Прикасаясь ко льду губами

*** Моя любовь все делается страстнее и себялюбивее, А его все гаснет и гаснет, И вот отчего мы расходимся, И помочь этому нельзя.(с) Анна Каренина *** В маленьком кабинете было душно. Собравшиеся люди еле умещались в помещении и расселись кто куда. Сергей Дудаков, который обычно был сдержан на эмоции, значительно нервничал. Это проявлялось в том, как он с нажимом почёсывал подбородок, бегал глазами по предметам интерьера. Даниил Глейхенгауз уступил место собственной матери, которая до этого тихонечко стояла где-то в уголке. Парень потирал руки, краснел и с трудом подбирал слова, чтобы что-то сказать или чему-то возразить. Илья Авербух занимал центральное положение на узком диване и закрывал ладонью лицо, весьма широко развел ноги, что не позволяло кому-то ещё занять место рядом с ним. В отличие от других он не был просто взволнован. В нём бурлило раздражение. Алексей Железняков присутствовал скорее за компанию и в дебаты не вмешивался. Глядя на Тутберидзе, он мог только предполагать, о чём она сейчас раздумывает. Тем временем мысленный вихрь блуждал в голове Этери Тутберидзе, словно сквозняк. Лихорадочные идеи сменяли одна другую и часто обрывались под жёсткими фразами внутренних монологов. Единственный отчуждённый, спокойный, безучастный взгляд в этом кабинете был только у одного человека – Евгении Медведевой. Она сидела в кресле своего тренера, а та в свою очередь расположилась пятой точкой прямо на столе перед ней. Сведённые на груди руки были тесно переплетены, а взгляд жемчужно-черных бусинок не отрывался от разглядывания лица спортсменки. Евгения была тверда, неприступна, как крепость. За время эмоционального прессинга она не дрогнула ни словом, ни жестом. Она меньше других переживала о проблеме, которую обозначила им. Всё это давалось ей проще, так как противиться принятому внутри сердца решению она не намеревалась. Отнеслась как к данности, а тренерам преподнесла по факту. - Я запрещаю ставить перед нами вопрос таким образом. Твои желания сейчас просто неуместны. И никто из сидящих здесь их не разделяет, - с осуждением сказала женщина. Она собрала в кабинете самых близких ей членов команды. Тутберидзе ожидала, что все вместе они смогут переломить мнение Евгении. Вот только прошло не меньше получаса, а оно как стояло особняком, так и стоит. Медведева не подняла своих глаз на старшего тренера, не согласилась и не возразила. Девушка была в глухой обороне. - Ответь же что-нибудь! Это не игрушки! Тут решается вопрос твоего будущего, твоей победы, наших общих успехов, а не какой-то там ерунды! – выдавая собственное раздражение, добавила Этери. Она хотела подойти к Жене и встряхнуть её, накричать, возмутиться, но при других подобного себе не позволила бы. Брюнетка мужественно промолчала, тем самым демонстрируя свою непреклонность. Послышались мучительные, глубокие вздохи со всех сторон, а Сергей Дудаков и вовсе прикрыл глаза, словно от головной боли. - Нет, ты объясни, чем тебе не угодили мои «Январские звезды»? Программа замечательная! Мы вложили туда максимум творческого потенциала, учли все твои сильные и слабые стороны. Остаётся только выходить и катать! – вмешался Авербух. Он был очень уязвлён тем, что спортсменка отказалась продолжать вкатывать его постановку. До ужаса хладнокровная и серьёзная Медведева была как никогда решительна. - Но делать я этого больше не буду, - в очередной раз ровным тоном ответила Евгения. Илья вскочил на ноги, и некоторые непроизвольно отшатнулись, словно мужчина мог своей неаккуратностью задеть кого-то в столь тесной обстановке. - Но почему! Почему! Что изменилось с лета? В Новогорске ты катала программу в полном согласии с нами! И даже мысли не допускала, чтобы идти на такой риск, как смена произвольной, да не абы какой, а олимпийской! Кто тебе будет придумывать новый номер вместо того, от которого ты отказываешься? Нет таких смельчаков! И это ещё в федерации не в курсе, что ты хочешь перевернуть всё с ног на голову! - взорвался негодованием Авербух. Этери свела брови на лбу из-за упоминания федерации, но возражать его словам не стала. Потому что была согласна. Снова все взгляды на Медведеву, а она дотошно повторяет всё то, что уже говорила: - Я вышла с произвольной на публику и не ощутила себя в этом образе. Не могу его прочувствовать, передать, свыкнуться и откатать достойно. Вот и всё. - Нет, это не всё! Тебе уже сшили потрясающее платье, образ очень тонок и элегантен! Это заявка на победу! Он принесёт тебе золото! - продолжал настаивать Илья. - А я ещё раз говорю, что с таким катанием мне не гарантировано первое место на Олимпиаде, - достаточно спокойно отреагировала Евгения. - Да ты мало вкатала, Жень. И показать номер два раза – это ещё не раскрыть его. Ты не даёшь себе время привыкнуть. И ты верно подметила, что просто катание не даст первенство, и это только подтверждает мысль, что сам номер хорош. Просто ты не хочешь его проработать, - выразил своё мнение Глейхенгауз. Этери снова внимательно посмотрела на Женю. Ей грезилось, что вот-вот и девушка сдастся. Женщине было даже страшно представить, что со всеми этими новостями идти к Горшкову придётся именно ей. - Я согласен с Даней и Ильёй, - кивнул Дудаков. Все в помещении были против Жени, а ей было всё равно. Она настолько измучилась с момента появления «Январских звезд», что уже готова была вообще сняться с претенденток на поездку в Пхенчхан. Спортсменка была из тех людей, кто ставил всё на кон и либо выигрывал, либо оставался ни с чем. - Посмотри на меня, - обратилась Тутберидзе к Медведевой. Девушка неохотно подняла глаза. Их колючая холодность резанула Этери по живому, заставила сомневаться. Такими ледяными взглядами смотрят друг на друга прохожие на улице. Выдержать такое для Этери было слишком трудно. Решительность тренера от этого взгляда потухла и вызвала заминку. Поэтому Тутберидзе виновато опустила глаза, но протолкнула через горло необходимые слова: - Я не представляю, в каком темпе придётся работать, если мы выберем другой курс. Это не просто вот так взять и на коленке придумать замену тому, что мы разрабатывали не один месяц в Новогорске. У нас просто нет на это времени. Нам надо работать, не сбавляя темпа, и ехать уже в том поезде, билеты на который куплены, а не запрыгивать в последний вагон. Женя слегка прищурила глаза, когда Этери говорила обо всём этом. Она глубоко задумалась над тем, как двусмысленно прозвучали слова «поезд» и «последний вагон». Разгадка была где-то близко, но на данном этапе абсолютно неочевидна. - Это ребячество, Женечка… просто подумай о последствиях, - очень тихо сказала Шалашова где-то за спинами других. Даниил положил свою ладонь на мамино плечо, тем самым поддерживая то, что она сказала. Повисла пауза, и все снова уставились на Евгению. - Можно не запрыгивать в последний вагон, - задумчиво сказала девушка, - но можно прыгнуть под него. Присутствующие недоуменно переглянулись. Они не поняли этой наглой решительности и того, что из этого может вытекать. Этери снова взглянула на любимого человека и напряглась, словно мяч, по которому сейчас ударят ногой. - Всё ясно. Если это твоё окончательное решение, то, увы, я вынужден вас покинуть. Участвовать в развале олимпийской программы я не планировал, - сдали нервы у Авербуха. Он направился в сторону двери. - Илья! - вскочила Этери. Мужчина лишь отрицательно покачал головой. - Я своё слово высказал. Вытекающие последствия из опрометчивых решений я на себя брать не буду. Умываю руки, - окончил мысль Авербух и вышел из кабинета. Оставшиеся люди расстроенно вздохнули, многие недовольно зажмурились. - Чего ты добиваешься? - нервно спросила Тутберидзе, когда Илья исчез из всеобщего поля зрения. Она буравила взглядом Евгению, а та совершенно не волновалась об этом. - Мне нужно делать всё так, как я чувствую. Если я сказала, что программа мне не подходит, то это значит, что она мне не подходит. И либо с этим фактом считаются, либо я вообще никуда не поеду. - Ты, Медведева, ставишь тренерскому штабу условия? - всё-таки разозлилась Тутберидзе. Она подошла к столу плотнее, но побоялась встать рядом с Женей. - Нет. Я обозначаю вам проблему: катать «Январские звезды» я больше не буду. Раз уж Илья Изяславович ушёл, то я могу быть откровенной. Программа слабая. Я поняла это в Братиславе, когда вышла на лёд. Сколько бы я её ни вкатывала, а никакого превосходства над другими спортсменами мне это не даст. В борьбе за золото мне нужно неоспоримое лидерство, а его я тут не наблюдаю. Даже у Загитовой программы выглядят сильнее, чем мои, не говоря уже о спортсменках из других стран. Победа в Братиславе была основана на ничтожном отрыве от всеобщих баллов, и мои преимущества таят на глазах. Я не готова к этому, не готова катать и думать, что одна ошибка может стоить мне олимпийского золота. Мне нужна такая программа, чтобы я чувствовала себя в своей тарелке и была максимально в себе уверена. Вот и все мои «условия», как вы выразились, Этери Георгиевна, - пояснила Медведева. Послышались охания, кашель, очередные вздохи. - Извини, Жень, но даже Алина вкатывает свои программы уже который год и лишь от этого выглядит уверенной. И это логично. Когда знаешь свои номера наизусть, то и понимаешь, над чем работать, - возразил Глейхенгауз. - И что вы мне предлагаете? Катать произвольную предыдущих двух лет, чтобы на фоне бывшей юниорки выглядеть получше? - раздражённо уточнила Женя. - А почему бы и нет уже, чёрт возьми. Уже и это кажется не таким и дерьмовым вариантом, - тяжело вздохнул Дудаков. Глейхенгаузу не понравилось, как Женя отозвалась об их с Алиной работе. Он искренне вкладывался в результат, мотивировал девочку, помогал восстановить моральные силы после тренировок и считал это действительно плодотворным ежедневным трудом. Медведева же не желала видеть никого, кроме себя. Даниил задумался о том, что спортсменка Тутберидзе всегда слишком много на себя брала. От этого и шла её неудовлетворённость номером, который был недостаточно идеален в её понимании. Усмехнувшись и отведя взгляд в сторону, Глейхенгауз стал закипать внутри себя, искренне считая, что Медведева завидует успешному началу первого взрослого сезона у Алины. - Лёш, ну ты хоть не молчи. Скажи, что старшие правы! - гнула свою линию Тутберидзе. Железняков не любил принимать чью-то сторону в спорах, так как переживал, что ему в случае её неправильности будут предъявлены обвинения. Особенно от Тутберидзе. Мужчина закашлялся, а затем ответил, взвесив все «за» и «против». - Вы все правы. Права наша команда, говоря, что менять коней на переправе – это слишком опасно. Но права и Женя, которая искренне призналась в том, что к номеру у неё не лежит душа. Ведь, знаете, друзья, эту фальшь в ней будут и зрители чувствовать. Когда спортсмены катают то, что им не близко, то всё сразу натянуто. Это как в танцах. Любой внутренний конфликт сковывает движения тела. Мне кажется, что нужно до конца недели найти компромисс, иначе это плохо кончится. Должно быть что-то срединное, что удовлетворит и команду, и спортсмена. И желательно так, чтобы это было что-то уже знакомое, но при этом и новое. Такое, чтобы отклик был вызван и у того, кто катает, и у того, кто тренирует, и у того, кто смотрит. Вот, что думаю, - предложил Железняков. - Согласна, - кивнула Шалашова, которая тоже не очень-то желала встревать в отношения тренеров и спортсменки. Многие выдохнули, а Тутберидзе осторожно взглянула на Женин профиль. - Хорошо, я тоже соглашусь. В этом есть зерно логики и адекватности. Решим до конца этой недели, а может, и раньше. А пока я прошу тренеров вернуться к ребятам. Нужно продолжать работу, - сказала своё слово Этери. Ей кивнули. Встав с мест, многие начали покидать кабинет. Прежде чем Евгения вышла, к ней обратился хриплый голос. - Женя. Ты могла бы задержаться ненадолго? - стараясь говорить невозмутимо, попросила женщина. Выходивший Дудаков похлопал Евгению по плечу, а та пропустила его вперед. Когда кабинет опустел девушка замерла в дверях. Она стояла спиной и, прежде чем развернуться, сделала глубокий вдох. - Да, Этери Георгиевна? - сдержанно спросила Медведева. Этери уже заняла своё место в кресле, когда спортсменка обратилась к ней. Женские глаза начали разглядывать снизу вверх каждую черточку лица Евгении и находили его слишком строгим, острым, угловатым. Это отчуждение сказывалось на Тутберидзе буквально физически, так как накалённая спорами Женя была твёрдой, словно камень. Этот вид сильно повлиял на внутренние ощущения Этери, которая вопреки здравому смыслу пожелала лезть на рожон. Отвергнутый партнёр был ледяным и неприступным, что только подпитывало слабость наблюдавшей за этим Тутберидзе. Она сокрушалась: «Вот как быстро ты стала мне далека, словно и рада была случившемуся разладу…» Приоткрыв губы, женщина силилась вдохнуть воздух. Сосредоточенный на её лице взгляд янтаря оголял до такой степени, словно желал, просканировав, найти недостатки. Пасуя, Этери отвела взгляд. Кудрявая и не пыталась выиграть в «гляделки». Ей всегда проще сделать три шага назад, чем всего один вперед. - Скажи мне, есть ли моя вина в том, какое решение ты приняла, отказываясь от произвольной? - Нет, Этери Георгиевна. Вашей вины тут нет, - нарочито формально ответила Евгения. Она и сама с трудом держала себя в узде, когда видела вздымающуюся от волнения грудь возлюбленной. Девушка знала Тутберидзе как облупленную, понимала её настроение и вытекающие из него выводы и привычки. Частое дыхание давало понять, что Этери ощущает себя уязвимой. Стараясь отмахнуться от совершенно не тех мыслей, что нужно, Женя выпрямилась. - Это всё? Я могу возобновить тренировку? - Нет. Это не всё, - ругая себя, ответила Этери. Терзая искусанную губу, она всё боялась посмотреть в те глаза, от которых у неё всякий раз кружилась голова. Внутри зудело - настолько сильно женщина страдала от внутренней борьбы и противостояния. - Что-то ещё? - прохладно поинтересовалась Медведева. Их обеих бросило в жар от того, какими чужими они старались друг другу казаться после всего, что пережили вместе. Женя помнила каждое слово из полуночных любовных разговоров обо всём подряд, а Этери мучилась томными воспоминаниями о касании бледных пальцев к её шее и губам. Помня о том, что именно привлекает Медведеву, Этери словно невзначай приподняла рукава кофты, оголяя запястья. Аккуратно касаясь тонкими пальцами волос, она заправила кудрявый локон за ухо. Женя любила глазами и часто очаровывалась кусочками обнажённых частей тела Этери. Это могло быть наблюдение за движениями мышц под загорелой кожей на шее либо разглядывание оголённых пальцев ног при совместном времяпровождении летом. Тутберидзе связывала эту «визуальную восприимчивость» Жени с тем, что та была слишком много лет влюблена в неё и не имела возможности прикасаться к её телу. Рыжий янтарь тут же скользнул пламенным взглядом по оголённой коже рук. Думая о том, как желает поцеловать каждый её сантиметр. Медведева сжала челюсть почти со скрипом. В голове возникали образы из прошлого, которые резко контрастировали с прилежно собранными за ухом кудрями. Девушка вспомнила, как во время близости и после неё бронзовые локоны могли прилипать к влажной от пота шее, лбу и щекам. Этот дикий отклик от Евгении вызвал у Этери волну эйфории, перемешанной со светлой печалью. Чувство, напоминающее езду на американских горках, - когда сердце то уходит в пятки, то подскакивает к горлу. - Да. Я хотела предложить поужинать со мной сегодня вечером. Формальный разговор между тренером и спортсменом, где каждый будет услышан и выскажет своё мнение. Если мы примем решение, то я должна понимать, какими аргументами буду руководствоваться перед Федерацией. - Это обязательно? Разве стены этого кабинета не в состоянии выдержать данного разговора? - удивилась Евгения. Наконец-то Этери Тутберидзе посмотрела на собеседника прямо. У обеих в голове мелькнул огонёк из воспоминаний о том, что они делали в стенах этой комнаты. Женины пальцы стискивают женские бёдра, спихивают со стола содержимое, а затем подталкивают взобраться на поверхность стола. Эхом из памяти проносятся стоны. Осколки битого стекла, которые хрустят под кроссовками, жаркие глухие вздохи, тонкие пальцы, цепляющиеся за Женину шею. Широко раскрытые рты и животные, головокружительные, поступательные движения, которые сжигают партнёров до состояния пепла, словно в крематории. Всё это сейчас вместил в себя один прямой взгляд друга на друга. С волнением сглатывая слюну, Тутберидзе пытается быть вежливой и осторожной. - Думаю, что нахождение в общественном месте способствует продуктивному разговору, - по-деловому серьёзно ответила кудрявая. Стараясь не обманываться надеждами, Евгения кратко кивнула и вышла из кабинета. Этери понадобилось намного больше времени, чтобы прийти в себя. *** После тренировки Этери дождалась Женю в холле, чтобы обмолвиться парой слов о встрече. Спортсменка вышла в компании сверстников и, завидев Тутберидзе, тут же перестала улыбаться, словно та спугнула её хорошее настроение. Это не понравилось Этери, что тут же отразилось на её лице. Она сразу же развернулась на месте и решительно направилась к дверям. Женя, закатив глаза, не стала бежать вслед: «Этого ты от меня и ожидаешь!» Договорив с девочками о глупостях разного толка, она распрощалась с ними и только тогда вышла с катка. Подняв голову, она увидела на парковке Тутберидзе, что облокачивалась о капот своего авто. Женщина издали излучала недовольство, но Женя только едко посмеялась над этим внутри себя. Спокойно пойдя в сторону дома, девушка намеренно проигнорировала гром и молнии, направленные в её сторону. - Медведева! - слишком громко крикнула Тутберидзе. Брюнетка удивлённо повернулась. Видимо, накал обиды у Этери был слишком велик, раз она позволила себе обращение по фамилии через весь двор. Вцепившись руками в лямку спортивной сумки, Женя заковыляла навстречу своей строптивой. - Я что, бегать за тобой должна? - раздражённо процедила старшая. Женя пожала плечами. - А зачем? - Я тебя спрашиваю, нахалка. Ты прекрасно видела, что я ждала тебя. Демонстративно попёрлась от меня в сторону. - И что? - с пол-оборота начала злиться Евгения. - И то. Ты слишком много позволяешь себе со мной, будучи на людях. - Только не надо, умоляю, - устало выдохнула эту фразу Медведева. Этери моментально пришла в бешенство. Вцепившись в Женино плечо, она потянула её на себя, словно собиралась выцарапать глаза. - А вы, Этери Георгиевна, много позволяете себе, находясь со мной наедине, - метнула огнем из пасти в сторону Тутберидзе Медведева. Женщина от неожиданности смутилась так сильно, что покраснела почти сразу же. Жене очень это понравилось, но хватать за хвост эти острые ощущения ей не хотелось. Когда всё было максимально неспокойно между ними, девушка мучилась от неопределенности. То Этери холодна с ней, то краснеет при упоминании былого времяпровождения вместе. - Зачем вы меня ждали? Что хотели сказать? Можно же было позвонить в крайнем случае. - Я хотела сказать… - начала было Этери, но запнулась. Ей всё хотелось зацепить Женино внимание на себе чуть дольше. - Сначала мне нужно съездить домой, переодеться и принять душ. После работы я не настроена сразу обсуждать что-то, - строго объявила старшая. Женя начала ухмыляться. - Я так и поняла это. Не нужно было ждать меня, чтобы сказать всё это. Тем более я не совсем понимаю, зачем мне информация, моется ли мой тренер, не моется. Это ваше личное дело, Этери Георгиевна. И вообще можем перенести разговор, чтобы вы могли отдохнуть, а не срываться из дома, помывшись и одевшись наспех, - ответила Евгения. Этот официальный тон вызывал у Этери раздражение, но она постаралась его скрыть. - Я сказала, что хочу обсудить это сегодня. Не вижу смысла откладывать. - Как скажете, - спокойно ответила Женя и ушла. Закипающая от бешенства Тутберидзе села в машину, а затем уехала домой. *** - Дочка, я сегодня могу задержаться. У меня назначена деловая встреча, - объявила Тутберидзе во время сборов. Диана с удивлением посмотрела на мать. - В такой час? - Да. Перенести не получится. - Прямо-таки «деловая»? - усомнилась девочка. - Да, а что? - А чего так вырядилась? - посмеялась Диана. Этери поджала губы. - Я не выряжаюсь. Просто всегда стараюсь выглядеть хорошо. - Ладно-ладно. Я поняла, мам, - обняла Диана, хитро прищурившись. - А что, похоже, что я стараюсь? - Ну, не мне решать, - подмигнула Дэвис. Этери посмотрела на себя в зеркало и поняла, что действительно тщательно готовится. После душа она растерла тело кремами и сладкой парфюмерной водой, уложила непокорные кудрявые вихры слишком структурированно, волос к волосу, а макияж получился вечерним. Когда дочка покинула комнату, Тутберидзе с придыханием раскрыла шкаф и начала подбирать нижнее белье и платье, которые наденет. - Боже… что я делаю… зачем… на что я надеюсь… - прошептала себе под нос Этери. Чувствуя себя маленькой девочкой, что собирается на свидание, она с приятным чувством отметила, что ждёт грядущей встречи. И не важно, чем она закончится, ведь её главной задачей стал безукоризненный, элегантный внешний вид. На меньшее она была не согласна: «Да, я не имею права быть с ней. Нас могут раскрыть, но… я хочу хотя бы один вечер провести вне работы… я же вижу, что она отдалилась… я тоже… а нам бы пережить этот год, а там уже и Олимпиада… после неё мы будем свободны…» Нужно было выбрать платье, которое было бы не слишком откровенным, но и не целомудренным. Что-то среднее, но всё же красивое и стильное. Дрожащие пальцы задели вешалку, и та упала. Поднимая вещь в руки, женщина увидела прошлогодний Женин подарок – это было платье в стиле китайского ципао. Замерев, она внимательно осмотрела его, задумчиво покрутила в руках. Она так и не примерила его с момента дарения. Оно было длинным, красивым. Пойти в таком в ресторан – это реально вырядиться, но взгляд карих глаз зацепился за складку. Приглядевшись, Этери поняла, что длинный подол можно аккуратно отцепить от основы платья либо отрегулировать длину. - Как удобно… почему я не видела этого раньше? - пробормотала женщина. Суетясь с нарядом, она и не заметила, как время начало близиться к выходу из дома. *** Брюнетка вошла в заведение, посвященное японской тематике. Оно было далеко от центра города и явно выбрано Этери из расчёта на то, что пара ни с кем из знакомых не пересечётся. Закрытое заведение было высокого уровня, поэтому пришлось принарядиться соответствующе. Вздыхая, Женя подумала: «Явно хочет задобрить меня. То отталкивает, то нагло флиртует… только чёрт поймет эту женщину!» Девушка решила, что будет максимально собранной и не позволит ни себе, ни ей что-то большее. - Здравствуйте. - Добрый вечер. - На чьё имя бронь? – незамедлительно спросил администратор. Девушка смекнула, что без брони сюда явно никто попасть не сможет. Место действительно закрытое. - Добрый вечер. Да… - девушка на миг задумалась. - Элла? Элла Петровна? - Простите, но следует назвать фамилию, - Женя смутилась. Она не знала, какую фамилию следует назвать. - Михайлова? Администратор поднял голову от списка и внимательно посмотрел в Женины глаза. Он явно собирался попросить её уйти, тем более на вид девушка выглядела слишком юной. - Тутберидзе? До меня дошло… просто я пришла сюда на встречу, не я делала бронь. Мужчина внимательно просмотрел списки, Женя даже начала волноваться, что Этери всё же могла использовать псевдонимы. Наконец-то взгляд администратора стал более понимающим, приветливым. Прежде чем мужчина успел что-то сказать, за Жениной спиной прозвучал хриплый голос. - Тутберидзе-Медведева, - холодно и уверенно произнесла Этери. Женя обернулась и тут же опешила. - В смысле… Тутберидзе. Только Тутберидзе, - изумилась Медведева. - Нет. Двойная фамилия, - подтвердил администратор. Брюнетка не могла оторвать взгляда от Тутберидзе. Она выглядела на все тысячу процентов из ста. Женщина настолько тонко выдержала обозначенные для самой себя границы красоты, что этот вид стал восхитительной демонстрацией баланса во вкусе. Жене даже показалось, что заметно для золотых глаз дрожит, настолько она была ошеломлена выбором наряда. Не говоря уже о выдумке про двойную фамилию. - Ты надела… ципао… то, что я дарила тебе… - еле слышно шепнула Евгения. Администратор взял в руки меню и указал рукой на зал, прервав Женину вереницу мыслей. Выпрямившись и расправив плечи, кудрявая гордо подняла голову и, не произнося и слова, отправилась за мужчиной. Поражённая до глубины души Медведева пошла следом за ними. Сначала за столом была натянутость. Она была связана с тем, что Этери произвела слишком сильное впечатление на Женю. Девушка и так была измучена одиночеством и скорбью по утрате былых взаимоотношений между ними, а это ципао вообще сорвало ураганом крышу. Тутберидзе не то что вырядилась, она достала красную тряпку перед быком и смело махала ею, как тореадор. Сошедшее с ума животное бездумно кидалось на кроваво-багряную ткань, словно подставляя себя под смертоносные пули. Этери обожала играть с огнём, но её главной целью стало желание вернуть себе Женино расположение. Их размолвки затянулись, но Тутберидзе не знала, как, оставаясь отчуждённой, напомнить любимому человеку, что всецело ему принадлежит. Нужно было выбрать безопасный метод. Вот только вместо тихого намёка прозвучала оглушительная сирена. С любящей Медведевой иначе быть и не могло. Этери подумала, что если она наденет то самое платье, то лёд тронется. Так и случилось. Только Этери не учла, что девушка и без того болезненно переживала их разрыв. Женя готова была верить любому взгляду и слову - настолько она готова была обманываться, лишь бы снова быть вместе. - Прекрати, прекрати так думать о ней. Неужели ты не видишь, что она провоцирует нас? То бросает, словно котят на улицу, то снова заманивает. Зачем? Разве это здоровое поведение? - Мне плевать, я… готова ей верить. - Нет. Нет. Запрещаю. В её поведении таится скрытая опасность. Девушка была максимально собранной и напряглась ещё сильнее, когда поймала очевидно кокетливый взгляд любимых глаз. - Я не собираюсь рассиживаться тут, Этери Георгиевна. Обсудим мою дальнейшую судьбу на льду, и я поеду домой, с вашего позволения. - Можешь обращаться ко мне по имени, а не ломать комедию. Вокруг никого нет, наша зона вообще отделена от остальных. Без стука сюда никто не войдёт. Девушка посмотрела на тоненькие стены из прозрачной ткани, которые имитировали традиционные комнаты жителей Японии. Кругом было много пузатых бумажных ламп, но свет их был небольшим и тусклым, даже интимным. - Я буду обращаться к вам так, как мне удобно в нынешнем положении. - К чему этот дешёвый спектакль? Или я для тебя всего лишь тренер? - Прекратите всё это, - Евгения вскочила с пола и хотела было направиться в сторону дверки, но цепкие тонкие пальцы ухватили рукав пиджака. - Сядь на место и не поднимай шум, - пригрозил голос. Однако Женя была настолько напряженной, что её начало снова трясти. Она вцепилась в плечи Этери и достаточно болезненно их сжала. В янтаре снова оживала нешуточная огненная буря, и Тутберидзе уже начала жалеть, что всё это затеяла. - Ты просто бессовестная, циничная женщина. Это всё выше моего понимания. Сначала отталкиваешь меня своим бессердечным холодом, а затем травишь, давая надежду на возобновление отношений. Зачем ты играешь со мной, Этери? В чём твоя выгода? Или ты так пытаешься отговорить меня от смены программы? Думаешь, что, напомнив мне о наших отношениях, получишь от меня стопроцентную покорность? - Я хочу объясниться. Хватит нам вести себя как дети. Тебе плохо, мне тоже. Сядь, и всё прояснится в ходе беседы. - А я сомневаюсь, Тери, что прояснится. Потому что я не то что болтать с тобой не в состоянии, а вообще находиться в одной комнате. Мне больно, ты такую боль никогда не переживала. Думаю, что эта боль схожа с тем ужасом, что ты пережила в Оклахоме. И мне не стыдно давать такие сравнения, потому что всё так и есть! - Прекрати так говорить, - тут же начала пасовать Тутберидзе. Ей было до ужаса страшно впустить в себя осознание, что это она – источник столь смертельной Жениной боли. - Нет, ты послушай. Ты играешь на моих чувствах, говоря важные для меня вещи. Двойная фамилия - словно пощёчина, так как этому никогда не быть. А платье… мне был важен этот подарок, как и любой другой подаренный мной. Это слишком личное, а ты словно напоминаешь, что этой близости больше нет. Вот как я это вижу! - сжимая её плечи, Женя думала лишь о том, что близка к истерике. Внутри сердца поднимались огненные столбы, которые поджигали потолок, стены, основание. Они убивали изнутри, и этот эмоциональный урон было слишком сложно контролировать. Этери воспользовалась Жениной заминкой и, встав с пола, обняла её. Медведева попыталась сопротивляться, но в ответ женщина прижала её к себе ещё теснее. - Не уходи, дай мне шанс сказать. Я тоже устала, тоже измучена. Если мы продолжим так взаимодействовать на льду и вне него, я просто развалюсь на части… дай мне шанс объясниться… Сначала Евгения стояла, безвольно опустив руки. Она силилась оказать сопротивление, дать отпор, бой, но бьющееся сердце Тутберидзе заставило понять, что живое. Оно нервничало, страдало и будто даже разделяло боль, которая стала естественным Жениным состоянием. Девушка глухо вздохнула и, закрыв глаза, подняла руки. Сначала они легли на талию, затем поднялись выше, словно пытаясь соблюдать приличия. Этери тоже закрыла глаза и ощутила крепкую нужду в том, чтобы любимые руки вели себя с ней более раскованно. В этом положении они простояли долго, пока в комнату не постучал официант в традиционном японском одеянии. Пара отстранилась и, рассевшись по местам, разрешила тому открыть дверь. - Проходите, - властно сказала Этери. Мужчина внёс на подносах еду и горячий чай. Аккуратно расставив, он тут же удалился из помещения. Тутберидзе посмотрела на Женю. - Ешь. Роллы и суши диетические, не будут тяжелыми для желудка, - предупредила она. - Кусок в горло не лезет, прости. Я пока чай, - не поднимая глаз, ответила Медведева и начала разливать горячий напиток по маленьким чашкам. Сначала себе, затем Этери. Женщина внимательно наблюдала за этим маленьким жестом заботы, внутри неё рождались противоречивые чувства. - Меня беспокоит, что ты слишком мало ешь. - А откуда тебе знать, сколько я ем? Мы впервые за много месяцев сидим за столом наедине, - осторожно дуя на чай, ответила Евгения. - Я спросила у Жанны как-то на тренировке. Сказала, что вижу изменения веса, а она лишь подтвердила, что ты плохо ешь. Это нас беспокоит. - Маму это беспокоит по понятным причинам, но тебя почему? Волнуешься, что это скажется на тренировках? - Жень, прекрати. Хватит всё сводить к работе. Я волнуюсь за тебя и вне катка. Или это для тебя новость? - Для меня новость, что ты расспрашиваешь обо всём у мамы, хотя могла бы спросить лично у меня. - Ты шутишь? В последнее время к тебе невозможно подойти, чтобы не услышать что-то грубое. - А ты не делай вид, что не знаешь причин! - повышенный от раздражения тон дрогнул, как и вся девушка. Кипяток перелился через края и опалил Женины пальцы. Делая вид, что всё в порядке, Медведева аккуратно поставила чашку на стол и потянулась к салфетнице. - Дай сюда, - тут же отреагировала Этери. Перехватив Женины пальцы в воздухе, она слегка потянула их на себя. Красная, опалённая кожа вызвала у Тутберидзе гримасу боли. - Обожглась, - засуетилась женщина и тут же полезла в сумочку. Быстро достав оттуда носовой платок, она намочила его в стакане воды, что был на столе. - Не нужно этого, - хотела было возразить Евгения, но тонкие пальцы оказались цепкими. Тутберидзе метнула суровый взгляд на собеседника и, не произнося ни слова, прижала платок к красной коже. Возникла заминка: обе молчали, пока Этери старалась облегчить физическую боль. Женя смотрела на этот процесс и мучилась, потому что совершенно не понимала, что думать и чувствовать. Сердце кричало ей, что видит в глазах любовь, но голос разума возражал, что всё это обман. - Я хотела сказать тебе, что веду себя так из-за проблем с Федерацией. Серьезных, - неожиданно выдала Тутберидзе. Женя насторожилась, стала внимательнее к услышанному. - Поясни. - Я… - теперь голос дрогнул у Этери. Она всё ещё держала мокрый платок на Жениных пальцах, но сейчас скорее цеплялась за них через ткань. - Я… не могу рассказать тебе всего и прошу за это меня не осуждать. Положение такого, что у Федерации накопился ряд вопросов ко мне и методам моей работы. - С этим связана настойчивость Горшкова впихнуть меня к Буяновой? - смекнула Медведева. Тутберидзе молча кивнула, не глядя ей в глаза. - Мне были предъявлены жёсткие требования, и я обязана их придерживаться. Если я поведу себя как-то не так, как их устраивает, то мои проблемы повлекут за собой проблемы и у спортсменов… и у родителей… и у Федерации в конце концов… - сказав всё и ничего, поделилась она. Женя, забыв об обожженной коже, коснулась здоровой рукой пальцев, что сжимали платок. Бумажные фонарики задрожали то ли от ветра, то ли от волнения. Приглушённые голоса смолкли, словно всё пространство сфокусировалось на этом касании. Евгения смотрела на Этери прямо, выжидающе. Сама же Тутберидзе глаз от опалённой кожи не поднимала. Промокание тряпкой ожога отвлекало её тревогу, помогало собраться с мыслями. - Почему ты не сказала мне раньше? - Я сказала… но… немного иначе и… ты тогда была пьяна. - Боже, Тери, - с досадой вздохнула Медведева. Она погладила тонкие холодные пальцы кончиками своих, и спустя несколько секунд те податливо начали переплетаться с Жениными. - Жень, я боюсь. Я постоянно живу в страхе. Вздрагиваю от каждого звонка, думая, что мне звонит Горшков или Коган, что меня вызывают на ковёр, что я снова там при них разрыдаюсь. Каждый их недобрый взгляд на прогоне или выступлениях, и я теряю почву под ногами. Я настолько уже забыла состояние покоя, что спать совсем перестала без снотворного. И мне больно ещё и оттого, что ты отдаляешься. У меня никого нет сейчас, поэтому твоя ревность и обиды… я с трудом выдерживаю. С Сергеем я действительно виделась дважды в ресторане, но только потому, что просила узнать кое-что через Когана. Я сама была тогда просто не в состоянии взаимодействовать с Федерацией, чтобы не зарыдать. - Но что конкретно они сказали? Чем упрекнули тебя? - заволновалась Евгения. Она заёрзала на месте так, словно хотела перелезть через стол и обнять Этери. - Я не могу тебе рассказать. Даже то малое, чем я поделилась, – это уже непозволительно. Поэтому и просила тебя ранее о доверии и понимании. Я всё делаю только для нас и нашего благополучия. И, - вздыхая, - думаю, что наша размолвка была даже кстати. Потому что морально и физически мне нечего тебе дать. Я просто опустошена, - призналась Этери. Евгения не выдержала этого внешнего вида, этих печальных глаз, поникшей головы и опущенных плеч. Встав, она обошла стол и, пристроившись к Тутберидзе, притянула её, чтобы обнять. - Я очень устала… - тихо призналась женщина и, прильнув к Жене, заплакала. Сердце у Медведевой сжалось, и боль взорвала все оставшиеся нервные клетки. - Ну всё. Успокойся, - шепнула брюнетка, поглаживая кудри ладонью. Она вдыхала приятный аромат духов и тела. Думая о том, что не желает разрывать объятия, Женя прижала голову Этери ближе и спокойно задышала. - Всё это непросто, понимаешь? И так валится со всех сторон, а тут ещё и смена программы, твоё нежелание работать с Авербухом. Что мне делать? - жаловалась Тутберидзе. Они отстранились друг от друга, но тонкие пальцы тут же взялись за свободную Женину ладонь и сжали её. Женщина слишком сильно хотела прикасаться к любимому человеку, ведь она очень соскучилась. - Прекрати уговаривать меня остаться с «Январскими звёздами». Программа плоха, я это оценила внезапно… когда… ну… не важно. - Что? Нет, говори! Я слушаю тебя, - настаивала Этери. Женя недоверчиво опустила глаза, задумалась, стоит ли делиться мыслью. Поглаживание ладони от любимой значительно успокаивало нервы. - Я хочу либо что-то динамичное, либо драматичное. Потому что то тут, то там вижу у соперников пронзительные, интересные номера. Вот и мой должен отличаться интригой, глубиной. - Почему ты не думала об этом раньше, когда время было? Ты подставляешь команду, понимаешь? Женя захотела отвернуться, но Этери сделать этого не дала. Она пододвинулась ещё на сантиметр ближе, пока их бедра не соприкоснулись. «В этом положении сложно думать», - мелькнуло в голове у Медведевой. - Хорошо-хорошо… я постараюсь сделать так, чтобы всех всё устроило. Особенно тебя. Но я всё ещё не понимаю причин твоего отказа от программы, Жень. - Ну я же не слепая, Тери. Прекрасно вижу, как тренируются наши девочки. В особенности та же Загитова. И пусть на Олимпиаду она не поедет, но выступает очень уверенно. Даже я в своё время была более взволнованной при выходе на лёд. И, глядя на это, я хочу совершенствоваться, быть лучше, быть сильнее. Никому и никогда не отдам то, что положено мне. И проблема ещё в том, что и ты, и Илья видите меня той же маленькой девочкой с наивной внешностью. Я повторюсь, что от этого не осталось и следа. Мне скоро восемнадцать, я и морально стала старше. Поэтому готова к нагрузке и передаче образов глубже, чем представлено в «Январских звездах». Понимаешь ли ты меня? Этери задумалась, но хватку не ослабила. Она отчаянно сжимала Женины ладони в своих, не желала держать необходимую дистанцию. Мысль, что Евгения была зрелой личностью, не нова для Тутберидзе. Более того, она уже больше года видела любимого человека в этом амплуа. Однако это касалось только личной жизни, а на льду Этери эти изменения не учла. - Да, понимаю. Ты хочешь быть выше остальных и совершенствоваться… ты всегда такой была… я помню… - задумчиво пробормотала Этери. Залюбовавшись печальным женским профилем, Медведева поймала себя на очередной мысли, что думает вовсе не о работе - настолько сильно прожигало кожу тесное соприкосновение бёдер. Превозмогая себя, Женя старалась быть серьёзной. Однако после реплики Этери она посмотрела на неё: огоньки от бумажных ламп отражались в чёрных зрачках Тутберидзе и делали её взгляд влюблённым, грустным, истерзанным. Сей чувственный взор смягчил доселе отстранённую Евгению. Она попыталась что-то сказать Этери, но язык запутался, а рот издал нечленораздельные звуки. Это было настолько глупо, что, смутившись, Женя слабо улыбнулась и покачала головой. Этери же с облегчением заулыбалась во все зубы. Ей удалось взять крепость штурмом. Именно этого она и хотела, именно от этого у неё сейчас сильнее забилось сердце. Посмеиваясь, Тутберидзе ощутила лёгкость в груди, и тут же нетленный дух соблазнился перспективой любовного упоения. Гибкая рука с тонкими, сужающимися к кончикам пальцами ласково легла на Женину щеку. Девушка закрыла глаза, словно желая умчаться подальше от этого момента. - Я согласна уступить тебе. Это ужасно глупо, но, если ты хочешь, я сделаю всё, как ты скажешь… нужно будет придумать что-то, но завтра, не сейчас, хорошо? - наклонившись ближе к Жениному уху, сказала Этери. Медведева держалась. Она всё думала, что её вновь хотят обмануть и старалась не доверять этой любовной анестезии. - Ещё в Братиславе я сказала, что сделаю всё, что ты захочешь. Помнишь? Но ты ушла от меня… не осталась со мной… В ответ девушка слабо закивала, не раскрывая глаз. Она могла бы себе представить, что сейчас же сорвётся с места и решительно, жестко скажет Этери своё «нет». Возьмёт и не позволит флиртовать с ней, прижиматься, давать надежды на что-то большее. Женя помнила все те часы, что провела в муках, словно в трауре, оплакивая собственную душевную утрату. - Ты справишься, я верю. И не надо ничего бояться, думать, что кто-то сможет быть лучше, - перешла на полушёпот Тутберидзе. Играя, словно кошка с добычей, она получала почти что физическое наслаждение от соблазнения любимого человека. Вот теперь это был тот человек, которого она любила. Вот теперь это была её Женя. - А я и не боюсь, - решительно прохрипел голос Медведевой. Она настолько быстро отреагировала на слово «страх», что не успела даже осознать, как дала ответ. На самом деле ей правда было страшно. Женя боялась, что потеряет всё и жестокий мир фигурного катания отвергнет её. Как в спорте, так и в отношениях с Этери возникли схожие параллели – появилось сомнение в себе и совместном будущем. - Хорошо… - еле разлепляя губы, пробубнила Этери и потянулась к Жене. Откинув голову назад, девушка отстранилась. Наклоненное к Жениным губам лицо Тутберидзе стало непроницаемо серьёзным, даже обиженным. Она медленно, неохотно начала отодвигаться, а затем и вовсе пристыженно опустила глаза. - То есть даже целовать тебя права не имею? - холодно спросила Тутберидзе. - Не здесь, Этери. Ты обещала, что мы только обсудим дальнейшую судьбу «Январских звезд». - А-а-а, - с усмешкой отреагировала женщина. - Ну раз так. Какие твои предложения относительно новой постановки? Ты же не думаешь, что кто-то соорудит что-то сверхновое за неделю. Может быть, Авербух бы придумал, но я сомневаюсь, что ты захотела бы снова платить ему деньги за постановку. Или для тебя это нынче не проблема? За одну заплатила, за вторую. Один раз по Японии покаталась, значит, и второй, и третий можешь. Жене было неприятно слышать очередной упрёк. Тем более что это было сказано намеренно для того, чтобы девушку обидеть. Тутберидзе всегда уязвлялась, если ей в чём бы то ни было отказывали. Особенно когда не отвечали ей взаимностью. Вместо того, чтобы хамить Этери в ответ, девушка достала уже знакомый ей щит спокойствия и безразличия, который использовала слишком часто в последнее время. - Могу заплатить, только дело тут не в деньгах. Илья откажется помогать. - И ты, зная это, всё равно отказалась от его номера. - Да. И откажусь всякий раз, сколько бы ты ни обвиняла меня в этом. Я не изменю себе и своим принципам. Сказала, что катать не буду, значит, не буду. Я решение приняла. - в ответ на это Тутберидзе едко засмеялась. От подобной реакции у Жени побежали мурашки по спине. Она поёжилась и отвела взгляд в сторону. - И что ты предлагаешь, я спрашиваю? - продолжила давить кудрявая. - Пока не знаю. Нужно обдумать. - Времени на это нет. Нужно уже вкатывать, а ты топчешься на месте. Пока ты поглощена своей нерешительностью, японские фигуристки день и ночь катают свои программы. Даже минута простоя дорого обойдётся тебе. Жене стало ещё более некомфортно. Она посмотрела на стол и блюда, что стояли там. Испытав при этом отвратительное чувство подкатывающей тошноты, девушка прикрыла рот рукой, а затем быстро взяла в руки остывшую чашку чая. - Не знаю, что не устраивает Федерацию в твоем методе работы, как ты выразилась, но, как по мне, он не поменялся, - отпив глоток ледяного напитка, сказала Евгения. Была в этих словах какая-то горькая ирония, которая тут же зацепила темпераментную Этери. - Я зря рассказала тебе о своих проблемах. Всё, что вижу от тебя, – это озабоченность собственными принципами и решениями. Абсолютно ничего о «нас». Ты пребываешь в каких-то своих грёзах, где мне явно нет места, - сложив руки на груди, вполголоса ответила Тутберидзе. - Не надо говорить за меня. Не проходит и одного ебаного часа, минуты и секунды, чтобы я не думала о «нас». Я о себе столько не думаю, сколько о тебе. Единственный момент, который добавляет дискомфорта в и без того паршивое моральное состояние, – это программа, которую я «уродливо» откатываю. Вся моя просьба - в замене, но даже её ты не в состоянии учесть. Все твои слова – это упреки. Сил нет слушать про мои шоу, про лето, про раздельный Новый год. У тебя заело пластинку. Лучше меня знаешь все обстоятельства и продолжаешь давить на больное. - А тебе не надоело уже второй год выносить мне мозги упреками об «изменах» с Буяновым. Вот на это ты считаешь себя имеющей право, а как тебе предъявляют, так ты белая и пушистая! - Даже рта не раскрывай о Буянове. Мне всё это надоело, - злилась девушка, ощущая, как скручивает её кишки в животе от спазма. Этери с грохотом положила руки на стол, будучи максимально в плохом настроении. Стоящая там солонка дрогнула и под силой удара опрокинулась. Маленькая серебряная крышечка, словно татарская тюбетейка, слетела с условной «головы». Алмазной стеклянной крошкой заблестели песчинки крупной белой соли, которая без стеснения рассыпалась на матовую поверхность чёрного стола. Безжалостный чёрный жемчуг начал разглядывать поблескивающую в свете ламп белизну, словно желал найти в ней чистоту и непорочность. - Мне тоже всё это надоело. Ты только и делаешь, что кричишь, возмущаешься, ведёшь себя фамильярно. Имела наглость приехать ко мне с пистолетом домой среди ночи, затем закатывать истерики в Братиславе. Всё это детское, непозволительное поведение. Ревность твоя не имеет границ и упрекает меня во всём, словно я какая-то легкодоступная женщина. Это унизительно, а я постоянно вкладываюсь в нас и наше будущее, пусть и не так, как ты ожидаешь. Я ценю поступки, а не слова. Бесконечные серенады за окном – это не ко мне, и ты об этом знаешь. - А ты постоянно лжёшь! Либо если не лжёшь, то недоговариваешь! Как быть с этим? Этери закрыла лицо руками, молча опустила голову. Женя смотрела на неё и не могла узнать их: нежность действительно ушла, уступив место ссорам и конфликтам. Обе уставшие, они пытались найти спасение друг в друге, но его не было. Когда внутри тебя баланса нет, то и дать тебе совершенно нечего. Женя повторила жест любимой женщины. - Мы отдалились… - прохрипел голос. Интонация давала понять, что сказанное является законченным умозаключением. Со стороны Этери это был не вопрос. Чёткое, печальное утверждение. Даже факт. - Я не хочу тебя терять, но не понимаю, что с нами происходит, - искренне призналась девушка. Глядя на то, как прекрасна была Этери в подаренном ципао, Медведева всё ожидала, что вспомнит тот день снова. Вместо этого голова была пустой, будто бы её покинуло всё, что было её содержанием. Сердце сжалось, но спазм этот постепенно начал утихать. Найти умиротворение вместе не получалось. - Я люблю тебя, Жень, - только и смогла проговорить Тутберидзе. Они просидели молча ещё несколько минут. Расстроенная женщина предложила разъехаться по домам, так как договориться ни о чём им так и не удалось. Прежде чем покинуть помещение, оставив на столе нетронутой еду, Женя посмотрела на просыпанные кристаллы соли. - Не собирай руками. Оставь на месте… Девушка с грустью кивнула сама себе, и обе вышли из комнаты. Они ехали в машине молча, думали каждая о своём. Надежды, возложенные на этот вечер, себя не оправдали. Вместо спокойной беседы или страстных поцелуев двух соскучившихся друг по другу людей получилась очередная перепалка. Женя сокрушалась так сильно, что уходила в себя глубже и глубже. Трудно было поверить, что после такой близости можно так легко сбиться с любовного курса, словно заблудший корабль. Авто остановилось около подъезда. Девушка взглянула на окна своего дома. - Я тоже люблю тебя, - запоздало ответила Женя на сказанное Этери в ресторанчике. Женщина повернулась к любимому человеку. Она отчаянно нуждалась в «них», но неожиданно между ними возникло слишком много наблюдателей. Они, словно бетонные столбы, начали отдалять их, пока не превратились в стену. Тутберидзе была уже не столь смелой, чтобы потянуться для поцелуя. Всюду мерещилось, что за ними следят. Подняв глаза на окна Жениной квартиры, Тутберидзе не увидела там Валентины Лаврентьевны или Жанны. Тем не менее спокойнее это её не сделало. - Тебе пора идти, - поторопила Этери. Женя расстроенно усмехнулась, опустив плечи так низко, словно на неё был повешен портфель с кирпичами. Не такого ответа она ожидала. - Доброй ночи, Этери Георгиевна, - снова переходя на отчуждённый формат общения, пробормотала Евгения. Этери старалась не смотреть на Женю и, как та покинула машину, тут же поехала прочь. *** Октябрь 2017 года, город Москва, Россия. Он один в бескрайнем океане, потерявший свет маяка, странствующий по серым волнам. Кораблик, который вот-вот опрокинется из-за штормящей водной стихии, что стала невыносимо сильной, разрушительной. Женя чувствует на своём лице капли океана, которые почему-то напоминают ей об опрокинутой в ресторане солонке. Касаясь дрожащими руками лица, она и в самом деле нащупывает кончиками пальцев частички поваренной соли. Ориентации в пространстве нет, ведь небо и водная гладь слились между собой в непролазной ночной тьме. Евгения слышит гром, но не видит ни одной вспышки молнии на небе. Рассеянно она ложится на дно кораблика, который напоминает скорее спасательную шлюпку. Руки опускаются, девушка мерзнет от ветра и залетающих через борт брызг воды. Она потеряна, как эта лодка. Глядя в небо, не может различить на нем туч - настолько непроницаема наверху пелена. Мрачная штормовая картина высасывает из неё силы, и в мгновение ока Женя сама изнутри становится серой, взволнованной. Крохотный огонёк красного сигнала о спасении нервно моргает, но рядом не было никаких глаз, что заметили бы его. Эти вспышки света были единственным цветным пятном в её сне. Берега нет, кораблик скитается уже без надежд на помощь. Девушка вскакивает среди ночи. Чувство страха пропитало её насквозь, как пот пропитывает майку. Она с волнением проводит рукой по лбу, боясь обнаружить температуру. Нет, всё в порядке. Её опасения не подтвердились. Нажав на экран телефона, она смотрит на время: «03:03». Глядя на ладонь, что покоится на её животе, она с ужасом оказывается в реальности. Прикрыв рот, словно вот-вот закричит, Женя только успевает сделать вдох. Замерев, старается остановить поток пугающих мыслей. Она медленно поворачивается к обнимающему её со спины человеку – Косте. Его опухшее, уставшее лицо онемело, словно не спит, а только притворяется спящим. Прислушиваясь, девушка смогла различить короткие глубокие посапывания. Провалившийся в забытье парень крепко обнимал спящую Женю, словно даже во сне искал опору. Тем временем за его спиной к нему отчаянно жалась уставшая, тоже спящая Настя Скопцова. Этот сумбур на диване без простыней – вынужденная мера. Все настолько вымотались, что легли спать где пришлось и как пришлось. Особенно после того, что случилось. Внезапно Медведева ощутила сильный холод в затылке и резко обернулась. Успев снова зажать себе рот, она увидила в углу мрачную фигуру. Рука слишком сильно дрожит, как и челюсть, которая явно ходила бы ходуном, если бы не сжимающие её пальцы. - Пойдём, - просит женский голос. Женя чувствует, как трясутся губы, а бисерины пота со лба стекают прямо к носу. Превозмогая себя, она всё же аккуратно встаёт с дивана и идёт вслед ссохшейся больной фигуре. - Куда вы ведёте меня? – спрашивает девушка, кое-как пропихивая слова через парализованные ужасом голосовые связки. Бледная, худенькая спина впереди движется плавно, бесшумно. Страшась все сильнее, Женя прикладывает руку то к груди, то к горлу. - Думаю, что пора уже, - наконец-то говорит тонкий женский голосок. Они входят в огромный зал для гостей, где посередине стоит гроб. Медведева округляет глаза, пытается сделать шаг назад, но у нее не получается. Проводник подходит к самому краю гроба и печально встаёт рядом с ним. - Подойди ко мне, - её спокойно просят. Женя обхватывает себя руками, судорожно вдыхая воздух, делает несколько шагов навстречу. Вся обстановка кажется ей странной, нервной, зловещей. Ругая саму себя, брюнетка подходит к гробу, ожидая увидеть внутри Костину маму. Вместо этого, отшатываясь, она пронзительно громко вскрикивает. На дешёвых красных тряпках лежит она сама, а её туловище покоится чуть отделенным от головы. На белой шее виднеются ужасные бурые полосы, которые испещрены чем-то красным, словно бахромой. Поднимая голову на проводника, Женя царапает себе лицо и кричит ещё громче, чем в первый раз. - А я говорила, что показывать самоубийство в номере – это плохая идея… - скрипит безэмоциональный голос Тутберидзе. Она снова смотрит в гроб, и Жене приходится сделать то же самое. Не выдерживая ужаса, Медведева оступается, и неожиданно пол под ней проваливается. Она падает прямо в шлюпку, которую недавно видела во сне. Оглядываясь, Женя видит, что погода совсем поменялась: вместо шторма вокруг штиль. Всё ещё трясясь от ужаса, она обнимает саму себя, силясь успокоиться. Водная гладь идеально ровная, и кажется, что границы между ней и высоким серым небом никакой нет. Шлюпка стоит без движений, красный спасательный огонёк больше не горит. Евгения аккуратно пытается подняться на ноги, а затем, глядя через борт на воду, видит в отражении саму себя. Вот только на ней темное, словно вороново крыло, платье, которое судя по всему является её танцевальным. Девушка изумляется, когда, подняв руки повыше, видит на них столь же чёрные, как ночь, перчатки. В голове проносится мысль: «Раз я в таком виде, то, значит, должна скоро выступать… но место… странное… где люди?» Переступив через бортик, она упирается ногой о лёд: «Так вот что это за эффект… это всё не вода… это лёд…» Она встаёт на поверхность правой ногой и, не успев что-либо осознать, слышит оглушительный треск. В мгновение ока поверхность льда под ней проваливается, и девушка молниеносно падает в ледяную воду. Силясь открыть глаза, она смотрит наверх и видит смыкающуюся над ней поверхность ледяного покрова. Пытаясь крикнуть, она лишь глотает воду, а рот выпускает огромное количество пузырей. Из-за тонкой ткани тело тут же каменеет от холода, Женя впадает в панику, но кричать не прекращает. Она старается прикладывать все усилия, чтобы течение не унесло её туда, где спасения уже не будет. До уха доносится звук чего-то звонкого, затем топот. Медведева поднимает голову и видит на поверхности льда своих друзей и коллег на разминке. В сердце вспышкой возникает надежда, и она подплывает ближе и, сжав руки в кулаки, начинает судорожно биться руками о поверхность. Скользкий лёд изнутри гладок, зацепиться или повредить его целостность не получается. Апогей ужаса настаёт тогда, когда с той стороны появляется Этери, которая явно взволнованно кого-то ищет. Женя пытается крикнуть, что она тут, что её нужно спасти, но Тутберидзе над огромной толщей льда между ними и вряд ли слышит мольбы о помощи. Острая боль пронзает легкие, затем почти каждую клеточку тела, и девушка, плотно закрыв глаза, хватается за горло. Ей начинает казаться, что внутри взрывается каждый атом, и, не в силах выдерживать это, теряет сознание. Женя широко ловит ртом воздух и, открыв глаза, принимает вертикальное положение. Настя Скопцова тут же подскакивает к ней и, приложив палец к губам, шепчет: «Тише!» Брюнетка всполошилась не на шутку и, издавая что-то на подобие мычания, затихает. Её расширенные от ужаса зрачки стараются моментально проанализировать обстановку, ледяные ладони хватаются за предплечья подруги, которая стоит на коленях рядом с ней. - Успокойся… только не кричи… - еле слышно просит Настя. - Иначе разбудишь… Медведева испытывает сильную тошноту, перемешанную с болью в животе и теле. Она ощущает собственные волосы на теле так, словно они являются ощетинившимися ежовыми иголками. Трясясь от переизбытка негативных эмоций, Евгения поворачивает голову назад и видит Костю. Парень выглядит так же утомлённо, как и в её сне, руки его покоятся на собственной груди. Жуткая поза напоминает покойника, что принял мучительную смерть и даже в гибели не получил умиротворения. На подбородке была заметна пробивающаяся щетина, а волосы на голове спутались и были неухоженными. Настя Скопцова тоже посмотрела на друга, и взгляд её сделался болезненно обреченным. - Мы все вместе уснули, но я проснулась от того, что ты начала громко говорить вслух. Видела дурной сон? - Да… кошмар… будто… будто я умерла… - Ох, - только и вздохнула Скопцова, медленно утягивая Женю подальше от дивана. Они сели напротив друг друга и безмолвно обнялись. Обе тихо заплакали, но так, чтобы не разбудить Яманова. Последние часы были адом на земле, когда убитый горем парень сорвался на собственного отца и нескольких дальних родственниках, что тут же явились в дом, узнав о смерти Екатерины Ямановой. - Пойдём отсюда. Не хочу, чтобы он проснулся. И так еле уснул после конской дозы валерьянки… - попросила Настя. Девушки медленно брели по коридорам в поисках уединённого уголка в доме. Всюду им встречались Костины знакомые и родственники, среди прочих была и семья Насти. Её мама расположилась на кухне и всё что-то готовила, наливала чай присутствующим, разговаривала с ними. Среди ночи дом покинула Жанна Девятова, решив, что, переодевшись и отдохнув дома, вернётся обратно ближе к утру. Женя уезжать с мамой отказалась. Единственной не занятой комнатой оказалась комната Кости. Ни один из присутствующих не решился туда заходить, кроме девочек. Женя впервые оказалась там. Оглядевшись, оценила, что его личное пространство было слишком прибранным и аккуратным, словно и не парень был его владельцем. Постель была заправлена по-армейски чётко, ничего лишнего на ней не было. Над кроватью висела книжная полка, и в углу, прямо на стуле, тоже была сложена книжная стопка. На рабочем столе педантично разложены тетради, ручки и очередные книги, которые во всей комнате занимали больше места, чем всё остальное. Брюнетка медленно прошлась, присмотрелась к некоторым корешкам, прочитала на них названия. Действительно «живых» предметов там было мало, словно Костя интересовался только вымышленным миром. Там не было маленьких предметов, которые отображали бы его интересы или хобби. - Он обожает читать? - тихо спросила Женя, словно боясь нарушить скорбь, витающую в воздухе. Настя расположилась в кресле у окна и, поджав ноги, кивнула. - Да. Единственное дело, которое Костя реально обожает, кроме хоккея. - М-м-м… - промычала Женя и продолжила изучать обстановку. В целом комната была в светлых тонах, но они становились неопределенными, так как два окна выходили на стену соседского дома. Медведева подошла ближе и, отодвинув занавеску, посмотрела туда. Серая стена ограждала комнату Кости от солнечных лучей, которые могли бы туда проникать, из-за чего даже днём в помещении было темно. Женя обернулась с этого ракурса на комнату и обратила внимание, что всюду, где можно, установлены лампы. Они были самого разного вида: подвесные, люстры, бра, торшеры, настольные лампы, точечные светильники. Он явно был мальчиком, которому не хватало света и тепла. В нынешних обстоятельствах эта комната выглядела даже ещё более угрюмой, чем в любой другой день. - Мне здесь холодно, - искренне призналась Медведева. В ответ на это Настя встала и, подойдя к одному из шкафов, раскрыла его. Любопытная девушка успела увидеть, как аккуратно развешаны вещи хозяина комнаты. Самое главное – это прозрачные чехлы на них. Снизу стояли коробки с обувью, каждая была подписана. - Держи плед, - достав его откуда-то сверху, сказала Настя. Женя кивнула и, взяв, тут же накинула себе на плечи. Они обе сели в кресла около окна и, не включая свет, замолчали. Женя посмотрела на Настю и подумала, что та уж очень хорошо ориентировалась в каждой комнате Костиного дома. Это не могло не изумлять, хотя причины этого были ясны. Пока Женя думала об этом, её взор непроизвольно упал на стол и удивлённо замер. «Живые» вещи там всё же оказались – это были фотографии. Их было не более трех, каждая в однотонной рамке. На первой был он и его мама. Косте явно было не больше десяти лет на фото, а молодая Екатерина Владимировна улыбалась так, как никогда за время их знакомства с Женей. Переведя взгляд, она с интересом обратила внимание на фото с хоккейной командой. Парень широко улыбался, а его друзья и коллеги корчили смешные лица. От фото повеяло беззаботностью, веселым настроением. Третье фото вызвало немалое удивление. На нём Костя был с Настей, Кириллом и Женей на своём восемнадцатилетии в 2016 году. Медведева пригляделась и удивлённо подметила, что все вместе они выглядели по-модельному красивыми, но при этом по-домашнему уютно. Причем самым любопытным моментом было то, что Кирилл был с краю и еле-еле влез в общий снимок. Обнимавшая именинника Настя выглядела неприлично счастливой, а он сам всем телом был развёрнут к Жене. Медведева подумала, что в тот вечер они виделись с Костей только второй раз, а она уже так сильно ему нравилась. Возникло воспоминание неловкой ситуации с его другом, затем как Костя заступился за неё и отвёз на машине домой. Вспомнив, что тогда в авто они слушали приятную музыку, она напряжённо старалась вспомнить её название. Вместо этого в голову ворвался холодный волнующий вихрь из телефонных бесед с Этери. Женя постаралась отмахнуться от него, потому что показалось неуместным думать о личном, когда находишься в доме, где случилось горе. Приложив пальцы к губам, словно боясь сказать что-то вслух, Женя задумчиво опустила взгляд. Лихорадка из обрывков воспоминаний не исчезла, а лишь усилилась, напирая кадрами прошлого, где они с Этери ссорятся по смс, ссорятся созваниваясь, затем не менее бурно мирятся и забрасывают друг друга пикантными фотографиями и сообщениями. Всё это показалось давним хорошим сном, и Женя снова посмотрела на фото в рамке. Она показалась самой себе незнакомкой, словно и не она вовсе была в этом кадре. Та девушка была ярче, свободнее, наивнее и безгранично любящей. Во взгляде её читались мысли о том, что личная жизнь не то что наладилась, а вышла на совершенно новый уровень. Эта та Женя будет покупать спустя несколько дней сумку «Louis Vuitton» для любимой женщины, она же будет продолжать безбожно нагло ухаживать за ней. И это она будет счастлива там, в 2016 году, в личной жизни и на льду. Слабо улыбнувшись, она подумала о самой себе нынешней. Уголки губ поползли вниз, взгляд, опустошенный и уставший, снова был направлен в никуда. Нынешняя Медведева – это пародия на саму себя. Она измотанная, нервная, пугливая и агрессивная. Каждая неудача – это личный провал, каждая ссора – это её боль и вина. Ненавистная программа «Январские звезды» осталась далеко в сентябре, а случайно выбранная «Анна Каренина» стала оглушительной действительностью. Теперь Женя – это драматическая актриса, которая слишком сильно желает вжиться в роль сумасшедшей, наивной, отчаянной, обманутой женщины. Это она бесконечно бродит по перрону в ожидании времени прибытия своего поезда, она же разваливается от склочности, обид, ревности и недопонимания. Именно её парализует сумасшествие, именно она будет настаивать на новом платье траурных оттенков в образе Анны после победы в команднике на «Japan open». Всё смешалось, потому что необъяснимым образом Женя начала пропитываться атмосферой обречённой на гибель героини. Ей показалось, что, вывернув душу наизнанку, она получит мировое признание и больше никогда на захочет остаться в амплуа женщины эпохи Толстого. Вот только действительность была другой. Этери Тутберидзе пришла к идее поменять показательный номер на произвольный благодаря случайной беседе с матерью. Именно Этери Петровна невольно натолкнула дочь на мысль, что единственно готовым и интересным номером будет Каренина: «Вам бы доработать то, что уже имеете, а не изобретать велосипед!» Образ Анны Карениной понятен, глубок, знаком каждому, кто читал русскую классику. И Женя достаточно быстро согласилась с предложенным вариантом. Было в этом что-то фатальное, когда несколько случайных событий сходятся воедино, рисуя истину. Несмотря на то, что образ Карениной примеряла на себя Женя, Этери часто ловила себя на мысли, что программа близка и ей тоже. Наполненное смятением сердце тоже перестало видеть перспективы в собственном будущем и готово было повторить поступок Анны – покончить жизнь, полную страданий. Женю она видела темпераментным офицером Вронским, что раздаривает ей себя и свою любовь, вопреки общественному мнению. Если бы они были в другом мире, то Тутберидзе легко представила бы себе Женю в офицерском мундире на льду. Девушка бы идеально исполнила мужскую партию - вот как думала сама Этери. Однако суровая реальность была иной. Брюнетка, всякий раз надевая чёрное платье, перевоплощалась, словно примеряя на своей шкуре чужую жизнь. Все эти параллели настолько тесно переплелись, что не оставляли возможности вспомнить о личной жизни. Работа была сложной, и Женя думала об этом даже сейчас, сидя в кресле в Костиной комнате. Она мечтала убежать на необитаемый остров и скрыться от проблем, что постоянно над ней нависали. Разумеется, что на этот остров она бы пригласила только одного человека – Этери. Вот только обе вряд ли смогли бы спокойно ужиться на нём, оставив собственные амбиции далеко за бортом. Именно это и печалило Женю больше всего. Снова чехарда из спутанных мыслей, которые были не менее тяжелыми, чем воздух в доме, где вскоре пройдут похороны. Женя подумала о том, что ни физически, ни морально не готова к грядущим соревнованиям, которые будут падать на её голову одно за другим. Уже в конце октября девушку ожидает московское Гран-при, затем не менее важный для неё этап соревнований в Осаке. Голову разрывало от мыслей то о спорте, то о личной жизни, то о нынешней трагедии. Пугающая мысль: «Это мои первые похороны, которые я посещу в осознанном возрасте… мне очень страшно». За последние полгода девушка слишком сильно привязалась к Екатерине Владимировне, поэтому не была в состоянии принять факт того, что её больше нет. Она думала: - Боже… господи… её нет всего день… два… а я говорила с ней, кажется, совсем недавно… - Дня три назад. - Она хотела посмотреть моё выступление в образе Карениной по телевизору… - Не посмотрит… - Она так долго боролась за жизнь, старалась не унывать духом… - И всё равно умерла… - Она явилась ко мне во сне… - Это была не она. Всего лишь сон. - Как Костя будет жить дальше? Мне страшно за него… я бы такое не пережила… - Нужно его поддерживать. Женя закрыла лицо руками и тяжело задышала. Все эти мысли вызывали в ней удручающие чувства. Заметившая это Настя тут же отреагировала: взяв Женины руки, посоветовала дышать медленнее и ждать, пока её «отпустит». Они были вдвоём и переживать скорбь оказалось намного проще, когда чувствуешь плечо поддержки. *** В этот день Женя не отходила от Кости ни на шаг. Настя тоже. Он совсем не разговаривал, не ел, перестал следить за своим внешнем видом и в целом выглядел очень плохо. Медведева старалась держать его за руку, ведь парень хоть изредка «возвращался» из собственных гнетущих эмоций в реальность. Его покрасневшие серые глаза становились совершенно бесцветными, когда на длинных темных ресницах появлялись крупные капли слёз. Нижняя губа начинала дрожать, а плечи опускались так, словно он вот-вот упадёт на пол и больше не встанет. Женя мужественно брала огонь на себя. Она постоянно что-то ему говорила или рассказывала. Думала, что отстранённые темы смогут стать хотя бы каким-то фоном для успокоения. Парень уже не старался лезть в драку с отцом и постоянно скандалить. Было видно, что изнутри он словно опустел и не находил в себе сил почти ни на что, даже держать в руках ложку. Всю подготовку к церемонии захоронения взяли на себя его тетя и мама Насти Скопцовой. Начиная от церковных свечей и заканчивая носовыми платками - всё это обеспечили присутствующим эти две замечательные женщины. Им Костя был всегда благодарен. Непосредственно перед началом утреннего прощания Жанна принесла дочери сменную одежду. Девушка довольно быстро привела себя в порядок и, когда оказалась в комнате одна, взяла в руки телефон. Он долгое время был где-то далеко от неё, включённым, но недоступным ни для кого. Последний пропущенный, как и все другие, принадлежал Этери. Испытыв новую порцию боли, девушка раскрыла все смс, что та оставила. - Тебя нет уже который день. Понимаю, что моё внимание сейчас не вовремя, но всё же. Будь всегда на связи. - Жень, я волнуюсь о тебе. И считаю, что тебе не стоит так глубоко погружаться в траур, пусть и считаешь Костю другом… побереги себя… - Ответь хоть что-нибудь, прошу. Валентина Лаврентьевна рассказывает мне об обстановке, но я ощущаю себя от этого чужой, словно расспрашиваю, не имея на это права… - Женечка, солнышко… я люблю тебя… я очень тебя люблю… держись, самурай. Ты у меня сильная… дай бог чтобы тебе хватило сил… - Я очень скучаю… хочу обнять тебя, хочу… много чего хочу… возвращайся на лёд поскорее… Женя отложила телефон в сторону и расстроилась ещё больше. Она уже почти ничего не знала о личной жизни Этери. Только порой с ужасом узнавала то тут, то там, что на все соревнования Дианы и Феди она приходит в компании Буянова. Недавно Сергей Розанов и Даниил Глейхенгауз серьёзно обсуждали между собой, что женщина явно спит с ним, а Женя в этот момент подслушивала их, прячась за углом. Она стала бдительной. Не пропускала мимо ушей ни одну сплетню об Этери, но и стремилась не оценивать эту информацию слишком критично. Если бы Женя делала это, то точно бы лишилась последних капель рассудка. И как было сейчас странно и страшно прочитать такую нежность от Этери. Может быть, она желала подбодрить Женю, но даже сама не знала, что от подобных слов девушка испытывает только больше страданий. Медведева действительно была сбита с толку, а ещё сблизились с Дианой так близко, чтобы хотя бы от неё слушать рассказы о их жизни с мамой. И папой. - Нам пора… - зайдя в комнату, сказала Жанна. Она положила свои руки на Женины плечи, а затем молча обняла дочь. Девушка нуждалась в поддержке и объятиях не меньше, чем сын, потерявший недавно маму. - Костя где, мам? - Он где-то тут… не знаю, не видела. - Я сначала найду его, и мы придём вместе. Хорошо? - Да-да… ты у меня умница. Поддерживаешь его так… горжусь тобой, - неожиданно выдала Жанна и поцеловала дочь в лоб. Медведева постаралась обойти все помещения, и единственное, в котором не была, – это спальня, ранее занимаемая больной. Набравшись смелости, она отправилась туда, думая, что найдёт друга там. Уже подходя к двери, Женя ощутила дрожь во всём теле. Это был первый раз, когда она зайдёт туда и не обнаружит там Екатерину Владимировну. Эта мысль настолько давила на неё, что непроизвольно из глаз выкатились капли слёз, заболела голова. Шмыгнув, девушка утёрла их и, прежде постучавшись, в конечном итоге вошла без разрешения, не услышав ответа. В центре помещения стоял парень. Спиной к двери. Женя ощутила скорбь ещё сильнее именно в этой комнате. Запах болезни ещё стоял тут, но общий вид помещения поменялся. Исчезли элементы, что были в обиходе людей, ухаживавших за женщиной, пропал телевизор. И самое главное – это идеально убранная пустая постель. Она была кричаще пуста, свободна, одинока одновременно. Света в комнате было мало из-за туч, а чёрная одежда Кости добавляла ужаса помещению, что было последним пристанищем его матери. Женя боялась заговорить, задышать. Она вспомнила, что чем чаще ходила сюда, тем абсурдно спокойнее себя ощущала. Может, дело было в том, что обстановка соответствовала внутреннему состоянию Жени: печальному, скорбному, безрадостному, уставшему, обессиленному, потерянному. Найдя в Екатерине Владимировне что-то схожее с собой, она старалась проводить с ней больше времени, чтобы, помогая ей, помочь и себе. Но вот женщина умерла, а Женя стоит в комнате ещё более надломленной, чем приходила сюда. Костя молчал. Он не разговаривал уже два дня, и Женя испугалась, что больше не заговорит вообще. Тихо подойдя к нему, Медведева растерянно уставилась на его широкую исхудавшую спину. Парень осунулся, стал отстранённым. Его состояние пугало Евгению больше, чем собственное, и, не придумав ничего умнее, девушка осторожно положила свои ладони на его лопатки. Костя заметно вздрогнул, но не обернулся, ничего не сказал. Бледные кисти рук на резко чёрной ткани рубашки были ещё бледнее, словно стали прозрачными. Карие глаза смотрели на золотое кольцо, что было подарено Этери. Даже тут Тутберидзе «имела наглость» напомнить о себе. Этот момент должен был принадлежать только безутешному сыну и его подруге, но словно где-то там, за их спинами, был кто-то третий. Если бы он был действительно там, то наблюдал бы с каменным лицом, безэмоционально. Он бы не закричал, не окликнул, не поругал. Но только Женя Медведева знала бы, что показное безразличие – это маска. А за ней скрывается разорванное терактом здание, где уже сто процентов не останется живых. Палец, охваченный золотыми тисками кольца, наравне с остальными начал подниматься выше к плечам парня. Девушка устала переживать и медленно подошла ближе, прислонившись лбом к Костиной спине. Закрыв глаза, тяжело дышала. Она силилась не расплакаться перед ним, чтобы от этого ему не стало ещё больнее. - Я рядом… - только и смогла пробормотать Евгения. Брюнет очень медленно развернулся к ней и тут же обхватил руками, обняв. Они молча простояли в таком положении не одну минуту. В душной комнате раскрыли окна. Стоявшие там люди молчали, некоторые не могли сдержать слез. Все были бледны не меньше, чем покойник, расположившийся в дорогом гробу. Его лицо (по последнему желанию) было накрыто белой простынёй. Те, кто желал увидеть, приподнимали ткань, смотрели и прикрывали лицо снова. Костя стоял, крепко обнимая Женю. Они словно оба боялись подойти, и Костя очень долго уступал свой момент прощания другим и оттягивал его. Женя делала то же самое. Когда все присутствующие сделали всё необходимое, дошла очередь и до пары. Неожиданно Костя наклонился к Жениному уху и тихо прошептал: - Если боишься, то не стоит смотреть. - Нет-нет… я хочу… - так же тихо прошептала она в ответ. Его руки нехотя отпустили её талию, и девушка медленно пошла к гробу. Её неуверенный шаг давал понять, что страх в ней преобладает среди других эмоций. Всё было так же, как в том сне, что снился ей накануне. Дыхание участилось, сердце задребезжало, внутри головы затихли мысли. Вспотевшие ладони потянулись к кипенно-белой ткани, и дрожащие пальцы ухватили её край. Сглатывая подступивший к горлу ком, Женя приподняла простыню. Дыхание замерло, как и она сама. Лицо Екатерины Владимировны было удивительно безмятежным и отличалось слишком хорошим внешним видом. Её явно умело загримировали. Жене этот момент показался вечностью. Она успела разглядеть тканевую ленту венчика на лбу, её брови, впалые щеки, шею, скрещенные на груди руки. Всё ещё не дыша, Женя растерянно подняла глаза на рот Екатерины. Он был плотно сомкнут, но даже это не помешало ей увидеть тоненькие ниточки у уголков губ, которые явно скрепляли между собой открывающийся рот усопшей. Девушка ощутила парализующий тело страх, когда ощутила странный запах, что маскировал естественный запах тела. Подкатила тошнота, закружилась голова, а сердце билось словно бешеное. Чувствуя надвигающиеся на неё ужас и истерику, она посмотрела чуть выше на глаза. Они были открытыми и смотрели прозрачными, как стекла, зрачкам на неё. Её захлестнул животный страх, она отшатнулась от гроба и, отведя назад руку, попыталась найти опору. Глаза всё ещё смотрели на неё, и, прекращая цепляться за край собственного сознания и страха, Евгения упала назад в чьи-то руки. Не справившись с потрясением, она потеряла сознание. *** Девушка открыла глаза и тут же часто задышала, пока на её голову не легла рука Жанны. Женщина силилась успокоить дочь, которая была слишком взволнована. Крошечная ватка то и дело возникала перед её носом, пока Медведева не чихнула. От окна отделилась фигура Скопцовой и быстро подошла к подруге. Она села рядом с ней и взяла за руку. - Ты когда побледнела и упала, у меня ноги подкосились. Я так испугалась за тебя! – воскликнула девушка. Удивительно, но первый вопрос, что возник у Евгении, был лишь о Косте. - Он уехал? Уехал вместе со всеми в церковь? Настя опустила глаза и поджала губы, словно от удивления или неприязни. Ей явно не нравилось наблюдать, как друзья сблизились между собой. - Да, они с Кириллом уехали вместе с остальными. Вернутся ещё нескоро, - ответила Скопцова. - Я заварю тебе крепкий чай и принесу чего-нибудь поесть. Слишком ты перенервничала, ещё и не ела ничего. Так нельзя, - расстроенно сказала Девятова. Она обняла дочь и, оставляя подруг наедине, ушла. Как только Жанна пропала из поля зрения, Настя внимательно посмотрела на подругу. - Тебе нужно позвонить Этери, - убедившись, что их не слышат, настояла Скопцова. Женины глаза округлились, словно её только что напугали. - Что? Зачем? - Минуты не прошло с твоего обморока, как мне позвонил неизвестный номер. Я сначала из-за суматохи не придала значения, а потом решила перезвонить. Она беспокоится о тебе, причем очень сильно. Спросила, что с тобой, сказала, что не выходишь на связь. - С чего ей звонить тебе? - С того, что она реально волнуется. Мне вообще кажется удивительным, что позвонила сразу после твоего обморока… может, чувствует тебя… - задумчиво сказала Настя. Женя отмахнулась рукой. - Да ничего она не чувствует, - раздражалась брюнетка. - Прекрати так говорить. То ты с ума по ней сходишь, то нагло отмахиваешься. Что бы там между вами ни было, а в искренность её переживаний я верю. Вы больше года были вместе, и ты для неё не посторонний человек. Имей совесть, уважай ту женщину, которую выбрала когда-то, - жёстко осекла Медведеву Настя. - С какой стати ты лоббируешь её интересы, м? - С такой! В любом конфликте нужно оставаться человеком. Даже если между вами закончились личные отношения, то это не значит, что ей всё равно. Даже если она с Буяновым, в чём я глубоко сомневаюсь, Этери имеет право волноваться за тебя. Во всяком случае, я её растрепанные чувства понимаю. Женя тяжело вздохнула. Её подруга была права и удивительно верно подобрала слова, которые сама Женя боялась себе сказать. Для Медведевой было чертовски важно, чтобы Тутберидзе помнила о ней, хотя бы изредка проявляла заинтересованность больше, чем к просто ученице. Кивая подруге, Евгения пошарила в кармане в поисках телефона. Видя это, Настя встала с места и сняла с зарядки айфон. - Он разрядился, я поставила на зарядку. Звони. И не смей ей грубить. И так кругом такое положение… жизнь может оборваться в любой момент. Старайся делать так, чтобы ни о чём потом не жалеть. Женя взяла в руки телефон и поблагодарила Настю. Когда та вышла, девушка, трясясь, набрала знакомый номер. Всего несколько гудков и трубку сняли. Молчание, Женя слышала, как Этери дышит. - Привет… - тихо сказала девушка. - Привет… я… что-то словно не то… захотелось тебя услышать… связалась с Настей. Я подумала, что она тоже там… - Да, так и есть. Она передала мне, что ты звонила. - Злишься из-за этого? - Нет, ничего страшного. - Хорошо… спасибо… как ты? - Ну… упала в обморок около гроба, а в целом… - Что?! - Да… было дело… - Тебе плохо? Нехорошо? Ты испугалась? Жень… Женечка… - Я… просто слишком перенапряглась. В целом обстановка траурная. - Прекрасно понимаю тебя. Когда папу поразил удар… когда узнала, что он мгновенно умер… я тоже упала в обморок… - Помню, Тери… ты рассказывала… Они помолчали. Это был спокойный, мирный разговор. Жене стало намного легче и даже показалось, что всё в порядке. - Я не смею настаивать на встрече, хотя очень хочу тебя увидеть, поддержать… вы с Жанной ещё долго будете там? Останетесь после похорон? - Думаю, что мама уже давно хочет домой. Я бы осталась ещё. - Почему хочешь остаться? - Потому что Косте нужна моя поддержка. Да и оставаться одному после того, как умерла твоя мама, – это не лучшая идея. - В целом, я согласна. Пауза. Женя удивлённо думает о том, что Этери весьма мягко общается с ней. - Как ваши дела с Буяновым? - неожиданно спросила Медведева. Этот омерзительный вопрос должен был смутить Тутберидзе, но та хорошо держалась. - Никак. Он мне никто. - Говорят иное. - А ты продолжаешь слушать кого угодно, кроме меня? - Да. - Неприятно, - прохрипела Этери. - Но всё же. Я хочу приехать. Хочу увидеть тебя. - Я подумаю об этом. Сейчас не совсем представляю, что будет происходить через два-три часа. - Ах, да… Костя… там же Костя… - Да, именно так. У меня Костя. И твой тон не имеет места быть в этом мире. Слишком бесчеловечно упрекать меня или его в чём-то. - Я и не пытаюсь, Жень. Просто хочу, чтобы ты знала, что хочу тебя увидеть. - Зачем? - Потому что люблю тебя, дурашка… и соскучилась… и волнуюсь… и… всё это вместе взято. Я устала каждый раз быть виноватой в чем-то. Хочу просто побыть с тобой. Без секса, без близости, просто в одном помещении. Вне катка. Девушка откинула голову на подушку и уставилась в потолок. Она тоже всего этого хотела, но что-то внутри противилось: Евгения слишком сильно боялась, что, доверившись Этери, пожалеет об этом. - Хорошо… я постараюсь что-нибудь придумать. - Спасибо… я… могу приехать за вами с Жанной. Хочу хоть чем-нибудь помочь. - Я поняла тебя. - Спасибо, Жень, что перезвонила. Не представляешь, как это важно для меня. В ответ девушка лишь кивнула и повесила трубку. Теперь весь оставшийся день будет думать о том, что Этери скоро приедет к ними. Почти до самой ночи Женя, Костя, Настя и Кирилл просидели в комнате. Решение остаться с другом принял Кирилл, так как был более или менее свободен. Настя же решила, что не стоит оставаться вместе с ними. Подумала, что так будет лучше. Женя молча наблюдала за парнем. Он утратил свою улыбку, будто бы никогда и не улыбался, осунулся, исхудал. Девушка переживала обо всём случившемся даже больше, чем требовалось. Слишком серьёзно она относилась к теме смерти и утраты. Спустившись на первый этаж, она обнаружила уставшую Жанну и Настину маму. Женщины расположились на диване, впервые присев за весь день. Глядя на них, брюнетка грустно улыбнулась. Было приятно видеть их заботу и поддержку, участие и отсутствие безразличия к чужому горю. Стоя в коридоре перед комнатой, Женя ненароком взглянула в сторону зеркала. Оно было завешено темной тканью. - Глупое поверье… - Почему? - Уже третий день, да и покойника в доме нет. Какой смысл завешивать? Ерунда какая-то. - Всё равно не стоит пренебрегать… Войдя в комнату, девушка тут же подошла к матери и, устроившись рядом, обняла её. Сначала тройка пребывала в тишине, словно пытаясь восстановить силы, потраченные за день. Затем Женя посмотрела на маму. - Этери Георгиевна звонила. Предлагает подвезти нас до дома. - Не удивлена, потому что мама сказала, что она каждый день звонит ей и спрашивает, как наши с тобой дела. Приятно, что старается поддержать. Женя положила свою голову обратно на мамино плечо и, закрыв глаза, представила эту картину. Стало на грамм уютнее, ведь Жене было небезразлично участие Этери. *** Приехавшая Тутберидзе вызвалась развезти большую компанию людей по домам: Наталью и Настю Скопцовых, Жанну и Женю. Сначала она сидела в автомобиле, молча ожидая, пока девочки выйдут. Чем больше она ждала, тем больше нервничала относительно того, что Женя может выйти с Костей. Женщина призналась себе, что ревнует любимого человека, а ещё что боится увидеть слишком сильную привязанность между ними. Было глупо отрицать, что Этери от Жени отдалилась и последняя поражена этим событием, словно смертельной болезнью. Но только слепой может думать, что сердце тут разбито только у Медведевой. Сама Тутберидзе страдала от происходящего, и смело можно сказать, что не меньше Жени. Федерация в лице Александра Горшкова была удовлетворена тем, что перед их глазами не мелькает тандем Тутберидзе-Медведева. Мужчина был больше шокирован сменой программы, но после долгих мучительных бесед с Этери он махнул рукой, дав согласие. На самом деле, уже стоя на контрольных прокатах, он подумал, что надежности в Женином катании больше не видит. В этом он признается много лет спустя Александру Когану, а тот в свою очередь расскажет об этом Тутберидзе. В целом, отношение Горшкова сильно поменялось к юной спортсменке. Если раньше он без колебания заявлял, что девушка является надеждой на все золотые медали в одиночном фигурном катании, то теперь не позволял себе таких выражений даже в близком окружении. Он наблюдал за Женей, узнавал что-то от посторонних о её настроении и самочувствии, сам приходил на тренировки в «Хрустальный». Александр Георгиевич был всегда начеку и скрупулёзно собирал любые крохи информации о Жене, как бусы на нитку. Ему было важно знать, что девочке ничего не угрожает и что какие бы то ни было знаки внимания интимного характера к ней от Тутберидзе не поступают. О своих мыслях и догадках он старался не распространяться, правда, сделал всего одно исключение для близкого друга детства и коллеги – Татьяны Анатольевны Тарасовой. Для знаменитого тренера информация о любовной связи женщины и её ученицы стала оглушительным шоком. Она долго спорила с другом, отказывалась верить в его рассказы, но единственный аргумент, против которого женщина не смогла пойти, – это те самые фотографии из салона автомобиля. Горшков впоследствии жалел, что поделился своими чаяниями с подругой, потому что видел последствия от этого:они стали больше ссориться, больше спорить по тем или иным вопросам. Тарасова была убеждена, что любимую спортсменку и её тренера оболгали. Вместе с тем, женщина не видела причин не доверять своему другу. Она хорошо знала Горшкова и слова его под сомнения никогда не ставила. Открывшаяся истина давалась ей нелегко, но Сашу Горшкова Тарасова поддерживала. Он начал делиться с ней не только своими мыслями, но и планами, а женщина с осторожностью старалась смягчать «углы» его жесткого характера. Сама Тарасова думала об Этери и Жене с прежней теплотой. И хотя в голове не укладывалось то, что она узнала, скоропалительных выводов Татьяна старалась не делать. Таким манером выдающийся тренер стала чаще появляться в «Хрустальном». Общаясь с Этери и Женей то вместе, то по отдельности она подмечала легкое охлаждение между ними, но в целом доверяла им. - Саша! Ну, как можно поверить в то, что Этери какая-то там искусительница малолетних детей? - возмущалась Тарасова после очередного похода на лёд «Хрустального». Горшков всякий раз возражал ей в одинаковой манере. - Легко! Она уводила чужих мужчин из семей, значит, в искусстве искушения толк знает! - Эх, ты, Саша… - хмыкала Тарасова. - Уж ты-то в искусительницах разбираешься, я и не сомневаюсь! - Опять, Таня, ты за старое? - А ты что думал, козел старый, что Люде изменял и у самого рыльце не в пушку? - переходя на русскую матную брань, срывалась Тарасова. Горшков стыдился и молча, опуская глаза, пытался отвернуться. - Одно дело - нормальные отношения, а тут ведь педерастия! - Не смей таких слов при мне произносить! Я Этери знаю, Женьку тоже. Завязалось между ними что-то, ну мало ли что там было? Пьяные, может, в хлам, я не знаю. Этому должно быть разумное объяснение, потому что Этери вовсе не дура заводить шашни с девочками! - Ты это же и о них с Липницкой говорила. И что? Мы упустили те сигналы, а видишь, до чего это дошло? Не одну, так вторую заполучила! - Замолчи! Просто не говори такого! Между Этери и Юлей ничего не было и быть не могло. Ни одного подтверждения нет, да и завистливых тварей около Этери всегда полно было, вот и сочиняют ахинею всякую! - Но тут, Таня, уже и ситуация такая, что не отвертишься! Фотографии есть! Не дай бог попали бы в чужие руки! - Очень я сомневаюсь в твоём информаторе, Саша. Ты бы лучше задался вопросом, что за человек по кустам ночью шарит, чтобы сфотографировать их на камеру. Всё ли у дундука в голове клеится! Знавала я таких, как он. Уж и прошлое у него туманное, а мотивы его ясны! Всякий раз друзья спорили, но даже в этом споре уважали друг друга и держались вместе. Тарасова Горшкову была благодарна за многолетнее общение, за помощь ей и её семье. Возможно, причиной, по которой сам Горшков был столь трепетным с Татьяной Анатольевной, – это его давняя юношеская влюблённость в неё. По крайней мере, это было очевидно для Тутберидзе. Тем не менее, когда в ноябре 2022 года Александра Георгиевича Горшкова не станет, Этери не захочет появляться на публике у его гроба. Она не захочет прилюдно прощаться с ним, запретит упоминать о себе в СМИ либо делать любого рода фотографии с ней на том прощальном мероприятии. От её имени будет возложен огромный букет кровавых гвоздик. Она займёт самое дальнее и неприметное место в зале, а внутри себя вздохнёт с облегчением. И даже на таком расстоянии они встретятся с Медведевой мимолётным взглядом и, ничего не произнося, всё поймут. Те самые фотографии, о которых Медведева ничего не знала и никогда не видела, найдёт в кабинете Горшкова Александр Коган. Он заберет их и отдаст тонким ледяным пальцам. Эпопея с многолетним шантажом завершится... И вот снова 2017 год. Выйдя из глубокой задумчивости, Этери увидела то, чего боялась. Вслед за Жанной, Натальей и Настей вышла пара. Костя аккуратно приобнимал Женю, словно хрустальную вазу, а сама девушка была чрезмерно печальной. Они жались друг к другу, словно малые дети, замерзшие под дождем. Причём и Костя, и Женя были одинаково худы и бледны. Не находя себе места, Тутберидзе с недовольным лицом вышла из машины. Она опёрлась спиной о капот авто и сунула руки в карманы. Поднявший на неё глаза Константин, подойдя ближе, кивнул в знак приветствия. Компания поравнялась с машиной, каждый поздоровался. Жене было всё равно, что испытывает Этери, глядя на неё в компании Яманова. Она была в угнетённом состоянии, и последнее, о чём хотела думать, – это о ревности со стороны Тутберидзе. Тем более Женя посчитала справедливым тот факт, что дружеские объятия не идут ни в какое сравнение со сплетнями, что гуляют в «Хрустальном» о Этери. Чёрные бусины глаз строго посмотрели на парня. - Соболезную утрате, - кратко прохрипел голос. В нём не было ни грамма сочувствия, как многим показалось, но Костя об этом не подумал. Он счёл, что из уст Тутберидзе даже такие слова – это дань уважения его нелегкой ситуации. Молча кивнув, он взглянул на Женю. - Обещай, что будешь всегда на связи, - еле слышно сказала Женя. Острый слух Этери уловил, с какой тревогой девушка обратилась к Косте. Пока присутствующие замешкались, показалось, что все внимание было стянуто на паре друзей. Настя смотрела на это почти с тем же выражением лица, что и Этери. В этом было их маленькое печальное сходство в положении и чувствах. - Да, конечно. Не беспокойся обо мне. Старайся отдохнуть, - так же тихо ответил парень. К нему по очереди подошли все присутствующие и кратко обняли. Дольше всех в объятиях оказалась Настя Скопцова. Она постаралась скрыть слезы, что подступили к ней только сейчас, но Костя их всё же увидел. Он снова притянул к себе подругу и, прижав, шепнул на ухо: «Я справлюсь. Спасибо, что были со мной». - Звони в любое время, - сказала Жанна, приобняв брюнета. Она заметила, что её дочь весьма тесно взаимодействовала с Костей и даже сквозь всеобщую скорбь тихо порадовалась этому. Осознавать, что у Жени появился кто-то действительно близкий, – это серьёзное мнение. Этери, стоявшая поодаль, всё это считала с поведения Жанны. Ей было неприятно, потому что отчасти женщина понимала, что им с Девятовой никогда не быть в таких теплых взаимоотношениях, стоит ей узнать о них с Женей. Перед тем, как все расселись в салоне авто, Женя и Костя снова обнялись. Девушка прекрасно расслышала, как неприлично громко хлопнула дверью Тутберидзе, садясь внутрь авто. Не реагируя и не оборачиваясь, она спокойно посмотрела на Костю. - Ну иди. Задерживаю тебя. - Мне очень хочется, чтобы ты знал, что в этом горе не один. И пусть мне не с чем сравнить, но я понимаю тебя и поддерживаю. Я и Настя. - Спасибо, Жень. Не представляешь, как это важно для меня. - И ещё. Пожалуйста, не пейте с Кириллом сегодня. Понимаю, что трудно не удариться во все тяжкие, но всё же… не делай этого. В память о маме. Она бы этого не хотела… не хотела бы видеть, как ты страдаешь… Костя помрачнел, но Жене в ответ кивнул. Удивился лишь тому, как легко с него считала помыслы темноволосая красавица. Отпуская её, он тяжело вздохнул и отошёл подальше от автомобиля. Медведева села на заднее кресло и помахала парню рукой. Этери видела всё это, силилась не выдавать своей боли, ревности и страха. Развезя всех по домам, она так и не смогла поговорить с Женей наедине. Так сложились обстоятельства. *** Этери поздним вечером заходит в дом своей матери. Сняв верхнюю одежду, она надевает уютные тапочки и, сжимая в руках шуршащий пакетик, проходит в общую комнату. Там она видит приятную глазу картинку: мама играется с Теоной, а Диана, лежа на полу, листает журнал. Женщина встаёт подальше от их глаз и тихонько наблюдает. В помещении стоит запах супа и печеного хлеба. Несмотря на позднее время семья ждёт её. - Вот зверёныш, вот зверек! - посмеивается Этери Петровна. Она привязала к палочке верёвку, а к ней крохотный колокольчик. Его заливистый звон будоражит крошечную собачку, и та, подпрыгивая выше, ведёт себя так, словно является дрессированной братьями Запашными. Диана поглядывает снизу на бабушку и начинает смеяться, когда оступившаяся Тео опрокидывается на спину. Она обиженно рычит и не может успокоиться, пока не уничтожит звенящего врага. Тутберидзе замирает и старается зафиксировать в памяти этот момент. Кудрявая мягко улыбается, думает, что счастлива обрести спокойствие хотя бы дома. Перед глазами возникают воспоминания из прошлого, где центральной фигурой является мужчина в очках из толстой роговой оправы и маленький ребёнок у него на руках. Кудрявая девочка смеется так же звонко, как колокольчик, с которым играет Теона, а темноволосый грузин улыбается и прижимает младшую дочь к себе поближе. - Доченька! Ты дома! - замечает Тутберидзе её мать. Этери выпрыгивает из воспоминаний детства в реальность. Старшая тут же подходит к дочери и взволнованно разглядывает её лицо. - Ну как там Женечка и Жанна? Встретила их? - Да, мам. Развезла по домам, всё в порядке. Относительно, - устало отвечает Этери. Она протягивает маме пакет, и старшая тут же заглядывает в него. - Персики! – радуется Диана и, вскочив с пола, мчится в сторону родных. Этери приобнимает дочь. - Пусть и поздно являюсь, но всё же помню, что обещала тебе купить. - Спасибо, мам! - благодарит девочка и тут же утекает на кухню со сладостью в пакете. Этери Петровна смотрит на дочь изучающе, молча старается оценить, в каком та настроении. Они проходят в зал, и Теона, виляя хвостом, бежит к хозяйке. Этери поднимает её на руки и начинает нюхать, целовать, обнимать. Счастливая собака гавкает и норовит облизать щёки Этери. - Как там Женя? Помню, что она волновалась на тренировках. Совсем узнать её не могу. Неужели она была так близка к семье этого мальчика? Тутберидзе садится на диван и гладит длинными пальцами шерсть домашней любимицы. Теона успокаивается, хотя всё ещё ерзает у неё на коленях. - Допускаю, что у неё появились романтические переживания к нему. - Правда? - хлопая в ладоши, переспрашивает Тутберидзе старшая. - Ах, какая радость! Но главное, чтобы не мешало работе. У вас такой тяжелый год впереди… - Я против того, чтобы спортсмены состояли в отношениях в соревновательные периоды. Мысли у них сразу не о том, о чём следовало бы, - высказала своё «фи» Этери. - До этого не припомню твоих жалоб на такое… Сережа Воронов какой любвеобильный был, и ты слова ему поперек не говорила, - подметила старшая Тутберидзе. Этери было сложно оставаться невозмутимой. Всплеснув руками, она позволила себе единственный раз проявить горячий внутренний нрав. - Прекрати думать, мам, что я с годами остаюсь прежней девочкой! Люди меняются и мнение тоже. На Воронове всё это не отражалось, пока он сам по себе не заленился. Как только спортсмен расслабляется больше положенного, то утрачивает мотив и желание идти к цели. А вот Медведева только и делает, что говорит об этом Косте. Она говорит о нём по телефону с подругой, что-то рассказывает девочкам по льду, Жанна его всецело одобряет, словно он какой-то там настоящий жених. Вот умерла его мать, царствие ей небесное, а Женя так отнеслась, будто у неё лично что-то произошло! И что же ты думаешь, что это не отразится на стиле катания? Её мысли уже не на льду, и этого отвлечения достаточно для совершения ошибки! - Эте-е-ери, дочка, - растягивая буквы, пробормотала старшая. - Как же ты можешь такое говорить, моя сикварули. Любая смерть – это тяжелое состояние и для близких, и для их друзей. Наша Женечка очень тонкая и чувствительная натура. Конечно же, она вовлеклась, сопереживает. В её возрасте задумываться о смерти – это нормально. Тем более что Женечка всегда была умненьким ребёнком. - Но ей там не место! Ей не место с этим Костей! Её место РЯДОМ СО МНОЙ! - сболтнула лишнего Тутберидзе. Она тут же умолкла и поправила саму себя: - Я имела в виду со мной на льду. Она стала ленивой. Этери Петровна поправила собственные очки, а затем задумчиво начала перебирать складки собственной ночной сорочки. Тутберидзе-младшая была говорливее обычного и тут же начала накидывать матери новую идею, стараясь раскрутить сказанное в выгодное ей русло: - Понимаешь, я не против всяких этих там… отношений. Но как только личное мешает спорту – это уже проблема. Забываешь о том, что ты катаешь на льду, сразу же расхлябанность, лень, я заставляю что-то делать и превращаюсь в дрессировщика! - С Женей таких проблем у тебя никогда не было. Я не понимаю твоих претензий, дочка. Этери начала волноваться не на шутку, так как начало казаться, что мама мало верит её строгому тону и аргументам. Занервничала даже Теона, которая, устроившись на месте рядом с хозяйкой, низко опустила голову. - Тебя как-то беспокоит, что Женечка начала отдаляться от нас? Ну, не скрывай этого. Видимо, там она времени проводит намного больше, чем с нами и с тобой на льду. Понимаю это материнское волнение. Но против мальчика выступать не нужно. Женя становится взрослой, но в вопросах любви совсем не искушенная. Может, мальчик ненадолго в жизни, а может, и нет. Главное – это не осекать её. Всё равно этот момент должен был наступить. Её интерес к противоположному полу естественен. И она очень трудолюбива, просто волнующие события расстроили её, вот и всё. Диша тоже станет взрослой, тоже встретит молодого человека, который станет её мужем. Этот этап нужно просто принять. Все эти слова были не те. Этери приложила усилия, чтобы не показать лицом истинное отношение к Жене. Советы матери были ожидаемы, но она рассуждала с обыкновенной точки зрения в необыкновенной ситуации. Тутберидзе мрачно закивала, и они вместе ушли на кухню. Там было тепло, уютно. Ничего не могло нарушить семейную идиллию, кроме суматошных мыслей Этери о Жене. Около неё кружилась дочь, заботливая мама, но внимание ежесекундно ускользало в сторону Медведевой. Женщина вспоминала все их передряги за последнее время, душила саму себя ревностью и была раздавлена. Особенно очевидно всплеск эмоций настиг её в постели ночью. Она безостановочно листала их совместные фотографии в фотоальбоме телефона, вспоминала теплые моменты. Просматривала и грустила. И почему-то отчаянно боялась звонить Жене, так как не желала услышать её отчуждённого, холодного голоса. *** 17-18 октября 2017 года, Центр спорта и образования «Самбо-70», отделение «Хрустальный», город Москва, Россия. Тренировки спортсменов шли полным ходом. Каток звенел от стука коньков, лезвия грубо стачивали белоснежную поверхность льда. Все без исключения работали на износ, старались разминаться тщательнее и больше времени уделять работе над ошибками. В этот день падали все без исключения. Морис Квителашвили единственный, кто показывал удивительную стабильность. Может, дело было в его хорошем настроении, может, так сходились звёзды, но все задуманные им прыжки получились на сто процентов. Это вызвало удовлетворение тренерского штаба, хотя Тутберидзе старалась не обманываться подготовленностью парня. Она знала все его повадки на льду, была внимательна к изменчивому настроению. Стараясь не поощрять, женщина жестко критиковала Мориса, а он сам относился к этому моменту достаточно спокойно. В этом был принцип её работы. Любая похвала могла выйти боком спортсмену, а она не любила промахов. Сергей Дудаков уделял много времени Полине Цурской и Даше Паненковой, Сергей Розанов плотно занимался с Сашей Трусовой и Алёной Косторной. Даниил Глейхенгауз акцентировал внимание на Алине Загитовой, не упуская из виду других спортсменов. Этери Тутберидзе напряжённее обычного наблюдала за всеми за бортиком, издалека. Она старалась не отвлекаться на звонки, смс или других людей, которые могли увести её внимание ото льда. Среди присутствующих было много членов семьи, которые старались поддерживать спортсменов бдительным наблюдением за ними. Валентина Девятова общалась с бабушкой Алины Загитовой, но взгляда от внучки не отводила. Беспокоилась. В целом, почти весь день проходил в обычном темпе, но некоторые фигуристы чувствовали себя непривычно отстранённо. Особенно это было заметно по Жене Медведевой, которая то и дело норовила пошатнуться или качнуться на выезде из каскада прыжков. Всякий раз её подзывала к себе Этери, они о чём-то спорили под всеобщими взглядами и расходились в разные углы. Грядущее Гран-при могло быть причиной их чрезмерной серьёзности, поэтому в целом никто не придавал значения этому натянутому общению между ними. - Слушай… - начала она, когда Женя подъехала к ней в очередной раз. - Хочу тебя предупредить. К нам собирается прийти Татьяна Анатольевна. - Что? Зачем? Когда? - удивилась Женя, потирая перчатками щеку. - На днях. Может, сегодня, может, завтра. Это нужно иметь в виду. - Поняла, не буду тебя позорить, - хмыкнула Медведева и захотела откатиться от борта, но тонкие пальцы резко ухватили край её спортивной формы. Замедлившись, девушка неохотно повернулась к тренеру. Долгий, испытующий взгляд жемчужно-черных глаз. - Ты не позоришь меня. Прекрати так говорить. Я лишь рекомендую быть более собранной и внимательной. - А я и отвечаю тебе, что не опозорю. Не волнуйся, - метнув слова грубым тоном, отреагировала брюнетка. Высвободившись, она откатилась на изготовку, а Этери сомкнула губы так, что они побелели, выдавая её раздражение. Неожиданным гостем среди прочих стал её друг Костя в компании Жанны Девятовой. Он всего единственный раз был приглашён на тренировку своей подруги и не отказался лишь из интереса. Валентина Лаврентьевна смотрела на Костю с каким-то недоверием. Она чувствовала странный наплыв эмоций, который испытывает Тутберидзе, искоса глядя на постороннего за бортиком. Женщина видела, что Женя и сама неоднозначно на него реагирует. Это была неловкая игра, где Валентина была немым свидетелем происходящего. - Женя на льду невероятная, - признался парень матери своей подруги, когда они наблюдали за очередным её прыжком. Жанна испытала гордость за дочь, симпатизировала её новому другу. - А я всегда считала, что она трудолюбивее всех, моя Женька. Она через любые трудности проходит с высоко поднятой головой. Я так не научилась, но дочка самое лучшее от меня и Армана выцепила. - Её отца? - удивился Костя. Он знал от Жени о том, кем был её отец и как поступил с их семьей. Более того, уровень откровенности дошёл до того, что девушка даже поделилась с ним новостью о сближении её разведённых родителей. Она злилась и полыхала всякий раз, как задумывалась о фигуре отца, но остывала так же быстро, сваливалась в и без того тяжёлые мысли. - Да. Он по призванию художник. Женька тоже рисует. - Об этом я знаю. Она показывала мне рисунки. - Правда? Какая молодец! Видишь, как Женя хороша? - улыбалась Жанна, глядя на лёд. Костя понимал, что пристальное внимание со стороны Жанны продиктовано её надеждами на их сближение в качестве пары. Вот только он сам старался не потакать её подмигиваниям и намёкам, оставался молчаливым и ничего не подтверждал. Потому что подтверждать ему было нечего. Парню просто нравилось внимание старших, особенно после ухода его собственной матери из жизни. - Приглашаю тебя на ужин после тренировки. Будем рады угостить чем-нибудь вкусненьким, - сказала Жанна, затем похлопала высокого парня по локтю. Прежде чем он успел что-то ответить, она добавила: - Этот год сделал Женю более открытой семье. До этого почти два года мой ребёнок только на льду жил. Сейчас всецело дома, и не представляешь, как я довольна! К нам и друзья её стали чаще заходить. Вон недавно Катя с Андреем были. - Катя Боброва? - Да, и её муж. Уж очень Катя добродушная. Костя постарался не реагировать, потому что отчасти ему не совсем нравилась Екатерина Боброва. Он знал о ней ещё со времён Жениного похода к ней на дачу, ему рассказывали друзья. Тем более что во время его дня рождения его друг с издёвкой намекнул Медведевой на её «веселые похождения». Костя узнал всю правду, но вовсе не разозлился на Женю. Скорее возмутился тому, что хозяйка дома так халатно отнеслась к большому количеству алкоголя в собственном доме. - Знаете… я позволю себе немного высказаться. Женя, на мой взгляд, переживает, что на тренировках у неё изменился уровень катания. По крайней мере, ей об этом говорит её тренер. Не могу судить сам, так как не фигурист, но Жениным ощущениям доверяю. Может, дело в том, что она волнуется из-за грядущей Олимпиады? Это объяснило бы её желание найти поддержку в семейном окружении. И я не думаю, что испытаний она боится, но на неё возложено слишком много надежд. Это давит. И то, что она изредка зовёт в гости друзей и чаще обычного бывает дома, – это не свидетельство того, что у неё всё в порядке. Да и молодой человек, как я понял, подвёл её. - Кто-кто? - удивлённо посмотрев на Яманова, спросила Жанна. Костя удивился тому, как женщина отреагировала на информацию о парне Евгении. Он сначала испугался, что сболтнул лишнего, но потом подумал, что всё же все это странно: «Неужели она встречалась в тайне от родителей? Но почему? Не доверяла маме?» - Да так, друг, может, какой. Я не в курсе. Жанна усмехнулась ещё очевиднее. - Женька два года батрачила на льду, там о личной жизни думать было некогда, уж поверь! Я бы точно знала! А не я бы узнала, так мамка точно. Она с Женей круглые сутки! – махнула рукой женщина. Костя напрягся, и брови на его лбу сошлсь, словно в судороге. Он подумал, что Женя не стала бы врать об отношениях с парнем: «А может, дело было в том, что она просто не испытывала ко мне взаимности? Или боялась отношений? Было бы проще сказать, что у неё кто-то есть, чтобы я отстал…» Девушка на бортик не отвлекалась и вся была во внимании на своем тренере и прокате. Костя смотрел за её движениями и тем, как её отчитывает Тутберидзе. Всё, что она делала, казалось идеальным на фоне остальных, но парень допускал, что тренер знает её форму лучше. Тутберидзе пугала его своей серьёзностью как тренер. Она ни разу не улыбнулась с момента его появления, а резкий хриплый голос заставлял вздрагивать. Косте даже показалось, что в своём поведении женщина более агрессивна, чем тренера по хоккею. Это не могло не заставить его испытывать дрожь, когда неожиданно её взгляд уходил в их сторону и возвращался на Женю. Когда тренировка окончилась и спортсмены начали выходить со льда, Евгения поспешила сесть на лавочку. Она удивительно тяжело дышала, хотя старалась скрыть это, будто бы ничего такого не происходит. Костя заметил испарину у неё на лбу и восхитился тем, какими мужественными являлись все фигуристы, что занимались под руководством тренерского штаба Этери Тутберидзе. Валентина Лаврентьевна сама подошла к тренеру и забрала из её рук листок бумаги. Тонкие пальцы на что-то указывали, а Валентина, соглашаясь, кивала. - Ну как дела? - поинтересовалась Жанна у дочери. Та удивительным образом покраснела и начала интенсивнее потирать правую ногу в области икроножной мышцы. Костя посмотрел на это и, тут же подойдя к девушке, чуть громче, чем следовало бы, воскликнул: - У тебя свело мышцу? Несколько пар глаз оглянулись на его голос. Женя покраснела еще больше и отрицательно покачала головой. Вместо слов Костя сел на одно колено перед брюнеткой и внимательно посмотрел на ногу. Он был опытен в этом плане, так как и сам попадал в подобные ситуации, перенапрягаясь на тренировочном льду. - Я вижу, - настаивал он. Тутберидзе решительно направилась к ним и если бы Костя сам не успел встать и отскочить, то сбила бы его с ног. Её острый напряжённый взгляд устремился к ноге. Прикасаясь пальцами, Этери почувствовала, как сжались камбаловидная и икроножная мышцы. Это был жуткий спазм, который спустя ещё несколько секунд тренер смогла наблюдать уже воочию, глядя на кожу ноги. - Ты почему молчишь! - взволнованно повысила голос Тутберидзе. Женя стиснула челюсть. - Да нормально всё! - Что ты препираешься со мной! К массажисту! Бегом! - поистине люто злилась Этери. Она постаралась поднять Женю, но нога всё ещё болела, и наступать на неё было невозможно. - Позвольте я, - пробасил Костя и потянулся к Жене, чтобы взять её на руки. - Нет! - резко отрезала путь к Медведевой Тутберидзе. Удивлённое окружение начало недоумевать, что же происходит с настроением у Этери. Женя покрылась крупными каплями пота и, еле разжимая губы, скривила болезненную и в то же время раздражённую гримасу на лице. - Морис! Помоги мне дойти, - обратилась Медведева к коллеге. Парень тут же выдвинулся на помощь, но и он начал делать почти то же самое, что Этери. Костя, стоящий рядом, впервые позволил себе проявление на публике резкости. - Да что вы копаетесь! - прорычал он. За один шаг пересекая расстояние между ними, он в один хват взял брюнетку на руки. Многие девочки отреагировали на это улыбками, но сама Женя старалась ни на кого не смотреть. - Куда нести? - сделав голос ниже и грубее, небрежно уточнил парень. В той же манере ему ответила Тутберидзе. - За мной, - отварила она и ушла вперед. Яманов с Женей на руках пошёл следом, а Жанна шепнула на ухо матери: «Подождем тут, лучше не мешать. Перестаралась, Женька». Валентина Лаврентьевна отвела взгляд в сторону и, сжимая в руках листок с ошибками, поспешила сесть на то место, которое занимала её внучка. Тяжело вздыхая, она прикрыла рукой лицо и опустила глаза в пол. Жанна подумала, что маме стало плохо, и суета уже поднялась рядом с Валентиной Девятовой. Это было хорошо, что ни Женя, ни Этери этого не увидели. Умелые руки спортивного массажиста старались снять боль и спазм. Он растирал кожу кремами, продавливал, прощупывал, похлопывал по мышцам. Всё время, пока мужчина работал с фигуристкой, Этери и Евгения злорадно, прямо смотрели друг другу в глаза. Обе были вне себя от бешенства, и каждая понимала причину. Присутствие постороннего не давало паре поговорить, поэтому они предпочли «пилить» взглядом оппонента. Костя стоял за дверью в коридоре, все остальные тоже. Массажисту удалось расслабить ногу, и Женя легла головой на кушетку, успокоилась, глядя в потолок. - Такое бывало раньше? - уточнил он. Женя молчала. У неё бывали спазмы мышц, но она довольно быстро избавлялась от этого неприятного ощущения. Чаще всего ноги по всей длине могло свести глубоко ночью, причём прямо во сне. Девушка вскакивала и разминала себя сама. Она не рассказывала никому о том, что довольно странно ощущает себя ещё с начала сентября. Старалась не отвлекаться на глупости, тем более перед такими важными соревнованиями. Этери о самочувствии не спрашивала, предпочитала накинуть больше нагрузки, а Женя этому была и рада. - Нет, - уверенно соврала Медведева. - То есть такой сильный спазм сегодня – это впервые? – засомневался он. - Да. - Ну хорошо… вот тебе мазь. Обязательно перед сном втирай, перед тренировками вот эту. Рекомендую обращать внимание сразу на две ноги, так как нагрузка высокая, сама понимаешь. Не дай бог снова будет, тогда сразу же ко мне. Будем тейпами страховаться, особенно если не дай бог отёчность появится. Сейчас вроде бы нет. Утром и вечером обращай внимание на состояние ног. Договорились? - Да-да, спасибо, - ответила девушка и, взяв коробки с мазями, тут же мысленно о них забыла. Мужчина вышел на какое-то время из кабинета, оставив тренера и ученицу наедине. Тутберидзе тут же не упустила возможности «напасть». - К чему ты храбришься? Мало тебе внимания, что ли? - Нормально внимания. - Хватит так общаться со мной. Если у тебя лень на льду прёт, то моей вины в этом нет. Я и так постоянно энергию на тебя трачу, чтобы подпинывать! - тихо шипела Этери. Женя тут же поднялась на локтях. - Что ты сказала? Ты меня подпинываешь? Да ты издеваешься надо мной? Что ты такое несёшь. - Заткнись, Медведева. - Да лучше бы ты замолчала! Как мне надоело такое обращение! Ты бы постеснялась при других Костю одёргивать! Это уже неприлично! В ответ на это Тутберидзе вскочила с места и, выставив остренький указательный палец в сторону Жени, начала «наступление»: - Ты не смеешь так со мной разговаривать! Ты не смеешь говорить эти омерзительные вещи. Делать замечания права не имеешь, хамить мне тоже! Я – тренер. А с кем ты там потрахиваешься и потом кто тебя на руках таскает - мне совершенно, глубоко, абсолютно НАСРАТЬ! В помещение вошёл массажист и сразу же обратил внимание на то, что обстановка выглядит накалённой. Женя смерила его тяжелым взглядом. - Выйдите из кабинета, пожалуйста. Мы с Этери Георгиевной ещё не договорили. Ошарашенный мужчина показал руками, что согласен, и моментально покинул комнату. Тутберидзе закрыла дверь на щеколду и начала яростно закипать. Женю буквально затрясло от злости, она нетерпеливо села на койку, свесив ноги. - Как гадко. Ты говоришь это, не включая голову. Сама там непонятно с кем путаешься. Эдик, Саша, Даня или ещё кто? Это был максимально глупый диалог, который был присущ любым их ссорам. Когда обе переходили на эмоции, всё что могли - это предъявлять претензии. И не важно какие - обоснованные или не обоснованные. Тутберидзе близко подошла к Медведевой и, оставляя между их лицами сантиметр, зловеще прошипела: - Кроме тебя, меня никто не потрахивает и не потрахивал, бестолочь! - резко толкнув Женю, отреагировала Тутберидзе. Бледная рука схватила любимую женщину за запястье и с силой потянула на себя. Это был грубый жест, но Этери никак на него не отреагировала. Внутри себя она неосознанно согласилась на такое, пусть даже болезненное, прикосновение к своему телу. Это тоже был способ взаимодействовать с Медведевой, хотя бы так. Повисло секундное молчание. В этом моменте Евгения испепеляла Этери зловещим, тяжелым взглядом. - Твои повадки не поменялись, Этери… всё такая же склочная, когда дело касается твоих чувств. Всё такая же слабая, когда дело касается разговора на равных. Пытаешься подавить своим авторитетом кого? Меня? Подростка, которая годится тебе в дочки? Думаешь, что твой острый, испорченный язычок сможет сделать мне больно? - Да, я слабая рядом с тобой. Но это не значит, что, пользуясь моим доверием, можно вытирать об меня ноги. Что касается твой последней реплики... Думаю, что мой острый язычок умеет с тобой и не такое, - приподнимая брови, с издевкой приметила Тутберидзе. Женя потянула тренера ещё ближе к себе так, чтобы та испытала на себе ярость. Бледная рука стиснула кожу Тутберидзе, а Евгения понадеялась, что на утро проявятся синяки. Рассчитывала на то, что, глядя на них, Этери будет злиться и осознавать, что возвысить и унизить её может только Медведева. Сама Тутберидзе подумала о том, что согласна покрыться синяками с ног до головы, если этого пожелает Женя. Она настолько измучилась, что физическая боль казалась ничем в сравнении с болью моральной. Двусмысленная фраза из уст Тутберидзе оголила и без того высокое напряжение в нервных волокнах. Женя загорелась, как спичка, забыла про боль в мышцах, забыла об усталости. Янтарь разгорелся и, опустив своё внимание на губы напротив себя, начал извергаться противоречивой страстью. - Тебе бы лишь о сексе думать, - низко пробасил Женин шепот. - А то, что ты сводишь к этому все отношения, включая мою дружбу с Костей, – это выдумки твоего скверного разума. Представляешь себе, можно дружить с мужчинами и не трахаться с ними. - Ты ему нравишься. - И что? Это не значит, что я ему дала. Ты поняла меня? Как ещё объяснить, чтобы ты поняла примитивность этого объяснения? - стараясь говорить тише, спросила Женя. Тонкие пальцы левой руки потянулись к Жениной шее. Они коснулись белой, как снег, кожи и проскользнули от уха к «загривку». Вцепившись в волосы, оттянули их, чтобы отклонить, задрать Женину голову. - Я устала бегать перед тобой на цирлах. Ты не веришь моим словам, не желаешь со мной взаимодействовать, безразлична к моим желаниям и просьбам, ушла и бросила меня. Скажи мне прямо, что никогда не любила и просто довольствовалась тем, что соблазнила меня. Это ещё вопрос, как я купилась на твои слова о чувствах и беззаветной любви. Женя ухватилась свободной ладонью за шею Тутберидзе и тоже с силой потянула её, но на себя. Они сцепились между собой и, стискивая пальцы, старались сделать больнее. Никто не собирался уступать. - Я всегда любила тебя, всегда тебя хотела и ничего не поменялось в силе моих чувств. Но я вижу, что внешние обстоятельства и твоё отношение ко мне поменялись. Это тут сейчас ты стоишь в мокрых трусах, трясясь, словно любишь больше жизни. А там, на льду, ты холодная стерва, и меня такая игра не устраивает. Меня эти качели не заводят. - Это ты меня не заводишь, поняла? - противоречила себе, своим словам и поступкам Тутберидзе. На самом деле в этой фразе был другой смысл, который был диаметрально противоположен сказанному. Она бы хотела сказать так: «Я мучаюсь без нашей близости, любви и отношений. Но я гордая. А ещё я боюсь многое сказать напрямую, потому что не имею на это право. Услышь меня, пойми меня». И Женя удивительным образом поняла. Она более мягко притянула к себе Этери и добилась поцелуя. Девушка помнила, что дверь закрыта, что они в минутной безопасности. Она понимала, что за дверью стоят все, кто только можно. Вот только ей было плевать, как много сторонних людей чего-то хотят или ждут от нее. Она «жила» только в этот момент в этом кабинете. Грубость, которой они прикрывались, была натянутой и неискренней. Подсознание обеих считывало это и во всю мощь подкидывало дров в топку обожания друг друга. Они касались тел резко и больно, так как эмоции накалились до предела. Чувства взывали начинать сближение прямо сейчас на этой медицинской койке, и даже рассудок этого возжелал. Они действительно давно не были наедине, слишком очевидно отдалились, но стоило столкнуться лбами, и сознание теряли на ходу обе. От страха у Тутберидзе зазвенело в ушах, но она трясущимися руками обхватила Женю, отвечая на поцелуй всем телом. Это были доли минут, даже секунд. Мир закружил их, словно ребёнка в колыбели, и убаюкал фальшивую грубость. - Я сейчас открою дверь, и мы выйдем отсюда так, словно в ссоре. Плевать на расспросы, плевать на косые взгляды. Задрав голову, уйду в свой кабинет и закроюсь там. Ты будешь мрачной и пояснять ничего не захочешь. Но. Дианы дома нет, она собирается завтра на раннюю тренировку и добраться с моей мамой изъявила желание сама. Я в квартире одна. Ты соврёшь своей семье всё что угодно, мне плевать что. Я больше не могу так, нам нужно серьёзно решить разногласия. И твоя судорога… я обещаю, что, кроме мышц на ногах, даже не притронусь к тебе. Останься со мной… я прошу тебя в очередной раз. - Я согласна, - неожиданно легко ответила Медведева. Этери отстранилась, удивлённо глядя, промолчала. Трудно было поверить в то, что Женя так и сделает. Она вышла за дверь и сделала всё то, что и сказала. Медведева тоже. К ночи девушка уже стояла на пороге квартиры Этери.