Прикасаясь ко льду губами

*** Синай демонов не рассек. Лезвие катаны в ножнах. Ищет хозяин нового самурая. Грядёт сэппуку. *** Сергей любил охоту. Не переносил орехи, небрежность в работе и быту. Старался держать данное им слово, обожал искусство и кинематограф. Он стал конькобежцем, потому что мама любила коньки, а больше - фигурное катание. Позволить себе плясать на льду в цветных тряпках Сергей не мог и не хотел. Выбрал что-то среднее. Он находил хоккей грубым, считал спортом для глупых, работящих мужиков. Во время обучения в университете проявлял явную небрежность к дисциплинам, был ленивым студентом. Но благодаря хорошей памяти, лидерским качествам и обаянию сдавал все экзамены на «хорошо» и «отлично», а зачёты получал автоматом. Таких парней называют — везунчик. Молодой Сергей — сердцеед. Считает, что не бывает некрасивых девушек. Бывают бедные или не ухаживающие за собой (из-за лености или той же бедности). Он сын богатых родителей, но не разбалован чрезмерной опекой и вниманием. У него достаточно холодная мать и безразличный отец. Исключения, когда сын может обратить на себя внимание, — это занятие конькобежным спортом (вызывает интерес у матери) и увлечение искусством (яркая заинтересованность отца). Если Серёжа делает что-то по своему усмотрению, то часто получает негативную оценку старших, что сказывается на его мировоззрении. Безразличный отец увлекается женщинами на стороне, пока отчуждённая мать часами проводит своё время в домашней библиотеке. Он не имеет желания связывать себя семейными узами, но по настоянию матери присматривает невесту уже после двадцати пяти лет. Для Сергея это не брак по любви, а брак по расчёту. Было вопросом времени, когда он устанет от будничной рутины семейной жизни и попробует найти что-то иное. Молоденькая грузинская девушка экзотической внешности не была для него приоритетом при выборе. До поры до времени. *** — Девушка! — кричал высокий худощавый брюнет. Он мчался за темноволосой грузинкой, которая торопилась домой. Глянув на него с опаской, она прибавила шаг. — Да постойте же! — нагнал её мужчина. — Я не кусаюсь. — Очень остроумно, — усмехнулась она. Буянов обогнал кудрявую брюнетку и преградил ей собой путь. Он явно бежал за ней дольше, чем ожидал. Отдышавшись, он растянул губы в улыбке. Этери свела брови на лбу, была недовольна тем, что её так нагло отвлекают. Она была уверена, что он будет докучать вниманием. — Чего вы от меня хотите? Номер свой я вам не дам, гулять не пойду, знакомиться не собираюсь, хоть и сказала своё имя. Что тут непонятного? — возмутилась девушка. У него была обычная внешность мужчины средних лет, темные густые волосы и яркие небесно-голубые глаза. Он снова почему-то улыбнулся и по-доброму облюбовал её личико. Вместо слов мужчина поднял вверх ладонь и продемонстрировал перчатку Этери. — Просто хотел сказать, что вы обронили, — сказал Сергей. Девушка вся раскраснелась, стыдливо улыбнулась: «Как я могла думать, что он пристаёт?» — Но если вы размечтались, что я преследую вас, чтобы познакомиться… — сказал он и выждал её реакцию. Карие бусинки глаз блеснули в его сторону, посмотрели прямо, ошеломлённо. — То пусть так и будет. Не очень-то далеко от реальности. В ответ на это Этери не смогла скрыть улыбку. Такое напористое чувство юмора всегда привлекало её. Потянувшись к перчатке, забрала её, а затем, прикрыв рукой рот, засмеялась. Сергей тоже. Им было неловко. — Как вам не стыдно говорить такое незнакомке? — Я уже знаю ваше имя, как вы подметили. Не такая уж вы и незнакомка, получается, — продолжал мужчина. Всё ещё улыбаясь ему, как полоумная, она махнула рукой в его сторону. Они медленно пошли параллельно друг другу. — Куда путь держите? — К метро, — прямолинейно ответила она. Его голубые глаза, осматривая её кудри, выглядели заинтересованными. — Хотите выпить горячего какао? Тут неподалёку. Обещаю проводить до метро. Вдруг если предложу подвезти до дома на машине, подумаете, что я… негодяй, — пошутил Сергей. В голове возникло желание поддаться необъяснимому обаянию брюнета. Дома, в Америке, ждал муж, но в том и была проблема. Коля в США. А в России… она одна. Вряд ли Аптер расстроится, даже если узнает, что она кем-то увлечена. Будь что будет. От него исходила мягкая настойчивость, которая так льстила девушкам любого возраста. Она начала рассматривать черты его лица, стала прикидывать, сколько ему лет. — Надеюсь, что только какао, — ответила Этери. Это было удивительно, потому что ещё никогда в жизни она не соглашалась вот так, с полпинка. — Ну, можно горячий шоколад… — непосредственно пожал плечами он. Лёгкость, с которой всё это было произнесено, была неожиданно приятна тревожной, суетливой Тутберидзе. *** Осень 2017 года. Город Москва, Россия. Сергей посмотрел на чашку, поставленную перед ним. Он взволнованно потирал пальцами собственные ладони. Тоненькая струйка сладкого напитка полилась из чайника в чашку. Приятный пряный аромат успокаивал шалившие нервы. Всё сейчас крутилось только около того, что в ресторан должен прийти Александр Коган. Ослабив галстук, седовласый мужчина отпил несколько глотков какао. — А почему не кофе? — посмеялся Коган, когда подошёл к Сергею. Буянов встал с места, пожал протянутую руку. — Он изрядно надоел, — усмехнулся мужчина. Они сели за стол. Официант подал меню Александру, и тот с ходу выбрал блюда и напиток. Как только их оставили, Буянов нервно оттянул узел галстука. — Я скажу сразу, что настоял на встрече не просто так. — Я это уже понял, Серёж, — поправляя очки, улыбнулся Коган. Он выглядел спокойным, даже безмятежным. Они помолчали: Александр дал время другу, чтобы тот собрался с мыслями. — Что за конфликт происходит между Этери и Медведевой? Их недомолвки начинают касаться Лены, — начал Сергей. Коган поменялся в лице. Мимика стала более скованной, напряжённой. Александр непроизвольно осмотрелся по сторонам, словно их могли подслушать. — В чём твой вопрос? Лена не хочет брать к себе спортсменку весной? — Нет. Кто инициатор перехода? — спросил Буянов. Не так он хотел начать этот разговор, но почему-то именно в эту степь и склонился. Коган медлил, вздыхал чаще и тяжелее. Он тщательно обдумывал каждое слово. — Саша Горшков. Целиком и полностью его идея, — понизив голос, рассказал Коган. Буянов занервничал, хотя и силился не показывать этого. — С чего бы ему идти на такой шаг перед грядущим событием в мире спорта? Вы все работаете только ради медалей на Олимпиаде. И не мне тебе объяснять, что Тутберидзе-Медведева — это гарант победы. Что поменялось в мышлении Горшкова? — Я не могу рассказать, — тут же замялся Коган. Он нервно отодвинулся, когда на стол перед ним поставили тарелку с едой. Утратив интерес к реальности, мужчина снял очки и начал сильно растирать пальцами веки. Эта картина удручила Сергея, и он занервничал ещё больше. Его рассудок пронзила догадка. — Федерация знает что-то? О них? — ударив наугад, спросил Буянов. Коган поднял на него глаза, которые были полны то ли страха, то ли растерянности. Он явно не ожидал такого вопроса. Снова оглядевшись, мужчина наклонился ближе к столу. — Что ты имеешь в виду? — осторожно спросил Коган. Мужчины посмотрели друг на друга. Каждый боялся сболтнуть лишнего. — Что-то связанное с методами тренировок, завоевания медалей, может быть… допинг? То, чем они могут компрометировать федерацию или самих себя? — сказал первое, что пришло на ум, Буянов. Коган явно был разочарован, хотя и выдохнул уже более облегчённо. — Ох, нет-нет. Какая ерунда, — усмехнулся Александр. Он взял в руки столовые приборы и начал резать мясо в тарелке. Буянов наблюдал, раздумывая о том, что узнал. Коган никогда и ничего не утаивал. И вот какие резкие перемены происходят сейчас. Перебирая слова в голове, Сергей пытался сказать ещё что-то такое, чтобы расколоть друга. — Этери попросила меня узнать о причинах перехода Медведевой. Насколько мне известно, между ними всегда царили идиллия и взаимопонимание. Сейчас же я вижу, что она боится спросить у Медведевой что-то напрямую, хотя робостью никогда не отличалась. Кто такая эта Женя, что может вот так запросто заставить Этери спрашивать через третьих лиц о переходе? Почему Этери не спросит ее сама и прямо? Почему волнуется за неё? — надавил Сергей. Челюсть Александра сначала сильно сжалась, а затем он начал медленнее жевать куски мяса. Отстранённый взгляд был полон мыслей, которые явно не были отрадными. Буянов понимал, что друга можно склонить на свою сторону и узнать правду. Ему самому стало важнее прочих узнать, что стряслось. — Саш, я не уверен в том, что сказанное тобой будет для меня ново. Это меня и пугает больше всего. Я не слепой и тем более не глупый, — шепнул Сергей. Коган закрыл лицо рукой, вздохнул в очередной раз. — Вряд ли ты в курсе того, что узнали мы с Сашей Горшковым, — тихо пробормотал Коган. — Я бы поспорил… — смутился Сергей. Они снова начали сверлить друг друга взглядом, каждый боялся сказать что-то первым, потому что ошибка в случае незнания собеседника могла породить ненужные разговоры. — К Саше пришёл один человек. Он кое-что показал нам. Это что-то имеет прямое отношение к репутации и Тутберидзе, и Медведевой, и Федерации фигурного катания. Это скандал мирового масштаба, который может разрушить не только их карьеру, но и их мирную жизнь. С Этери откажутся работать родители фигуристов, нам будут сыпаться бесконечные жалобы, в конце концов это уйдёт ещё выше… и тогда всё не обойдётся обычными претензиями. Будет избрана соответствующая мера. В основном для Этери, — Коган запнулся, но, взяв себя в руки, продолжил: — И Саша близок к тому, чтобы вопреки здравому смыслу разделить их. Этери не стоит больше работать с Медведевой. Даже если последняя справится с Олимпиадой и принесёт медаль, Горшков всё равно сделает всё, чтобы их сотрудничество прекратилось. Это вопрос времени. — Я не могу поверить в то, что мы знаем одно и то же… — опустив голову, Буянов плотно закрыл лицо ладонями. — Но судя по всему… так и есть. — Ты что-то видел? Знаешь? — с ужасом спросил Коган. Сергей поднял голову и устало кивнул ею. — Дома. Случайно. Они приезжали за Дианой, а дочка предложила им остаться на чай. Со стороны улицы у меня есть камеры. Вот по ним я и увидел… Медведеву и… Этери… — Что?! Что ты имеешь в виду? — очень тихо спросил Коган. Мужчина побелел, губы его заметно затряслись. Вдруг показалось, что в курсе скандальных отношений весь мир. — Они неосторожно себя повели, стоя около машины. Это всё, что я могу тебе сказать. Я бы не поверил своим глазам, если бы не пересмотрел запись сто раз. И всякий раз меня разносило на части. Это просто не укладывается в голове… — сетовал Буянов, — но объясни. Одно дело я, а другое… кто и что вам принёс? Неужели там всё настолько очевидно? — Я не буду выдавать человека. Тем более что обещал ему анонимность. Даже тебе рассказать не могу, учитывая тесноту твоего нынешнего общения с Тутберидзе. Нам нужно, чтобы за ними приглядывали, и тот человек любезно согласился на это. — Но что этот мерзавец получает взамен? — злился Буянов. — Этого я тоже сказать не могу. — Твою мать… так нельзя, Саша! — Нет, Серёж! Это вот ТАК нельзя! Я просто до сих пор не могу поверить. Отказываюсь в это верить! Мой мир с ног на голову! Она ведь уважаемая женщина, мать твоего ребёнка! Как всё это может быть правдой! — Я не знаю, — сдался Сергей. Они взяли паузу. Каждый задумался о своём. Разговор вызывал горечь на губах. — Если меня ещё можно словить на шаткой моральной дилемме, то у Саши вопросов о том, что делать, вообще нет. Он настолько в ярости, что каждый раз трясётся, настолько он боится быть раскрытым. Это ведь получится, что Саша не доглядел, что Саша ничего не предпринял, что мы позволили ЭТОМУ происходить у нас под носом. Всё это очень страшно, — говорил Александр. Сергей ухватил руку товарища, вцепился в рукав, сильно сжав пальцами. — Отговори Горшкова разъединять их в олимпийский сезон. Я от себя гарантирую, что буду находиться с Этери чаще и стягивать внимание на себя. Мы стали лучше с ней общаться, и это шаг к налаживанию отношений. Если все будут видеть её со мной чаще, то не поверят в то, о чём мы знаем, даже при наличии веских доказательств. Будут просто думать, что она состоит со мной в отношениях. Нам не обязательно действительно быть вместе, но достаточно хотя бы раз в некоторое время быть замеченными где-то. Желательно в компании Дианы. Так будет спокойнее всем. — Не уверен, что смогу. Саша уже вызвал Женю для беседы. Да и какой у тебя стимул помогать Этери? Неужели у тебя всё ещё есть интерес к ней? — пожал плечами Коган. — Старайся, настаивай. Я хорошо знаю Лену. Она не захочет связываться с Медведевой, побоится за свою репутацию. Там столько вытекающих проблем из этого перехода, что Лена, если надо, достучится до Путина, чтобы получить своё. А своё — это чтобы её оставили в покое. Поднимется шумиха. Вам оно нужно? — убеждал Буянов. — Всё это скажется не только на статусе Этери, но и на Диане. Я не желаю для дочери такого будущего, где все будут тыкать в неё пальцем. Не знаю, как именно между НИМИ что-то там завязалось, но это и не важно. Главное, чтобы никто лишний не узнал, Саня, — похлопав Когана по плечу, шептал Сергей. В его словах было много здравого смысла, поэтому Александр чаще кивал. Затем он принял решение. — Хорошо. Я попытаюсь. С Горшковым очень сложно, когда он вбил себе что-то в голову. Постараюсь привести достойные аргументы. Остаётся только надеяться, что Этери пойдет нам навстречу. Мы настояли на разрыве ВСЕХ личных контактов вне льда. И что ты думаешь? Они всё равно продолжают всё это. У Саши просто сдали нервы, когда он узнал. Это выше его сил при полном отсутствии толерантности. Он ещё долго продержался. Коган позвонил Буянову за несколько дней до того, как Евгения собралась на встречу с Александром Георгиевичем Горшковым. Он сообщил другу, что добился успеха и дерзкое решение президента федерации отложено до следующего года. Сергей был рад это услышать, хотя и понимал, что обстоятельства не из лучших. Только тогда Буянов назначил встречу Этери в том же кафе, что и до этого. Они снова встретились в обеденный перерыв. — Я поговорил с Сашей Коганом. Он не назвал мне причин, по которым Горшков был так радикален в своих решениях, но сказал, что только он ответственен за идею перехода. Услышав это, Этери вздохнула свободнее. С одной стороны, новость хорошая, потому что стало очевидно, что инициатор этой заварушки не Женя. С другой, стало понятно, что Горшков беспощаден в своих намерениях. Если бы Буянов не добился таким образом информации, то Тутберидзе рискнула бы спросить у Жени напрямую. Вот только она понимала, что если девушка ответит, что не в курсе, то спросит, откуда исходила идея. Этери глубоко сомневалась, что сможет выдержать напор от Медведевой в таком случае. Чуткая девушка заметила бы, что Этери в курсе странного поведения Горшкова. Женя начала бы настаивать, и Тутберидзе сдалась бы, всё рассказала. И она не была уверена, что данная информация улучшила бы между ними отношения. Скорее ввергла бы в стресс уже обеих. Отдаление было бы неизбежным, пусть и при обоюдной договорённости. Тем более что Горшков запретил делиться новостью с Женей. — Я хотел сказать ещё кое-что… кто-то стучит на тебя в федерацию. Кто-то из «Хрустального». Кто-то свой. Будь осторожнее, — предостерёг Буянов, отпив компот из стакана. Этери изменилась в лице, стала более зажатой. — Откуда ты это знаешь? — Саша сказал, не называя имён. Полагаю, что какое-то из твоих недавних действий вызвало неодобрение у стукача и он, найдя в этом выгоду для себя, побежал к Горшкову, — спокойно перекусывая горячим, рассказывал Сергей. Этери сложила руки около лица, внимательно смотрела на обедающего собеседника, но скорее «сквозь» него. В голове возникло много нехороших мыслей, по большей части злости и язвительной обиды. — У меня нет слов, чтобы описать подлость этих пидорасов, которых я не осмеливаюсь назвать людьми. Кто-то из своих… разве я делаю мало для «своих»? В чём неодобрение? В том, что у меня свои методы воспитания спортсменов? В технике моей работы? В чём, сука? — закрытый рот открылся стремительнее, чем Сергей успел опустошить тарелку. Он улыбнулся, словно вспомнил старый анекдот. Для него было забавно снова увидеть её в таком гневе и жестко матерящуюся. Она никогда не отличалась мягкостью в выражениях. Заметив, что он лыбится, Тутберидзе покраснела. — Что смешного? — с вызовом спросила женщина. Сергей отложил столовые приборы в сторону и, вытерев рот салфеткой, окончил трапезу. Глядя на неё вот так напрямую, он не мог подумать, что раскрывшаяся тайная связь является реальностью. Буянов не верил той записи с камеры видеонаблюдения, не верил даже собственному другу, который был напуган и настаивал на факте связи тренера и ученицы. Взрослый мужчина смотрел и не понимал, что мать его ребёнка, с которой он проводил головокружительные ночи… вдруг могла предпочесть мужскому телу… тело девушки. Он разглядывал её губы и не мог даже вообразить, что они так дерзко, без боязни целуют подростка. И ладно бы парня (тяга к молодому телу для Буянова объяснима и понятна), но девушка? — Твои методы воспитания слишком радикальные… — после паузы он окончил мысль: — Многие могут не понять. — А мне и не нужно понимание! Я — мастер! Какое мне дело до того, кто слабее меня? — Почему у тебя успехов добиваются именно девочки? — не обратив внимание на сказанное Этери, спросил Буянов. Женщина слегка смутилась. — С ними проще работать. В них сильнее внутренний стержень, воля к победе намного выше, — ответила она. — Считаешь ли ты женщин лучше мужчин? — С чего такие странные вопросы, Серёж? — Стало интересно. Всё-таки воспитываешь так много людей чуть ли не с детства. Диану воспитала. — Это слишком философский вопрос для столь короткого обеденного перерыва, — глядя на часы, ответила Этери. Он пожал плечами. — Так давай встретимся вне твоего рабочего времени? Возьмём с собой Диану, спокойно пообщаемся. Я же знаю, что ты так умеешь. На отдыхе же смогла. — Это совсем другое. И мы там с тобой почти не пересекались, — стыдливо оправдалась Тутберидзе. Её до сих пор съедал стыд за то, что она не рассказала Жене очередную правду. Снова малодушно побоялась скандала, словно боялась быть непонятой. Для Этери и правда целью было хорошее времяпровождение с дочерью, а не с бывшим любовником. Они жили в разных номерах и встречались только на пляже или на прогулках. Женщине это было удобно, так как создавалось ощущение, что она и дочь отдыхают вместе. — Ну хоть чуть-чуть ты мнение своё поменяла обо мне? Хотя бы в нейтральную сторону? — Не знаю, к чему ты клонишь. Не хочу знать, — ответила она и, встав с места, положила купюру на стол. Буянов тут же взял деньги и одним резким движением впихнул их в закрывающуюся сумочку. Это было настолько ловкое движение, что Тутберидзе даже растерялась. Пользуясь её заминкой, он положил свою и указал рукой на дверь. — Я подвезу. Так будет быстрее, — настоял он. Почти подъехав к повороту на каток, женщина попросила его: — Остановись тут. — С чего бы мне выкидывать тебя на дороге? — Я прошу. — Боишься, что кто-то нас увидит? — усмехнулся мужчина. Этери неприятно поёжилась, подумав, что Женя могла их увидеть. Отвращение к себе и страх, что обстоятельства сделали её такой жалкой перед любимым человеком, — это то, что Тутберидзе испытывала теперь постоянно. Стыд, вина, боль, отчаяние, одиночество. Дни друг без друга начали растягиваться, они даже списывались крайне редко. Казалось, что обе пребывают в угнетённом состоянии. — Да, — искренне призналась она. Буянов посмотрел на её задумчивый профиль. Удивляясь, лишь в очередной раз отверг в своей голове тайну, что напомнила о себе. — Прости, что был навязчив. — Ничего. Я… спасибо, — запинаясь, ответила она, не глядя на него. — Не за что. И ещё. Как я понял, Горшков откладывает все глупости с переходами к лету. Не знаю, в чём его настойчивость, но рекомендую тебе придумать план. Было бы обидно потерять такую спортсменку, как Медведева, Этери. Она посмотрела на него пронзительно, осторожно, беззащитно. Хотелось выть от боли и страха, молчать не оставалось сил. Вот только Сергей был её самым страшным испытанием и кошмаром прошлого. И вот теперь жизнь снова свела их, и он оказался даже ближе, чем близкие и друзья. Он не задавал вопросов и помогал с Дианой. Пока этого было достаточно, чтобы хотя бы в чём-то чувствовать опору. Ничего ему не отвечая, Тутберидзе покинула салон автомобиля. Проходя мимо шлагбаума, она увидела далеко впереди худенькую фигурку в спортивной куртке. Она быстро юркнула в боковую дверь и вошла в «Хрустальный». Женщина не стала прибавлять шаг, поёжилась от холодного уличного ветра. Всё внутри ныло, как после бомбёжки. Войдя в холл, Этери прошла мимо персонала, не поднимая головы. Она брела до кабинета и думала о том, что слишком устала, чтобы хоть что-то контролировать сегодня на льду. Подавленность ослабляла её защитные механизмы, а чувство опустошенности было таким большим и очевидным, словно зияющая дыра в груди. Зайдя в свой крохотный кабинетик, она тонкими пальцами закрыла дверь изнутри. Стянув с себя пальто, стройная женщина медленно подошла к шкафу, чтобы повесить его на вешалку. Всё это было отработано до автоматизма, она даже не замечала. Усевшись в кресло, Этери уставилась в одну точку. Этот взгляд в никуда был долгим, пока изнутри грудной клетки не раздался грохот. Он напоминал падающую с лестницы жестяную банку. Тутберидзе тут же положила ладонь на грудь и заметила, что сердцебиение участилось. Прикрыв глаза, она с трудом удерживала себя от того, чтобы не упасть в пропасть. Внутри эмоции с разгона стремились выплеснуться, но делать этого было нельзя. Трясущимися руками женщина раскрыла ящик стола и извлекла оттуда успокоительные таблетки. Одна всегда помогала чувствовать себя чуточку лучше. Запив холодной водой из чайника, прямо из горла, Тутберидзе снова села в кресло. До конца вечера ещё уйма времени, а уже сейчас хотелось забиться в угол, спрятаться под одеяло, уснуть и проспать неделю, а может, и месяц. В этом потерянном состоянии женщина снова просидела не меньше получаса без движений, даже задремала в кресле. Справившись с апатией, заставила свою задницу подняться. Нужно было идти на тренировку. Нужно было жить дальше. *** — В чём же там дело, Лен? — спросила с опаской Татьяна Анатольевна Тарасова, посетившая её на тренировке в ЦСКА. Вглядываясь в прыгающих учеников, Буянова старалась подобрать правильные слова. — Да не знаю я. Более того, убедилась, что Тутберидзе сама не была в курсе. Елена Буянова только что вернулась из Федерации фигурного катания. Она и Евгения Медведева всё же прибыли туда для беседы. Обе находились в недоумении, особенно Медведева. Горшков говорил странные речи, настаивал на правильном воспитании, на том, что тренер и ученик должны быть высокопрофессиональными личностями. Он долго читал им нотации, а затем объявил, что хотел бы видеть их тандем в будущем. Женя побоялась возражать, так как вообще мало понимала, что нашло на Горшкова. Она лишь хлопала глазами и смотрела на Буянову. В итоге разговор окончился спустя двадцать минут, и обе вышли молча с мыслями, что ничего не поняли. В том же замешательстве Буянова вернулась на работу и встретила там Тарасову. — А что Саша сказал? Что он вообще хотел? Какие у него были цели? — Александр Георгиевич сказал, что здоровая личность начинается с детства, воспитания и семьи. Потом что-то там трепал о семейных ценностях, я вообще не поняла, к чему это было. Затем сказал, что его задача воспитать достойных спортсменов и здоровую личность. Вот дословно вам пересказываю. Он всякий раз говорил о какой-то морали, здоровье, я запуталась к середине его монолога. Его речь обезоружила нас, и совершенно без подводки он сказал, что летом хотел бы увидеть Медведеву в моём штабе. Я просто не знала, что сказать, даже рта не раскрыла на первых порах. Девочка выглядела так же ошеломленно, как и Тутберидзе. Никто не в курсе. Я просто не понимаю, что в его голове, — попыталась объяснить Буянова. Тарасова насторожилась, слушала внимательно. — И ведь он не то чтобы предлагал нам. Он старался преподнести эту идею так, словно у нас есть выбор. Но по сути Александр Георгиевич его не дал. — Саша не стал бы вести себя так странно без причины. И судя по тому, что он говорил о морали, то мог узнать что-нибудь личное о ком-то. Либо о Этери, либо о Жене. Саша — стратег и думает на десять шагов вперед. Вот и тут причина есть, я уверена, — рассуждала Татьяна Анатольевна. Буянова снова уставилась на лёд, но её взгляд был глубоко внутрь себя самой. Обе молчали, перекидывались одной, второй догадкой. — Может, между Женей и Этери всё-таки случился разлад? И пусть Женька казалась тебе растерянной, но она сама попросила «убежища»? — снова предположила Тарасова. — Да откуда я могу знать? Она и словом со мной не обмолвилась, когда вышла. Но зачем ко мне? Столько тренеров других! — А может, Женя мстит Этери? Она же прекрасно знает ваши личные конфликты… — спросила Тарасова. Буянова поморщилась. — Хоть я и недолюбливаю эту нахалку, но не думаю, что она на такое способна. Зря вы так, Татьяна Анатольевна. — Мне ничего не остаётся, кроме как посетить несколько тренировок в «Хрустальном». Стоит посмотреть на их общение между собой и стиль тренировок. Совсем не удивлюсь, если Женька просто очень устала либо не выдерживает морального давления от штаба Тутберидзе. Чем ближе Олимпиада, тем выше накал страстей, Лена. — Если хотите, то делайте так. Я же, Татьяна Анатольевна, хотела бы не вовлекаться в чужое грязное белье. Своего достаточно, — раздражаясь, отреагировала Елена. Было видно, что Буянова переживает, что беспокойна из-за своего семейного положения. Её можно было понять: взвинченная и в итоге брошенная, она снова осталась у разбитого корыта. Страшнее самой измены для неё был факт беременности Тутберидзе. Урон сердцу нанесла новость о рождении дочери, которой Лену попрекали с самого вступления в брак. Татьяна положила ладонь на плечо Елены и сочувствующе похлопала. — Так и не примирились с ним? — Не может идти и речи о примирении, когда он снова спутался с ней. — Как это?! — Так это, Татьяна Анатольевна. Мы разъехались, и что-то мне подсказывает, что из-за неё и Дэвис. До этого я уже размечталась, что больнее не может быть. Ошиблась. Тарасова посмотрела на Буянову с состраданием. Ей было страшно слышать такие истории, она искренне сопереживала рассказчикам. При всей самозабвенности любви, которую Елена давала своему мужу, она всё равно не смогла удержать его. — Лен, забудь уже. Такой вот он, Серёжа твой. Нагуляется и вернётся. — Что вы такое говорите! Я себя что, на помойке нашла?! — возмутилась Буянова. Глядя на Тарасову, она не смогла удержаться от эмоций и чуть повысила голос. — Ни о какой помойке не может идти и речи. Дело лишь в том, что все мужчины такие. Уж поверь мне. Не один год живу. Елена только расстроенно вздохнула и решила не возражать старшей. *** Изнурительные тренировки до контрольных прокатов проходили ежедневно. Даже когда была достигнута договорённость об освобождении воскресных дней, Женя умудрялась тренироваться в одиночестве с раннего утра. Она договаривалась с охраной, одна проскальзывала мимо пустующих коридоров и закрытых дверей, затем более расслабленной выходила на лёд. В этом состоянии ей было спокойнее, чем в течение всей недели. До поездки в Сочи оставалось чуть больше недели, а состояние подготовки словно не менялось. Жене почему-то казалось, что её физическая форма стоит на месте либо становится ещё хуже. Этим утром она взяла с собой Джерри, чтобы дать отмазку, что пошла гулять с ней. Охранник пропустил их обеих, а Женя любезно положила ему шоколадку. — Спасибо, что всегда пускаешь меня, — подмигнула она мужчине. Он растёкся в улыбке, просветлел лицом. Девушка нравилась ему, и её как спортсменку он особенно поддерживал. Не пропускал ни одной трансляции по телевизору. — За шоколадку, — ответил он. — Я сегодня с Джерри. — Заметил, — посмотрев ниже, сказал охранник. — Почему ты просто не скажешь маме, что хочешь два часа побыть на льду? — Потому что она начнёт отговаривать, а я сама лучше знаю, что мне нужно. Чем больше работаю, тем выше результат. Мне постоянно кажется, что я мало вкладываюсь в процесс. — Но получается, что ты семь дней подряд приходишь на каток! Я беспокоюсь. Это же опасно. Когда ты отдыхаешь? — По вечерам. Не волнуйся, всё правда хорошо, — махнув ему ладонью, ответила Медведева. На самом деле она уже дала себе слово, что больше не придёт седьмой день подряд на одной неделе. Двух часов казалось мало, а на большее сил уже не хватало. Она настолько уставала физически, что с трудом разговаривала. И самое интересное, что подобное состояние заторможенности воспринималось ей как нечто адекватное. Женя даже считала это «приятной усталостью» от нагрузок. С Этери всё было непонятно. Заигравшись в отдаление, они совершенно перестали списываться и общаться на сторонние темы. Более того, когда Женя уже дважды проследила за передвижениями Этери, она застала её в компании Буянова. Стоит ли описывать, как истерично она хохотала в течение всей тренировки и после, будто выпила ящик энергетических напитков. Тутберидзе посчитала подобное поведение вызывающим и сделала замечание, а в ответ услышала лишь: «С каких пор хорошее настроение наказуемо?» - на что тут же отреагировала: «Когда оно оправдано добросовестной работой, а не валянием хера на льду». По капле доверие подрывалось с обеих сторон. Одна умалчивала о самом главном и страдала, другая сомневалась в возлюбленной и разочаровывалась, находя «подтверждение» своим же догадкам. Самым сложным стал пятничный разговор в кабинете Тутберидзе, аккурат после беседы Евгении с Александром Горшковым. *** Дверь скрипнула, пропустив внутрь брюнетку. Этери подняла голову от бумаг на столе, которые разглядывала лишь для того, чтобы нарисовать очередные узоры на полях. Пара оказалась наедине. Женщина ощутила позабытый трепет при виде Евгении. За эти долгие недели они сделали несколько шагов в сторону друг от друга. От этого было невыносимо больно. — Я хотела поговорить с тобой, — издали начала Евгения. Этери постаралась взять все чувства и эмоции под контроль. Её сердце забарабанило о грудную клетку. — О чём? — У меня был разговор с Горшковым. Ты не могла об этом не знать, — сказала Женя. Тутберидзе огромным усилием воли сохранила лицо нейтральным. — Знала. — Тебе нечего мне рассказать? — было видно, что девушка пытается застать собеседницу врасплох. Тутберидзе выпрямилась, держалась безукоризненно отчуждённо. — Нет. Мне казалось, что расскажешь ты. Не я инициатор столь странной идеи с переходом. — А что-то мне подсказывает, что именно ты… — опустив взгляд в пол, Евгения сжала челюсть, пальцы, сжатые в кулаки, захрустели. Этери напряглась, словно натянутая струна, которая вот-вот лопнет. — Поясни-ка. Не нужно говорить загадками. — Загадки обычно загадываете вы, Этери Георгиевна. То договариваетесь со мной, что временно сокращаем встречи, чтобы наши отношения остались незамеченными, то бегаете в обеденное время по ресторанам… нехорошо это. Я бы сказала, что недостойно, даже грязно, — со злостью в тоне пояснила девушка. Сунув руки в карманы, она прошлась вдоль стены и, резко покрутив головой, хрустнула шейными позвонками. Тутберидзе занервничала, так как не думала, что Женя может об этом узнать: «Если бы ты знала, о чём я просила…» Глядя на собственный овал ногтей, Этери замешкалась, затем слишком сильно прикусила губу, чувствуя ошмётки из кожи на ней. — Ты всё видишь искажённо. Я, помнится, просила тебя доверять мне. Что бы я ни делала, я всё делаю ради нас. В ответ на это Женя подскочила к столу и, схватив с него увесистый степлер, швырнула его о стену. Он звонко раскололся на две части, жалобно рухнув на пол. Всё это напугало Тутберидзе, и на какой-то момент она представила, что это её саму швырнули о холодный бетон стены. — Отвратительный пиздеж. Просто отвратительный. У меня нет сил, чтобы терпеть его. Ты вливаешь мне в уши дерьмо, Этери. И делаешь это так уверенно, что я ахуеваю от того, как ещё слушаю тебя. Что ты делаешь ради нас, скажи? Путаешься с бывшим? — закипала Медведева. Её голос значительно дрожал. Этери вскочила с места, уязвлённо вздрогнув. — Мне пришлось просить его об одолжении. Женя уже не слышала. Она ходила из угла в угол, при этом совершенно не могла найти себе покоя, силилась быть бесшумной. Они были в «Хрустальном», их ссору мог кто-то услышать. Девушка покраснела несколько раз, причём так густо, словно кровь оказалась прямо под кожей. — Ты явно переметнулась к нему. К Буянову. Я в этом уверена. Так и знала, что это произойдёт! Тебя же поболее моего напрягала табуированность наших отношений. Найти мужика для прикрытия и жизни проще, чем возиться со мной, да? И теперь хочешь слить меня! Да ещё не просто абы кому, а его жене! Прекрасный план! — Нет! Я ни к кому не переметнулась! Я всё так же считаю тебя своим партнёром, своей парой. Ничего не поменялось! — отнекивалась Этери. Женя обогнула стол и встала напротив любимой так, словно собиралась ударить её. Во всяком случае об этом говорила воинственная поза с подрагивающими плечами и трясущимися от злобы кулаками. Жуткое, пугающее зрелище, когда Женя сгорает от ревности и обиды. — Диша рассказала мне тут интересную историю. Она же любит молоть языком, когда дело касается вас с Серёжкой. Поведала мне о вашем совместном отдыхе. Этери положила одну руку на грудную клетку, а второй прикрыла рот. Женщина была настолько испугана, что боялась закричать. Медведева взволнованно отошла от неё, затем снова начала мерить шагами маленькое помещение. — Я была пиздец как впечатлена. Видела бы ты моё ахуевшее лицо. Я уж и уточнять ничего не стала, какой в этом толк-то. Ха! И ты меня попрекала поездками в Японию, хотя сама… — нервно усмехнулась Евгения. Она подавилась словами и нервно, закрыв глаза, задышала. Этери не удержалась и подошла к Жене вплотную, буквально вцепилась в её лицо. — Посмотри на меня. Посмотри. Да, да, я плохая. Я вру тебе. И об отдыхе не рассказала, потому что ты бы всё равно не поняла меня. Ты же убеждена, что я делала это для того, чтобы сблизиться с ним? Небось думаешь, что мы с ним в одной постели спали? А сейчас? — спросила она, встряхивая девушку. — Сейчас думаешь, что я с ним в отношениях? Это всё не правда! Я люблю только тебя! И я очень боюсь из-за того, что твоя бабушка в курсе, что некоторые твои друзья в курсе. Наша беззаботная пора не могла продолжаться вечно. И теперь, когда впереди Олимпиада, ты начинаешь брыкаться. Сомневаешься во мне! Как ты можешь? Все эти слова шептались угрожающе тихо, вполголоса, даже зловеще. Женщина боролась с болью внутри себя, будто её пронзало тысячу металлических спиц. Отчаянно касаясь пальцами Жениных щёк, она распалялась и охлаждалась одновременно. Близость их тел начала пугать, начало мерещиться, что кто-то идёт по коридору. Не упуская ни минуты, Этери подбежала к двери и закрыла её. Женя обессиленно села на диванчик, низко опустив голову. Молниеносно проскользив на коленях по полу, Тутберидзе доползла до Жениных ног. С силой вцепившись в них пальцами, она низко склонила голову. — Прошу, прошу, прошу… — неразборчиво каялась Этери. — Я умоляю… будь со мной душой, верь мне, верь в меня. Я никогда не сделаю тебе больно… Сергей отец моей дочери. Он не интересует меня. Недавно были две деловые встречи, а летом я согласилась ехать с ними, потому что знала, что он будет полноценно занят внучкой и сыном. Всё наше общение сводилось к «доброе утро» и «доброй ночи». Пустоты заполняла собой Диана, которая и хотела больше времени проводить с ним. Я бы не стала изменять тебе, такое я никогда не сделаю. Просто верь мне, если любишь меня… — Как ты смеешь всё это говорить, лгунья? Просишь верить? Как я себя ощущаю, узнавая то тут, то там такие подробности о тебе, - ты хоть представляешь? — изнеможённый голос Жени заставил сердце Этери рассыпаться на осколки. Вместо ответа женщина приподнялась и жарко, страстно, отчаянно коснулась Жениных губ. Обречённый на страдание поцелуй был сильным, порывистым. В него Тутберидзе постаралась вложить всю силу своей любви, чтобы у Жени не осталось сомнений, что её любят. Как только он прекратился и губы отдалились, женщина часто задышала. Из её глаз выпало две крупные слезы. — Я люблю тебя… больше, чем тебе кажется… — Сомневаюсь. А ещё… доверяю своим глазам. Они видят всё. Было глупо так безропотно доверять тебе. У тебя не было ни единого мотива скрывать такие подробности от меня. Я не знаю и не хочу знать, чем ты оправдала перед самой собой такое поведение. Теперь всё, что я хочу, — это настоящий перерыв в отношениях. Не нужно целовать меня, напрягаться и объяснять что-то. Находиться в отношениях, которые стали на девяносто процентов состоять из лжи, я не могу. — Ты… что ты сказала? Ты бросаешь меня? — искренне поразилась Тутберидзе. Она по-детски широко раскрыла глаза, выглядела человеком, что потерпел смертельное поражение. — Перерыв в отношениях. Очевидно такой, чтобы каждый разобрался, нужна ли ему такая «любовь». Быть с тобой на таких условиях, когда мне постоянно лгут, я не могу. Это ухудшает наши отношения. Пусть пока нас связывает только спорт. — Ты не можешь так со мной поступить, — обиженно прошептала Этери. Всё летело в яму, и она не знала, что сказать или сделать, чтобы не потерять любимого человека. — Это ты не можешь так поступать со мной. Сначала разберись в своих чувствах, а потом выноси вердикт. Я очень устала. И я не думала, что буду первой инициировать подобное предложение. Но иного пути я пока не вижу. — Всё дело в этом Косте? В том, что вы с ним стали так много проводить времени? — Ты вообще меня не слышишь? Или просто притворяешься? При чём тут Костя? Не надо искать причины нашего разлада в других. Ты виновата сама. Евгения медленно убрала сначала тонкие пальцы со своих плеч, затем отодвинула тонкий стан, что так головокружительно прижимался к ней. Не произнося ни слова, она прошла к двери. Молча открыв, исчезла за ней. *** Разминка была рассеянной, так как Женя всё время вспоминала тот разговор. Она была сбита с толку и перестала понимать происходящее окончательно. С одной стороны, сомнений в искренности того поцелуя у Жени не возникло: «Не может так целовать та, которая встречается с другим!» С другой, думала: «Слишком много лжи для неё одной. Совершенно бессмысленной. Она словно намеренно путает нас. Зачем? Для чего?» Возникло много мыслей о том, что Этери всё же решила предпочесть ей Сергея. Не просто так она ходила с ним в ресторан и не просто так решила «избавиться» от Жени в «Хрустальном». «Может, уже решила окончательно разорвать связь? Просто сказать боится? Может, лично просила у Горшка убрать меня подальше? За Ковтуна же просила, так почему за себя саму не может? Ей было бы комфортнее без тайной связи между нами, но неужели она готова пожертвовать золотом из-за такой хуйни? Что-то не стыкуется…» Зашнуровывая ботинок, девушка то и дело поглядывала на собаку, которая свернулась калачиком на лавке около бортов. Джерри явно было холодно, и Женя достала кофту, чтобы укрыть ею собаку. — Я бы ни за что не бросила Этери, — вдруг прошептала самой себе Женя. — А кто говорит о том, что бросила? Мы сделали перерыв. Что тут непонятного? — Перерыв с последующим расставанием? Мы даже не оговорили условия этого «перерыва». Что, если она посчитала это разрывом отношений? — Мы должны показать ей, что о нас нельзя вытирать ноги. Абсолютно всё равно, что она думает сейчас. Важнее то, что её запутанность плохо влияет на нас. Ты уже который день изнуряешь себя тренировками. Это нужно прекратить. Нам нужен отдых. — У нас нет времени на отдых! Складывающаяся обстановка постоянно отвлекает нас, постоянно лишает сил. Мы должны выкладываться так же, как и ранее. Даже если она уже менее пристально за нами следит. — Делай что хочешь. Выйдя на лёд, девушка сделала несколько обычных упражнений. Было приятно находиться на катке в полном одиночестве, но даже это не помогло избавиться от неприятных чувств и давящих мыслей. Начав прогон короткой программы, Евгения пыталась вообразить музыку, но в голове было тихо. Ей пришлось остановиться у бортика и достать телефон. Глядя на аудиоустановку, Медведева задумалась, не включить ли музыку из программы с телефона намного громче через колонки. Покопавшись, она раздражённо отъехала. Скрученные провода заставили девушку нервничать, и она быстро отказалась от былой идеи. Оставив телефон на тренерском столе, она включила музыку через обычные телефонные динамики. Вот только со льда звук имел булькающий надрыв. Медведева раздражённо начала пробовать прыжки. Сначала всё шло как по маслу, хотя поймать ритм было сложно без достойного звукового сопровождения. Сделав несколько заходов, девушка подумала, что не может оценить себя со стороны. Снова метнувшись к телефону, она поставила режим видеозаписи. Рассекая лезвиями лёд, девушка сделала сначала одну попытку прыжка, затем другую. Обе неудачные, кривые. Выходя из себя окончательно, она решила, что ей недостаточно скорости и силы. Так и было, потому что ослабленное усталостью тело было малоподвижным, а физические силы были малы из-за недостаточного питания. Всё это она поняла уже потом, когда, заходя по кривой дуге в прыжок, слишком сильно оттолкнулась ото льда. Уже в воздухе Медведева почувствовала, что теряет контроль. Судорожно глядя под ноги, спортсменка испугалась: она слишком быстро приближалась ко льду. Сгруппироваться не получилось. Упав со всего размаха плашмя на живот, она буквально протащила себя инерцией по ледяному покрытию. Ноги запутались друг в друге, колени и локти дополнительно взяли весь удар на себя. Когда движение прекратилось, она попыталась подняться на ладонях. Всхлипывая, ощутила, как тяжело дышится, словно воздух в лёгких был выкачен. Первая мысль — это укор к самой себе, что ничего не сделала для того, чтобы облегчить падение. Болезненно заглатывая воздух, девушка плотно сомкнула глаза. Картинка поплыла, и тело ощутило себя так, словно его переехал автобус. Сила удара целиком ушла в кости, что только усилило болевые ощущения. За бортиком послышался лай. Он был такой дотошный, что Женя готова была кинуть туда чем-нибудь, лишь бы заткнулись. Выждав, Медведева осторожно привстала, но тут же, вздыхая, опустилась обратно на снег. — Группировка! Где твоя группировка! Кривая ось вращения, скорость, положение тела! Что случилось! — выл голос в голове. Женя отмахнулась рукой и прижалась лбом к холодному льду. Выжидая, пока боль утихнет, она старалась успокоить дыхание. Когда состояние стало более стабильным, девушка медленно, аккуратно поднялась на лезвие коньков. Тело дрожало, ныло, особенно колени, бедра и голени. Еле-еле отталкиваясь ото льда, Женя ковыляла к бортику. К ней тут же подскочила Джерри, которая явно ощутила, что с хозяйкой что-то случилось. Раздражаясь, девушка села на скамью и довольно грубо оттолкнула от себя собаку. Та отошла на несколько шагов и села на пятую точку, непонимающе глядя на Женю. Джерри не привыкла, чтобы с ней так обращались. — На сегодня всё, — пробормотала себе под нос Медведева. Расшнуровываясь, она подумала, что хочет поскорее оказаться дома. Пряча сумку с коньками на пороге, Евгения хромая прошмыгнула к себе в комнату. Будучи без настроения и какого-либо желания что-то делать, она не переодеваясь легла на кровать. Болела каждая косточка. В голове сначала не было ни единой мысли. Затем появились какие-то спутанные, бесцельные. Тело обессиленно припечаталось к кровати, даже показалось, что от тяжести продавливает её. Воскресение, а желания что-либо делать не было. Бабушка и мама уехали в супермаркет, поэтому можно было выспаться чуть ли не до обеда. Вот только неудачное падение словно отрезвило, доказало, что она потеряла сноровку, мало работает. Вспомнив, что сняла на телефон весь процесс, Евгения достала его. Удивлённо проглядывая ту самую запись, где она шмякается на лёд, словно мешок с картошкой, Женя стала ещё грустнее. В какой-то момент показалось, что это и не она вовсе. Разве может она вот так глупо упасть? Да ещё и так болезненно. Вздыхая, Медведева откинула телефон подальше. Глядя в потолок, на стены, обои, она старалась найти себе опору, но всё словно исчезло. Удивительное опустошение, такое лёгкое и бесцельное существование. Со всего размаха к ней на кровать запрыгнула собака. Сопя, кряхтя, она своими большими лупоглазыми бусинками смотрела на хозяйку с укором. Слабая девичья рука легла на голову Джерри, потрепала уши. — Прости, что толкнула тебя. В ответ собака лишь покачала головой из стороны в сторону. Говорят, что животные весьма чутки к физическому состоянию «своих людей». Джерри явно понимала, в каком Женя настроении. — Ну что ты на меня смотришь? Ругаешь, что ли? За то, что я потащила тебя с собой? Собака облизнулась и в целом выглядела действительно недовольной. Женя опустила руку на кровать, обессиленно вернулась к единственному неутомительному делу — разглядыванию узора на обоях. Джерри закряхтела, устроилась, сидя на самом краешке кровати. — Только ты меня не осуждай, — попросила брюнетка. Немой собеседник окинул её взглядом и без приглашения полез прямо на грудь. Женя чихнула, затем закатила глаза, дожидаясь, пока толстушка устроится поудобнее. Вес Джерри показался Жене тяжелым - она еле дышала. — Я смотрю, тебе удобно? — возмутилась девушка. Собака достаточно слюняво облизнула хозяйку. — Фу! Мокрица! — пробубнила Медведева. Ощущение теплоты на грудной клетке и тяжести собачьего веса расслабили девушку. Она прикрыла глаза. Спустя короткий промежуток времени Женя забылась сном. *** 9–10 сентября 2017 года. Город Сочи, Россия. Арена «Шайба», контрольные прокаты сборной команды России. Сборная России по фигурному катанию прибыла в Сочи, чтобы открыть предсезонные прокаты на арене «Шайба», основной целью которых стал просмотр новых программ команды на олимпийский сезон. В мероприятиях приняла участие практически вся сборная образца сезона 2017/2018 за исключением еще не восстановившихся после травм олимпийских чемпионов командного турнира Сочи-2014 Ксении Столбовой и Федора Климова, бронзового призера чемпионата мира-2016 Анны Погорилой и двукратного серебряного призера чемпионатов Европы Максима Ковтуна. Впрочем, все указанные фигуристы приехали в Сочи и участвовали в тренировочных мероприятиях федерации фигурного катания на коньках России, дав возможность специалистам оценить их форму и работу, проделанную в межсезонье. Президент федерации Александр Горшков после прокатов отметил в беседе со СМИ, что основную задачу на данном этапе его участники выполнили. — Мы просмотрели новые программы спортсменов, их готовность выступать с ними на публике, — отметил он, — а фигуристы в начале сезона получили все необходимые замечания и советы, с учетом которых продолжат подготовку к предстоящим стартам. В целом, в Сочи все плодотворно поработали. Уже 21–23 сентября в Братиславе пройдет Мемориал Андрея Непелы, где предстоит выступить многим участникам этих сочинских прокатов, в том числе и двукратной чемпионке мира Евгении Медведевой, к которой было приковано самое пристальное внимание и специалистов, и зрителей. Также Горшков подчеркнул, что спортивная форма фигуристов на данном этапе разная, поскольку и задачи у них отличаются: кому-то выступать в ближайшие недели, кто-то имеет возможность не форсировать тренировки. Первый прокат Женю не удовлетворил, и она назвала свое исполнение далеким от идеального, отметив, что выступления должны быть чистыми и улучшаться от старта к старту. На все вопросы СМИ о грядущих Олимпийских играх девушка сдержанно отвечала: «Вопросы об Олимпиаде я не комментирую». Также немногословна была вчерашняя юниорка Алина Загитова. Своими программами, во всяком случае их технической составляющей, она заставила говорить о себе по-взрослому большинство, видевших ее прокаты в Сочи. Заметивший это Александр Горшков был приятно удивлён и похвалил штаб Тутберидзе относительно дебюта Алины. Полным шоком для Жени стала новость о том, что Юлия Липницкая заканчивает свою спортивную карьеру. Она дала интервью и написала официальное заявление об исключении её из состава сборной. Медведева старалась не думать об этом, но, когда они всё же случайно пересеклись в коридоре отеля, остановились друг напротив друга. Это было странное ощущение, словно Женя смотрит далеко в прошлое, а сама стоит на пороге будущего и является им. Юля сильно изменилась. Первой молчание нарушила Евгения. — Ты завершила, — сморозила очевидную глупость она. Юля усмехнулась высокомерно, уязвлённо. Было видно, что случившимся она опечалена. Это была её жизнь, что бы там ни происходило после Олимпиады 2014 года. — А ты, смотрю, прёшь, как локомотив, к медалям? — ответила Липницкая. Эти слова вызвали смущение, даже чувство вины. Жене почудилось, что вторым дном этих слов был упрёк. — Так же, как и ты в своё время. Они помолчали, и Юля уже подумала уйти, но Женя притормозила её. Всем своим видом дала понять, что хочет что-то спросить, но опасается быть неверно понятой. — Я рада, что теперь с твоим здоровьем всё в порядке. Честно. — Приятно слышать, — неожиданно мягко улыбнулась Юля. — А вот ты какая-то чересчур похудевшая. Это, конечно, хорошо для прыжков, но ведь и сил меньше. Ты нормально ешь? Женя удивилась такой внимательности. Она растерялась и ответить что-то путное не смогла. И в самом деле плохо питалась. Дело было не в том, что фигуристка намеренно заставляла себя держать такой вес. Девушка физически не могла есть. Вот только об этом она никому не рассказывала. — Да брось, я же не глупая и не слепая. Глаз у меня намётан. Я и сама через это прошла. Причина в Этери? — махнула рукой Юля. То, что девушка назвала бывшего тренера только по имени, насторожило Женю. Словно тем самым Липницкая хотела подчеркнуть, что перестала уважать Тутберидзе либо слишком хорошо знает её, называя только поименно. Отчасти Медведева согласилась внутри себя, что причина связана с Этери. Из-за бесконечных кошмаров и вынужденного перерыва в отношениях девушка не могла спокойно ощущать себя ни единой минуты в сутках. Юля вздохнула и, подойдя ближе, понизила голос: — Знаю, что этот разговор между нами не отложится в твоей голове. И, скорее всего, на данном этапе жизни ты не поймёшь меня. Но видя, как ты превозносишь её, я пугаюсь. Она держит всё под своим неусыпным контролем и оказывает на тебя давление. Да не только на тебя. На всех. И пока ты не в состоянии этого увидеть, потому что целиком и полностью впустила этого человека в свою личность. Это чревато. — Нет, Юль, это не так. Зря ты. Я понимаю, что в тебе играет обида и из-за этого говоришь мне такие вещи. — Вовсе нет. Я просто реально знаю, о чём говорю. Всё то, что ты переживаешь сейчас, я пережила уже много лет назад. Знаю то чувство, когда тренер не просто тренирует, а буквально «вкипает» в тебя, и вы становитесь неразрывным звеном. Все её победы — это твои победы, переживания, истерики. Всё это вдруг, словно ты сама переживаешь. Но это не так. Она настолько проникает вглубь, что её мысли превращаются в твои. И она начинает пользоваться этим и вкладывает в твою голову свою философию. Тутберидзе становится опорой, каркасом, что держит твои кости, позвоночник, сердце, внутренности. Ты даже не успеваешь понять, что теряешь себя. Это всё равно, что понемногу пить яд, чтобы спустя время к нему выработался иммунитет. И ведь не проникнуться этим невозможно. Потому что, стоит только оказать ей сопротивление, она окажет сопротивление против тебя в разы больше. И вот только ты заходишь на лёд, как внимание упущено. Стоит перестать приносить ей золотые трофеи - и интерес начнёт угасать. Это постепенный процесс. Тутберидзе делает себя твоей опорой, а потом исчезает, и ты разваливаешься. И даже не успеешь осознать, как это случилось. Просто в один момент выйдешь на лёд, а там будет другая спортсменка. Моложе, резвее, покорнее, успешнее. — Нет… — силилась Женя, стараясь отнекиваться. Каждое Юлино словно укладывалось в голове. Прискорбным было то, что Медведева и сама уже замечала, что что-то в их работе с Этери идёт не так. Про личную жизнь уж и добавить нечего. Липницкая впервые в жизни позволила себе тактильное прикосновение к Жене, положив ладонь на её предплечье. Спокойные небесно-голубые глаза вглядывались в карий омут, где уже давно нашли своё пристанище беспокойные черти. Небесные были возвышены, спокойны, мудры, а карие — яростны, взволнованы, растеряны, сбиты с толку. Два противоположных состояния. — Да. Так случилось со мной, — сделав весомую паузу, она продолжила говорить: — Ты пришла на моё место. И я думала, что проблема только из-за тебя. Но, знаешь, я лежала в клинике и переосмыслила всю свою жизнь. Опору нужно искать в себе, а не в ней. В близких, в маме. Только не в ней. Это сыграет роковую роль, если ты вовремя не освободишься. Женя слушала внимательно, хотя многое вызывало внутри противоречия. Она мотала головой, отводила взгляд, опускала голову, но не уходила с места. Девушка слушала, слушала, слушала. — Вот только проблема в том, что, пока из тебя не выжмут необходимое, ты с «подводной лодки» не сбежишь. Просто будь осторожна. Женя глубоко вздохнула, снова посмотрела на Юлю. Две эпохи фигурного катания пересеклись сейчас в одной точке в их лицах: одна золотая звезда сходила с небосвода, а другая должна была занять её место. Естественные процессы жизни и смерти. — Я не совсем согласна с тем, что ты сказала. Может, я пойму всё это потом, а может, со мной всё будет иначе. В любом случае, спасибо за совет, — поблагодарила брюнетка. Юля кивнула и, попрощавшись, пошла в противоположную сторону. Женя окликнула её почти у самого поворота. — Что будешь делать? Теперь? — это был важный вопрос, и Медведева очень хотела услышать на него ответ. Липницкая задумчиво опустила взгляд, а затем подняла его с блаженным воодушевлением, словно только что достигла просветления. — Не знаю. Найду новую Липницкую. Оглядываясь на прошлое, думаю, что не знала её. Теперь есть возможность замедлить ход и просто отдохнуть. Путь к себе самый сложный. Женя слабо улыбнулась ей, кивнув. И они разминулись. *** После неудачного проката девушка вошла в свой номер. С шумом кинула сумку в угол. Она не была полна энтузиазма. Недовольство и неудовлетворённость результатом, усталость от физической нагрузки, странные опасения при выходе на лёд. Казалось, что за лето девушка утратила соревновательный дух, поникла, утратила силу воли. И хотя всем и каждому она сказала, что будет продолжать работать, лишь на мгновение усомнилась в себе. Это было слишком несвойственное ей чувство, которое застало её врасплох. Усевшись на неудобный деревянный стул, она опустила голову вниз и тяжело вздохнула. — Ты чего? — тихо пролепетал голос Алины Загитовой за её спиной. Брюнетка подняла голову, посмотрела на неё. — Да что-то не выспалась сегодня, вот и намаялась, — цитируя любимую фразу бабушки, ответила Евгения. Девочка выглядела намного спокойнее и довольнее, чем Медведева. Последняя не могла не заметить, что та осознанно подошла к своему дебюту на взрослом льду. Отойдя к окну, Медведева посмотрела на улицу. Внутри кипело недовольство, и девушка тут же ушла в укромный уголок, достала тетрадь, которую использовала для пометок при занятии спортом. Задумчиво расположившись около подоконника, она не могла выкинуть собственные сомнения из головы. Закрываясь в себе, Евгения начала писать: «Нет, эти элементы расставлены в непривычной для меня манере. Одиннадцать прыжков». Сунув карандаш в рот, девушка нервно вгрызалась в него, а в своей памяти погружалась в ошибки, допущенные на льду: «На втором и третьем прыжках уже нестабильно себя ощущаю. Слишком долгий перерыв от первого до второго. Я не привыкла к такому, так как почти сразу в начале программы хочу прыгать, а приходится себя притормаживать». Написав краткие названия прыжковых элементов, она обвела второй и третий. Вспомнив первую ошибку, она прислушалась к своему телу. Почему-то именно на втором прыжке сдерживаемая уздой энергия давала сбой. Корпус накренился вперед, и, от страха выставив руку, Медведева избежала падения лицом о лёд: «Это совсем на меня не похоже. Сразу после второго запорот третий. Меня шатало, чуть не упала спиной назад. Я барахталась, словно муха в стакане воды». Расстройство, плотно сомкнутые губы начали жевать нежную кожу, дыхание нервно участилось. — Стоит признаться себе, что на момент шестого и седьмого прыжка, прямо в каскаде, я уже уставшая… — очень тихо пробормотала она. Слова Этери после выхода со льда: «Каскад чего низкий такой? Словно спать собиралась ложиться, сила где?» Нервно расчёсывая кожу на затылке, Медведева обвела последний прыжок, указанный на листке. — Тут я уже никакая. Лишь бы откатать. Да что со мной, чёрт возьми! — возмутилась она шепотом. Ерзая на стуле, Женя сделала пометки об ошибках, чтобы запомнить. Взяв в руки телефон, она надела наушники и, закрыв глаза, поставила на повтор мелодию произвольной программы. «Нежный, трепетный образ. Музыка хрупкая, словно стекло. Я мечусь в нерешительности, испытываю смятение. Один взмах руки, взгляд… так… далее по ритму мелодии. Воспоминания накрывают меня. Я грущу, радуюсь, смущаюсь, расстраиваюсь. Все эмоции по очереди, все перемешаны. Мне нужно принять решение двигаться вперед или вернуться обратно. Я изображаю душевные метания», — она проговаривала всё это внутри головы, воображала так, словно танцевала. Каждое движение было заучено, но совершенно не отзывалось внутри неё. Разная музыка по ритму и ощущению вдруг показалась ей слишком нервной и особенно напряжённой в конце. Раздражённо открыв глаза, она скинула с себя наушники и вместе с тетрадью швырнула об пол. — Твою мать. Всё это слишком нежно. Я себя так вообще не чувствую, — нажаловалась самой себе Медведева. Внутри неё и в самом деле кипело смятение. Особенно сильным оно стало, когда девушка почти в самом конце своей программы случайно заметила, как Александр Горшков подошёл к Этери. Она всё ещё должна была исполнить два прыжка, докатать программу, а мужчина уже кружился около тренера. И Женя прекрасно помнила этот взгляд, которым Тутберидзе награждала кого-либо, когда была недовольна. Всё это только усилило тревогу, так как для Жени было очевидно, что Горшков жалуется на её неоконченный неудачный прокат. — Не узнать тебя. Ты что развалилась-то, — вскользь позволила себе комментарий Елена Буянова, которая тоже была в Сочи и стала свидетелем случившегося. Сказанное вскользь почти у самого борта значительно ухудшило настроение. Женя была такой злой на себя, что захотела начать что-нибудь крушить, бить, разбрасывать по номеру. Вместо этого пришлось отвлечься на голос позади неё. — Не хочешь прогуляться? Где-нибудь рядом. А то я одна выходить не могу, а предлагать прогулку Этери Георгиевне какая-то… не очень хорошая идея, — попросила Алина. Женя пожала плечами, думая, что это могло бы отвлечь её от самобичевания. — Почему бы и нет, — кивнула Медведева. Они гуляли недалеко от места проживания, предварительно предупредив старших. Этери казалась подавленной, когда открыла дверь. Глаза словно были припухшими, но она, скорее всего, спала до этого. Девушки бродили молча, а Женя с трудом скрывала плохое самочувствие и настроение. — Ты сильно расстроилась. — Что? — отвлеклась от собственных гнетущих мыслей Евгения. Алина робко опустила глаза и сказала ещё тише. — Из-за программы… я видела, как ты несколько раз упала, — ответила татарка. Женя сжала челюсть и ничего не ответила. Было неприятно, что даже Загитова тыкала в слабые точки. — И что? Бывает иногда и такое. — У тебя редко. В последние годы редко, — пожала плечами девочка. — Но это даже хорошо. По-моему, там, где есть недоработки, только лучше узнаёшь себя. Зная тебя, уверена, что на следующем соревновательном старте от ошибок не останется и следа. Твоему упорству можно позавидовать. Евгения удивлённо посмотрела на Алину. Они никогда не разговаривали так спокойно и по-взрослому. Медведева и не заметила, как сильно за лето изменилась Загитова. — Ты тоже упрямая, сильная. Напомнить о том, как ты восстанавливала прыжки после тяжелых переломов? — тепло улыбнулась Евгения. Алина слабо улыбнулась и смущённо прикрыла лицо ладошкой. Она так сильно боготворила Женю, так старалась сблизиться и подружиться с ней, что каждое слово в свой адрес ценила на вес золота. — Мне приятно, пипец как. Но ведь ты — это Женя Медведева… а я-то? Только во взрослое вступила, а ты… вон какая. Два года рвёшь на части соперников. Может, и я когда-нибудь так смогу. — Всему своё время, Алин. Ты делаешь первые шаги. Освоишься. — Спасибо, — удовлетворённо кивнула Загитова. Настроение у обеих улучшилось, и вот уже разговор был более расслабленным. Они начали обсуждать какие-то глупости, показывали друг другу смешные видео, обсуждали кто и как выглядел сегодня на арене. Поднимаясь к себе, Женя вдруг обратила внимание, что Алина очень часто начала говорить что-то о Глейхенгаузе. Скрывая ухмылку, она молча слушала. — Вы большую работу делаете. Именно вы. Даниил Маркович печётся о хореографической составляющей, — сказала Женя, когда удалось вставить два слова в бесконечную болтовню Загитовой. — Да! Я тоже это вижу! Очень ему благодарна за поддержку! Если бы не он, я бы уже в Ижевске была. — Вы скоро в Италию полетите, да? — уточнила Женя. — Ага. Чуть меньше недели осталось. Повезёт, если займу третье или четвертое место. Это был бы крутой старт на взрослом уровне! Тренеры будут недовольны, но я типа для себя решила. И таких наград будет достаточно, — делилась мыслями Алина. — Хочешь сказать, что Даниил Маркович не агитирует тебя рваться к золоту? — Нет. Он мне всегда говорит, что нужно много раз повторять программы, а ещё лучше — это катать с хорошим настроением. Этери Георгиевна ждёт высоких результатов, и бабушка, и мама, но Даниил Маркович говорит, что когда катаешься для себя, то и результат выше. Но вообще я часто для него стараюсь. Мне приятно, когда он доволен нашими успехами, — разоткровенничалась девочка. Женя удивилась, внимательно посмотрела на Алину. — Знакомое чувство… когда катаешься ради одобрения всего одного человека… — Ты об Этери Георгиевне? — спросила Загитова. Женя постаралась не дрогнуть. — В смысле? — Ну, она души в тебе не чает. Я о таком только мечтать могу. — А тебе так хочется, чтобы и в тебе не чаяла? — спросила Медведева. Алина задумалась, сделала паузу в речи. — Ну, мне было бы просто приятно. Её довольный взгляд - мечта любой спортсменки, что у неё работает. — Она для тебя непререкаемый авторитет? — любопытничала Женя. — Да. Этери Георгиевна - главная, а ещё опытная. Но мне было бы страшно, если бы она начала очень много мне внимания оказывать. Это пипец ответственно. — И не говори… — вздохнула Медведева. — Я не могу не заметить, что Даниил Маркович особенно тебе нравится. Вот, кто точно в тебе души не чает. — Ой, да. Он просто хороший тренер! Мне с ним хорошо. — Но… я думаю, что он тебе не только как тренер нравится? — мельком взглянув на Загитову, предположила Медведева. — Что… что ты имеешь в виду? — Как мужчина нравится? Он же всё-таки мужчина… — подмигнула Женя. Загитова смущённо покраснела, затем побледнела, не могла найти себе места. — Блин, ты что, от Алёны этой ахинеи наслушалась? Она постоянно мне на мозг капает, достала уже, блин, — возмутилась девочка. Женя позволила себе смешок, такой звонкий и коварный. — И вообще… не думаю я о таких глупостях, типа мужчина он или нет. Тренер и всё. — Ой-ой. Ты скромничаешь, Алин. — Вовсе нет! Если я очень привязана к нему, то это не значит, что он мне сразу как мужчина симпатичен, блин. Хотя он красивый, юморной, добрый - много в нём такого, чтобы мог любой понравиться. Но он взрослый, а я маленькая. — Ты шутишь? Тебе уже пятнадцать, и ты начала выступать на взрослом уровне. И пусть пока житейского опыта у тебя мало, но это не значит, что нельзя просто симпатизировать кому-то. Разве тебя это не вдохновляет? Ты же говоришь, что катаешься, чтобы ему приятно было смотреть. Это о многом говорит. — Жень… к чему ты клонишь? — К тому, что просто увидела. В этом возрасте важно иметь того, кто вдохновляет, — пожала плечами Евгения. Пока она обо всём этом говорила, то, разумеется, руководствовалась своим опытом. Вот только спустя год эта тактика начала подводить Медведеву. Выступая сегодня на льду, девушка как никогда думала о том, что всё между ней и Этери разрушается. Силясь найти ответы на эти вопросы прямо на льду, она перестала замечать, как сильно личные взаимоотношения начали сказываться на работе. *** Сентябрь 2017 года. Первый осенний месяц промчался незаметно. Он был насыщенным на международные соревнования. Приятным событием для «Хрустального» стала победа Алины Загитовой в Италии. Турнир «Lombardia Trophy» в итальянском Бергамо стал дебютным для 15-летней девушки на взрослом международном уровне. Татарка, которая и не рассчитывала занять первое место, вдруг стала сенсацией и заняла лидирующую позицию. Сама Загитова скромно уточнила в СМИ, что не стоит переоценивать факт ее победы на турнире. Вспоминая свой неудачный двойной аксель, она говорила: «Короткую могла и лучше откатать. Мне еще есть куда стремиться. С каждым стартом нужно совершенствовать свои программы». Даниил Глейхенгауз гордился подопечной. Они настолько хорошо находили общий язык, что могли себе позволить разговаривать «без слов». На льду Даниилу было достаточно один раз взглянуть на какой-то корявый элемент, и Алина тут же стремилась исправить его в лучшую сторону. Хореограф с удовольствием общался с бабушкой Загитовой, которая поддерживала внучку, не упуская из виду даже на тренировках. Это была работа тренер-родитель, которая давала максимальные плоды. Хорошо настроенная Алина могла выйти и несколько раз повторить то, что уже катала второй сезон. И каждый раз помарок становилось всё меньше. Дарья Паненкова стала победительницей этапа юниорского Гран-при в Риге. Это было приятным моментом для девушки, которая не планировала оставаться в аутсайдерах юниорской группы. У неё было множество планов, тем более что в лице Сергея Дудакова она получила однозначную поддержку. Эстафету золотых побед у Дарьи уверенно перехватили Александра Трусова и Алексей Ерохов, которые заняли первые места на четвертом этапе Гран-при среди юниоров в Минске. Победа юниоров привлекла внимание Этери к работе Сергея Розанова, который на тот момент уже начал реабилитироваться в её глазах. От его неловкости не осталось и следа, он был собран и ответственен на льду. Именно этого Тутберидзе и ожидала от него с самого начала, но после неудачного инцидента с падением Щербаковой глубоко разочаровалась в нём. Обычно вернуть её расположение обратно крайне сложно, но Розанов был совершенно серьёзно настроен. И пусть сейчас ему не давали блеснуть на мировой арене в качестве тренера, но вскоре положение его начнёт меняться. Основным событием для Евгении Медведевой стала подготовка к соревнованиям в Братиславе. Она каждый день вкатывала программы так, что перед сном темнело в глазах. И девушка внутри себя была убеждена, что если не достигла этого эффекта, то плохо поработала. Она старалась забыться на льду, старалась вырвать внимание Тутберидзе чуть ли не каждую минуту. Вот только чары любви словно рассеялись. Взгляд золотисто-карих, который раньше мелькал на ней чаще остальных, вдруг стал более отстранённым. Женя сходила с ума. И хотя они продолжали шутить и нормально общаться при людях, наедине отчуждённость между ними достигала своего пика. Евгения нервничала и старалась заговорить, а Тутберидзе нервничала и сбегала. И в какой-то момент девушка перестала «донимать» Этери. Совсем. Она стала вспоминать то чувство, когда можно приходить на тренировку лишь для того, чтобы потренироваться, а не любоваться тренером. Медведева совершенно изменилась в общении, стала повторять холодность возлюбленной. Они превратились в дуэлянтов, каждый из которых хотел выстрелить железной пулей первым, да поточнее. Ни Этери, ни Евгения в отношениях с кем-либо не состояли. При этом обе мучились ревностью, думая: «Вот она точно развлекается там где-то… иначе не вела бы себя так!» Тутберидзе относилась болезненно почти к каждому изменившемуся между ними слову или жесту. Превратившись в абсолютный страх, Этери совершенно позабыла, что была счастлива когда-то с Женей. Женщина перечитывала любовные письма каждую ночь и придумывала ответы, которым было не суждено дойти до адресата. Она взяла себя под контроль настолько крепко, что узнавать её перестали даже близкие ей люди. Это касалось Дианы, которая, впрочем, заметила улучшение общения между родителями. Подметила перемены и Этери Петровна, которая волновалась почти из-за всего. Совместные застолья и гулянки двух семейств прекратились, и осень только ухудшала это депрессивное состояние неизбежности. *** — Прости, м-м-м… стоило тебя давно навестить, — смущённо сказала Евгения. Аня Щербакова улыбнулась, выглядела довольной при виде такого гостя. — Да что ты, Жень! Спасибо тебе, что пришла! Я и не ожидала… вы же катаетесь все постоянно, и где там свободной минутке выдаться, да? – взяв в свои руки Женины, сказала девочка. Она была горда тем, что Женя Медведева в компании других её друзей приехала, да ещё и с подарками. Морис Квителашвили передал юниорке забавную мягкую игрушку с открыткой «Лечись, Щербачок! Выздоравливай!», а Алексей Ерохов – обещанный набор фломастеров с блестками. Алёна и Саша разместились на краях кровати, ожидали, когда же придёт их очередь поговорить с Аней. — Мне кажется, что нога твоя уже лучше выглядит! – разглядывая Щербакову, сказала Женя. Ей было больно смотреть на эту хрупкую девчонку, которой так тяжело давалось лечение перелома. Брюнетка пугалась, вспоминая слова Этери, что Аня никогда больше не выйдет на лёд. Ей не хотелось в это верить, и судя по настрою в глазах больной надежды на возвращение ту не покидали. — Как ваши четверные, девочки? — спросила Щербакова у Ани с Сашей. В диалог активно вступила Трусова и начала во всех подробностях рассказывать о продуктивности тренировок с Розановым. По Аниному лицу было невозможно понять, затаила ли она обиду на Сергея. Юниорка набрала вес, но не критично. Это было неудивительно, так как для восстановления нужны силы, а они берутся из отдыха, хорошего сна и питания. Пока девочки болтали, Женя украдкой разглядывала комнату, затем решила немного пройтись по ней. Рабочий стол, игрушки, подарки, личные вещи - Ане явно не было скучно дома. Однако по тренировкам девочка скучала сильно. — Как там Этери Георгиевна? Злится на меня? — тихо спросила Аня. Даша Паненкова подошла к Щербаковой и тоже устроилась поближе к хозяйке комнаты. — Ну если честно… о тебе она не говорит. — Что… совсем-совсем? — расстроилась Аня, и в глазах, словно молния, блеснула солёная вода. Даша посмотрела на Полину Цурскую, а та тут же отвела взгляд в сторону. — Неправда. Я только вчера разговаривала с ней на тренировке о тебе. Вернее, слышала, как она разговаривает с Даниилом Марковичем. Говорит, что ты должна лечиться тщательнее, чтобы восстановиться. Ещё не всё потеряно, — вмешалась Медведева. Девочки из группы посмотрели на неё с удивлением, и Алёна собиралась что-то возразить, но в комнату зашёл Глейхенгауз. Они с Алиной приехали с опозданием. Загитова уже сидела в комнате, а парень пил чай с родителями ученицы. Он услышал то, что сказала Медведева, и решил поддержать эту легенду. — Да, это так. Женя абсолютно права. Этери Георгиевна вспоминает тебя и ждёт. Всему своё время! – улыбнулся Даня, мягко распихивая девочек от Ани. Они посмеялись его несерьёзности и «пропустили» поближе к Щербаковой. От этих слов у Ани засияло лицо - настолько рада она была услышать подобное. — Вы ей передайте, Даниил Маркович, что я так и сделаю! Буду относиться к здоровью внимательно. И до Нового года вернусь. Обещаю! — улыбнулась Щербакова. Они с Глейхенгаузом обнялись, и его терракотовые глаза пронзительно зыркнули в сторону Медведевой, которая стояла у окна. Девушка же отвернулась. Глядя на улицу, Женя размышляла лишь о том, что и сама бы хотела услышать такие слова, если с ней что-то произойдёт. Любому человеку приятно слышать доброе слово, особенно если оно полно тепла и доброты. — Девочки! Теперь все на кухню! Я приготовила для вас особое блюдо! Всем можно и талии не повредит! – зайдя в комнату, объявила мама Ани. Толпа детей и подростков начала покидать комнату. — Жень? – позвала Паненкова Медведеву. Последняя замедлила ход, они поравнялись. — М? — Скажи, Этери Георгиевна не говорила же такого? — Ты о чём? — О Ане… она не могла такого сказать, – как-то разочарованно сказала Дарья. Женя подумала, что рада, что держит руки в карманах. Они бы могли выдать её ложь и волнение. — Могла. Этери Георгиевна не такая, как другие тренеры. Она не хвалит в глаза. Не имеет такой привычки. Но как только ты далеко, она с мудростью делится своим настоящим мнением. Оно редко бывает плохим. Мы все у неё самые лучшие, — оптимистично ответила Евгения. Она вдруг захотела сказать больше хорошего каждому из своих сверстников. До боли хотелось верить в свои слова, но спустя почти полгода не очень-то получалось. При взгляде на любимую Жене казалось, что какая-то живая искра покинула её душу. Это вызывало ни с чем не сравнимые страдания у Жени. У Даши промелькнула улыбка на лице - даже она хотела верить во что-то хорошее. *** В одни из выходных дней семья Скопцовых уехала к родственникам, а Настя осталась в Москве одна. Первое, что она сделала, — это, разумеется, позвала Женю к себе домой. С ночевкой. Они расположились на кухне, и обе кружились, чтобы приготовить что-то вкусненькое перед совместным просмотром фильма. — Наконец-то мы без мальчиков… — с облегчением вздохнула Настя, а затем поправила себя, вспомнив про Тутберидзе: — И девочек… — Уже очень давно, – печальным тоном добавила Евгения. Девочки давно не разговаривали по душам, и Скопцова волновалась о том, что же происходит во взаимоотношениях подруги и её возлюбленной. Вспоминая собственную жалобу на то, как часто Женя рассказывала о них с Этери, Настя расстраивалась, что вообще высказалась по этому поводу. Блондинка подумала, что если бы продолжала слушать Женю, то та была бы менее грустной. Положив в тарелку нарезанные фрукты, Настя смело поставила рядом два фужера под мартини. Медведева неодобрительно покачала головой. — Ещё чего. Пить мы не будем, иначе меня унесет. — Жень, может, и должно унести, а? — втягивая шею, осторожно ответила Настя. Видя, что подруга без настроения, Скопцова остановила её суету и развернула к себе лицом: — Очнись. Скопцова вызывает базу, Мед, Мед, приём. Что с тобой такое? Весь задор исчез. Я же вижу это. Не думай, что я слепая стала или мне плевать на твои переживания. — Ну и что? — А то! Я не узнаю тебя. Давай рассказывай. И забудем все наши ссоры. Тут что-то посерьезнее… я вижу… — Настя была убедительной. Женя замешкалась, но, как только взглянула на пустой бокал для мартини, решилась. Они расположились в общем зале. Звук на телевизоре был убавлен, являясь фоном беседы. Журнальный столик заполнился тарелками с фруктами, сыром, орехами. Всё легкое и абсолютно некалорийное. Казалось бы, что мартини закусывают чем-то посытнее. Вот только обе девушки на тот момент придерживались строжайших диет. Настя осознанно, а Женя нет. Медведева рассказывала всё, что было на душе. Она говорила, говорила, снова говорила и в какой-то момент ощутила, как болят мышцы языка. Откровения лились рекой, эмоции брали верх, когда при определённых словах воздух застревал в горле. И, когда не осталось абсолютно ни одного секрета, Женя звучно выпила до дна очередной стакан с алкоголем. Пьянящая сладость откинула её на мгновение в беззаботный 2016 год. Забытое чувство тепла, спокойствия и радости. Жене вдруг почудилось, что всё у неё хорошо и не было никаких трудностей в жизни. Лёгкость и эйфория начали переполнять, так как тяжелые мысли и эмоции нашли себе место где-то ещё, кроме собственной головы. Обиды взяли паузу, учащённое сердцебиение трепетало надеждой на получение совета от близкой подруги. Глядя на задумчивую Скопцову, брюнетка прочувствовала значение слова «безопасность». Это общение было нужно ей и помогло на короткий миг освободиться от боли и ужаса, что стали постоянными спутниками. — Я ещё никогда не ощущала себя такой потерянной, что ли. Мне нечего добавить к услышанному, нечем возразить. Понимаю тебя на сто процентов, но совершенно не понимаю, что происходит с Этери. И мне сложно поверить, что она вот так легко перескочила с ваших отношений на другие. Ты сама-то в это веришь? – растерянно спросила Скопцова. Блондинка была расстроенной, почти такой же, как Женя в начале их времяпровождения. — Но как я могу этому не верить, Насть? Мы сократили общение вне льда. Это происходило постепенно, но я только недавно до конца въехала, что у нас такое было давно уже. Просто я была занята семейными заботами, всякой сторонней ерундой. А она под моим носом с ним встречалась. И я бы не поверила, если бы дважды не проследила. — Зачем ты следила? Ты же осознаешь, что это ненормально? Неужели не могла спросить прямо? — Я то тут, то там ловила её на вранье, Настя. Как после такого верить-то? — Бля, тоже верно… – печально потупив глаза, пробубнила Скопцова. Она отхлебнула мартини из бокала и скривила лицо. Они молчали, пили, снова молчали. — Но скажи мне одно. Вот ты с ней была больше года в отношениях. Каким ты представляла ваше совместное будущее? Ну, типа, после твоего совершеннолетия съехаться вместе? Или как? Я не совсем это представляю. У тебя же был образ какой-то в голове? – спросила наконец-то Настя. Женя помрачнела. — Не знаю уже. Я любила в настоящем, и мне было некогда задуматься о прошлом или будущем. Каждый день просыпалась и жила абсолютно счастливым человеком. Разве ты думаешь о чем-то ещё, когда счастлив прямо сейчас? И разве мы вообще не живём для того, чтобы достигать счастья? — Но счастье не может длиться вечно, ты же понимаешь? Всё равно придётся столкнуться с реальной жизнью. Тем более ты сказала, что бабушка, походу, в курсе. Не дай бог мама узнает, тогда наступил бы полный пиздец. Но ведь вы не можете всю жизнь держать отношения в тайне и нигде не проколоться, – размахивала руками Скопцова. Женя насупилась. — И? — И то. Она могла устать от этого, Жень. Этери — взрослая женщина. И прости за то, что скажу, но я с первой минуты поразилась тому, что она согласилась на эти отношения. Не думай, что я типа против или что-то плохо о вас думаю. Просто не ожидала от неё таких вещей. А вы один год продержались! — То есть считаешь, что отношения были обречены на расставание? — Не знаю. Тут только богу известно, блин. Но держать всё в тайне каждый день в течение года — это пугает. Именно факт того, что может быть «прокол». Ты же не можешь контролировать себя во сне, постоянно анализировать речь. Ты и сама рассказывала, что проболталась во сне Бобровой, назвав Этери по имени. Да и люди не глупые, они же видят. Катя тебя почти поймала, хоть ты и увернулась изящно. Бабушка с детства с тобой и явно в состоянии отделить правду от лжи. Я сама абсолютно случайно увидела вас, а кроме меня так может быть с кем угодно. Вот что страшно. И, может быть, она и продолжает любить тебя, но бля… геморроя больше. Это ведь выдумывать надо, куда едешь, когда планируете совместное времяпровождение. Ты не скажешь так просто, как я, мол: «Мам, я к Кириллу еду!» Нет-нет. Надеюсь, что это не звучит для тебя резко и не обижает. Это просто как бы данность. — Да, да… — словно марионетка, Женя кивала головой. Она всё это понимала. Сделать ничего не могла. Просто хотела верить, что у такой, как она, может быть надежда и право на любовь. Не с кем угодно. С Этери Тутберидзе. Настя села ближе к подруге и приобняла её. — Вы сделали перерыв, но возобновление отношений ничего не поменяет. Просто придётся быть ещё и ещё осторожней, а больше уже некуда. И вот уровень безопасности дошёл до того, что проще не переписываться, не встречаться и по сути не существовать как пара. И не думаю, что Буянов мог «увести» у тебя Этери. Я видела её глаза. Если бы не они, то не поверила бы ничему. Она правда тебя любит. Или любила… ну, ты поняла. — Я не могу так просто всё закончить… я не знаю, как мне жить… без неё… — прикрыв ладонью лицо, прошептала Медведева. — Девочка моя, — сдавленно пробубнила Настя и очень крепко обняла подругу. Жене понадобилось время, чтобы успокоиться, прекратить вытирать слёзы и растирать покрасневшие глаза. Они постарались поболтать о чём-то отстранённом, но Медведева думала только об одном. Мучительно, навязчиво. — Лучше расскажи мне про вас с Кириллом. Что мы только обо мне. Как тебе быть его девушкой? Уже достаточно времени прошло, чтобы ты могла оценить, — спросила Женя. Настя стыдливо опустила глаза и мягко улыбнулась. Медведева помнила и себя такой, когда будучи безгранично счастливой, она молча сияла изнутри. Когда не хотелось кричать о своей любви миру, а только просыпаться и засыпать вместе. — Я уже привыкла. С ним очень комфортно. Узнала много нового о нём как о парне. Кирилл всецело в нас, он довольный и постоянно шутит. Мне нравится ощущать эту лёгкость. Она спасает от тревоги, — рассказывала Скопцова. Женя наблюдала за её мимикой, голосом, жестикуляцией. Думала, что сможет напитаться этим позитивом, но ощущала, что он не так силён, как о нём говорят. — Ты выбрала его из-за этого спокойствия, да? Нет неопределённости, страхов, сомнений. — А ты осуждаешь это, Жень? — Нет. Просто не вижу искры в глазах. Ты довольна, но говоришь одно, а выглядишь по-другому… — Не всем так любить, как ты, Жень, — с укором ответила Настя, выпив очередной бокал мартини. Подруга ничего не ответила на это. К ночи девочки откупорили очередную бутылочку. Они были обоюдно настроены напиться. Разговаривали без тормозов, еле двигали языком и сумасшедше смеялись. Смеха было много, и у каждой он был прикрытием чего-то не совсем хорошего. Скопцова, значительно подвыпивши, начала то и дело говорить о Косте. Женя улыбалась этому внутри себя, ведь стало совсем очевидно, что подруга всё ещё любит его. При этом, нелепо шутя или что-то оценивая, блондинка тут же становилась таинственной, взволнованной и мало контролировала свою речь. Медведева слушала, не перебивая, и старалась «не спугнуть» Настину откровенность относительно друга её детства. Похвалы лучшего друга постепенно перешли в жалобы на партнёра. Начало выясняться, что Алёшин слишком хорош и старается быть для своей девушки идеальным. Сначала это нравилось Скопцовой, но постепенно начало вызывать скованность: «Сложно быть неидеальной девушкой идеального парня. На хуй эту ответственность!» — Почему ты считаешь его идеальным? — задала резонный вопрос Медведева. Настя задумчиво отпила из бокала сладкий напиток. — Потому что мы даже ни разу не поругались. — А разве это плохо? — Нет, но… он словно мой старший брат, с которым я сплю. Кирилл почти не матерится, разносторонний, юмор у него крутой. Постоянно что-то тащит из подарков. Типа я только за, но на самом деле ваз уже нет, чтобы цветы ставить. Он так старается, что это натянуто словно. А в постели так вообще каждую минуту спрашивает, как мне, а лучше так или так, — бубнила Скопцова. Женя еле слышно посмеивалась. — Ну ты даешь. Обычно девушки жалуются на херовых пацанов, а тут ей, видите ли, не нравится обходительность парня. Ты в своём уме? — Конечно в своём. Но я сама не такая и совсем не стараюсь. Иногда даже намеренно какую-то пакость сделаю, чтобы проверить, накричит ли. Но нет. Ни единого раза. — Насть… но ведь быть в таких здоровых отношениях — это нормально. Разве ты не к такому стремилась, выбирая его? — Это мой первый парень… даже не знаю, к чему я стремилась. Знаю от чего, — на последней фразе она напряжённо начала хрустеть орехами. Женя поняла, что Настя имела в виду тот случай с Костей. Стало грустно от того, что подруга так и не осмелилась раскрыть ему чувства, боясь отказа. — А ещё пахнет он после секса не так, как мне нравится… — Ни хуя себе… а кто вообще пахнет нормально после секса? – икала Медведева. — Ну, я не знаю… он же один у меня… был… - лежа на полу, пробурчала Настя. Женя откинула голову на подушку. — Вот от Этери пахнет ахуенно… — О боже, блять… прекрати… я потом в глаза смотреть ей не смогу… всё буду думать, как она после предварительных ласк пахнет… — Женя раскрыла рот. Настя громко засмеялась, и Медведева выхватила подушку из-под своей головы и сильно ударила подругу. — Дура… — крикнула Женя, путаясь в собственных словах. Настя не прекращала судорожно хохотать. — Ты совратила меня… она была для меня каким-то там тренером из «Хрустального»… теперь я впадаю в ступор, воображая, как вертите друг друга в разных позах… это же кошмар! — тряслась Настя, густо краснея. Женя снова ударила её подушкой по голове, а Скопцовой хоть бы что. Когда они успокоилась, то обе стали смотреть в потолок. Казалось, что через него им хочется увидеть звезды и загадать на падающую исполнение самого сокровенного желания. — Насть… я так много рассказала тебе за сегодня! Прям вывалила… мы давно так не говорили по душам… — Ну, блин, я тебе тоже про Кирилла много чего рассказала и вообще… тоже вывалила. Это даже хорошо. Мы и правда давно так не тусили, — улыбнулась Настя. — Но у тебя всё равно покруче истории… сложно поверить, что ты там такое делала, хотя вы уже больше года вместе… — Вот делала. Никто тебе не поверит. Никто в это никогда не поверит. И это хорошо… но мы уже расстались… она ушла от меня, — откидывая подушку в сторону, ответила Женя. Одно неосторожное слово, и снова над ними нависла гнетущая пауза. Насте порой казалось, что она «слышит», как больно было подруге. Подползя ближе к брюнетке, Анастасия собрала глаза в кучу и вдруг сделалась серьёзной. — А давай Буянову дверь подожжём? Или… колёса проколем? — зловеще прошептала она. — Че? — удивилась Евгения. Настя выглядела абсолютно решительно. — Ну, бля. Он что, думает, что можно мою подругу так облапошить? Что можно спокойно ваши отношения разрушить и всё заебись будет? — сощурила глаза Анастасия. Женя начала колебаться. Она подумала, что эта идея ей весьма симпатична. — Я знаю, где он живёт… но ведь не он виноват - она выбор сделала… — еле слышно сказала Медведева. Насте не нужно было повторять дважды. Она встала с места и пошатываясь ушла в гардеробную. Женя забеспокоилась и кое-как поднялась на ноги. — Насть! В коридор вышла наряженная в какую-то страшную драную куртку Скопцова. На её голове была балаклава, а в руках самый настоящий пистолет. В другой руке был какой-то баллончик, который явно использовался для разведения костра. Женя ошарашенно уставилась на неё. — Насть… ты ебанулась? Это что? Откуда у тебя такой прикид! — Это травмат дяди Вити… а ещё есть охотничий ножик… папин… давай накажем Буянова… Женя подбежала к подруге и отобрала все опасные предметы. Внутри себя подумала, что если и решится на такое, то сделает всё одна. Будучи в восторге от такой решительной глупости, Женя еле сдержала улыбку. — Нет, успокойся. Пошёл он в жопу! — возмутилась брюнетка. Эта фраза Скопцовой воспринялась спокойно, и, пожав плечами, она вернулась в комнату. Женя осталась стоять в коридоре с пистолетом и баллончиком в руках. Достаточно долго. — Даже не думай об этом. — Почему нет? — Да потому что. Пить меньше надо! Это просто безумный бред. И это опасно. Если она с ним спит, то не простит тебя, если с ним что-то произойдёт. Вдруг сгорит весь дом. — Нас не простит, мой дорогой. Нас! — С кем ты там болтаешь, эй? — крикнула Настя. Женя удивлённо обернулась. — Я молчала, — ответила брюнетка. Она положила оружие в коридоре и через несколько минут вернулась к Скопцовой. Подруга уже успела уснуть прямо на полу. Женя села на диван и, закрыв глаза, начала судорожно думать. Спутанность мыслей и эмоций беспокоили её, и вместо того, чтобы тоже уснуть, Медведева продолжила пить в одиночестве. К глубокой ночи Евгения достигла крайней точки кипения. Не соображая совсем, она металась из стороны в сторону, а когда закончился алкоголь, стала злиться. — Кто такая эта Тутберидзе… кто такая… — бубнила она себе под нос. Хватаясь за голову, царапая лицо ногтями, она теряла последние капли здравомыслия. Доведя себя до исступления, Женя ушла на второй этаж и закрылась в комнате. Прорыдав там не меньше десяти минут, она вернулась, чтобы взять телефон. Расхлябанная алкоголем девушка захотела выговориться. — Думает, что может меня бросить… — шипел пьяный голос. Опускаясь на дно собственной обиды, девушка набрала номер телефона. Гудки показались долгими, заунывными, пугающими. Когда сняли трубку, Женя ощутила, что собственный голос дрожит, как и она сама. — Ты… обещала любить меня… говорила, что любишь больше, чем я… лгунья… — хрипел Женин голос. Этери не сразу поняла, что происходит, но, когда поняла, стала недовольной. — Мне послышалось или ты пьяна? — Уши себе прочисть, тренер херов, — съязвила девушка. — Так. Если ты продолжишь говорить эту ахинею дальше, то доброй ночи. — Не смей класть трубку, Тутберидзе. Какая ты мелочная оказалась… — Я? — возмущенно вздохнула Этери, но вовремя удержалась, чтобы не ответить так же едко. — Тебе не стоит говорить всего этого на пьяную голову. — Да мне по хуй, веришь, Тери? — Верю, — и хотя Женя хотела звучать агрессивно, обращение по имени «Тери» дало понять, что всё сказанное — это напускное. — Я без тебя не могу есть, спать, я… не помню, когда нормально улыбалась, чтобы внутри дыру не ощущать… дыра, в которую ты плюнула… — Прекрати, — взмолилась Этери. Ей было больно это слушать, и она заволновалась. — Где ты находишься? — А вот теперь это тебя волновать не должно, женщина. Ты рассталась со мной. — Я рассталась? — с раздражением спросила Тутберидзе. — Это ты требовала перерыв в отношениях! Это ты меня бросила! — Да я думала, что ты прекратишь быть такой холодной сучкой и скажешь, что соскучилась, что всё у нас хорошо. И что в итоге? Исчезла. Думаешь, что мне приятно смотреть на тебя на льду? Провались ты пропадом… — измученно, надрывисто Женя говорила и говорила то, что накопилось в сердце. Этери слушала и с трудом сдерживалась, чтобы не заплакать от обиды. — Набралась смелости сказать эти гадости только тогда, когда набухалась? А? Медведева? — Да я могу тебе в лицо это всё сказать, поняла? И Буянову твоему! Я всё могу! — Хватит приплетать сюда его, умоляю. — Ещё как буду! Ты… — Женя задыхалась от злости, не могла сдержать себя. — Ну, кто я? Давай. Как низко ты опускаешься в своих оскорблениях… Наговоришь сейчас, а потом заснёшь и даже не вспомнишь! — Я без тебя жить не могу, Тери, а ты… безразличная, холодная, фригидная… ты… ушла… как ты могла? — Хватит! Остановись! Я не могу это слушать! — Этери положила трубку, но уже спустя несколько минут ей поступил новый дозвон. Она мучительно скривила лицо и постаралась не сойти с ума, когда телефон зазвенел в очередной раз. — Чего ты хочешь! — болезненно взвизгнула Тутберидзе, когда ей поступил шестой звонок подряд. — Вернись ко мне… — Я никуда не уходила, чтобы возвращаться. Ушла от меня ты. Прекрати звонить в таком состоянии, прекрати мучить меня. Всё это утомляет меня… — Скажи всё это в лицо, трусиха. Я приеду сейчас и тогда… — Нет, — испуганно сказала Этери. — Не смей приезжать. Я сама приеду, я заберу тебя, если надо. Где ты? — А что это? Что это мне приезжать не надо? — Я не одна, — кратко пояснила Этери. Повисло молчание. Женя с трудом поняла то, что услышала. — Что? Ты сейчас с ним? Он у тебя дома? — Не приезжай. Ты мне тут не нужна, — настаивала женщина, а затем и вовсе положила трубку. Женя оцепенела. Она долго держала телефон в руках, потом медленно опустила его. Он вывалился из ладони и упал на пол. Туман начал застилать глаза, сердце гудело, не выдерживая наплыва крови. Девушка ярко представила Этери, которая лежит в одной постели с бывшим, мужчиной. Представила, как та сонно поднимает с тумбочки телефон, как накидывает халат и отходит в другую комнату, чтобы взять трубку. Женя во всех подробностях увидела лицо Тутберидзе, свежую от приливов крови кожу на лице, которая всегда молодела, чем больше секса у неё было. Трясясь от ярости, Медведева схватилась за голову, но сдержала крик, чтобы Настя не проснулась. Её начало лихорадить, в голове что-то лопалось и разрывалось. Не понадобилось и нескольких секунд, чтобы принять фатальное решение. Взяв с пола телефон, Медведева вызвала такси от дома Скопцовых до дома Тутберидзе. Идя в коридор, пошатываясь, она раскрыла свою сумку и уверенно кинула туда пистолет и баллончик. *** Такси заехало во двор. Женя вышла из авто и тут же упала на асфальт, настолько была не в состоянии скоординировать свои движения. Она обошла дом так, чтобы увидеть окна квартиры. Дойдя до них, Евгения уставилась в их черноту и, покачнувшись, упала на бордюр. — Мы сейчас же должны уйти. — Нет… мы поднимемся туда. Я хочу видеть всё это. — Зачем? Чтобы мучать себя? Она всё нам сказала. Всё! Она с ним! Что ещё нужно? — Видеть его. — Чтобы что? Достать оружие и выстрелить в него? Ты хоть осознаёшь последствия? — Выстрелю в пах. — Ты не в себе! Очнись, идиотка! Всё, мы уезжаем! — Заткнись, заткнись! Ты! Это ты мне говорил, что нужно быть внимательной к ней. Ты говорил, что я многого не вижу, что витаю в облаках. И вот сейчас, когда я на пороге истины, ты пытаешься меня удерживать. Зачем? Ты на моей стороне или нет? — Я на твоей стороне, потому что думаю о твоей безопасности! — Но неужели мы позволим ему спать с ней… с той… которую мы любим… неужели она так просто нас предала? Неужели пошла на измену? Это надо выяснить… и если это так, то я заставлю их сожалеть об этом… В ответ промолчали. Женя закрыла лицо руками и затряслась от удушающего рыдания. Он был беззвучным, но болезненным, разрывал каждый капилляр внутри головы. Сидя на холодном бордюре, Женя ощутила себя брошенной, никому не нужной, жалкой. Глядя на темные окна снова, Медведева обозлённо вытерла слезы тыльной стороной руки. Под гул собственного сердца она отправилась домой к любимой женщине. Подняться сразу не удалось. Женщина-консьержка узнала её, но впускать не хотела. Она готова была поднять шум, но полупьяная Женя сумела уговорить её пропустить. Что именно девушка ей наплела - осталось за кадром её воспоминаний, но консьержка ей доверилась. Поднявшись на нужный этаж, Медведева с ужасом замерла. Стук в эту дверь прозвучит гораздо громче и тревожнее, чем в какую-либо другую. Задыхаясь в собственной панике, она всё же занесла кулак и наконец-то постучала. Ничего не услышав по ту сторону, девушка постучала снова. Скинув с плеча сумку, она извлекла оттуда пистолет и дрожащей рукой прижала ближе к ноге. В её воспалённом рассудке возникла картина, что вот сейчас дверь откроет полуголый Буянов, а за его спиной будет стоять Этери. Растрёпанная, сонная, на плечах которой будет тоненький халатик, который она постоянно накидывала на себя, идя в душ после близости с Женей. Изнемогая от ревности, девушка взвела курок и, услышав, что за дверью зашуршали, приготовилась. Ненависть, ярость, безумство захлестнули, и вот, когда дверь открылась шире, Евгения растерялась. — Женя? — удивлённо спросила Диана. Она еле разлепляла глаза ото сна, выглядела обескураженно. Медведева тут же спрятала оружие за спиной, не будучи уверена, что девочка его не увидела. — Ди, — сдавленно шепнула Женя. Диана начала разглядывать подругу с головы до ног и явно ничего не понимала. — Что случилось? Ты что тут делаешь? — бормотала Дэвис. За её спиной уже зажегся свет в коридоре. Кудрявые локоны возникли в дверном проёме. Хозяева дома смотрели на полуночную гостью во все глаза. Возникла пауза, которая перемешалась со стыдом и неловкостью. Женя явно не ожидала подобного поворота событий. — Медведева, ты совсем уже ахуела в край? — возмущённо прохрипел голос. Злые жёмчужно-чёрные буравили спортсменку взглядом. Женя лишь подумала о том, что нужно срочно спрятать пистолет и что-то соврать в ответ. Пока девушка раздумывала, Этери болезненно ущипнула дочь. — Ты головой думаешь, прежде чем дверь в такое время открывать? Обязана разбудить меня. А если там не Медведева была, а какой-нибудь цыган или маньяк? — злилась старшая. Наконец-то к Евгении вернулся дар речи. — Я… у меня… дома… я… — начала теряться Евгения. Этери нервно вздохнула, затем перевела взгляд с дочери на гостью. — Ты могла раньше приехать, если так волновалась о том, что тебя снова оставили дома одну? Просто на кой хер понадобилось столько отпираться, чтобы всё равно явиться к нам в самый неудобный час? Ты то соглашаешься с моим приглашением, то нет. Определись уже, твою мать, — схитрила Тутберидзе. Дианино лицо стало более расслабленным, а затем и вовсе безразличным. Прежде чем уйти к себе в комнату, она сказала: «Ну сколько можно уже…» Как только Дэвис исчезла, тонкие пальцы болезненно ухватили Евгению за плечо и силком втащили в дом. Женя всё ещё держала пистолет за спиной и даже умудрилась протрезветь от пережитых эмоций. Этери понимала, что говорить сейчас что-то вслух не стоит, и, только раздражённо отпустив Женино плечо, ушла к себе. Жене стало намного проще. Она тут же спрятала оружие в сумку, а её пихнула на самый низ шкафа. На этом логические действия завершились. Девушка стояла в пустом коридоре и не знала, что делать, что говорить. Ругая себя пьяную, что перестала контролировать свои действия, она мучилась. Было глупо приехать, глупо стоять в коридоре, желая причинить боль бывшему своей любимой. Все это было глупо, но эмоции взяли верх. — Ты так и будешь стоять в коридоре? Господи… — послышался гневный шепот. Женя тут же подняла глаза и увидела Этери в том самом халатике, подумала: «Боже… как же ты прекрасна…» Женщина злилась, раздражалась, она готова была чихвостить Медведеву за каждое слово. Вот только этот родной полупьяный взгляд обезоружил её. Этери вдруг подумала, что явившаяся из-за одной оговорки «Я не одна» Евгения уж слишком сильно любила и ревновала её. И этот факт был важен. В этой Жениной реакции была Этерина слабость, ведь она всегда желала, чтобы рыцарь в доспехах любил её самозабвенно. До полного самоотречения. — В зал шуруй, — кратко отозвалась Тутберидзе и ушла на кухню. Облокотившись о кухонный шкаф, женщина постаралась взять себя в руки. Её трясло, возникало ощущение страха за то, что дочь снова обижена. Женино присутствие в очередной раз подчеркнуло, что девушка небезразлична Этери, и ребёнок явно это понимал. Помедлив, Тутберидзе отправилась в комнату к Дише, чтобы поговорить. — Спишь? — ласково погладив девочку по волосам, спросила мама. Диана медленно повернулась к ней лицом и сонно кивнула. — Я не знаю, что с ней происходит, но обязательно поговорю с ней. Слышишь? Ей не стоило так себя вести. Буду воспитывать её. — Не надо, мам. Видно же, что она расстроена чем-то. Оставь её в покое. Просто постели в зале, а утром всё решишь. — Диша… только не расстраивайся… — Всё в порядке, мам. Женщина наклонилась к Диане и поцеловала её в лоб. Было приятно увидеть спокойную реакцию ребёнка. Прежде чем она вышла из комнаты, Диана окликнула. — Мам… мы завтра с Вероникой в кино утром идём. Помнишь? — Да. Я отвезу вас. — Хорошо, — промямлила девочка. — Спокойной ночи. Этери погасила свет на кухне и вышла оттуда со стаканом воды. Её беспокоило, в каком состоянии был любимый человек. Пройдя в темноту зала, Этери помедлила. Женя лежала лицом вниз на подушках, диван не был разложен. Этот вид был беспорядочным, разбалансированным, словно так быть не должно. Тутберидзе подумала, что Женино место обязательно должно быть рядом с ней в постели. Вот только в очередной раз её останавливали тесные рамки квартиры и наличие Дианы за стеной. Помимо прочего, взгляд Александра Горшкова частенько снился ей в кошмарных снах, напоминая о себе. Сев на край дивана, женщина поставила стакан рядом на столик. Женя еле дышала, спала тревожно и явно мучилась похмельем. Тутберидзе скривила лицо, чувствуя запах, затем подумала, что даже такой поцеловала бы Женю в губы. Стараясь не задерживаться, она уже встала с кровати, но её остановила цепкая медвежья лапа. — Останься… посиди ещё… — несвязно бормотала Женя. Этери постаралась отстраниться. — Не шуми. Мы дома не одни. — Я думала, ты трахаешься с Буяновым… — раздражённо прошептала Медведева. Этери скривила лицо от грубости, сказанной в её адрес. — Постеснялась бы такую херню пороть. Всё. Отпусти мою руку. Мне нужно спать. — новая попытка высвободиться не увенчалась успехом. Этери села обратно и настойчиво дёрнула Женю на себя, чтобы та повернулась к ней лицом. — От тебя воняет перегаром. Ты припёрлась среди ночи, Диша была свидетелем этого поведения. О чём ты думала? Или ты все мозги пробухала. — Все мозги пробухала, — передразнивала противным голосом Женя. — Это не смешно! — шипела Этери. Медведева ухватилась другой рукой за талию любимой и потянула на себя. — Не смешно, — ещё противнее повторила Женя. Женщина начала злиться, но отчего-то снова начала млеть в присутствии своего соблазнителя. Наклонившись достаточно близко к Жениному лицу, Тутберидзе вдохнула неприятный аромат алкоголя. Он напомнил ей ситуацию годовалой давности, когда спортсменку пришлось забирать силком с дачи Бобровых. — Ты мне противна сейчас, — уверенно соврала Тутберидзе. Она хотела смутить Женю, хотела поставить на место. Вместо этого руки партнёра начали лезть ей под халат. Этери испуганно постаралась оттолкнуть их, но они были настойчивы. — А мне противно думать, что ты могла быть с ним… я никогда тебе этого не прощу… я знаю, что ты с ним теперь постоянно… ненавижу тебя за это… — злилась Женя, глядя Этери в глаза. Нежные касания ярко противоречили тому, что было произнесено вслух. По-хозяйски нагло пьяные пальцы касались кожи под халатом и знали, что под ним ничего нет, кроме тоненькой майки и нижнего белья. — Так не трогай меня, раз ненавидишь, — возмутилась Этери. Это пьяное безумство достаточно быстро распалило её, особенно из-за того, что была вероятность, что на утро Женя ничего не вспомнит. Девушка легла удобнее, но рук своих от женской груди под халатом не убрала. Она смотрела через почти закрытые глаза, но даже этот взгляд был убийственно уверенным. Было в нём что-то новое, опасное, притягательное для Тутберидзе. Она наклонилась ближе, но побоялась что-то сделать в ответ. — Мы рискуем. Каждый божий раз. И тебе плевать на то, что Диана может встать и пойти на кухню, в туалет, да куда угодно. Ты сама говорила мне, что она любопытна. И несмотря на это продолжаешь трогать мои соски всё настойчивее. Что тебе нужно? Где твоя совесть, Медведева? — прохрипел голос Тутберидзе. Эти эмоциональные качели её изрядно потрепали, но, всякий раз выбирая между тем, чтобы не делать и делать, она выбирала последнее. Блеск чёрных глаз был дьявольски спокойным, пусть и немыслимо пьян. — Ещё час назад я собиралась поджечь хату твоего бывшего только за то, что подозревала его в связи с тобой. И у меня не дрогнул бы и мускул на лице. И ты убеждаешь меня, что у меня нет совести… тогда мой ответ — да. Её нет. И если бы она была, то между нами не завязались бы отношения. Просто скажи лично мне, по какой причине ты так резко отдалилась от меня… — потянув ворот халата на себя, спросила Медведева. Женщина наклонилась к Жене неприлично близко и, судорожно дыша, лишь молила бога, чтобы дочь мирно спала в постели. — О нас узнали в федерации… меня шантажируют… — пропихнув слова через горло, выдала Этери. Она с ужасом уставилась на Женю и замерла в ожидании. Показалось, что сказанные слова провалились в какие-то чертоги её разума и остались там без какой-либо ответной реакции. Женя с силой притянула к себе лицо любимой и страстно, головокружительно поцеловала её. Это был пьянящий, безбашенный поцелуй, после которого снесло все преграды в голове Этери. Она нуждалась в любви и ласках, и все, чего хотела, — это Женю. Как только поцелуй прервался, неповоротливый язык Евгении попытался связать два слова. — Я знала… что любишь… что кто-то другой виноват… и мы тут ни при чём… — прошептала девушка и закрыла глаза. — Кто ни при чём? — переспросила Этери. Вместо ответа она увидела, что Женя за долю секунды потеряла сознание. Брюнетка провалилась в глубокий сон. Тутберидзе разочарованно отодвинулась, а затем и вовсе покинула зал. *** На утро Этери и Диана завтракали на кухне. Обе напряженно молчали, вчерашнее событие явно испортило их настроение. - Как дела на тренировках? Всё никак не спрошу толком, - придумала глупую тему для начала общения Этери. Диана безразлично ковыряла еду в тарелке. - Всё в порядке. Ты почти всегда видишь, как это происходит. Снова молчание, которое прерывать стало уже неловко. Перед уходом женщина посмотрела на Женю. Она лежала так же, головой вниз, и не подавала признаков жизни. Диана возникла откуда-то из-за спины и тоже окинула взглядом комнату. Зрелище не из приятных. - У Жени сложный этап. Насколько мне известно, у её друга мама в плохом состоянии. Ещё и бабушка приболела. - Валентина Лаврентьевна? С ней что-то случилось? – удивилась Тутберидзе. - Я не много знаю, Женя что-то рассказывала. Может, просто осень так влияет на самочувствие… не знаю. Этери снова посмотрела на Медведеву. Перед выходом настроение ухудшилось ещё на несколько тонов. Как только Этери вернулась домой, она точно решила, что поговорит с Женей. Снимая вещи, женщина обратила внимание на сумку, которая скомкано валялась внизу шкафа. Пожелав её переложить, Этери обратила внимание, что вес был небольшим, но внутри явно было что-то твердое. - Что там такое, - пробубунила она. Лёгкая сумка была чем-то отягощена. Расстегнув застёжку, Тутберидзе сунула туда руку и нащупала холодную сталь. Тонкие пальцы подняли со дна пистолет. Шок и ужас охватил Этери. От испуга она несколько раз открыла и закрыла рот. Вот что девушка держала за спиной. Злясь, Тутберидзе откинула сумку и, держа в руках оружие, отправилась в зал. Дойдя до дивана, она уже вся тряслась. - Ты! Очнись. Просыпайся! – крикнула женщина. Женя издала какой-то нечленораздельный звук, и Тутберидзе начала с силой трясти её. - Вставай! Поднимайся, я сказала! – раздражённо требовала старшая. - Что! Что такое! Подняв вверх руку, Этери с ужасом продемонстрировала пистолет. Она не знала ничего об оружии и подумала, что он был настоящим. - Что это делает в твоей сумке? Как ты смела прийти с пистолетом ко мне домой ночью! Как ты смела при Дише такое доставать! – истошно завопила Тутберидзе. Женя покачнулась, пытаясь сесть, а затем её рассудок пронзило осознание происходящего. - Ты снова рылась в моей сумке? - Отвечай на мои вопросы! Как ты посмела! – дрожала Этери. Она с осторожностью положила оружие на столик и отошла на приличное расстояние. - Ты окончательно потеряла стыд. Угрожаешь мне! Угрожаешь моей семье, Женя! - Нет! Я ничего не собиралась делать, я… - Постой. Ты же вчера наплела что-то о Буянове… - рассудок пронзила пугающая догадка. - Ты принесла это, чтобы застрелить Сергея?! В ответ тишина. У Жени раскалывалась голова, а слов для оправдания не находилось. Она не знала, как можно соврать, чтобы объясниться. Разочарованный взгляд Этери устремляется в потолок, из глаз начинают течь слезы. - Ты сейчас же собираешь свои вещи и покидаешь мою квартиру. Сейчас же… - потребовала женщина и, прикрывая лицо рукой, ушла подальше от зала. - Твою мать… - ударив себя по лбу, прошептала Медведева. Глядя на время, оценила, что проспала она до обеда. Телефон заполонили дозвоны от Скопцовой, и ей нужно было перезвонить, но не сейчас. Женя залпом выпила воду из стакана, что стоял рядом, но облегчения это не принесло. Голова кружилась, всё тело тряслось от похмелья. Встав на ноги, девушка пошатываясь побрела вдоль стены. - Тери… - звала Женя, но в ответ была только тишина. Она обошла все комнаты и обнаружила запертой ванную комнату. Потянув ручку двери, ещё раз убедилась, что Тутберидзе за ней. - Открой мне, пожалуйста. Давай поговорим… - Нет! Хватит разговоров. Тут нечего обсуждать. Ты выжила из ума, и я боюсь тебя. - Нет, постой, не нужно! Я не приходила сюда для того, чтобы кого-то убивать. Это травматический пистолет. Мы с Настей стреляли по банкам на улице, а потом я закинула его в сумку и забыла. Когда уезжала от неё к тебе, просто забыла выложить. - Это ложь! – изнутри с силой ударили по двери. Этери явно была расстроена и испугана. - Ты никогда такого не делала! Это не совпадение! И ты не стреляла ни по каким банкам! Ты собиралась выстрелить! Женя села около двери и опёрлась о неё лбом. Закрыв глаза, она поймала себя на мысли, что ей и так физически плохо, а тут ещё и нужно что-то отвечать. - Я хотела подстрелить его. Всё. Ты довольна? Можешь теперь не открывать мне дверь и продолжать злиться, бояться, ругаться. Это уже не важно. Всё и так идёт по одному известному месту. Мне нечего тебе ответить, я не хочу оправдываться. Но я знаю одно, что ты больше не моя. Ты ведёшь себя так, словно я посторонний. Как после всего, что было, я могу оставаться в здравом уме? Каждый второй говорит мне, что у тебя отношения с бывшим. И это после того, как я попросила перерыва в отношениях. Перерыв – это не расставание, а ты ведёшь себя так, словно и рада избавиться от меня. И как я могу не обвинять в этом его или тебя? Ты бросила меня. И я не бесчувственное создание, которое спокойно это воспримет. Понятно? У меня есть сердце… и оно болит… и я схожу с ума… в буквальном смысле… Послышался шорох, а затем изнутри щёлкнул затвор. Дверь аккуратно раскрылась, показывая заплаканное лицо Тутберидзе. Она тоже сидела на полу, тоже находилась в разбитом состоянии, тоже страдала. Мутный блеск карих глаз был уставшим, потерянным. Женя была бледной, трясущейся, мрачной. - Ты не помнишь, что я тебе вчера сказала? – осторожно уточнил голос с хрипотцой. Женя напрягла голову, но не вспомнила абсолютно ничего. Этери это поняла и опечаленно опустила взгляд. - Если бы ты причинила ему физический вред, то хоть понимаешь, какие бы после этого были проблемы? - Мне было плевать. И сейчас мне на него плевать. Я буду только рада, если его не станет. - Не говори этих страшных вещей, Жень, - с содроганием ответила Этери. - Мне всё безразлично… я потеряла тебя… а ты даже не удосужилась поговорить со мной… - Тут нечего обсуждать… потому что… нам правда следует отдалиться. Я очень боюсь, что кто-то узнает про то, что было, и… - И пострадает твоя репутация, да? Для тебя же проще быть, как все? Чтобы смотрели и думали, что она меняет мужиков как перчатки! Чтобы были уверены, что ты «нормальная», как все! Но ты не «нормальная». Поняла? Ты уже спала со мной, ты уже клялась в любви. И я не позволю тебе забыть об этом. Потому что ты лгала мне, что любишь, а на деле тут же отступила, как только возникли какие-то сомнения. Ты всегда так делала. Ты всегда убегала от меня. Эти отношения были только по моей инициативе. - Не нужно отвечать за меня! Не нужно! Если бы я не хотела, то ты бы никаким образом не добилась моего ответного чувства! Думаешь, что я ни с того ни с сего переключилась бы с мужчин на тебя только из любопытства? Думай, о чём говоришь! – Тутберидзе хотела снова убежать, но поняла, что в собственной квартире это сделать сложно. Оставаясь на месте, она лишь сидя отвернулась от любимого человека. - Я всю душу тебе отдала, - тихо прошептала Этери. - Словно дьяволу продала. За время счастья, что мы пережили… и я настолько сильно тебя люблю, что тоже умираю без тебя… тоже умираю… а ты даже не замечаешь этого… думаешь, что я такая поверхностная и у меня нет чувств… Женя пододвинулась на коленях к Этери и, заползя на её территорию, обняла её. Они сидели в полной тишине, которую нарушали только нервные всхлипывания. Женя перестала понимать хоть что-то. Стоило только надавить на Тутберидзе, и она становилась прежней. Но как только они были врозь, то та сразу же становилась холодной. Это настолько сводило Женю с ума, что она не знала, как себя вести. Сердце и голова шли в бой друг с другом. - Что мне делать… скажи мне… я хочу, чтобы всё стало как прежде… - прошептала девушка. Этери затихла, затем печально ответила: - Как раньше уже не будет. Я… лишь прошу тебя о терпении. Надеюсь, что после Олимпиады ты поймёшь меня и мы снова сможем… работать над нашими отношениями… Женя не знала, что ответить, и безвольно покачала головой в знак согласия, которого на самом деле не было. *** Ещё до поездки в Братиславу Женя была полна сомнений. Каждый её день был соткан из борьбы с самой собой и этими заполоняющими голову сомнениями. Они начинались буквально от чувственной стороны катания и заканчивались техническими элементами. На тренировках девушка зазубривала каждый жест и каждый взгляд, но в какой-то момент поймала себя на мысли, что до этого никогда так не работала. В прошлых сезонах обе программы были ею «прожиты», стали родными, вызывали трепет перед каждым выходом на лёд. Несмотря на красивый замысел и сказочный костюм «Январские звезды» проявляли себя в контакте с Женей неохотно. Медведевой казалось, что она втискивает себя в шаблон новой программы, причём весьма неуклюже. Нежный образ должен был подчеркнуть Женин артистизм, но получался грубее, чем ожидалось. Внутри Медведевой кипела энергия другого рода, и она явно не желала трансформироваться во что-то легкое и прекрасное. Девушка постоянно думала головой перед каждым прыжком, тем самым перегружая собственный спортивный настрой. Не помогала музыка, расслабление и отдых, новые тренировки, беседа с близкими людьми. Валентина Лаврентьевна, присутствующая на катке, расстраивалась и однажды всё же призналась внучке: «Я когда смотрю на тебя, то словно тебя не вижу. Ты вся какая-то напряжённая, а образ-то каким должен быть? Повзрослела ты, внуч… поменялась». Эти слова не выходили из Жениной головы. После очередного недовольного взгляда Тутберидзе спортсменка вообще подумала, что образ из «Январских звезд» ей противен. Было в нём что-то, что, как ей казалось, выставляло её уязвимость. Она силилась быть нежной, когда в душе горело адское пламя обид и отчаяния. Более того, Евгения слишком сильно волновалась за прыжковые элементы, что должна была прыгать к концу программы. Они снова и снова получались коряво и совершенно выматывали Медведеву, хотя никому из окружающих говорить о таком и не пыталась. Внимательнее оценивал только родной чёрный жемчуг любимых глаз. Чаще других эти взгляды стали опускаться при каждом падении Евгении, отвлекаться от её заходов на прыжки, а затем и вовсе отсутствовать. Этери и сама дико боялась Жениных неудач. Она пыталась понять их причину, пыталась менять темп тренировок, постоянно исписывала блокнот замечаниями. Тутберидзе была растеряна, искала пути для преодоления происходящих казусов. Всё чаще обе девушки не могли найти общий язык. Тот, кто объяснял, не мог донести свою мысль, а вторая сторона не могла его понять. Им на помощь всё чаще приходили сторонние люди, вроде Дудакова и Розанова. Женя каждый вечер «репетировала» именно произвольный номер в своей голове и слушала музыку до боли в ушах. Это напряжение пытались замаскировать, вот только для самих себя что-то стало более очевидно. - Жень, тебе костюм такой красивый сделали… может, в нём немного потренируешься? Он может помочь вжиться в образ. Хотя бы просто прокатись в нём туда-сюда. Тебе же надо свыкнуться с ним, - пищал Илья Авербух на очередном прогоне. - В какой образ? – неожиданно резко ответила Евгения. Она дошла до того, что начала откровенно высмеивать это облако неопределенности, которое ей пытались донести как нечто очевидное. - Илья прав. Иди примерь, - поддержала Авербуха Тутберидзе. Женя бросила на неё раздражённый взгляд, но всё же подчинилась. После примерки девушка попробовала всё заново. Новая попытка была лучше, но как только девушка подъехала к бортику, то столкнулась с жёстким вердиктом. - Низкий прыжок в каскаде. Выглядит так, словно у тебя нет желания оторваться ото льда или тебе тяжело. Аксель со степом… - после краткого отзыва Этери недовольно нахмурила брови. Женя лишь кивала и уходила на прыжки снова и снова, снова и снова. И если раньше злость и упорство окупались, то теперь только разбивали уверенность в себе. Женя сидела в кафе вместе с Катей Бобровой. Они старались говорить о чём-то стороннем, но в конце концов разговоры сводились фигурному катанию. Катя рассказывала о своих ошибках при катании, а Женя только упрямо молчала, не желая признать вслух, что у неё не всё в порядке. В какой-то момент подруга прервалась. - Жень, - взяла ей за руку Катя. Девушка очнулась от прострации и посмотрела на Боброву внимательнее. - Ты вообще слушаешь? - Да, да, - рассеянно кивнула Медведева. - Расскажи мне, Жень, что тебя беспокоит? – мягко попросила Катя. Брюнетка раздумывала. Стоит ли делиться своими сомнениями или приберечь их, чтобы выглядеть менее уязвимой. - Доверься мне. Никому не расскажу. Обещаю. - Я не могу вкатать свою произвольную программу. Постоянно допускаю ошибки на тренировках и вижу всеобщее недовольство своей работой, - ответила Медведева. Боброва с пониманием кивнула. - Но ведь это только начало сезона. Это естественно, что идёт притирка к новому контенту. То, что в Сочи у тебя не получился такой старт, как ты ожидала, – это скорее издержки работы. К этому нужно относиться спокойнее. - Я знаю. И всё понимаю. Но не перестаю злиться на саму себя. После двух лет абсолютного успеха смотрю на себя и не узнаю. Мне всё стало даваться сложнее, пусть это и не заметно публике. - Ты просто в таком этапе жизни, Жень. У тебя подростковый период, ты растёшь, и тело меняется. Эти колебания завершатся, вот удивишь. Главное - держать необходимый вес и не унывать. - Но мне даже знакомые до боли прыжки даются с трудом. - Выскажу своё мнение… на мой взгляд, тебе не хватает физических сил. Ты сильно похудела, и это заметно. Даже сейчас, - показав рукой на Женину тарелку, сказала Катя. - Ты почти ничего не съела за вечер. - Потому что в меня ничего не лезет. - Но ведь так быть не должно. Питание должно быть сбалансированным, а ты только вес теряешь… отсюда и нестабильность. - Не знаю, Кать, не знаю, - расстраивалась Медведева. Она силком заставила себя сделать глоток чая и нервно поставила чашку обратно на блюдечко. Катя молча наблюдала. - Может быть, тебя беспокоит что-то ещё? Что-то… личное? Евгения посмотрела на Боброву с осторожностью. Она не могла себе позволить рассказать абсолютно всё и прекрасно это понимала. Вот только подруге и не нужно было понимать. Она предположила сама. - Тебя беспокоит твоя работа с тренерским штабом? - С чего ты так решила? – насторожилась Медведева. Катя пожала плечами. - Всякое говорят. - А вот тут уже интересно. И что же говорят? - Ну, всё это сплетни. Не хочу уподобляться. - Да? – с сомнением усмехнулась Женя. - Но я доверила тебе свои переживания. Теперь твоя очередь поделиться мыслями. Боброва явно подыскивала мягкие слова, чтобы что-то рассказать. Она несколько раз поёрзала на стуле, выдавая свою нетерпеливость. - Тебя беспокоит Этери Георгиевна? - Нет. Почему ты так решила? - Потому что знаю и помню, что ты к ней небезразлична. Женя откинулась на спинку стула и постаралась держать лицо спокойным. - Это в прошлом. Сейчас между нами всё в порядке. - Если так, то почему говорят, что ты хотела от неё перейти к другому тренеру? - Что? – напряглась Медведева. - Откуда ты такое узнала? - Ну… всякое говорят… - Посмотри на меня! – более раздражённо сказала Женя. - Кто тебе это сказал? - Жулин… - сдалась Боброва. - Извини. - Боже… - злилась Медведева. - Ему-то откуда это известно? Тем более что инициатором была не я. - А кто? – с любопытством спросила Катя. - Неважно. Я не хочу это обсуждать, понятно? - Хорошо-хорошо… извини… - осеклась Екатерина. После этого Женя закрылась в себе, начала обдумывать услышанное. Она и предположить не могла, что информация так быстро расходится дальше доверенного круга. Первая мысль - что информацией поделился сам Горшков. Вторая - что Буянова. Вот только узнать истинный источник утечки было невозможно. *** 21-23 сентября, Братислава, Словакия. В этом первом старте сезона Женя остро запомнила только свою произвольную, потому что тема была наболевшей. Новый костюм прекрасно выглядел и блистал в свете софитов. Вот только сама Женя не считала, что соответствует ему. Выходя на старт на второй день соревнования, она нервничала больше обычного. Уходя в себя, девушка металась в подтрибунном помещении, слушала музыку, настраивалась. Она не желала сдаваться, планировала ворваться в свой третий взрослый сезон с безукоризненной победой. - Ну… - настраивала Этери, стоя у бортика. - Постарайся расслабиться и вспомнить тренировки. Тело всё знает, оно сделает. Я смотрю. Я рядом с тобой. Не подведи. Женя сделала вдох, а в голове застряла последняя фраза из уст любимой женщины – не подведи. Не подведи. Не подведи. Не подведи. Не подведи. Не подведи. Не подведи… Уже с первых тактов мелодии Женя поняла, что что-то идёт не по плану. Вместо собранности была растерянность, а голова заполнилась посторонними мыслями. Возник образ сочинской неудачи, затем воспоминания о неуклюжих падениях. «Январские звезды» Жене не светили. Они издевались над ней. Почти сразу же Евгения впала во внутреннее раздражение. - Тратим время… просто делаем кучу элементов без прыжков… как же бесит… Очередное желание ударить себя по лицу, вылить ушат ледяной воды, чтобы хоть как-то сконцентрироваться на том, что происходит. - Короткая была хороша… но мы не дотянули до собственного рекорда… уровень падает… В голове возникла чехарда из мыслей о старте конкурентов в Италии. Загитова. Японка Хигути. Османд. - Они очень хорошо начали. Очень. Пока мысли об этом кружились, девушка рассеянно допустила помарку на выезде с прыжка. Ужас, который был перемешан с желанием тут же всё бросить и убежать с катка. - Она смотрит… смотрит… лутц запорот… тройной флутц... лутц… - Заткнись, не мешай мне! Дальше всё пошло как по маслу, но крохотная ошибка значительно ослабила внутренний контроль и собранность. Дальше была борьба с собственными нервами и усталостью, которая заметно отразилась на высоте прыжков под конец. - Стоит признаться уже… силёнок не хватает нам… Загитова об этом вообще не парится… на нашем первом взрослом старте мы набрали намного меньше баллов, чем она в Италии… ты вспомни, что мы ещё месяца три-четыре потратили, чтобы быть на таком уровне, как она сейчас… Музыка остановилась, и программа была завершена. Девушка попыталась выглядеть не расстроенной, но почти тут же разочарованно опустила руки, как только публика зааплодировала. Ей было страшно вернуться к бортику, страшно смотреть в глаза Тутберидзе. И хотя программа была откатана хорошо, но всё же не идеально. - Это не наш уровень… подвела… подвела… Выйдя со льда, девушка почти сразу сгруппировалась, словно в ожидании удара. Надевая чехлы, девушка необдуманно пробормотала: «Не буду это катать больше… не буду». Тутберидзе удивилась, но посчитала, что ученица просто расстроена. - Что случилось? – тихо уточнила Тутберидзе. В ответ последовало молчание, вплоть до момента, пока они не сели в КиК. Этери внимательно смотрела на Женино лицо и боялась сказать что-то лишнее. Она видела, что та слишком расстроена. Усевшись, она тут же обняла Женю, чтобы хоть как-то её подбодрить. - Растерялась, что ли? – мягко предположила Этери. Женя упрямо смотрела на табло. - Ну… я с этой помаркой всё подпортила… знаю… - Небольшая замена была в прыжках, но в целом, конечно, лучше, чем на контрольных было… мы ещё вкатаем, не переживай. Но за ребро тебе могут снизить, я сразу говорю. - Я знаю, - всё так же глядя на экран, кратко ответила девушка. - Что с тобой? – заволновалась женщина. Она через кофту ощутила, что Медведева дрожит. - Я в порядке… - отозвалась девушка. - Будем работать дальше. Прокат не идеальный. Программа не идеальная… - Прости, что? – переспросила Этери. Ответа не последовало. На табло высветились оценки. Всё было хорошо. - Ну вот. Первое место, - прохрипела Тутберидзе. - Нет… это не первое место… это какое-то недоразумение… я на льду - недоразумение… - Жень, ты что говоришь такое? - Ничего, - ответила Женя, натягивая улыбку. Как только они покинули КиК, Этери взяла Женю за руку и постаралась отвести в сторону. Медведева мягко высвободилась и натянула кислую улыбочку. - Не нужно меня жалеть, Этери Георгиевна. Я знаю, что всё это было некрасиво там. - Я и не жалею. Нам есть что обсудить. Недоработки мы исправим, прекрати так волноваться. - Нет, нет… - словно заведённая девушка мотала головой, не желая слушать тренера. К ним подошло несколько человек, которые дико отвлекали Тутберидзе от спортсменки. Они разделились в толпе, и тонкие пальцы потеряли контакт с Жениной рукой. - Женька! С победой! – выбежала навстречу Медведевой Катя Боброва. Она обняла подругу и, широко улыбаясь, поздравила её. Женя сжалась изнутри и постаралась выдать радость. - Спасибо, Кать, - промямлила она. Победительницу окружило несколько человек, и она как-то устало оглядела их. Отвечая на вопросы то тут, то там, карими глазами искала тренера. - Так, а ну-ка… разойдитесь, - возмущённо хрипели голосовые связки Тутберидзе. Она злобно растолкала всех и, вцепившись в Женину руку, близко наклонилась к её уху. - В номер ко мне иди. Там поговорим, - шепнула она, а затем ушла куда-то в сторону. Женя слышала только гул собственного сердцебиения, и вспышка чьей-то фотокамеры ослепила её. Теряя ориентацию в пространстве, она лишь старалась поскорее избавиться от назойливой толпы. Зайдя в собственный номер, девушка со всего размаха кинула сумкой в торшер. Он жалобно скрипнул и упал замертво, теряя «шляпку». Евгения была в ярости и не знала, что сказать или сделать, чтобы успокоиться. Не такого она ожидала от себя. - А что злиться-то? Уровень очевидно ниже даже вчерашней юниорки… да и что я думаю. Если мы будем деградировать, то нас кто угодно перескачет… - Эти сраные «Январские звезды», это полное недоразумение! Я ещё никогда так не ощущала себя дерьмом в проруби, которое не в состоянии прочувствовать то, что катает! - Но тебе же нравилось! - Столько времени прошло, столько мучений, а результата нет! - Он есть! Ты заняла первое место! Неужели это не результат? - Этого недостаточно! – сняв кофту, Медведева швырнула её о стену. Она сказала последние слова громко, надрывисто, неудовлетворённо. В дверь постучали, и пришлось отвлечься. Быстрым шагом, она распахнула дверь, не глядя, кто там. - Входите. В комнату вошла Этери, которая явно слышала какие-то крики, когда подходила к номеру. Внимательно осмотрев Женю, она насторожилась. - Что? – обернувшись, спросила девушка и только теперь увидела Тутберидзе. Они замолчали, смотрели друг на друга пристально, осторожно. Этери вдруг подумала, что не может понять, что происходит с любимым человеком. - Я беспокоюсь. Думала, что сразу ко мне поднимешься, ведь я же просила… - Нет, - как-то резко ответила Евгения. Этери оглянулась на дверь и проверила, закрыта ли она. Подойдя к Жене, она протянула к ней руки, но та отошла на шаг, выставив перед собой ладонь. - Не надо. - Женя? – удивилась Тутберидзе. - Зачем ты пришла? – достаточно грубо спросила Женя. Её расшатанное состояние переходило все границы. Тутберидзе ошеломлённо пожала плечами, ведь она не ожидала, что с ней будут так говорить. - Как зачем? Мы толком ничего не обсудили. То нам мешались, то ты сбежала. Я же вижу, что ты недовольна. Пришла обсудить ошибки и сказать, что работа продолжается. Нет смысла зацикливаться, нужно вкатывать дальше. - Да не буду я это дерьмо вкатывать! – с ноткой истерики проревела Медведева. Повисло молчание, и только частое дыхание Жени его нарушало. - Как это не будешь? - А вот так! Заебало! Эта программа слабая, она блёклая. Даже костюм какой-то никакой. И я должна быть никакой, чтобы быть в этом образе! - Что это всё значит? У тебя красивое платье, красивый образ, он чувственный, он нежный, он… - НО Я НЕ НЕЖНАЯ! – выкрикнула Евгения. Этери растерянно открыла рот. - Я уже давно не та нежная девочка! Хватит смотреть на меня и думать, что я буду вечно прыгать на льду «в классики». Тебе это ясно? Этери покачала головой и заметно помрачнела. Она силилась найти логичное объяснение услышанному. - Не пори горячку. Ты расстроена тем, что прокат не чистый. Я это понимаю. Не стоит поддаваться порыву и злиться. Пусти эту злость в тренировку, пусть она мотивирует тебя стать лучше. - Нет! Хватит. Я… я хочу катать другое… - расхаживая из угла в угол, бормотала Медведева. - Не понимаю тебя. Что ты мелишь? - Я БОЛЬШЕ ЭТО КАТАТЬ НЕ БУДУ! – крикнула Женя изо всех сил и ударила кулаком по дверце шкафа. Та с силой захлопнулась и не пожелала возвращаться в полуоткрытое состояние. Пауза затянулась, а жар в янтарных глазах только усиливался. - Успокойся, а потом говори такое. - Я всё сказала. Эта программа ставила передо мной вопрос шага в неизвестность. Значит, я его сделаю. И теперь до меня дошло, что с такой слабой техникой и компонентами я просто не выдержу конкуренции. Мне нужен безусловный результат. Мне нужна победа! Этери не могла поверить своим ушам. Подойдя к Жене ближе, она всё хотела коснуться её, думая, что подобным могла бы успокоить. Но девушка всякий раз делала шаг назад. - Мы обсудим это позже. Не сейчас, когда градус твоего расстройства так высок. - Нет. Либо сейчас, либо никогда, - напирала Медведева. - Я видела твои глаза. Видела в них разочарование. Никогда за всё время нашей работы ты не смотрела на меня так, словно я пустое место. - Жень, ты что? Я не смотрела так, даже не помышляла! Какое же ты «пустое место»? Ты моя надежда, ты моя единственная, ты любимая, ты… - Какая я любимая, м? Хватит заливать мне это всё в уши! - Да что с тобой происходит! Ты словно с цепи сорвалась! Всё несешь то, что хочешь, и даже слушать меня не желаешь! Почему я должна оправдываться перед тобой? Унижаться? Как ты вообще разговариваешь со мной? Сама наделала ошибок, а виновата я? - Вот-вот… то-то и оно, - горько усмехнулась Евгения. - Имей советь! И дела нужно доводить до конца! Это твоя олимпийская программа, и ты обязана её катать! Через «не могу»! Никого не волнует это твоё ребяческое поведение. Мы вложили много сил в постановку, и я, и ребята. А ты что такое предлагаешь? На что мы её будем менять? Ты с дуба рухнула? – начала злиться Этери. Женя тут же начала срывать со своих волос заколки и на ходу снимать платье. Накидывая сверху кофту и пальто, она спешила уйти из номера. - Я ещё не договорила! Куда ты собралась! Мы обсуждаем серьёзные вещи! Ты сказала всё это, а теперь убегаешь?! - Да! Убегаю! Как ты бежала! И я лучше проведу время с друзьями в кафе, чем буду собачиться с тобой снова и снова! Я устала! Я УСТАЛА! От твоего непостоянства во мнении, от слов, которые расходятся с реальностью! Я не глупая! И я не слепая! Хватит морочить мне голову! – идя к двери, возмущалась Женя. Этери преградила ей путь собой и явно была настроена решительно. - Ты никуда не выйдешь. Женя подошла к женщине вплотную и тяжёлым, злым взглядом посмотрела прямо в её глаза. Она бы не поверила, что способна на всё это. Вот только Женя всё это делала. Из-за того, что не было больше сил искать ответы на вопросы, которым было суждено остаться нераскрытыми. Этери давала понять своим поведением, что, кроме спорта, Женя её больше ничем не интересует, а те отсрочки, что она просит до конца Олимпиады, – это прикрытие тому, что её сердце охладело. Вот тот ужас, с которым Женя засыпала и просыпалась каждое утро. Вот то, что поменяло её изнутри, разрушало разум и душу. Они ругались и мирились, но примирения эти были совсем иными, чем раньше. В них не было никакой надежды на будущее, хотя Тутберидзе говорила об обратном. Однако каждый её взгляд, каждый жест, каждое слово отдаляли её от Жени, и обе это прекрасно понимали. Женя не могла смириться с той ролью, что была отведена ей сейчас. И выбирая между покорностью и принятием, она выбрала бунт и противостояние. - Не смей мне указывать, словно я какая-то собачка. Я выйду отсюда, если не через дверь, то сквозь тебя либо через окно. Поэтому лучше отойди и не мешай мне праздновать «победу». Этери замерла и уставилась на брюнетку во все глаза. Она знала, что нужно что-то сделать, иначе, выйдя за дверь, её любовь уйдет куда-то дальше. За черту их отношений. - Я не отпущу тебя. Ты никуда не уйдёшь. Мы сейчас пойдём в мой номер, и я сделаю всё, что хочешь, лишь бы тебя успокоить. Пойду на всё. Делай со мной всё, что пожелаешь, только не уходи сейчас. - Нет, - кратко отозвалась Женя, не поднимая глаз. Она спокойно обошла Этери и тихо вышла. В той комнате стало тихо. Не было криков, не было ругани, не было спутанных мыслей. Торшер так и остался лежать на полу, потеряв опору, дверь шкафа - вдавленной, словно разбитая кость. Костюм «Январских звезд» одиноко устроился в углу, а к вечеру заблестел в отражении зеркала, когда лучи солнца упали на него. Показалось, что все звезды упали в то пространство прямиком с неба, как падают люди с высоких небоскребов. Нежность растворилась, словно пар, уступая место роковой неизбежности.