вы заебали! Недоумки! — На самом деле они не были недоумками. Просто Аякс ещё совсем молодой и неопытный, а Дотторе ещё находился в небольшом шоке и эстетическом трансе духовном, глубоко «своём» — фетишистском, так что до «трахать» ему не было дела. Противоположно Тарталье он хотел, чтобы Розалина ещё явнее указала на своё нечеловеческое происхождение. Он знал, что её форма без Глаза Порчи проста невероятна. Аякс попытался быстрее толкнуться, но из-за Дотторе стало слишком тесно. Упираясь руками в кровать, он двинулся корпусом, толкая вперёд и женщину. Кусая её шею, сдержал стон. Дотторе положил руки на её грудь, сжимая, и проникая глубже внутрь. Она громко простонала ему на ухо. Все бабочки в его животе сдохли, превращаясь в один затянутый узел первобытной, низкой похоти и жажды довести до изнеможения ещё одно прекраснейшее высшее существо. — Ах! Тарталья… Тарталья, — Хватаясь руками за плечи доктора, Синьора не могла удержаться «на месте». Её двигали, натягивая, туда-сюда. — Ребят, мы как бутерброд, — Сильно вдалбливаясь в мягкое, женское тело, Аякс через свои стоны, задыхаясь и посвистывая, даже говорил с ними. — Что?.. — Нашёл в себе силы спросить уставший Дотторе. — Ну типа мы с тобой — хлеб, а С… — Боже блять заткнись! Мать твою! Ха! Мхх! — Выгибаясь от резких, болезненных ощущений, Розалина ногтями вцепилась в грудь доктора, — Дотторе… И важно, но тоже тяжело от усталости и возбуждения, доктор глянул в синие глаза, пальцами расчёсывая женские волосы. Тарталья презрительно фыркнул. Среди громких стонов Розалины слышен был и нервный смех. Тарталья целует её между лопаток, изгибая спину, и надрывисто стонет. Весело присвистнув, как получалось свистеть только у него и всяких деревенских мальчишек, кончает и толкаясь назад падает на кровать. Тут же его безудержное веселье прерывают алые глаза. Насмешка. — Долбоёб, — Дотторе оголяет заострённые зубы, надменно одарив его взглядом. Розалина только блаженно мычит, чувствуя как стало свободней и как горячее семя разливается внутри, — Хочешь Тартарньорика себе? Переворачиваясь, он оказывается сверху над женщиной. У неё самые желанные губы. Толкаясь в неё снова, Дотторе целует её, чувствуя теперь, что они одни. И она не жалеет его, когда кусается, когда уже в кровь расцарапывает спину и плечи, когда от своих же действий и от оргазма смеётся, обжигает огнём. Да он всё перетерпит. Пока самое лучшее в его руках извивается под ним, уделяя особое внимание. Тарталья лениво, уже уставший и замученный, лежит совсем рядом, на боку, и пытается вычислить значение слова «Тартарньорик», но в голову ничего не шло. Пропускает он мимо ушей и громкий стон женщины, но потом понимает, что товарищи, наконец, закончили. Измотанно, но довольно и счастливо, Дотторе, в каком-то своём особом кайфе валится на подушки, на последок чмокнув Розалину между ключиц. *** — Хорошо было… — Закурив толстую папиросу, которых оказалось достаточно у женщины, Аякс поправил причёску. Рыжие кудри совсем взъерошились. — Да, хорошо… — Согласилась Синьора зевая, — Хорошо… А теперь вы надеваете штанишки, берёте письмо для Её Высочества и сжигаете его нахуй! Или я скажу ей, что вы, твари, надо мной надругались. — А?! — Ошарашенно отстраняясь от неё, мужчины посмотрели крайне поражённо. Мозг ещё не воспринял информацию, как нужно. Что… — Ты что, мразь, ахуела?! — Первый пришёл в себя Тарталья. — А что вы удивляетесь? Схватили бедную девушку вдвоём, два здоровых жлоба, и обесчестили! Ну и кто здесь мразь? — Пропела она хитро и приняла очень страдающую, бедную позу. — Да ты свою честь проебала, когда в родном мухосранске в фонтане бухая валялась, шлюха! — Дотторе схватил её за волосы, гневно смотря в насмешливые, игривые глаза. В мерзкие, стервозные огоньки там горящие, — Ты ничем не докажешь. — Полегче со словами! — Но внезапно раздавшийся со стороны голос Шестого опять ввёл в ступор, — Товарищи, вы просто отвратительны в постели оказывается. Ни страсти, ни огня! Могу сказать, что у меня поднялась самооценка. Ха-ха, я то думал, почему ты не хочешь трахнуть меня? Ты просто не умеешь этого. Ты вообще рыжий балбес — о тебе говорить нечего. К Розалине претензий нет — как обычно хорошо. — Благодарю, — Громко смеясь концовки этой блестящей феерии и поражённым лицам сослуживцев, девушка протянула руку к Скарамучче. Он, полностью вылезая из «укрытия» в плотной куче вещей за вешалкой, дал ей несколько фотографий. — Смотрите какое несчастное лицо! Какие страдания! Её Высочество точно не будет в восторге, когда узнает, как вы, ребята, относитесь к женщинам, да ещё и к боевой подруге! Такое страшное преступление! Глотая обиду и ненависть, Аякс и Дотторе, смотрели на эротические, грязные снимки, сделанные на их фонтейновский аппарат. Всё было подстроено. Розалина не умеет любить. — Суки, да чтоб вы сдохли! — Разворачивая письмо с докладом к Царица, Чаилд поднёс его к свече. А Дотторе не говорил. Он всё ещё был в восторге от их с Розалиной объятий. Несправедливо. Глупо. А всё от мерзких желаний, от лукавого, от мелькающих, кокетливых глаз, зазывающих в свои объятья, как огонь зазывает мотыльков к костру. Все совершают ошибки.