Лаборатория, в которую ушло пол бюджета страны, но ничего хорошего это не принесло

В выглаженном, стягивающем движения и во истину джентльменском пиджаке, Дотторе чувствовал себя вяленой рыбой. Умной вяленой рыбой, простите. Всё-таки справка с которой он окончил академию всё ещё пылилась где-то среди многочисленных бумаг прошлого, удостоверяющих его личность. Личность… От до жути прилизанных гелем волос официанта хотелось выброситься с окна этого ресторана, забрав с собой и это недоразумение. Яркий свет, отражающийся от блестящего, изящного стекла огромных люстр, вычищенного пола и отбеленных зубов его сегодняшнего кормильца, бил прям по глазам, от чего те казались ещё более уставшими, раздражёнными. — И, пожалуй, красного вина… Что-нибудь из коллекции прошлого столетия, — А для Панталоне это было обычное место ужина. Изящно поправляя очки, как умеют поправлять очки только богатенькие ублюдки, которые день ото дня только и думают, что «надо купить деньги…», ведь покупать уже нечего, он посмотрел своими глубокими, игривыми глазами на учёного. Тот, находясь в шоке от того, что в мире есть люди и что воздух пахнет воздухом, только раздражённо ждал сытного, роскошного ужина. На самом деле Дотторе тоже был не таким уж бедняком, но в этом ресторане, в огромном меню, мог позволить себе максимум пойти нахуй. Деньги надо тратить на важные эксперименты, исследования и проекты. Такие же важные, как тот, с которым он, собственно, и пришёл на ужин к Девятому. — Ну так может… Извини, не мог бы ты ещё раз рассказать… Почему мы должны построить Восьмой и Шестому храм? — А?! А… Д-да… Сейчас, — Смотря как Дотторе, дёрнувшись от неожиданности, вновь полез в папку, чтоб достать свой доклад на двадцать страниц о том, почему это необходимо в первую очередь их стране и почему именно Синьора и Скарамучча, Панталоне закатил глаза. Доктор перед ним был такой сонный, измученный и даже стойкий одеколон не спасал его от запаха гари, всяких алхимических растворов и крови. Пиджак на нём чист и выглажен, но на ногах: разные ботинки, испачканные, порванные или сожжённые на коленях штаны. Панталоне это и нравилось. Не неряшливость — нет, а несобранность, моментами даже забавная, идейность и увлечённость учёного своим делом. Увлечённость аж до безумия. — Постой, Дотторе… Не надо, — Останавливая мужчину, который уже хотел начать читать с перевёрнутого листа, банкир весело, чем-то ласково посмотрел в его лицо. Через маску в глаза, — Мне кажется это не лучшая идея… Но я рад, что у вас сложились такие дружные отношения с Восьмой и Шестым. Это похвально — сохранять дружелюбие в наших реалях. — Да, но мне просто нужно немного денег, чтоб… — Государство не выделит на это денег. Я уверен, у тебя есть ещё множество идей, чтоб порадовать меня и опустошить мой кошелёк. То, что Панталоне так улыбался пока говорил с ним, только бесило. Ладно… С храмом не прокатило… — Что ж… Хорошо, есть одно изобретение, которое давно хотел воплотить в жизнь. Пока есть только чертежи… — Не надо! Не показывай пока… Я дам тебе денег и сам приду посмотреть, хаха. Пока просто поужинаем. Дотторе сразу просиял, как услышал о разрешении. Ну и всё тогда. Что ему тут сидеть? — Благодарю. Я пошёл, — Бесцеремонно, когда официант уже приходил с горячим, учёный встал изо стола, подтягивая штаны. — Что? А… Ха-ха… Почему? — Панталоне очень растерялся, погрустнел даже. Ему вообще-то было не очень интересно слушать о новых открытиях и планах учёного, но вот сам Дотторе… Эти руки, все в мозолях, ожогах — по настоящему сильные, мужские, кажется грубые. Не раз доводилось обращать на них внимание. Оскал улыбки, обнажающей острые, кровожадные клыки, которые наверняка могли разодрать его бледную шею и грудь; глаза, горящие алой болью, безумством и увлечённостью. Вот бы они были увлечены им, а не всякими железками и медициной. Вот бы он изучил его анатомию… Но никогда бы Панталоне не подумал, что Дотторе уже понял давно его неоднозначные взгляды и заигрывания в самых простых жестах. В каком-то роде, это вызывало у доктора только насмешки. Но попробовать поработать с этим телом стоило. Богатые петухи ведь тоже не совсем люди. *** — Дотторе! — Тарталья залетел в лабораторию так быстро, что мог посоревноваться в этом с Розалиной и чуть не сбил всю ту великую конструкцию, что Дотторе сооружал уже неделю, — Чо делаешь? Аякс выглядел крайне энергичным и даже весёлым. — Не твоего ума дела, — Учёный только фыркнул на него, смазывая маслом некоторые детали. Какой же прилипало этот Одиннадцатый… — Тц, да ладно уж… Кстати, ты не знаешь где эти две твари с постоянным недотрахом? — Понятия не имею. По домам сидят, наверное, — На самом деле, Дотторе тоже не мало волновало, куда подевались две его бестии, но к их возвращению он планировал как раз закончить это изобретение. — Не, я им разослал приглашения на праздник в честь нового фикуса Её Величества ещё неделю назад и они не ответили. Но они ведь так любят этот праздник… — Праздник действительно торжественный. Много еды, большое мероприятие и развлечения, которые ставил Чаилд. Царица даже разрешала пить! — Просто игнорируют тебя. — Да?! Вот суки! Ладно, потом лично к ним наведуюсь, хехе… — А, удачи, — Учёный только махнул рукой на резвого мальчишку и, поправив очки на переносицу, вновь всмотрелся в чертежи. Для других, не знающих даже основ инженерии, — непонятная хуета, а для него — изобретение чистой страсти, гений нового века! На самом деле всё это только для удовлетворения желаний его милых, всегда желанных «фаворитов». Даже хорошо, что они сейчас не навещают его… Ни чуть не обидно. Совсем. Кхе! Всё равно пусть сначала эту машинку на себе протестирует уважаемый господин Панталоне, а уж потом… Убьёт двух зайцев одним выстрелом. И всё-таки… Почему они не приходят к нему?.. Нет, Дотторе очень ценит свой покой и всё такое, но однако же докучно. Может банкир составит ему достойную компанию? *** — Спасибо, господин Дотторе, очень мило, — Проходя внутрь лаборатории, к слову тщательно убранной, так что Розалина бы не плевалась больше, Панталоне оглядел неосвещённое помещение. — Да что уж там… — Дотторе вообще-то мог тоже говорить на этом аристократичном языке, но нахуй оно ему надо. Он же не дама, чтоб с ним такие речи заводить. Тяжёлая дверь закрылась на засов и замок. Дёрнув за железную тонкую цепочку у самого входа, учёный включил яркий, почти белый медицинский свет. На самой середине стояло коженное, чёрное, с виду очень комфортное кресло, которое, кажется, можно было бы и перестроить в кровать или шезлонг. — Замечательное креслице, Дотторе, — Улыбаясь посмеялся Панталоне и снял перчатку, чтоб оценить качество кожи, как он обычно привык делать при выборе мебели. — Да-да, спасибо. Раздевайся до гола, — Это прозвучало, как на мед.осмотре… Так спокойно, холодно, отречёно. Дотторе даже не смотрел на него. Подошёл к столу, взяв закреплённую на планшете бумагу и ручку. Панталоне опешил от таких резких слов. — А… Что? Ха-ха, я не понимаю, — Неловко посмеиваясь, банкир приобнял плечи. Как это было неожиданно услышать! Должно быть шутка! — Ну я понял уже, что учёной степени у тебя нет, — Дотторе грубил ему. Это прекрасно, — Раздевайтесь побыстрее и присаживайтесь, как вам будет удобно. Несмотря на то, что Панталоне не понял ещё для чего всё это от него требуют, он всё равно стал расстёгивать пуговицы рубашки. Эти слова от доктора… Он слышал только в самых сокровенных снах. Самых грубых. С горем по полам Дотторе дождался, когда мужчина снимет все свои перстни. — Хочешь изнасиловать меня? — О боже! Скажи, что да! — Мэ, принимай как хочешь. Мне просто надо чтоб ты оценил моё изобретение, как обычно. — Обычно я оцениваю их в одежде… Может поможешь мне? — Обнажая свою чистую от любых царапин и шрамов, стройную, чистую грудь, Панталоне только мог намекать на содействие своего холодного «партнёра». Тот совершенно не был в нём заинтересован. — Потом помогу. — Ну, тогда я потом оплачу остатки, — Панталоне знал за что дёргать. Тут же поза его стала более уверенной, нахальной. Чёрные ресницы томно, кокетливо хлопнули под тонкими линзами. Его острые, элегантные плечи казались почти прозрачными под светом лампы. А в раздражённых глазах Дотторе мыльно вырисовывался силуэт. — Давай, — Притягивая банкира к себе за галстук, он до локтей спустил красивые одежды. Тут же тонкая, нагруженная бриллиантами цепочка на очках дёрнулась, блеснула. Хотя скорее это блеснули глаза Панталоне. У Дотторе тёплые, даже горячие руки. Это чувствуется даже через медицинские перчатки. От прикосновений к его шее, Панталоне млеет, вздыхает. Это только его шея. Только прикосновения… Завороженно, кажется моляще, он смотрит на учёного, расстегнув ширинку брюк. — Ой, да ладно уже, Дотторе закатывает глаза, громко усмехается — хмыкает, как бы говоря «Играть так играть! Хуй с ним!». И тут же прислоняется стёртыми, сухими губами к ухоженным, аккуратным губам Панталоне. От поцелуя такого у банкира в голове каша полная. Шурша перчатками, руки мужчины зарываются пальцами в его волосы, оттягивают, царапают. Язык неприлично грубо исследует чужой рот. Девятый встретился с острыми зубами. Робко, боясь, что откусит, провёл. Так странно… Недавно он представлял как мог выглядеть их поцелуй, а сейчас его фантазия воплотилась. Любовь можно купить… — Плохо таким заниматься здесь, — Отстраняясь сказал Предвестник, но сам абсолютно не хотел окончания. Даже под угрозой позора и наказания от Царицы. Эти мирские чувства, самые низменные и недостойные аристократской крови, окутывали с ног до головы, оголяя крепкое, но изящное тело. Панталоне смущён? Ни капельки. — Здесь это уже очень давно что-то вроде отдыха, — Дотторе гладит его плечи — как пылинки стирает — и приглашает на кресло, — Садитесь, прошу. — Умно… — Вышагивая в сапогах на каблуке по расписному ковру, Панталоне сел таки на предложенное кресло. Оно опустилось в почти лежащее положение. — Перейдём к подготовке, — Выдвигая подвижные поручни по бокам загадочного элемента мебели, Дотторе замурчал, представив себе нечто приятное и грязное. Однако вид его оставался дипломатичным, презентабельным. Ноги Панталоне пришлось держать раздвинутыми, сильно приподнятыми — учёный самостоятельно поставил их на что-то вроде двух ступеней, подходящих по размеру для обычных человеческих ног и закрепил кожаным, очень грубым и толстым ремнём. Руки связали над головой примерно тем же материалом и тоже зафиксировали сверху кресла. — Вау… Ха-ха… Дотторе, это очень… — Молчать, — Оглядывая красивое, теперь беспомощное тело, доктор сунул в рот ему тряпку, — Ты — подопытный кролик. Молчи… Молчи… Это было очень убедительно. — Блять, а как… — Дотторе скептично, устало посмотрел в игривые глаза банкира и на закрытый рот, — Говори только по делу. Отвечай на мои вопросы. Тряпка была изъята. — Как скажете, господин Дотторе, — Но его заигрывающий тон не мог убить профессиональной холодности в учёном. — Ммм… Лежать удобно? — Довольно неплохо… Мягко и комфортно. Но в такой позе… — Отлично, — Не давая закончить своему подопытному, доктор отметил галочкой один из пунктов, — Далее… Далее… Неловко обернувшись, он посмотрел на стол. Чуть дрожащие от предвкушения руки взяли бутылёк со смазкой. Содержимое вылилось на пальцы в перчатках. — Как? Но когда Дотторе смазал холодной, вязкой жидкостью задний проход подчинённого, тот только громко ахнул. — Неожиданно… Так он действительно хочет трахнуть его на этом стуле? Других вариантов он не видел. Панталоне стал смотреть за Дотторе. Как он переставляет какие-то железные штуки на столе, подкатывает к нему сзади небольшой столик на колёсиках со странным аппаратом наверху. Он никогда такого не видел. Видимо действительно новшество. Но банкир был готов поклясться, что наконечник данного изобретения чем-то напомнил ему мужской половой орган, кхе, простите за откровенность. — Вы меня заебали смотреть… Тут же на глазах Пантолоне появилась плотная чёрная повязка. Теперь не видно. Но он почувствовал. Почувствовал, когда в него упёрлась кажется резиновая головка члена. Холодная по холодной смазке она вошла внутрь под его громкий, тонкий стон. Дотторе ничего не делал руками. Только мелочи вроде записей карандашом. По механическому, громкому звуку, Панталоне понял, что ебёт его машина. Как смешно… Когда желанный хуй рядом, а сношаешься ты с железом. Но входили в него всё чаще, как бы разгонялся, скрежетая шестерёнками, не спрашивая за темп и аккуратность, так что вопрос о том, кто это делает, ушёл на второй план. Панталоне выгнулся, застонал, обессиленно стараясь сквозь повязку подглядеть. — Дотторе! Ах, что ты делаешь?! Что делаешь… — Уже входя во вкус, мужчина даже придвинулся задом поближе. Он мог хотя бы воображать, что это делает доктор. Но в какой-то момент темп стал сбавляться. Со стороны тут же послышалось: — Блять, ебанная микроволновка! И пинок по металлу. И тут уже Панталоне было не до шуток… Машина, словно обижаясь на своего изобретателя, стала бешено, как отбойный молоток вдалбливаться в банкира. Искры летели из горящих глаз, стоны, уже даже походящие на крики, смешивались. Удовольствие и боль. Машины и чувства. — Дотторе, Дотторе, Дотторе! — Не переставая, Панталоне повторял это имя, составляя его из истеричного смеха и скулежа. Голос его был сейчас невероятно тонок, высок, совсем как у замученной любовником барышни. — Как? Что чувствуешь? — Но Дотторе не выпускал из рук карандаша. Хотя смотреть на стонущего его имя человека было уже… Невозможно. Смоль волос Панталоне, теперь растрёпанная и раскиданная по креслу, манила. И карандаш, и бумаги повалились на пол. Дотторе припадает к губам банкира. Бешено, как зверь или сумасшедший. Согнувшись над ним, он всё целует и целует, то облизывая губы, то покусывая их. Панталоне шокирован. Будучи на время слепым, он не понимал первые секунды, что с его ртом, но потом… Потом ликовало не только тело, но и душа, казалось такая меркантильная, мелочная душонка расчётливого, жадного банкира, но как запела, растаяла при этом поцелуе. — Дотторе… Я… — Он шепчет ему в губы, пока машина внизу издевается над ним, всё ещё выбивая тянущиеся как густые банковские чернила стоны. Ждёт, когда тот уже прошепчет его имя и тогда он кончит, как в благодарность этому чувству и этой машине. — С… — И хотел учёный уже гортанно прошептать те самые имена — шутка вселенной, что оба на «С» — но гневный, недовольный взгляд тёмно-синих глаз впился в него, как морской лёд, как глубокие, холодные сапфиры с самой большой и дорогой огранкой. Точно банкир всё понял. Не надо было снимать повязку, чтоб видеть это. Панталоне редко можно было встретить без натянутой, хитрой улыбки на лице, но когда он так смотрел… — Кхе… Панталоне… Чтоб лишний раз не злить, Дотторе отбросил фантазии о «нечеловеческом, но прекрасном и греховном» и горячим дыханием обдал шею мужчины, всё ещё извивающегося и мычащего, порядком уставшего. — Вы бы знали… Ха… мои чувства к вам… Ах! Ха-ха! Но Панталоне кончает, не успев договорить. Да и что ему было говорить ещё? Учёный и слышать не хотел о мирских «чувствах» или человечьей похоти. Тут же машину надо будет смазать… Чтоб так не скрипела. Вот это дело! — Дотторе! У тебя есть… Чаилд, ужасно громко стучащий в дверь, развеял все мысли о машинах и чувствах.