Танцы в темноте

      Ее не было неделю, и он беспокоился. Не ходила на пары, звонки игнорировала, не отвечала даже Женьку. Сердце ужасно болело лишь при одной мысли, что она могла с собой что-то совершить, и Женя даже пару раз порывался позвонить Александру Николаевичу. Вчера позвонил.       Тот нерадостно встретил его звонок, но после объяснений все-таки рассказал, как дела у Мирославы. Все было хуже некуда. Малышка целыми днями плакала в подушку, совсем ничего не ела и не выходила из своей комнаты. Разговаривала с отцом только утром и ночью, когда просыпалась и ложилась спать. Григорьев признался, что мечтал уничтожить Ярослава, и Женя даже поддержал его рвение.       Сегодня снова был понедельник. Колесников не надеялся, что она придет, но она пришла. Разбитая. Выглядела совершенно измученной. Села на последнюю парту, надела наушники, что совсем на нее не походило, и легла головой на парту. Он не мог смотреть на нее без боли. Он убьет Ярослава. Убьет.       Через полчаса от начала занятия ему пришло сообщение. С замиранием сердца Колесников открыл его, надеясь, что это Мира. М: Мне очень плохо, Жень… Мой жених изменял мне полгода, неделю из которых с лучшей подругой. А его брат… Господи, мне ужасно перед ним стыдно. Я выместила на нем всю свою злость, потому что он оказался единственным живым человеком в этот момент рядом. Наговорила гадостей, ещё и ударила. Черт… Ненавижу себя за это. Если бы я могла вернуть время назад, то не причинила бы ему такой боли. Он не заслужил… Как мне перед ним извиниться?       Сожалела, это его успокаивало. На сообщение решил ответить позже, чтобы не выдавать своего реального положения. Было бы глупо так просто спалиться, раз пока это чертово приложение — единственное место, где они могли общаться. Расскажет ей когда-нибудь позже, обязательно расскажет. Продолжил вести занятие.       Пара удивительнейшим образом незаметно пролетела, и после ее окончания Мирослава выскочила из аудитории так быстро, что он даже не успел ее окликнуть. Его облепили студентки, решившие, что он — единственный преподаватель, с которым они могут написать статью в вузе. Делать ему больше нечего — писать с ними всеми статьи. Придумав причину, по которой он не занимается такой научной деятельностью со студентами, покинул аудиторию, пока не прилип еще кто-то. Тяжело быть симпатичным и молодым преподавателем.       После последней пары Мирослава все-таки решила зайти к Жене. Ее не покидала мысль, что перед ним нужно извиниться. Он не был виноват в произошедшем, напротив — он помог ей во всем разобраться. Приведя себя в более менее нормальный вид в туалете перед зеркалом, Григорьева, накинув пальто, прошла в корпус, где был кабинет Жени. Что-то типа небольшой мастерской, в которой он творил. Он любил писать различного рода заметки и статьи в исторические журналы, и по этой причине ему выделили небольшое помещение, в котором он хранил нужную литературу и вешал свои награды.       Как-то раз Мирослава пыталась посчитать количество его побед в конкурсах, но сбилась со счета, дойдя до сотни. Он был безумно умен, но не кичился этим, а делился своим багажом — давал знания. Именно благодаря нему она получила за ЕГЭ по истории девяносто девять баллов и спокойно могла поступить на исторический, пойдя по стопам своего учителя. Но выбрала иную специальность.       Остановившись у нужной двери, она прислонилась к косяку, вспомнив, каким было беззаботным то время, когда он готовил ее к экзаменам. Она приходила к нему после уроков с января по май, и они по два, а то и по три часа сидели и учили историю.       — Нет, Мира, — отчитывал Женя, стоя у стола с учебником. — Иван Шестой правил перед Елизаветой Первой в одна тысяча семьсот сороковом году. Его правление длилось всего год. После него Елизавета взяла власть над Российской империей на целых двадцать лет, и только после нее престол императора занял Петр Третий. И тоже всего на год. А не в обратном порядке. Тебе надо это выучить, иначе не справишься даже с первой частью.       — А-а-а-а-а, — обессилено прокричала она. — И почему я должна учить это? Зачем запоминать каких-то мужиков, которые не смогли удержать власть в своих руках больше, чем на год? Значит, они были слабовольными. А, значит, не важны нам.       Женя спустил с переносицы очки. Всегда надевал их, когда что-то читал. Удивленно выгнул брови дугой. Нет, она была права. Совершенно права, но, к сожалению, ее ответ не устроит комиссию проверяющих экзамен. Придется учить.       — Время дворцовых переворотов, малышня, — сел рядом, положил учебник на стол. — Очень важное время в истории. Мы должны с тобой это выучить. Это не сложно. Я тебе сейчас все нарисую, и ты сразу все поймешь.       И он принялся рисовать какую-то схему.       Мирослава помнила эту схему до сих пор. Мало того, она хранилась у нее на полке в комнате, как достопримечательность, смотря на которую девушка мотивировалась. Эта схема когда-то помогла ей выучить историю. А, может, просто учитель был хорошим.       Увлекшись воспоминаниями, Григорьева не сразу услышала за дверью два мужских громких голоса, в которых опознала Колесниковых. Не хотелось ей видеть Ярослава, но, судя по звукам, творилось там что-то неладное. Она тихонечко приоткрыла дверь. Женя держал брата за ворот рубашки и громко отчитывал, пока Ярослав тщетно пытался выпутаться. Под носом у Ярика красовался небольшой кровоподтек.       — Чтобы больше никогда к ней не подходил! — чуть ли не кричал Женя.       — О-о-о, это ещё почему? Будешь ее утешать? Спешу расстроить, но малышка все ещё хранит свою невинность и вряд ли тебе ее отдаст.       — Какой же ты придурок, Ярослав, — отпустил брата.       Ему стало стыдно, что у него такой брат. Даже после всего произошедшего Ярослав вел себя так, словно он король и пуп мира. Ему ни капельки не было стыдно.       — Единственный идиот тут — это ты. Только ты можешь быть таким нежным романтиком, пускающим слюни на ту, которая течет от меня, — злорадствовал младший из Колесниковых.       Женя на его злорадство не ответил. И правильно сделал. В этот момент Мирослава объявила о своем присутствии резким хлопком двери. Оба обернулись. Женя — с надеждой, а Ярослав — с ухмылкой.       — У тебя кровь, — заметила Григорьева и двинулась в сторону братьев, но вопреки ожиданиям Ярослава она остановилась рядом с его братом. — Губа разбита. Я могу обработать.       — Не стоит, ничего страшного, — Женя с лаской посмотрел на девушку. Он ужасно по ней соскучился. — Как ты тут оказалась? Чего пришла?       — Боже, как же на вас тошно смотреть, — сплюнул в мусорное ведро кровь и уже собирался уйти Ярослав. Но передумал. Он тоже испортит брату всю малину. — Знаю, ты меня не будешь слушать, но постарайся. Ты говорила, что я тебя обманывал? Я не единственный лгун в этом помещении. Спроси у Женька или Женечки, как ты там называешь своего друга из интернета? Вон, мой братец точно знает, ведь это он создал страницу Женька. Правда ведь, Жень? Ты же не станешь врать ей, да?       Колесников-старший сглотнул. Не так он собирался рассказывать ей правду. А ведь собирался. Хотел уже, потому что знал, что правда может ее расстроить. Ярослав — кретин. Зачем? Ему стало завидно, что Мирослава беспокоилась не о нем? Сейчас он как никогда ненавидел своего брата.       — Это правда, Жень? — в глазах Миры теплилась надежда на то, что ей не наврали снова.       Он кивнул. Хотел объясниться. Подошел ближе, но Григорьева отошла. Выставила руку вперед. Зачем? Снова ложь? От того, кто ей сейчас казался истинно близким человеком? Она ведь душу ему обнажала в переписке, а он ей нож в спину? Просто притворяется?       — Господи… Я ведь. Я ведь тебе говорила всю правду. Думала, что ты — это кто-то другой. Что у меня появился такой друг, какому я могу без стыда говорить все вещи, а ты… Ты просто притворялся другим человеком. Почему?       Ей стало дурно. Она прислонилась к стене, схватившись рукой за сердце. Видимо, стресс давал о себе знать, проявляясь теперь болью в самой важной мышце. Ей все врали. Ее мир состоял из лжецов и подлецов. Как теперь жить дальше? Было ли что-то настоящее в этом мире? В тех людях, что ее окружали?       — Мира, я не притворялся, я был настоящим. От и до, я соврал лишь в одном моменте, когда говорил, что поехал в командировку. Все, что я там говорил, было правдой. Абсолютно все.       Внутри у Жени разливался огонь. Ему стало стыдно. Он не хотел ей врать. Не хотел, но врал. Притворялся, пусть и не полностью, но ведь делал вид, что он — совершенно другой человек. Колесников снова предпринял попытку подойти к Григорьевой, но она замотала головой и выбежала из кабинета.       — Добился своего? — укоризненно посмотрел на ухмыляющегося Ярослава.       — Не мне, так никому, — просто ответил младший из братьев и покинул старшего.       Всего пять минут на принятие решения. Пять чертовых минут. Он не думал. Делал. Выбежал на улицу, надеясь, что Мирослава все еще там. Не ошибся. Она сидела на скамье и плакала. Обняв себя за колени, содрогалась в рыданиях. Женя ненавидел себя за то, какую боль ей причинил. Тихонечко сел рядом.       Потемнело. Небо незаметно окрасилось в серые оттенки. Тучки собрались прямо над ними. Небо плакало вместе с Мирославой, так решил Женя.       — Малышня, прекрати, прошу тебя, — осторожно начал он, коснувшись кончиками пальцев ее ладони. — Прости меня. Я дурак. Я не должен был так с тобой поступать. Но я делал это только потому, что хотел быть ближе.       Она молчала. Больше не плакала. Слушала. Пыталась понять, реально ли ему можно верить? Или это очередная ложь? Как ей теперь ему верить? И что это еще такие за благие намерения — хотел быть ближе? Зачем?       — Ты врал мне, чтобы быть ближе? Ты совсем дурак? Зачем?       Отдернула руку и отодвинулась.       — Да, дурак. До чертиков влюбленный в тебя дурак. Дурак, который просто хотел ощущать рядом ту, которая пробуждает в нем самые нежные чувства, хотя бы в виртуальном чате. — на эмоциях выпалил Колесников. — А что мне было делать? Ты видела только Ярослава. Ты не замечала ничего. Я, черт возьми, не мог просто сидеть и ждать, пока мой брат проебется. Я хотел быть с тобой. Хочу. Всегда буду хотеть. Каждым атомом, каждой молекулой, частичкой себя, потому что люблю тебя. Безумно сильно тебя люблю.       Гром нарушил возникшую между молодыми людьми тишину и отрезвил Мирославу. Она прокрутила в голове все то, о чем они говорили с Женей в чате. Девушка брата, которую он любил, — это всегда была она. Она сама же давала ему советы о том, как ее заполучить. Он говорил ей правду в чате, пока она, как слепая, верила в любовь Ярика. А он мучился.       — Господи… — кровь прилила к голове. Стало жарко. Сердце забилось чаще. — Это же все… Все, что ты писал, это про меня. Про нас…       — Да, — сделал глубокий вдох. — Я ни на унцию не соврал касаемо чувств.       Сверкнула молния. Совсем рядышком. Она осветила лицо Жени. Мирослава разглядела на нем сожаление и грусть. А еще этот взгляд… Вот, что он значил. Ей не показалось. Он и правда смотрел на нее как на свое сокровище.       — Я столько боли тебе причинила… Прости меня. Я не знала, не думала, что ты можешь меня… Любить.       — Люблю, — подтвердил он.       — Больше никогда не ври мне, пожалуйста, — сдалась Мирослава, не выдержала пытки его влюбленным взглядом.       Он сел ближе. Взял ее руку в свою. Погладил костяшки, сжал каждый пальчик. Максимально сократил расстояние между ними. Ласково коснулся сначала одной щеки, стер слезы, потом — другой. Большим пальцем обвел верхнюю губу. Какая она красивая. Он теряет с ней голову.       — Ты моя Афродита, — шепнул ей на ухо, отчего она прикрыла глаза.       Гром снова дал о себе знать. Молния повторила за ним. Первые капли дождя упали на лица молодых людей. Они не придали этому значению. Он держал ее за руку, пока она ощущала, как внутри все цвело. Успокаивалось, хотелось радоваться, а не грустить. И плевать, что он ей соврал. Зато такие вещи ей говорил… Никто такие ей еще не говорил.       — Жень… А вот ты говорил, писал так много, про чувства, про все… Это было… Мне никто еще такого не говорил, — она повернулась к нему. Рассмотрела. Глаза мужчины внимательно изучали ее губы.       — Я готов говорить тебе это каждый день, — четко отрезал он, пытаясь совладать с подступающим желанием коснуться ее губ. — Говорить и делать, потому что ты все для меня.       — Это так… так неожиданно, непривычно, я не понимаю, как мне реагировать.       — Помолчи секундочку, пожалуйста, — улыбнулся ей по-доброму.       Дождь резко усилился. Начался ливень. Женя не замечал капель, не ощущал мокрой одежды. Он видел ее лицо. Глаза. Губы. Она сидела рядом и смотрела внимательно. Она была с ним. И плевал он на погоду. Колесников сдался в плен своим желаниям.       Осторожно, чтобы не испугать Миру своим напором, пересадил ее к себе на колени. Она в стеснении отвела взгляд в сторону. Он повернул ее лицо за подбородок к своему. Глаза стали намного ближе, и он в них тонул, как в шоколадном озере в небезызвестном фильме о шоколадной фабрике.       — Всегда мечтал поцеловать тебя под дождем, — выпалил Женя, после чего впился в алые губы стесняющейся девушки.       Он целовал. Нежно и осторожно. Пробовал ее на вкус. Обнимал за талию и прижимал к себе. Она из стадии непонимания перешла к принятию. Сердце бешено заколотилось, когда он обвел языком нёбо, а внизу живота затянуло. Она сдалась. Ответила. Зарылась пальцами в его кудри и целовала.       Оба вымокли до нитки, пока наслаждались прикосновениями губ и рук к друг другу. Пришлось оторваться, хоть оба и не хотели. Ветер оказался слишком холодным. Она замерзла, задрожала на его руках, и он тут же активизировал заботу. Поднял ее в воздухе, донес до своего авто и усадил на кресло. Включил печку.       — Держи, — протянул ей сухую толстовку и плед. Отвернулся, дождавшись, пока она снимет все мокрые вещи и укутается.       — А ты? — все еще дрожала она.       — Я закаленный, дома переоденусь, — сел на водительское.       Посмотрел на нее. С мокрыми волосами, в его толстовке и в пледе… Господи, как же она была невероятна! Его сердце сжалось от переизбытка чувств. Она та, кто ему нужен. Он ощущал сейчас это как никогда сильно. Он желал быть ее спутником. Желал быть всем для нее.       Но она не хотела. Не могла. Ей было страшно. Ярослав все еще не ушел из головы, да и Женя казался ей лишь другом, поэтому Мирослава жалела. Жалела о поцелуе, о том, что теперь знала о его чувствах.       Пока он любовался ей краем глаза всю дорогу, она думала, как прекратить с ним общение, чтобы не терзать его.       — Спасибо, что довез, — вышла из машины. Он следом. Хотел взять ее за руку, но она помотала головой. — Я не смогу, Жень.       — Не сможешь что?       Колесников ничего не понимал.       — Ну, ты и я… Это все как-то… В общем, прости меня, пожалуйста. За все прости. Но пока не поздно, лучше прекратить все. Я больше не хочу быть игрушкой в чьих-то руках, поэтому и отношений не хочу. Прости, что ответила на поцелуй.       — Мир, шутка не смешная, давай без нее, — очередная попытка коснуться девушки.       — Это не шутка, Жень. Ты невероятный, правда, но я больше не верю мужчинам. Прости меня.       Не стала его слушать. И смотреть не стала. Знала, как изменится взгляд со счастливого на расстроенный. Просто убежала в подъезд. Женя обессилено сел на мокрый асфальт, облокотившись на машину. Ударил пару раз кулаком по покрытию, разодрав костяшки, и усмехнулся. Сердце не верило в происходящее, пока мозг упорно ему доказывал, что все кончилось, так и не начавшись.