Лаборатория, в которую ушло пол бюджета страны, но ничего хорошего это не принесло

Сжимая плечи от утреннего мороза, Скарамучча поёрзал на месте. Челюсти сжимались от такого холода, зубы стучали. Сил едва хватало на то, чтобы открыть глаза. Открыть и вновь увидеть каменные стены, и снег, и дотлевающий уголь, мешки которого грозили скоро кончиться, и Синьору, как правило спящую, ибо даже в такой ситуации предпочтения отдавались лени. Леди должны дольше спать. Но сегодня она уже бодрствовала. Шестой оглядел её уставшим взглядом. — Доброе утро… — Скарамучча чувствовал, что болеет. Скорее просто простужен, и с другими его травмами, полученными за всю жизнь, больное горло и температура не сравнятся, но всё-таки неприятно. Одно хорошо, что когда голос его хриплый, то кажется серьёзнее и строже. Слава богу, что не такой, как у Дотторе… В голову пришла забавная мысль. — Хорошо, что я тут с Дотторе не застрял… — Действительно неплохо, — Женщина еле слышно хихикнула, наконец посмотрев на него, — Твари… Не ищут. — Мда… Ну… Зато ты похудела. — Мне и не надо было худеть! — Ну, знаешь… Это смотря с какой стороны посмотр… — Но её гневный взгляд заставил заткнуться, — Кхе-Кхе! — Ладно… Хуже уже не будет. Живот скрутило от боли. День ото дня в глазах всё больше мутнело. Мир казался обречённым и сосредоточен был в этой яме, только и всего. Уже иссякли четные попытки выбраться самим — не получается, а эти… Эти, наверное, сидят себя сейчас чай пьют. С баранками или шанишками. — Эй… А если мы очень постараемся, то можем зачать ребёнка, чтобы потом его съесть и пить молоко? — Надёжный план. Но у меня нет сил стараться. — Вы впервые не хотите. — Пиздец. Расстегнув пуговицы шубы, Розалина подтянула платье на грудь. Так сразу жаром повеяло, как расстегнулась, и никакого костра не нужно. Да и не будет его — уголь сожжен весь дотла. — Хорошо тебя? Ебучая печка, — Аккуратно положив голову сначала на плечо, на мокрый мех воротника её платья, Скарамучча придвинулся поближе. А потом, когда получил одобрительный, сонный взгляд, припал к горячей груди, удобно уложил голову. Глаза его от удовольствия получения мягкого тепла слегка закатились, губы разжались, всё тело расслабилось. Перекинул обе ноги через её, приобнял рукой, проглаживая и пропуская через пальцы белые волосы, даже еле слышно замурчал «по-человечьи», зафыркал, окутал ласковым дыханием роскошную грудь — занежился одним словом. Красный язык медленно прошёлся по шее, оставляя мокрый след. Он облизал и её щёку, и губы, лениво, сам не зная зачем, громко чмокнул. — Ой, я тебя умоляю… Нашёл, что сожрать, — Ловко хватая пальцами наглеца за язык, Розалина усмехнулась его взгляду. — Тц, боже! Как ты… Не собираюсь я тебя жрать. — А что тогда делаешь — облизываешь? — Так я это из нежности облизываю! — Недовольно отворачиваясь, он громко, душераздирающе кашляет. Вот так всегда. Чуть что-то попытается сам сделать «романтишное», милое, приятное, так сразу — «сожрать меня хочешь?» Не кусает ведь. Пока. — Какой ласковый зверь, — Сатирично закатывая глаза, женщина набирает в ладошки снега. Топит его, быстро нагревает, — Повернись. Шмыгая заложенным носом, Скарамучча голову таки поворачивает. Аккуратно с рук его поят кипятком. Не очень эффективное лечение, но от Тартальи Синьора слышала, что его так в детстве лечили — Дотторе всё равно не смог бы лучше. — Тебе надо спать больше. Ещё раз засни, — Почти грубо она закрывает Шестому глаза. Тот только хмурится, жмурится и обратно жмётся к ней. Забавно, что единственное где можно спрятаться от холода здесь, среди мокрых, околелых шуб и ледяных стен, — это объятья крио мага… — Вы знаете… Я хотел бы умереть здесь, чтоб встретить вас снова в другом мире… — Он такими чувствами был к ней преисполнен..! Просто это выразить невозможно. Для сказителя сложно сказать, о таком. Особенно, когда грациозные руки, которым он даже подчиняться рад, перебирают острыми пальцами его волосы, и гладят-гладят, заставляя совсем тихо, нежно скулить, закатывать глаза. — И чем тебе наш мир не нравится? — Тем, что мы в яме блять! — Ха-ха-ха! Чтобы встретить вас снова я бы тоже умерла, — В этой жизни закрученной, долгой и жестокой, она мало что могла вспомнить приятного и такого незабываемого, как эти глаза, сейчас смотрящие на неё привычно, буднично, но всё равно пьяно, горяще тем огоньком чувства обладания человеком и самой странной, необычной любовью, — Смерть не стоит того, чтоб жить. А он и засыпает заново, мечтая слабо, что когда проснётся, то будут они уже дома лежать под тёплыми одеялами и ждать скорого ужина. *** Тарталья с утра носился по всему дворцу не меньше слуг. В первый день праздника всё должно быть идеально, а он ответственный. Ему нравилось развешивать ленты, распоряжаться насчёт подарков, что куда поставить, что куда нести и так далее. Но более всего приятны были радостные, спокойные глаза Её Высочества. Нежные, добрые к нему. Да и кто не любит праздников? — Мэри, подойди сюда, — Подзывая молодую девушку с подносом, Аякс улыбнулся ей. Та поклонилась, поздоровалась. — Ох, дай я что-нибудь съем, милая. А то на завтрак ничего не просил. Колбаска? — Что же вы так себя не бережёте? Время ли голодом сидеть? Колбаска, она самая. И сыр, и ветчина — что хотите, — Сияя той самой рябой, деревенской улыбкой, служанка повертела поднос, показывая разные вкусные яства, — Повар спрашивал готовить ли ещё пельменей и сколько чашек принести к столу. — Пельменей? Пельменей много не бывает, — Чаилд сложил бутерброд из всего, что было на тарелке, — Пусть готовит. И тут он задумался. А сколько действительно чашек ставить? — Не знаешь где твой господин? Дома он? Почему не отвечает? — Ох, право не знаю, — Её тон голоса заметно погрустнел, — Давно его не было дома… Как неделю, а может две назад с госпожой Синьорой уехали, так и не видела его. — Ах они вместе уехали! Ну и всё тогда. Видно, нашли занятие поинтересней нашего праздника, — Он надменно, обиженно даже потёр руки, — Всё понятно. Её Высочеству это не понравится. — Как бы не случилось с ними что… — Ха-ха, Мэри, как ты смешна. Дураку понятно, надеешься ты, чтоб твоего господина и следа тут больше не было. — Как можно! — Ой, да ладно. Тут все на самом деле надеятся, что они утонут где-нибудь. Это я тебе по секрету сказал. Девушка тихо посмеялась. — Потом разыщем их… Помнится, госпожа Розалина всё грезила о Фонтейне. Вот к чему душа бы не лежала… А он и рад угождать! Мэри, твой господин — самый большой подкаблучник в мире. Но это я тоже по секрету сказал, — Аякс повеселел, подбоченился, ловко подхватив на сильные руки горничную. Покружил её под звонкий смех и восклицания, — Эх, накрывайте на стол быстрее! А этих они и потом найдут. Что с ними сделается? Тарталья уж представил, как они довольные и важные ходят по фонтейновским площадям под струйную музыку скрипки, закупаясь всякими шелками, ювелиркой и теми вещами для непотребств, которых в продвинутом городе было предостаточно. Или уже навеселились на концертах, в галереях, театрах и запрещённых клубах, наелись фуагры какой-нибудь, цыплёнка под вином, трюфелей и круассанов, и уложились на мягкие перины роскошного отеля, чтоб уж совсем утопнуть в сладких грехах… Тарталья обижено, по-ребячески, нахмурил рыжие брови. Нет, а нельзя было сначала отпраздновать здесь, а потом поехать и неприменно его взять тоже?! Завидно, конечно, но у него пельмени сегодня. И танцы. И Её Высочества приедут! Вновь повеселев, он завидел выползающего из своей конуры Дотторе, разодетого празднично и красиво в белые элегантные одежды. Глянул в окно — Ох! Подъехала карета Арлекино. Быстрее встретить гостью, чтоб не смеряла его холодным взглядом весь вечер. *** — Ебать присыпало… — Давай лопату побольше! Как сквозь сон… Сквозь сон слышны были человеческие, грубые голоса и суетливая возня наверху. Сначала смахивая всё на слуховые галлюцинанции, Розалина сощурила глаза, поморщилась, потёрла щёки, освобождаясь от дымки сна. Но они отчётливо слышны были! Резко вздрогнув, она толкает Шестого в бок, будит. — Проснись! Сейчас вылезем отсюда, — Взволнованный в нетерпеливом ожидании полушёпот её согрел уши. Скарамучча тяжело проснулся. Пара мелких заледеневших камней упали к ним. Уже слышно было шарпанье лопаты. Совсем близко. Восторг. — Слава Царице, боже… И через несколько минут усердного ожидания, луч закатного солнца попал на лицо Розалины. Но тут же исчез, заслонённый массивной фигурой человека. — О, это что такое? — Удивлённый, поражённый взгляд мужчины устремился на двух дебоширов. — Не «что', а «кто»! — Чуть двигаясь с места, Скарамучча приподнялся, важно, нагло декларируя им, — Чистая случайность. — Мда… Вылезайте, что уж… Дивясь его наглому говору с ним, как с Предвестником, Шестой подал руку Розалине, помог привстать. — Леди, вам помочь? — Завидев их, несколько мужчин гортанно посмеялись. Скарамуш грозно посмотрел на кучку, судя по их массивным, крепким телам, грязной одежде, обсыпанной хвоей и топорам, лесорубов. Свежий воздух! Сердце ликовало! Наконец домой! Наконец еда! Улыбаясь, один из мужчин указал двумя руками на край старой повозки, накрытый пледом. Шестой помог Розалине сесть на него. Сам он еле стоял на ногах. — Принесите нам еды, желательно что-нибудь жирное, чистой воды и покрывало. Нам нужно ехать в… — Ого! А не много ли? — Как ты со мной разговариваешь, шавка?! — Тяжёлая, звонкая пощёчина прилетела по щетинистому лицу мужчины. Тот почти не обратил внимание. Розалина, по прежнему сидящая на повозке и решившая, видимо, оставить все разборки Шестому, вздрогнула всем телом то ли от холода, то ли от странных, метких взглядов, перешёптываний и противных, громких смешков, явно направленных в её сторону, но лицо не потеряло ни капли важности. Аристократической надменностью смотрели её уставшие глаза. — Ребят, они весь наш уголь пожгли… — Здоровый детина вылез из «ямы» с пустым мешком. — Я прощаю в последний раз! — Скарамучча не слушал его лепета. То, как они общаются с ними — невероятная наглость, какой он давно не видел. В обычной ситуации он давно бы их прирезал за «неуважение к лицам государственной власти», да и просто язык что-то больно длинный, — Сейчас же собираемся и едем в… — Мы два месяца пилили деревья, дружок… — Дружок. Дружок?! Шестой уже готовил колено, чтоб зарядить прям в бок. Синьора недовольно цокнула, уставши от ожидания, и хотела сама подойти, но как прошибло… Прядь волос погладили грязные, твёрдые пальцы. По прикрытому шубой плечу скользнула другая ладонь. — Эй! Убрали! Вы что здесь все разом ебанулись?! Отродье, что себе позволяете?! — Восьмая чуть не соскочила с повозки, но вовремя вспомнила про ногу. От её громкого, грубого голоса все, кажется, пришли в себя. Руки убрали. А когда Скарамучча услышал, то резко развернул голову и встретился с гневным, негодующим взглядом девушки своим, абсолютно таким же. — Понимаешь, как давно… понимаешь, как мы соскучились по банальной женской ласке? Северный ветер глухо, пусто просвистел, залетая в уши со сказанным. Скарамучча нахмурил брови. — Я повторю… — И он уже замахнулся, но вдруг в глазах потемнело. В сто раз крепче, сильнее и больнее кулак мужика встретился с его носом. Через секунду чёрный занавес и шум в ушах исчез. Шестой приподнялся на снегу, забрызганным его кровью. Шокировано посмотрел сначала на разбитые и так кровоточащие, стёртые ладони, а потом в верх — на лесоруба. Розалина тоже опешила, толком даже не успев отреагировать. Тут же он хотел подняться и полноценно проучить этого идиота, но его добили словесно… Как забавно… Это ведь он всех словесно добивает… — Твоя барышня? Одолжи по-дружески, — Его насмешка сломала барабанные перепонки. Что он сказал?! — Эй, миледи! Миледи, решительно ахуев больше не от мерзкого предложения, а от их глупости, случайно соскользнула на снег. — Блять, вы что совсем?! Вы знаете, кто я?! — Гневно смотря не в одну пару мерзких, похотливых глаз снизу-верх, что было дня неё впервые, Розалина, шатаясь и сжимая губы, встала на одну ногу. Медленно шагала назад. Спина уперлась в стенку повозки, так что стоять было вполне возможно. — Ебать какая! Что такая птица высокого полёта здесь делает? Давайте мы поможем вам. Как только сильная рука попыталась взять её за горло, Розалина выскользнула в сторону, шатаясь от нехватки сил и обезвоживания. С её резким разворотом по земле высыпали острые льдины. Только сражения в таком состоянии им не хватало! И хотя с катализатором под рукой можно было почувствовать себя уверенней, состояние её оставляло желать лучшего. В глазах временами темнело, оповещая организм, что он вот-вот потеряет сознание. Но несмотря на это, женщина смотрела прямо, наполнив суровый взгляд призрением и высокомерием. Бывало и хуже… И хуже уже не будет. — Нихуя, как умеем! А ещё фокусы будут? — Толпа дружно посмеялась, — Давайте вы не будете рыпаться лишний раз. Не хотелось бы обижать даму. Но ни сказать ничего, ни снова замахнуться, чтоб по честному сражаться, хотя тут уместней будет «драться» или даже «защищаться», Восьмой не дали. Откуда-то сзади тупой стороной топора прилетело по ноге. Прям по больному месту. Туда, где коленка. Вскрикнув, Розалина пошатнулась, понимая, что сейчас потеряет равновесие. Сзади вновь помогли — толкнули, что было мощи. С застывшим, твёрдым снегом, девушка встретилась лицом. Разбила губу и нос, пуская кровь на бесконечно белое полотно и свою одежду. Но это всё такая ерунда… Вот когда на голову ей наступили твёрдой, грязной подошвой… Тогда она внезапно почувствовала себя униженной, и готова была устроить на этом месте кровавый спектакль, уже наплевав на то, что говорили Её Высочество про бесполезные массовые убийства, но тело уже не хотело слушаться. Нога вновь кровоточила, давая понять, что работать сегодня точно не намеренна; ладони на руках стёрлись, и раны болезненно шипели горящей кровью на невероятном морозе; физическая слабость организма разбегалась мурашками. Сейчас бы просто упасть и спать… — Вы очень голодны? Может мы можем накормить милую барышню чем-нибудь? — Ненавистно смотря вверх и нескончаемо хмуря брови, Розалина противилась слушать мерзкие речи. Ещё попытка встать — сапогом по спине. Когда поставили на колени, она громко закричала от невыносимой боли в ноге, постаралась выпрямить её, сопротивляясь хватке рук, скрещивающие её собственные у неё за спиной. За волосы грубо схватили, оттягивая голову назад, так что она встретилась взглядом с «зачинщиком» этого преступления. — Я надеюсь вы обучены манерам и вежливо попросите накормить вас, — Смеясь он сжимает её щёки, — Так ведь? Но заигрывающий, задиристый тон пропадает, когда вместо ответа получает плевок в лицо. — Сука! — Восьмая чуть ли не отключается от удара по лицу, но стоит ещё гордо и ровно. В следующую же секунду думает, что выгоднее было бы действительно потерять сознание — обмороженные, противные губы врезаются в её. Грубая щетина царапает подбородок. Она кусается, но это не особо помогает. — Блядь. Сейчас на место встанешь… — Немного поработает и сразу станет — примерная девка. — Труд же облогараживает человека! Ха-ха! Усилино стараясь вырваться из прочной хватки, когда на подол платья наступают ботинками, руки держат за спиной, а голову прямо, Синьора ломает ногу окончательно. Хруст доносится до ушей каждого, и сломанная, острая кость рвёт кожу, пачкая и топя снег свежей, горячей кровью, а горный лес заставляет содрогнуться от крика. — Ух… Ну… Это тебе не помешает особо, — Несколько сразу приспускают штаны, пока остальные, как в издевательство, тянут длинные волосы, оставляют следы подошвы на платье на спине, — Я первый, мужики. — Не трогайте её! — После многочисленных, частых пинков в живот и грудь, нанесённых этими извергами с огромной яростью, Скарамучча не мог перестать откашливать кровь, — Подонки! Пятером на одну женщину — ака сложность! У вас просто нет гордости и чести нет сражаться нормально! Вы просто слабаки! Это..! — Особо умному — по ебалу. Но так или иначе, все обратили внимание на громкий, гневный голос Шестого. — Ха, что вы там стоите с ним? Раз не хочет, чтоб мы ебали его даму, то пусть сам подставляется, да? Что скажете? — А что? Лицом — куколка, ха-ха! Мелкий — всё узкое. Самое то! Тащи это сюда! — А?! Несчастные идиоты! Вспоминайте молитвы, перед тем как я.! — Но один из мужчин уже тащил его за волосы, протаскивая лицом по колкому, заледеневшему снегу, оставляя множество царапин. На секунду удалось оторваться и слабо приложить к его руке свою наэлектризованную ладонь. Мудак зашипел, одёрнул руку, отпустил, но когда Шестой попытался встать на ватные ноги, то тут же получил в ответ обухом топора в затылок. Перед глазами всё поплыло, зарябило. Дыхание на секунду сбилось и он, кажется, выпал из мира. Мерзкий звон в ушах прервал испуганный, короткий вскрик Розалины. — Ещё одна такая выходка — и тебя кинут к волкам, а её мы заберём и будем каждый день пускать по кругу. Это понятно?! — Твою мать… — Восьмая устало вздохнула, вспоминая зачем они вообще полезли на эту ебучую гору, — Вам это с рук не сойдёт, уроды.! Слыша как резко, быстро рвётся ткань её платья, Скарамучча ещё раз попытался вырваться. Как же его выводило из себя то, что её сейчас трогают чужие, грязные руки, что мерзкие глаза насмешливо и похотливо смотрят на её тело, а он ничего не может сделать. Даже забыл, что сейчас сам будет одарён таким же вниманием. Каждая его попытка вырваться, напасть, сопровождалась крепким ударом под живот, рёбра или пощёчиной. Он не собирается перед ними унижаться. По крайне мере Розалина не проранила ещё ни одной слезы унижения, а значит он даже не вскрикнет в их удовольствие. Они всё равно подписали себе смертный приговор, когда поставили Предвестников на колени. — Опа! Его уверенные, надменные мысли развеялись, когда опять швырнули на снег. Штаны с него слетели быстро. Скарамучча старался дёргаться, иногда попадая по их лицам, чтоб его ноги не смогли раздвинуть. Тщетно. Самый здоровый повернул его на живот, поднял зад, придвинув отшибленные колени почти к груди, так, что можно сказать, что Шестого согнули пополам. Самая открытая, самая проигрышная для него поза. По бедру грубо шлёпнули, и он даже наклонился в сторону от такого удара. — Пидр! Отпусти! Я вас всех перебью здесь…! — Блять, какой он мерзкий! Бери пример со своей женщины. Хотя с набитым ртом не поговоришь… Под оглушающий, гортанный смех толпы Скарамучча резко повернул голову назад, в сторону Розалины. Смотреть как её трясёт от боли, которую, на минуточку, не он вызвал, как ей пихают в горло, на минуточку не он, и как всё новые и новые руки сжимают её грудь, — не его руки, — невозможно. Всё внутри кипело. Он просто был зафиксирован сейчас. Блять, где господь, когда так нужен?! — Блядские гниды! Вы! Отпустили е… — Он не успел продолжить, когда очень тяжёлый и горячий член лёг между его ягодиц, — Убери сейчас же!!! — Ебать, мужики. Он ахуеть какой узкий. Мы скорее разорвём его, чем выебем. — Только плюсы. — Давай уже! Оприходуй его! — Что скажешь, малыш? Хочешь умереть после своего первого секса? Не смотря на ужас и мерзость ситуации, Шестой, услышав про свой «первый секс», нагло усмехнулся прям насильнику в лицо. Ну давай-давай. Попробуй быть жёстче, чем Розалина. — Так трясёшься… Не терпится заткнуть себя? — Твари..! Это было не похоже на стон. Самый настоящий крик. Со всей дури член вошёл на всю длину, разрывая неподготовленные стенки. — Ух… Ха-ха! Приятно, сучка? — Да иди к чёрту! Я… Ах! А! — Толчки были скорее просто натягиванием его, шатанием из стороны в сторону. Огромные руки то хватались за волосы, то держались за талию, то били по ягодицам, оставляя уже не красные следы — синяки. Сдерживая крики, он не бросал надежд ударить кого-нибудь из них током. — Да сука! Возьми ты уже нормально! — А со стороны Шестой всё слышал, как Розалину бьют по лицу, пинают, наступают на ногу. Её мычание, хрипение, крики изредка и не на долго прерывались, а потом слышался кашель и бесконечная ругань, всегда звучащая красиво и нагло с её уст. Ни капли не желая удовлетворять потребности своих насильников, женщина либо вовсе смыкала губы, либо не прятала зубов, так что выебать её в рот было делом не лёгким. — Я тебя зарежу, ещё раз укусишь! — К горлу подставили нож, для убеждения оставляя совсем неглубокую, тонкую царапину. — Да она блять по другому и не понимает! — Широко замахиваясь, впереди стоящий мужик ударил под живот. Розалина тут же закашляла, поперхнулась кровью, выплёвывая ту смесь, что получилась во рту. — Легла, — Приказной, громкий голос мужчины не может заставить её. Вытирая рот, Синьора смотрит в сторону Шестого. Среди чистого гнева и отвращения во взгляде появились нотки скорби и жалости. Ебашить его ногами и тушить сигареты о кожу в шутку и любя — это одно, а смотреть, как какие-то отбросы пользуют её союзника — другое. По лицу прилетает сапогом, и хочешь ни хочешь, но упадёшь. — Что ты? Не смотри так. Ему всё равно пиздец. Когда лежишь на спине видно небо. Мутное и пасмурное оно предвещало плохую погоду. Сил подорваться встать или хотя бы дышать становилось всё меньше. — Не откроешь рот — мы ему что-нибудь отрежем. — А! — Гордыня и привычная высокомерность не давали Скарамучче права громко стонать. Но всё чаще он сломано вскрикивал, когда ему оказывали очень грубые, глубокие толчки. Живот всё ещё скручивало от голода. Холодно. Больно. Температура тела росла, — Хватит! — Вы так слабо защищались. Может хотелось? Будешь умолять? — Ты́ блять будешь умолять! — Может ему ещё на колени упасть и покорно раздвинуть ноги?! Боль адская, но унижаться так перед ними… Никогда. — Посмотрим, как он заскулит… — Второй из толпы, дрочащей на надругательство над сломленным, уставшим телом, перешагнул его, нависая на этой невероятной хрупкостью, красотой. Второй член требовательно ткнулся у входа. — Нет! — Скарамучча понял, что сейчас возможно делает последний нормальный на сегодня вздох. — Чшш-чшш… Послушаем твою подружку. Ух, как ей хорошо сажают. Гортанные, хлопающие и слюнявые звуки, смешанные с болезненным воем доносились с её стороны Повалив девушку на землю, представилась возможно глубоко проникнуть. Она давилась, кашляла, но нормально выплюнуть всё не позволяли — на её рот стояла целая очередь. Приходилось задыхаться, изредка вылавливая моменты для вдоха. Умирать от минета… Блять ну и тупость. — Прекратите сейчас же! Я!.. — Но Скарамучча не мог думать больше, сдерживать гневных слёз, не кричать, всё ещё стараясь хоть как-то поменять своё положение. По ногам кровь стекала то тонкими струйками, то скопленными каплями. Режущие, ранящее чувство боли пронзало всю нижнюю часть тела, а жар от болезни создавал впечатление словно кости ломает во всём теле. Многочисленные гематомы уже нестерпимо болели, стоило только к ним прикоснуться. И кроме этого, упомяная, что в жопу его долбили в два ствола, стоит не забывать про постоянно оттянутые волосы и всё те же унижения, — Хватит! А! Громко прокричав, когда вновь «партнёры» поменялись, передавая его тело между собой, Скарамучча дополнил этот крик шипением и чем-то похожим на стон. Это подловили. — Тебе нравится? Ха-ха! Ну и ужас! Да не нравится ему!!! Он не властен над своим телом! Он не выбирает, что чувствовать Люди — звери! В какой-то момент голову посетила мысль, а разве они себя так не ведут? Разве они не «звери»? Ой, да ладно блять! Господь, не время для кары. — ААА! И он был готов услышать крик Розалины или даже свой, ведь реальность уже не чувствовалась ним, но это был точно мужской голос, грубый, низкий. И точно болезненный! Протяжный! Как и все сейчас занятые с ним, Скарамучча повернул голову, стараясь хоть секунду не думать, как внизу всё болит. Там точно было не спокойно. — БЕШЕННАЯ СУКА!!! АААГРХ!.. БЛЯЯЯТЬ!!! Стоная и корчась один мужчина лежал, извиваясь и изнемогая, держался руками за пах. — Ёбанный в рот! — Другие ошарашенно метались возле него, собираясь оттащить. Резко зажмурив глаза, когда внезапно и разрывающе из него вышли два члена, Скарамучча упал на снег, тяжело дыша и кашляя. Перед глазами всё плыло, но любопытство нашло сил для того, чтобы посмотреть. Розалина, полулежа в крайне неудобном положении, смотрела на эту картину с такой довольной и наглой улыбкой, с таким сумасшедшим, насмешливым взглядом, что Шестому самому захотелось ей въебать за такую мину. Или убежать куда подальше. — Извините, сэр. Я очень голодная. И показав всем свои красные от крови, как теперь стало понятно крайне острые, зубы, она выплюнула ту часть члена, что откусила. — Кто следующий? — Задорно прибадриваясь истошным крикам, она весело встала на одно колено, стараясь игнорировать факт, что часть ноги болтается со сломанной костью. Спасибо сниженному благодаря множеству реинкарнаций и серьёзных операций болевому пороку. Однако это не особо спасало от чувства, что она вот-вот подохнет здесь. Смеясь над их шокированными взглядами и стремительной суетой, женщина демонстративно открыла рот, высунув язык. Никто не вставил больше. Оно и понятно. — Вот тварь! А дальше на неё из гневной толпы, окружённой уставшее тело, посыпалось столько пинков и ударов, что даже Шестому больно стало смотреть. Но встать и хоть как-то помочь не получилось. Один из мужиков наступил на него, почти полностью давя своим весом. Казалось, что сейчас все внутренности вылезут наружу. — Давай посмотрим вместе. Голову его подняли за волосы, направляя. взор на жестокую сцену. — Уроды! Тс… Мммх… Жалкие черви! Вам и в кошмарах не снилась хотя бы часть… Кхе! Того, что я с вами сделаю! — Помолчи, шлюха. Без бошки останешься. Скарамучча только вздрогнул всем поломанным телом, когда об шею, едва касаясь, упёрлось лезвие топора. Смотреть пришлось ещё минут десять. — Да она сдохнет уже по-любому. Оставьте эту тупую блядь. Сжимая плечи трясущимися руками, Розалина приняла последний удар по груди и только чуть-чуть вскрикнула, когда в ещё здоровую ногу, в бедро, вонзился, ровно и чётко, перочинный нож. Выплавленный от крови и горячего тела снег, растаял под ней полностью. Холодная земля была намного грубее. — Давай, куколка! Аривуар! Ха-ха! — Поднимая Скарамуччу за шиворот изорванной одежды, мужчина скинул его обратно на землю и допинал до своеобразного края горы. Оттуда скатываться было не долго, но больно невероятно, постоянно встречаясь лбом и спиной с камнями, льдинами и проталинами с сухой землёй, наровящей ободрать его щёки. — А! Бляяах… — Приземлился тоже неудачно, крупно поцарапав грудь торчащей веткой. Но больше волновало, что там теперь с Розалиной? Они заберут её?! Да не… Навряд ли… Ещё всем пооткусывает… Ха-ха… Но всё равно нужно подниматься. Посмотрел вверх. Ммм… Подъём не очень крутой — забраться можно, если постараться. Пересиливая боль и немощность от болезни и обезвоживания, он постарался подняться на колени, передвигаясь выше. Розалину взять по кругу пускать — не взяли после таких нравов. Только шубу и украшения отобрали, многократно издевательски прося прощения аля «Простите, леди, но бриллианты мёртвым не нужны». Потом этот «бомонд» дружно, хоть и не так весело (ведь с покалеченным товарищем не порадуешься особо) сел в свою повозку, на лошадей и хотели, вроде, сначала переехать её, но забили в итоге. Действительно, от такой кровопотери и перебитых органов можно было умереть, но как бы и не так били ещё. Боже, ну и попуски… Они с Шестым между собой за доминантную роль в постели бьются намного жёстче и кровопролитнее, чем все эти пиночки, пощёчины и тому подобные махинации. От этой мысли Розалина тихо посмеялась, смотря в след уезжающей кибитки. Закат. — Ебать… Фууух… — Уставший от подъёма, Скарамучча тяжело дышал. Заметил всё так же лежащую на том же месте Синьору, облегчённо вздохнул, поняв, что дышит. Перочинный нож она достала сама, замотав глубокую рану обрывком от своего платья, -Уебаны. Лёг, даже упал, рядом с ней в снег. Её пустой и спокойный взгляд направлен был на небо — на ещё тусклые звёзды и уходящие краски солнца, затмеваемого постепенно тучами, наверняка полными снега. Уставшее дыхание иногда прерывалось, но потом начиналось вновь. — Ха-ха!.. А нихуёво ты прикусила, — Весело вздохнув, он почти истерично посмеялся. Розалина повернула к нему лицо. Последние зимние лучи украшали её окровавленные губы. — Что ты смеёшься? С тобой будет тоже самое, если ещё хоть раз намекнёшь, что я жирная. — Понял-понял! Ха-ха-ха… В снегу холодно лежать. Её рука коснулась его лба, нежно и притуплённо задержавшись там. Он только смотрел на неё и смотрел. — У тебя жар… — Да?! Серьёзно?! Спасибо, что сказала… Слушай, а по-моему у меня ещё очко нахуй разорвано! — Переживёшь. Пережить то переживёт, но ведь надо было ещё дойти домой… Не хотелось вставать. Это причинит столько невероятной боли… Да и просто как-то лень идти к городской суете. Здесь тихо, вороны каркают, снег пожирает все звуки. — Что такое? — Замечая, как спокойная улыбка пропала с лица Розалины, Скарамучча перевернулся к ней на бок. Женщина глубоко вдохнула, собираясь с силами. — Насколько плохо я сейчас выгляжу? — Она уже предвещала, как ещё недели две а то и месяц будет видеть в зеркале огромное количество синяков и ссадин на лице. Смерилась с тем ожогом, и со шрамами на теле, но блять ходить с разукрашенной физиономией… По крайней мере, уже понимала, что примерно под правым глазом будет один фиолетовый и яркий синяк. Да и губы её сейчас были, кажется, перебиты полностью, — Нет, ладно, не говори!.. Боже, какой пудрой я это за… Шестой впился в её губы, и этим всё сказал. Нежно целуя, он перепачкался кровью. — Знаешь, почему я люблю тебя? — Ой, всё! Не начинай! Становишься похожим на тех слащавых поэтов из моего бывшего мухосранска. — Э! Ты знаешь каких-то поэтов? М?! — Играючи щипая её за грудь и бока, Скарамучча, не сдерживая ребяческой улыбки, пародировал ревность. — Да иди ты, ха-ха! — Отмахиваясь от его рук и губ, Розалина чуть приподнялась, — Хуже уже не б… — Скарамучча закрыл ей рот ладонью. От греха подальше. — Просто не говори этого… Пошёл снег. *** Всё ещё хлопоча, Чаилд провожал по каретам последние гостей, довольных приёмом, но это не показывающих из своей конченной гордыни и чсв до небес. — Спасибо, Тарталья. Было здорово, — Но меньше всего он хотел слышать похвалы ласковым, певучим голосом. Коломбина такая милая и нежная, но то, как выцветшие, мутные глаза порой смотрят на него, как аккуратные руки гладят его волосы… Это же мрак какой-то… Жуть полнейшая и тщательно замаскированная… — Ага… Кхе. Да, спасибо!.. Надеюсь скоро снова увидимся с вами, — Как истинный джентельмен, Аякс поцеловал леди руку на прощанье. — Угу… Жду не дождусь, когда смогу поспать на твоём гробу. — Ээхах… ха-ха-ха… да… Пизда. И благо её карета отдалилась. — Почему не было Шестого и Восьмой? — Грубый голос Арлекино отрезвил. Боже, все эти женщины… — Потому что у них были дела поважнее, видимо… Он всё ещё обижался. Нет, ну как можно было не взять его! В троём же веселее и вообще… — Я не их нянька, чтоб знать где они… «Они» — Повторилось в голове звучным, радостным эхом. Они и есть! Пряча свою заинтересованность и пылкость, Аякс важно, но быстро стал приближаться к двум еле идущим через ворота фигурам. — Ну и ну! А кто это тут у нас? Как повесели..! — Заткни ебало! — Звонкая, тяжёлая пощёчина бледной руки прилетела по веснусчатым щекам, — Где ты был?! Какого хера вы нас не искали?! — Ай! Роз..! Ой… Где вы так упали? — Аякс оглядел их замученные лица и тела. — Здесь какой-то бытовой конфликт? — Панталоне подошёл с натянутой, острой улыбкой. Розалина получше запахнула шубу, отданную ей Скарамуччей, пряча под ней голое тело. — Здесь пиздец мирового масштаба! Аякс! — От Шестого тоже знатно прилетело. — Да что я то?! — Вы..! Незаметно, как обычно, подошёл Дотторе. — Что «мы»? О, боже, что с вами? Где так упали? — Ахуели?! Да мы… Да нас… А я… Суки! — Скарамуш притянул Дотторе за белый пиджак, поднимаясь на носки и пытаясь кричать ему хотя бы на уровне подбородка, — Я же сказал тебе, что мы идём в горы, выродок! — Ну так. — Вас не смутило, что мы там две недели были?! — Ну вообще… Ох… Мне надо будет осмотреть вашу ногу… И кажется… Вас тоже… — Дотторе не испуганно — заинтересовано, посмотрел на перелом и на состояние Шестого, еле держащегося на ногах и придерживающего Розалину. Факт того, что их придётся осматривать радует. Однако он в первую очередь врач, а уж потом сталкер. — И на том спасибо! Рыцари блять! — Восьмая прихрамывающе прошагала на одной ноге, плечом толкая Тарталью, — Быстрее дайте нам что-нибудь… Поесть и выпить… И закурить. — Вам повезло, что Её Высочество уже уехали. Господи… Как повезло… Иначе, как они бы объясняли всё это?.. Что за закладкой полезли??? — Да быстрее! — Дотторе подхватил женщину на руки, «по-медицински» осматривая её ноги. Тут нужно срочно что-то делать… — Иначе Скара сожрёт вас! — Дура, не смешно! — Господин! — Мэри быстро подбежала, чуть ли не падая на снег и подавая ему тёплое одеяло, — Ох, что с вами случилось?.. — Иди ты нахуй, — Он махнул на неё рукой, придерживаясь за плечо Тартальи. А смотря на синяки господина, многочисленные ссадины, измученный взгляд и застывшие струйки крови на ногах, Мэри заплакала. От счастья. Ведь поняла, что есть на земле хоть капля справедливости.