Прикасаясь ко льду губами

*** Прекрасной розы аромат свеж и манящ. Но колют шипы.(с) *** Ноябрь 2017 года, город Москва, Россия. Противный звон будильника. Едкий, трескучий. От него кружится голова, трудно прийти в себя. Веки не в состоянии раскрыться, а сухость в горле даёт понять, что жажда слишком велика. Острый палец тычет в экран телефона, слышится бубнёж под нос, и голова снова падает лицом вниз на подушку. Одеяло марсалового цвета укутывает, словно в кокон, высокую сонную фигуру. Солнечные лучи – забытая роскошь. Тишина. Пустота. Ни тиканья часов, ни звуков за окном, ни мыслей. Всеобъемлющее ничто. *** Вибрацией телефонная трубка на тумбочке пляшет бесноватый танец. Сначала единожды, затем с частотой в одну минуту. Кто-то перезванивает. Кто-то настойчив. Складки пышного одеяла выплевывают худую руку, которая тут же возвращается на былое место, утаскивая телефон к себе, в убежище. - Слушаю? – равнодушно, тихо. - Этери… ты что, спишь? – недоумение на том конце телефонной линии. Марсаловый пододеяльник шуршит, словно мешок с мусором. Приглушённый кашель, пересохшие губы саднят маленькими кровавыми ранками. Веки всё ещё плотно сомкнуты. - Этери? – прикладывая ладонь вплотную к динамику, шепчет Сергей Дудаков. Он чувствует внимание в свою сторону от двух коллег и беспокоится, что кто-то из них услышит его речь. Эдуард Аксёнов поправляет очки, глядя на него, а Александр Коган дёргано жестикулирует рукой. Они что-то обсуждают. Быть может, отсутствие старшего тренера на территории «Хрустального». Сергей нервничает ещё сильнее, когда слышит в трубке молчание на той стороне. Он старается непринуждённо отвернуться от глаз, что взирают на него. Глядя в одну точку на стене, мужчина продолжает говорить шепотом: - Я очень прошу. Просыпайся. Время обеденное, тут Коган приехал. Мне задают вопросы, где ты, - умоляет Дудаков. - Что случилось? В ответ гробовое молчание. Оно тяжко давит на нервы мужчины. У него есть желание растормошить коллегу, но Сергей даже и не догадывается, что до неё все слова доносятся, словно через толщу океанского льда. Весьма и весьма отдалённо. - Алло? Этери! – более эмоционально восклицает он. Трубку сбрасывают. Сергей смотрит на экран и округляет глаза, пугаясь того, что произошло. Растерянно разглядывая кресло и стол перед собой, Дудаков снова набирает номер. В ответ слышит: «Абонент временно недоступен. Попробуйте перезвонить позже». - Ну что, Серёг? – интересуется Эдуард, когда они с Александром Коганом подходят к нему. Рыжеволосый мужчина оборачивается и начинает лгать на ходу: - Этери Георгиевна неважно себя чувствует. Я еле её расслышал, настолько простывший был голос. Видимо, она сама не ожидала, что так расклеится. Высокая температура, не может встать с постели. Александр Коган удивлён, пусть и пытается это скрыть. Этери Тутберидзе никогда не болеет так, чтобы не прийти на тренировку. К бортику подъезжает Сергей Розанов, который ждёт указаний от старшего товарища. Дудаков не знает, что делать, и, вздохнув, лишь отводит взгляд в сторону. - Ну что? – уточняет Розанов. - Сам сегодня, - махнул рукой Дудаков. Старшие удаляются в сторону выхода, а темноволосый парень смотрит им вслед. Он догадывается, в чём дело и по какой причине члены федерации стали так часто приходить: претендент на олимпийский пьедестал травмирован. Они присматриваются и пытаются придумать антикризисный план, просчитывают вероятность поражения. Сергей Розанов стал приглядывать за Женей с тех самых пор, как она вступила в предолимпийский сезон. Он видел все её триумфы, видел её тренировки в Новогорске. Парень был уверен, что Медведева и третий год блеснёт без нареканий. Видя тандем тренера и спортсменки, Розанов понимал, что особое умение – это выстроить контакт с учеником. Его и Этери так учила. У Тутберидзе фавориткой была Медведева, у Дудакова – это Цурская и несколько совсем юных мальчишек в группе, а у Глейхенгауза, разумеется, – Загитова и Щербакова. Каждый выстраивал свой стиль общения с любимчиком. У Розанова ближе всех стали вверенные ему подопечные – Трусова и Косторная. За последней он следил тщательнее. У девочки была красивая внешность и острый, хулиганистый характер. Ему это нравилось. Поэтому случись с девочками любая неприятность, то Розанов сразу бы впал в отчаяние. В связи с этим для него была очевидна реакция Тутберидзе на Женину травму: «Я с Алёной и Сашей меньше года, а уже привык к ним, а какого Этери? Она Женю с малых лет знает». - Сергей Александрович? – подъезжает к нему Алёна Косторная. Она смотрит на тренера в ожидании дальнейших действий, выдергивает из задумчивого состояния. На фоне них прыгает Саша Трусова, ещё несколько человек повторяют номера, кто-то тренирует свои уязвимые места в прокатах. Розанов осматривает каток и прикидывает, как ему организовать рабочий день. Он возмужал с того злосчастного момента с Аней Щербаковой. Стал опытнее, смелее. Строго посмотрев на спортсменку, Сергей сделал голос властным. Он подражал Тутберидзе, но в своей собственной манере. - Возвращайся к тому, что делала. Я подъеду через десять минут. И чтобы не хихикала с остальными. Работай. Буду следить. Алёна совершенно не возражала, когда он говорил с ней именно так. Работая с ним, девочка наоборот благоговела перед его серьёзностью. Не отвечая вслух, она лишь быстро кивнула. Сергей снова окинул взором белоснежное полотно и глубоко, сладко вздохнул, прикрыв глаза. Теперь он не боялся ответственности. Он её жаждал. *** Дверь в квартиру открывается своим ключом. Девочка на пороге непроизвольно бросает взгляд на обувную полку. Она боится увидеть там чужие кроссовки. Да, страх с некоторых пор беспочвенный, но подсознанию сложно себя переубедить. В «обувнице» стоит всё своё. Только после этого ключи от квартиры повисли на крючке, а спортивная сумка заняла место в углу. Звук расстёгивающегося замка куртки. Диана в тишине снимает с себя верхнюю одежду, стоя в коридоре тёмной квартиры. Она с волнением включает свет и осматривается. То, что заставило её понервничать, – это мамины сапоги, которые в столь раннее для её прихода время уже стояли на пороге. Дэвис не понимала: «Что стало причиной такого досрочного возвращения? Очень странно». Шарканье домашних тапочек разбавляет гнетущую атмосферу. Диана сначала включает общий свет в зале, затем почти все светильники и торшеры на своём пути до комнаты. Дверь в её спальню открыта, и длинные ресницы сами по себе вздрагивают, так как дуновением ветра пронеслось недавнее воспоминание. Помедлив, девочка переводит взгляд на дверь маминой комнаты. Внутри грудной клетки учащается сердцебиение. Теперь Диана не так смела в собственном доме - настолько боится увидеть что-то неладное. Прежде чем открыть, Дэвис тихонько стучит. Ответа нет. Пытаясь унять усиливающуюся тревогу, девочка стучит повторно и громче. Она выжидает внутри себя определенное время и подсознательно желает дать возможность скрыться тому, кто может быть в спальне. Снова тишина, и Диана входит внутрь. - Мам? – высокий писклявый голос звучит беспомощно. Глаза постепенно привыкают к темноте и разглядывают обстановку. Судя по складкам одеяла на кровати под ним находится человек. Сама Этери. Девочка думает: «Она спит? Так рано?» С момента «разоблачения» прошло достаточно времени. Все успели свыкнуться с произошедшим, а Сергей Буянов донес до дочери информацию деликатно. Он вдалбливал ей в голову идею: - Из-за того, что вы в тот раз мало уделили времени на разговор между собой, мама и отреагировала так. Словно преступника укрывает. Волнуется, что вызовет у тебя желание уйти из дома. Ребячество, но ты лучше её не упрекай. - Папа, но зачем Женя снова у нас дома? Тем более когда меня там нет. Что ей нужно? Почему спряталась? - Потому что и она, и твоя мать слишком мнительные. В том плане, что криминала никакого нет, а они прячутся словно дети малые. Мама опасается твоего осуждения относительно приходов Жени, а Женя явно стесняется попадаться тебе на глаза, думая, что отбирает внимание Этери. Я это понял именно так. Сидели бы они за кухонным столом и не вызвали бы у тебя столько недоумения. Согласна? - Это какой-то бред, - сомневается Дэвис. - У тебя не должно быть сомнений относительного всего, что я говорю. Мы с мамой долго проговорили. Я её поступок понял. - А я нет. - Не упрямься и просто послушай меня. У Жени не всё благополучно в семье. Из-за этого ребёнок вынужден уходить из дома. Единственное безопасное место – это рядом с тренером. Женя доверяет вам. Другое дело, что ты начинаешь думать, что мама любит или ценит её больше тебя. Женя вовсе не хотела демонстрировать своими визитами что-то плохое по отношению к тебе. - Но папа… - Я всё сказал. Выводы делай сама, ты уже взрослая девочка. И лучшее, что ты можешь сделать, – это поговорить с мамой. Подойди к этому с трезвым рассудком. Женя Медведева настолько важна твоей матери только из-за медалей, из-за совместной работы на льду с юных лет, из-за хороших личных взаимоотношений. Но ты и Женя – это разные по значимости люди. Не подвергай сомнению истину о том, что ты наша любимая дочь. Единственная. Ты сама знаешь, что мама погружается в работу с головой и отдается своему ремеслу, любит без остатка. Женя для неё - лучший проект по воспитанию универсального спортсмена. Другое дело, что личное началось перемешиваться с рабочим. - Не в медалях дело… хотя и в них тоже… - Диан, даже если ты не будешь супер золотой спортсменкой, мамина любовь не исчезнет. У меня сомнения относительно того, будет ли твоя мама так предана Медведевой, если она перестанет приносить ей безусловное первенство. Сама посуди… просто подумай об этом. А ещё… поддержи Женю. Они друг дружке не подруги. А вот вы с ней дружны. - Мы просто хорошо общаемся. Я не считаю её очень близкой подругой. С Алиной, например, я дружу. Полина, Алёна, Даша… но не с Женей. - Мне казалось совсем иначе. - У тебя тоже нет причин не доверять моим словам. Подойдя ближе к постели, девочка садится на неё. Осторожно кладет ладонь на одеяло, ждёт. Так в темноте Диана просидела не меньше пятнадцати минут, прежде чем Этери перевернулась на бок и увидела дочь. - Диша… - выдохнула женщина, и Дэвис отвернулась. До неё дошёл запах лёгкого перегара. Живот скрутило, ладонь с одеяла она тут же убрала. Молча девочка боролась с накатившим чувством стыда. Тутберидзе тут же привстала и замерла, словно ледяная скульптура. Её обездвиженность от шока – это первая реакция на происходящее. Осознание. Она не пришла на тренировку. Вчера выпила неприлично много вина и проплакала всю ночь до утренней зари. Женя получила перелом, а страх за будущее стал неприятно очевидным. - Поужинаем, - без лишних вопросов Диана покинула комнату, оставив мать наедине с собой. Вина. Вино. Слёзы. Спертое дыхание. Стыд. Пропущенные звонки. Не поднятые трубки. Страх за будущее. Детский щемящий страх. Жени рядом нет. Женя сейчас дома. Женька с переломом… Взяв в руки телефон, женщина, утирая слезы тыльной стороной ладони, смотрит журнал входящих и исходящих. Ей звонил Дудаков, ещё несколько коллег с работы. С Дудаковым она даже поговорила, но не помнила о чём. Стараясь взять себя в руки, женщина набрала номер друга в первую очередь. Он взял трубку моментально. - Где ты была? – с ноткой осуждения спросил мужчина. - Я… я… дома… - Что ты там делаешь? Как ты проспала-то? И почему звонишь сейчас? Я сам дома уже. - Серёж, я… - Этери. Ты могла хотя бы предупредить меня, что вчера «гуляла» на всю катушку. Я всё понимаю, сам бываю в таком состоянии. Но как никогда Коган проявил внимание, доложил Горшкову, что тебя на рабочем месте нет. Я врал как мог, чтобы тебя выгородить. Сказал, что болеешь, что вообще с постели встать не можешь. Почти не соврал, - возмутился Дудаков. Тутберидзе никому не позволяла так с собой общаться, но именно сейчас понимала, что коллега прав. Она подставила его. - Серёж… я… - Этери захотела рассказать ему, что испугалась осознания Жениной травмы. Побоялась, что не вывезет случившегося, но вместо этого сказала иное: - Зачем Коган приходил? - Чтобы про Женю поговорить. Горшков был занят, поэтому разговор «на ковре» был скромно перенесён в наш клоповник. И сегодня он не состоялся. Потому что тебя не было. - Что они хотят услышать? - Что делать дальше. Топовая спортсменка выбывает из-за травмы. Нужно экстренно решать нашу дальнейшую судьбу. - Женька восстановится, она… - Этери. Это не телефонный разговор. Приходи, пожалуйста, завтра. Мы хотя бы между собой всё обсудим, чтобы у Горшкова было что сказать, что предложить ему. - Предложить? - Да. Коган хотел услышать от нас готовый план действий. - У Жени скоро день рождения. Я не в состоянии что-либо решить. - Ты ли это? Не припомню, чтобы раньше хоть что-то могло выбить тебя из колеи. Что происходит? - Я… я… не знаю… - запиналась она, хотя всё прекрасно понимала. Дрожащими пальцами Этери вновь смахнула слезы. - Да, решено. Завтра обсудим. Я, ты, Даня. - Серёгу с Лёшей тоже позовём. Людмилу Борисовну еще. Я уже не знаю, чем всё это обернётся. Сначала неожиданная смена программы, затем эта злосчастная Каренина. Слишком большая нагрузка, я хочу во всём разобраться. Мы приняли неверное решение, перенеся прыжки во вторую половину. Либо что вообще случилось… я не знаю… - Я тоже, Серёж, я тоже… Перед Этери ставится тарелка, полная еды. Кружка с чаем. Диана сервирует стол молча, настроение у неё плохое. Опухшая и заплаканная мать смотрит на своего ребёнка и буквально ощущает себя пронизанной насквозь чувством вины. Это настолько отвратительные эмоции и мысли, что самочувствие мгновенно ухудшается. Запах еды вызывает тошноту, и женщина деликатно отодвигает тарелку от себя подальше. Диана замечает это и, дёрнув бровью, пытается не анализировать этот жест. - Как прошла тренировка? – стараясь держаться нейтральной темы, спрашивает кудрявая. Дэвис не желает ничего обсуждать, что касается фигурного катания. Молчание. Тутберидзе с расстройством закрывает руками лицо. - Мам, не драматизируй, - просит Диана. Она настроена на взрослый диалог. Папа так учил: «Сохранять трезвый рассудок». - Что ты имеешь в виду… - Я поговорила с папой. Да и мы уже с тобой всё обсудили, - растягивая слова, начинает рассуждать Диана. - Тогда почему ты в таком состоянии? Глупый и одновременно логичный вопрос, особенно после того, в каком состоянии Диана увидела маму в комнате. Глупым вопрос можно было считать для Этери, так как ей было странно, что дочь не понимала причин её расстройства. Женщина несколько раз собиралась заговорить, но в последний момент останавливалась. В итоге пауза растянулась, подходящий ответ не приходил в голову. Более того, Тутберидзе чувствовала себя такой разваленной, что даже не могла придумать, что соврать. Диана ела и изредка позволяла себе разглядывать мамино лицо. По его мимике она определила «растерянность», которая не свойственна Этери. - Я хочу откровенно рассказать тебе, - начала кудрявая, - о том, что меня беспокоит. Во-первых, это инцидент, случившийся дома. И пусть я уже давала свои разъяснения, а всё же повторюсь. Ты для меня самый важный человечек. Всё, что я делаю, все эти часы на льду – это всё только для семейного благополучия. Материальная сторона вопроса имеет значение, ты должна это понимать. Чем больше у меня успешных фигуристов, тем выше мои бонусы и привилегии. Я обеспечиваю маму, ты знаешь об этом. - Да. Бабушка в надежных руках. Дядя и тёти помогают, а ещё ты рядом. Верно, - соглашается Диана, не догадываясь, как издалека мама подходит к волнующей её теме. - Так вот, говоря о том, что я всё делаю для семьи. Женя, - прежде чем сказать то, что она собиралась, Этери долго раздумывала. Но ей нужно было обставить тайные отношения с Женей максимально нейтрально. Особенно женщина пыталась утаить истинные причины её интереса к семнадцатилетней спортсменке. - Она не часть нашей семьи. Но вопросы, относящиеся к ней, – это моя ответственность. Было бы нечестно гнать её из нашей квартиры только потому, что ты к ней приревновала. Словно она моя вторая дочь. Это вовсе не так. - Угу, - опуская глаза в тарелку, подтвердила Диша. - Во-вторых. Я сейчас в таком состоянии, потому что моя спортсменка получила травму. И за несколько месяцев до Олимпиады я могу потерять всё. Женины труды могут пойти прахом, да и мои в том числе. - То есть… я должна удовлетвориться этими объяснениями? И сказать: «А, ладно. Мама выпила из-за того, что у неё проблемы. Подумаешь. Всё окей», - спросила девочка. Этери с интересом посмотрела на дочь. Женщина подметила, как изменилась речь Дианы, и в какой-то момент ей показалось, что фразы насквозь пропитаны Сергеем Буяновым. Этери помнила, что он знает об их истинных отношениях с Медведевой. Это пугало даже сильнее, чем общение с Александром Горшковым. Тот хотя бы манипулировал во благо общественных интересов. Чего ожидать от бывшего любовника, Этери не знала. Поэтому жесткий вопрос от Дианы был неожиданным. Она даже расставила акценты в словах так, как делал это её отец. Этери стало дискомфортно, но своими мыслями на этот счет предпочла не делиться. - Прошу не сообщать об этом никому. Всё, что происходит дома, должно в нём и оставаться, - стыдясь, попросила Тутберидзе. Диана окончила трапезу и отложила вилку в сторону. Многозначительный взгляд на маму и попытка быть взрослее, чем все её считают. - Я не заинтересована в том, чтобы рассказывать о тебе такие вещи. Ты моя мама, а я твоя дочь. Мы – это семья, а семья друг друга оберегает. Как ты оберегаешь бабулю, так я оберегаю тебя. Удивлённая Тутберидзе с благодарностью посмотрела в глаза дочери. Эти слова, которые говорились с запинками, почти проглатывались и звучали тихо, всё же были полны силы. И пусть в каждом слове ощущалось волнение, но девочка всё-таки окончила предложение. Впервые за долгое время Этери подумала о том, что появление в жизни её дочери биологического отца – это вовсе не плохое стечение обстоятельств. Сергей любил воспитывать и говорил взвешенно. Этери действительно считала его мудрым советчиком. И этот отпечаток проведённого совместного времени отца с дочерью был красивым. Диана протянула руку в сторону мамы ладонью вверх. Поражённая до глубины души Тутберидзе потянулась к ней. Они взялись за руки, и этот жест успокоил старшую. - И всё же мне кажется, что не стоит беспокоиться о Жене только как о спортсменке. Она не посторонний нам человек. Мне жаль, что так складывается у неё, - проглотив ещё пару слов от эмоций, сказала Дэвис. Этери дочку понимала с полуслова. Сжав пальцы Дианы, женщина постаралась взять контроль над собой. Нужно было прекратить на время беспокоиться о Жене больше, чем о себе. И пусть вслух она говорила совсем другое, а внутри всё разрывалось от страха и боли за любимого человека. - Ей скоро 18 лет. Что подарим? – преодолевая ком в горле, ответила Этери. Диана задумалась. Она любила подарки, но совершенно не умела их дарить. Вопрос поставил девочку в тупик. - Обычно на совершеннолетие дарят золотые украшения. На память. - Предлагаешь золото? - Оно ей не помешает. Любит его так же сильно, как и ты, мам, - слабо улыбнулась Диша. Этери оценила высказывание и впервые за долгое время улыбнулась. Выбор подарка стал главной мыслью, которая держала психику Этери на плаву. Женщина взяла себя в руки и на следующий день отправилась на каток уже в более спокойном состоянии. Что бы Этери ни делала, она всюду замечала только одно – Жени нет. Куда бы она ни шла, с кем бы ни контактировала, всё сводилось к осознанию факта, что Женя не здесь. Тутберидзе неосознанно водила взглядом вокруг себя, стараясь найти Медведеву, затем приходило резкое осознание. Она вздрагивала и пыталась переключиться на другие мысли. Безуспешно пыталась. Никто не задавал ей вопросов о вчерашнем отсутствии, даже Сергей Дудаков промолчал. Он явно был расстроен или обижен, но Этери не было до этого никакого дела. Женщина пребывала глубоко в себе. *** Женя после травмы держалась. Она пыталась сохранять настроение ровным, не допускать ухудшения состояния, меньше думать о том, что последует за травмой. Это было нежелание смиряться с действительностью. Появилось больше свободного времени, которое было отведено на восстановление, но фигуристка заполняла его разного рода хлопотами. Девушка не верила в случившееся. Убеждала всех и каждого, что значительной эту травму назвать нельзя. Женя думала: «Всё как всегда. Что тут зацикливаться? Я что, в первый раз что-то ломаю, что ли?» И да, если раньше ноющую боль она игнорировала достаточно легко, то теперь со сковывающим движения гипсом позволить себе забыть о травме было трудно. Первые дни после публичного объявления о травме Женя отмахивалась от расспросов по типу: «Господи! Женечка! Как ты? Держись!» Её телефон разрывался от звонков и сообщений. Ей писало, казалось, полмира. Написал даже Юдзуру Ханю, который был в схожем положении у себя на родине. Пообщавшись, они успокоили друг друга, наврав, что выйдут на лёд быстрее, чем от них ожидают. Для себя Медведева решила, что на финал Гран-при поедет обязательно. Чёртова нога заживёт, и борьба продолжится: «А там и рукой подать до Олимпиады… до… Олимпиады?» Это был вечер за несколько дней до дня рождения. Девушка сидела перед окном, и слово «Олимпиада» вдруг вызвало у неё странную реакцию. Сердце быстро заколотилось, дыхание стало частым, поверхностным. Женя попыталась встать, но тут же села обратно, так как закружилась голова. - Что за… что… - начала бормотать себе под нос брюнетка. У неё было такое и раньше, признаться. Но сейчас всё же было что-то иного рода. Её сильнее «накрыло». В глазах начало резко темнеть. - Воздуха, что ли, мало… - открывая рот шире, Женя пыталась вдохнуть, но не получалось. Она шарила рукой перед собой, пока даже её силуэт не стал расплываться, погружаясь во мрак. Тяжесть в грудной клетке и резкое ощущение, что на неё давят стены, словно комната сужается, пытаясь раздавить её. Положив вспотевшую ладонь на грудную клетку, девушка попыталась унять тяжесть и боль внутри. - Паникуешь? – поинтересовался вкрадчивый голос. - Вовсе нет. Скорее всего, головокружение. Я сижу дома который день. - Такая ложь… Женя снова попыталась встать, но ноги стали ватными. Сдвинуться с места было невозможно. В голове эхом звучало слово «Олимпиада». - Она будет уже очень скоро… а ты… ты с травмой дома. Теряешь секунды, минуты, часы тренировочного времени. Помнишь, как говорила Этери? Пока ты отдыхаешь, твои конкуренты тренируются день и ночь, чтобы тебя превзойти… - Этого не может быть… - Ещё как может. Ты же не открывала новостные ленты? А зря. Ты ведь боишься увидеть там отклики с неуверенностью в твоей безоговорочной победе… оно и немудрено… - Что? - Сомнение в тебе. С контрольных прокатов не выдала ни одного чистого номера… и этого можно было избежать, если бы ты отдыхала. Хотя бы изредка. Женя начала водить руками перед собой, но видеть их так и не стала. Появилось ощущение нереальности происходящего, словно она находилась в какой-то видеоигре. Это было худшим кошмаром наяву, это состояние, что происходило с ней сейчас. Захотелось крикнуть, но бабушка могла уже спать, а мама - быть занята домашними делами. Душевная боль и ноющий внутри головы вопль: - Этери… ЭТЕРИ! Медведева закрыла глаза и, скатившись вниз, упала, оперлась ладонями о пол в коленопреклоненной позе. Склоняя голову, она коснулась лбом ковра. Как назло, рядом даже Джерри не оказалось. Комната начала «плясать», пусть Женя этого и не видела. Отчаянно захотелось позвать Этери на помощь даже ещё громче, чем остальных. Девушка желала, чтобы Тутберидзе «развела руками» тьму внутри и вокруг. - Прекрати надеяться на неё. - По-че-му, - запиналась Медведева. - Потому что после ситуации с Дианой она не подойдёт к тебе на пушечный выстрел. Тебе нужно подумать лишь о том, что если ты лишишься льда, то и её увидеть не сможешь… хотя бы там… - Почему ты говоришь только обо мне? Ты тоже её не увидишь! И что, будешь пребывать в таком же спокойствии? Лицемерие. Она нужна нам, как воздух! Сильно потея, Женя медленно повернулась на бок и замерла в позе эмбриона. Сердце всё ещё бешено колотилось, а после фразы об Этери могло выпрыгнуть прямо изо рта. - Помоги мне… хотя бы ты помоги. - Я помогу. Отойди в сторону. - Нет, нет… - упиралась Евгения. Ей вдруг показалось, что она сейчас не просто потеряет сознание, а умрет либо сойдёт с ума. Глаза были широко открытыми, но девушка ими ничего не видела. Перекатившись на спину, она часто, поверхностно задышала. - Послушай меня. Сейчас тебе нужно сдаться. Нога не просто болит, она разваливается. Каждый шаг даётся с трудом, и не лги хотя бы мне, что это не так. Ты не соблюдала режим отдыха, моё вмешательство было минимальным. Я просто в ожидании, когда ты сама дойдёшь до осознания. Так и не доходишь. Только усугубила всё. И вот последствия. Твоё желание разбиться в лепёшку перед ней – это противоестественное состояние. Ни один человек не должен делать что-то во вред себе ради другого. И пусть она требовала невозможного. Но ты и дала ей невозможное. Сколько вы вместе пережили, вспомни? И если сейчас Этери отвернется от тебя, если в самый худший момент твоей жизни просто оставит, то это… не любовь. Это чистой воды предательство. И пусть мы тоже виноваты в том, что были слишком неосторожны. В том, что раскрыли сами себя её дочери. И мы виноваты в падениях, но Этери даже не догадывалась о той боли, что мы испытывали в ноге. Ты сточила свои кости. Вот и всё. Однако всё это не даёт ей права отказываться от нас. - Определись уже, кого обвиняешь… то ли я виновата, то ли «мы». И вообще. Она любит меня… больше, чем я её… она говорила об этом… всегда говорит… - Этери много чего говорит. Дели надвое. А теперь уступи мне место. Со мной ты в безопасности. И Женя предельно чётко поняла, что скатилась в обморок. Это было похоже на провалившийся под нею пол. Ощущение падения волновало, но «приземление» было мягким. Евгения словно продолжала лежать на полу, но переживания были другими. Она вся была «внутри», словно зашедшее за горизонт солнце. Дышать было так же тяжело, и тревожность достигла определённого пика. Стараясь подключить богатое воображение, девушка попыталась дышать медленнее. Закатное солнце светило прямо в глаза. Прищуриваясь, она сделала из ладони козырёк. Вокруг было тихо, спокойно. Это был мир зелени, звуков, мир ароматов. Небо над головой стремительно темнело, а пышные облака окрашивались в приглушенные персиковые тона. Оглядываясь, Евгения увидела высокие столетние дубы. Они были такими крупными, мощными, основательными, кора толстой и шершавой - их невероятный вид вызвал ассоциацию со сказками. Женя подняла глаза на ветви, словно ожидала увидеть на ней золотую цепь. Как только она подумала о ней, неожиданно странно цепь вместо дерева сковала её саму. Девушка не испугалась, напротив, начала оценивающе разглядывать золотые звенья. - Ну, как тебе? - Что? - Златая цепь. - А русалка где? - Я Пушкина не люблю. - Не сказать, что и я в восторге. Слишком классически, чтобы изумлять меня. Улыбка от Жени, но собеседника она не видела. - Посмотри вперед. Там есть тропинка. Можешь сходить туда, пока я занята. - Чем занята? - Твоим успокоением. Женя захотела встать, но вспомнила про блестящие на солнце оковы. Появилась мысль, что с ними будет сложно идти, и они тут же расплавились, словно растаявшее на жаре мороженое. Она долго смотрела на ладони, в которых собралось несколько крупных золотых капель. - Удивительно. Встав на ноги, девушка побрела туда, где между высоких деревьев пролегала лесная тропинка. Шелест листьев и звук трещащих стволов сосен были упоительны в какофонии лесной музыки. Было много птиц, и забавнее прочих выглядели цветные попугаи на ветках. - Им тут не место. И они тут же разлетелись кто куда, словно их спугнули. Солнечный свет блеснул между иголками пихт, и девушка вышла к озеру. Изумлению не было предела. - Это же… озеро… то самое… - Только без льда. Женя улыбнулась. Она вспомнила, как они с Этери катались по нему зимой, как соревновались и пили чай в машине. И вопреки ожиданиям, она не испытала грусть, вспомнив об этом. Наоборот, стало спокойнее. - Я не видела этого озера летом. - Но у нас хорошее воображение. - Согласна. - Останься, пожалуйста, здесь. Я вернусь. Женя так и сделала. Она села рядом с водой. Приятная прохлада приносила умиротворение. На душе стало хорошо. Небо окрасилось темнеющими красками ночи, Жене так даже больше нравилось. А затем она увидела сверкающие маленькие звезды. - Красиво… Непреодолимое желание коснуться ладонью воды - и вот она уже тянется, чтобы воплотить задуманное. Зеркальная гладь с отражающимися на ней звездами начинает давать рябь от прикосновения. Девушка хочет поймать звезды руками, и у неё это почти получается. Но. Спустя секунду прямо из её руки в воду исходит холодноватая энергия, которая напоминает соприкосновение кожи со льдом. Из-под ладони вырывается бледный, стеклянный, трескучий мороз. Словно лучики, от пальцев в стороны уходят белые полосы, и озеро медленно начинает замерзать. - Я хочу увидеть лёд. Меньше чем через секунду её серая ладонь превратила уютное летнее озеро в скованное льдами полотно катка. Девушка вскочила на ноги и ощутила себя увереннее. Это была её стихия. Улыбаясь, она начала искренне смеяться. Смех разносился вдаль, и с нескольких деревьев испуганные птицы сорвались, улетая в небо. Что-то изменилось. Женя оглянулась, ощущая внезапно нахлынувшую тревогу. - Женя, - послышался шепот. Далекий. Он был на том конце озера. Прищурив глаза, девушка отшатнулась, когда разглядела того, кто её зовёт. - Тери… Брюнетка готова была сорваться с места прямо сейчас. - Что ты наделала? Женя оглянулась. И увидела саму себя. Моментальный испуг, как если увидеть собственное отражение в зеркале, не зная, что оно висит поблизости. Увидеть саму себя показалось ей самым очевидным, поэтому вообразить что-то иное у неё не хватило времени. - Мне нужны коньки, - снова повернувшись в сторону Этери, прошептала девушка. Оглянувшись, саму себя она уже не обнаружила. Есть такое суеверие, что если увидеть собственного двойника, то это признак скорой смерти. Она постаралась отогнать подобные мысли. - Чертовщина… - прошептала Женя, переставая ощущать себя в безопасности. Глядя под ноги, она увидела коньки и обрадованно вздохнула. До Этери рукой подать. Осталось только пересечь ледяное озеро. - Женя, - снова позвали. Девушка выходит на лёд, но чувствует себя неуверенно. Откуда-то появляется страх падения. - Жень, - зовут в третий раз. Брюнетка делает первые скользящие движения в сторону любимой. Стабильное катание, но что-то не так. Ей начинает казаться, словно корочка льда слишком тонкая. Она пытается набрать скорость и понимает, что догадки оказались верными. Не успевает Женя вскрикнуть, как правым коньком продавливает под собой опору и с шумом проваливается под лёд. Она задыхается, снова тонет, снова чувствует беспомощность и собственную слабость. Девушка кричит: «Этери!» - но вместо звука изо рта обильно выходят пузыри. Коньки становятся тяжелыми и тащат её на дно, и, чтобы всплыть, замерзающими пальцами Женя стремится расшнуровать обувь. Немеющие пальцы нащупывают холодный металл, и она глядит вниз. Золотая цепь, которая шуточно сковывала её на берегу, теперь не даёт ногам высвободиться. Медведева паникует и снова несколько раз зовёт по имени Этери, но безуспешно. Верхушка озера отдаляется: «Снова это происходит… снова я… иду на дно…» Внутри Евгении разгорается страх, он становится ярким и горячим. Она пытается вложить в эту стихию все свои эмоции, думая, что огонь сможет её спасти. - Ты терпишь поражение… мы… терпим… мы слабые… я боюсь… - Но если ты боишься, то что же нам делать?! - Идти на дно… - Нет! НЕТ! НЕТ! Огонь внутри феникса меркнет, даёт свет с перебоями, словно затухающий маяк. Он взывает о помощи, но никто этого не видит. Коньки касаются дна, и Женя в последний раз бросает взгляд наверх. Разлом от её падения постепенно закрывается и уже через минуту становится неразличимым. Женя вдруг поняла, что звать на помощь больше некого. - Дочь, дочка! – шептала Жанна. Она дала подышать нашатырём, и Женя несколько раз чихнула. Девушка открыла глаза, пошевелилась. Внутри неё что-то действительно померкло. Произошедшее казалось самой настоящей реальностью, где она только что умерла. Ледяной пот струился под одеждой, а в голове стоял шум. - Ты вся бледная! Боже мой… может, давление упало… вставай, вставай. Надо тебе поесть. Неудивительно, что ты теряешь сознание, - засуетилась женщина. Только спустя много лет на приёме у Марты Евгения выяснит, что происходящие с ней припадки называются паническими атаками. Повышенный уровень тревожности до Олимпиады – это её типичное состояние в тот момент. Причём спортсменка скрывала это от всех и даже научилась выжидать, когда мучительное состояние уходит само по себе. С каждым разом панические атаки усугублялись, но происходили чаще в безлюдном месте. Это играло на руку Жене, так как она вовсе не хотела вовлекать в свои проблемы других. С питанием всё стало ещё хуже, чем было до этого. С лета девушка начала нарушать собственную диету. Она могла голодать с невыносимой жестокостью по отношению к себе, а потом отчаиваться из-за чего-то и съедать больше положенного, пока никто не видит. Её часто рвало. Затем опустошённый желудок требовал новой еды, чтобы поддерживать жизнедеятельность обессиленного тела. Перегружала себя Женя постоянно и физически, и морально. Поэтому желудок реагировал на происходящее сильными спазмами, которые она по ошибке считала голодом. Это был сложный этап в жизни Жени. Она старалась меньше общаться с людьми, закрылась в себе. Была убеждена, что, кроме самой себя, её никто не вытянет. Но были и исключения, причём весьма неожиданные. Особую порцию внимания Жене оказывал Костя Яманов. Он делал это деликатно, чтобы Женя не успевала оттолкнуть его от себя. В этом была особая хитрость и не подводившее его чувство такта. Он мог прислать ей домой милый подарок, который обязательно был полезным. Например, крохотный мольберт с холстами или фигурки с аниме-персонажами. Парень подбадривал её, давал понять, что разнообразный досуг поможет пережить тягостные мысли о спорте. На расстоянии подобное не тяготило. И Женя не придавала этому особого значения, кроме как «дружеская поддержка». Он не навязывался, но и не давал о себе забыть. В тот период особенно прохладными стали взаимоотношения с Настей Скопцовой. Жене казалось, что после новости о травме подруга будет находиться около неё круглые сутки, и даже представляла, как будет отбиваться от её дружеских нападок. Однако у Насти и Кирилла были свои старты на льду, плюс между ними кипела личная жизнь, и неожиданным образом девушки начали отдаляться. Медведеву это расстраивало вдвойне и ухудшало и без того шаткое эмоциональное состояние. Навещали дома Евгению немногие. Только узкий круг лиц. Например, Полина Цурская, которая искренне волновалась за неё. Они проводили несколько часов в обсуждениях сплетен о «Хрустальном», Женя старалась не расспрашивать о Тутберидзе. Боялась. Но Полина рассказывала сама. О том, что Этери стала жестче себя вести со спортсменами, требовала большей самоотдачи: - У неё каждый день на лице выражение скорби. Словно всеми разочарована. Она настолько психует, что, мне кажется, скоро начнёт не выдавать листы с ошибками, а кидать ими в нас. - А что там… с Федерацией? Меня на беседу пока не звали. - Да и не позовут, думаю. Они несколько раз приходили на каток, стояли просматривали, как мы тренируемся. - Они… выделяли кого-то конкретного? – с замиранием сердца спросила Евгения. Полина опустила глаза, словно почувствовала вину за то, что собирается сказать. - Ну же, говори. Дураку понятно, что они стали во мне сомневаться… - Просто беспокоятся о том, что ты пока не тренируешься… - пыталась оправдать Федерацию Полина. - Поль… эти разговоры в пользу бедных. На меня все надеются, но мне им нечего предложить. Заживёт нога хотя бы чуть-чуть, и я вернусь в бой. А пока… пока что есть, то есть. - Они просто смотрят… - всё же настаивала Цурская. Но Женя словно поняла, о чём та недоговаривает. Лицо скривилось. - Мне в какой-то момент показалось, что выбор с отправкой на Олимпиаду выпадет на меня и тебя. Пока, конечно, рано думать. Нужно дождаться чемпионата России. Но так складывается, что я уже не уверена ни в чём. - Да брось. Что уж тут. Я тоже вся поломанная… Знаешь, были времена, когда я могла в 11 лет закончить с фигурным катанием. Если бы не Александр Ильич и мои прежние тренеры, то я бы и того, что имею, не добилась. Меня бы просто не заметили, - грустно улыбалась Цурская. - Тут не только в протекции дело. В тебе есть красота и талант, а Александр Ильич не стал бы приглядываться к тебе, если потенциала не увидел. - Может быть. Но если честно… я бы предпочла остаться в Омске и не переезжать в Москву. Вся эта канитель не для меня. Просто в меня поверили, - Полина прервалась. Она все смотрела на собственные руки и задумчиво молчала. Видимо, в голове было слишком много мыслей. И Жене было интересно всё это услышать, потому что она сейчас была в таком же эмоциональном состоянии. Травмированной, неуверенной в себе, обессиленной и то ли хотела броситься под поезд, то ли в бой. Цурская продолжила рассуждать: - Я уже в 2016 году, перед Венгрией, понимала, что что-то не так. Со мной. Я так волновалась, что подведу Сергея Викторовича, который постоянно верил в меня, что тряслась, приходя в «Хрустальный». Да и не только в нём дело. В принципе эта высокая конкуренция между нами… она утомляет. Поняла после твоей травмы, как сильно и я напряжена. Да мы все с ребятами так. Всё заботимся о прыжках, а о себе - совсем нет. - Верно… - потупила взгляд Медведева. - Вот-вот. Работаешь вдвое, втрое больше. Не мне тебе рассказывать. И эти недовольные взгляды в твою сторону… я так расстраиваюсь в эти моменты. Хоть из кожи вон лезь, а тебя как на пустое место. Даша так же дерьмово себя чувствовала перед этим, просто помалкивала. - Как она? - Да ну, что сказать. Говорит, что никогда в жизни не была рада отдохнуть, лёжа в постели кверху пузом. Посылает всё к чёрту и мнит себя неудачницей, - горько усмехнулась Цурская. У Жени был неприятный осадок на языке от всех этих разговоров. Девушка пыталась разобраться, к кому «примеряются» члены Федерации. И пока Цурская рассказывала всё это, Медведеву несколько раз передёрнуло, словно от микроударов током. Бытие предстало перед ней в другом свете. Это вызвало растерянность, ведь, замедлясь из-за травмы, она начала чуточку осознаннее наблюдать за происходящим. И если раньше девушка привыкла пахать, как зашоренная лошадь, то сейчас получила возможность смотреть по сторонам. На высказывание о Паненковой Женя промолчала. Не потому что так и думала о ней, а потому что нечего было сказать. Девочки помолчали, и спустя время Полина продолжила говорить. Девочка с особым трепетом относилась к Жене, как и многие младшие, бравшие с неё пример. Медведева быстро располагала к себе людей, и рядом с ней многие становились чрезмерно откровенными. - Сорвала я связки на той тренировке перед Венгрией, - Женя кивнула «помню», - но на самом деле я сама сорвалась. Проиграла японке тогда, не забыть этой досады. До сих пор ощущение разрухи. Но вдруг мне повезет… вдруг я буду в тройке лидеров на чемпионате России? - А почему нет? Мы же с тобой на Гран-при в Японии недавно вместе стояли на пьедестале. Может, и на Олимпиаде будем? Полина как-то поменялась в лице. Стала «загруженной», угрюмой. Её вера в себя таяла прямо на глазах, и Женя, чтобы не расстраивать её дальше, решила вернуться к старой теме. - Поль… скажи мне честно. Федерация приходит смотреть на то, как тренируется Алина? Ответа не последовало, но по выражению лица Полины Женя всё поняла. - Но как такое вообще возможно. Она, блин, только из юниорок вышла. Я до Олимпиады два года через огонь и медные трубы. Мне можно доверять. А она только сезон начала. Я уверена, они к тебе приглядываются. - Я бы тоже могла подумать, но ведь она всюду золото берёт, Жень. А мы с тобой… мы с тобой даём осечки. Для Жени эти слова были шоком. Даже крохотное предположение о Загитовой, которое Медведева озвучила вслух из-за дурости, казалось абсурдным. И вдруг подобные мысли от Полины. А если она так говорит, то, значит, и другие могут. - Стоило понять раньше… блять. Я не ожидала, если честно, - призналась Медведева. - У неё был хороший дебют… - тихо сказала Цурская. Женя кивнула. - Я обязана восстановиться к финалу Гран-при. Мои победы выводят меня в топ борьбы. Сдаваться я не намерена. И не нравится мне, что Алина вдруг нарисовалась на горизонте, словно курица, несущая золотые яйца. - Ну, зачем ты так? Неужели думаешь, что она сама не пугается количеству внимания? Ты не один старт в центре событий, а она только из юниорок перешла. - Знаю, - сжимая челюсть, пробормотала Медведева, - но Гран-при выиграю я. - Ты бы лучше о здоровье подумала, – сказала Полина. Они обсуждали ещё много чего, но в Жениной голове засела мысль о Алине. Вечером Медведева начала припоминать все соревнования с начала юниорского сезона, которые Загитова посетила. Не поленилась даже посмотреть некоторые из них. Она отметила, что катание стало лучше, но не настолько, чтобы восторг Федерации был явным. Скорее сдержанное одобрение. Женя помнила о том, что любую юниорку любят сначала придержать баллами, пытаются искусственно создать потолок, чтобы спортсмен сам захотел его пробить головой и стать лучше. Этери тоже любила создать искусственную конкуренцию в группе. Она считала подобный подход обязательным в воспитании чемпионов. Была убеждена, что это может замотивировать. И Женю это мотивировало. Девушка и раньше в шуточной форме соревновалась с Алиной и, разумеется, получала удовольствие щёлкать юниорку «по носу». Все это было весело до тех пор, пока Алина не начала приносить всё больше медалей, а Женя падать на каждом соревновании. - Всё равно произвольная у неё слабовата… - раздумывала Евгения, успокаивая себя. Она приглядывалась к «косякам» в прокатах Алины и прикидывала, что бы сделала лично она, чтобы подобного не допускать. - Тут прыжок не вытянула, - бубнила себе под нос Медведева и записывала свои умозаключения в рабочую тетрадь. Добавляла сноску: «Компоненты хромают. Мои выше». Затем Женя проанализировала свои результаты, постаралась разобрать по косточкам ошибки и преимущества. Весьма очевидным стал факт, который Медведева заметила, ещё танцуя «Январские звезды», - это разрыв по баллам. Он начал постепенно сокращаться между ней и конкурентками. И пусть это и стало причиной такой неадекватной требовательности к себе (что и привело к травме), но в конечном итоге должно было оправдаться. Каждый балл имеет значение. Она любила «работу над ошибками». Каждую ночь перед сном девушка включала музыку из короткой программы и мысленно «прокатывала» её в своём уме, а затем то же самое делала с произвольной. Представляла, как чисто исполняет элементы, как высоко прыгает и спокойно приземляется на больную ногу. Обязательной перед сном стала визуализация «залечивания трещины». Женя представляла, как травма исцеляется. Это помогало, и в полном удовлетворении она засыпала. *** Ноябрь 2017 года, Центр спорта и образования «Самбо-70», отделение «Хрустальный», город Москва, Россия. В тесном кабинете собралась небольшая команда из «своих» людей. Не всегда вопросы решались именно в таком формате, чаще Этери любила дебаты только с Дудаковым. Но тут ситуация была критической: нужно было прийти к общему знаменателю и желательно без посторонних лиц, без присутствия спортсменов и членов федерации. Этери сидела в своём кресле и была мрачнее тучи. Повестка дня - «Ситуация с Медведевой. Что делать дальше?». Сначала все старались найти себе место где сесть, затем размещались с чашками чая в руках, чтобы хотя бы как-то смягчить гнетущую обстановку. Когда наступила долгожданная тишина, многие начали переглядываться. Заговорил Сергей Дудаков, так как по лицу Этери понял, что ей сложно заговорить первой. - Итак. Мы имеем неприятный факт: наша ведущая спортсменка, надежда на олимпийскую медаль Женя Медведева получила травму. В самое неподходящее время. И… - не успел он окончить фразу, как в дверь постучали, затем вошли. Врачи-специалисты, которых Этери тоже позвала для беседы, опоздали и теперь стояли, словно провинившиеся первоклашки. Взрослые мужчины занимались всеми вопросами, связанными со здоровьем спортсменов, и могли дать нужную рекомендацию. На их слова опиралась Тутберидзе, разрабатывая план работы с тем или иным спортсменом. - Простите, коллеги, - извинился один из них. Свободных мест не было, и им пришлось стоять в дверях. Этери кивнула в их сторону, затем вновь опустила печальные глаза. Дудаков продолжил: - Отлично. Вы как раз вовремя. Я начал с обозначения проблемы: Женя Медведева травмирована. Это создаёт угрозу непопадания на олимпийский старт. Это верно, или я сгущаю краски? - Ну, Сергей Викторович, я осмелюсь согласиться. Если бы Женя раньше рассказала о болях во время тренировок, мы могли бы предугадать исход. Сделать его не таким разрушительным. - А вы, Юрий, не сваливайте вину только на Женю. Что вам мешало сделать рентгенологическое исследование? Мы направляем всех ребят на обследование. Постоянно, - раздражалась Этери. - Отсутствие жалоб на боль, Этери Георгиевна. Как можно проверять там, где, на наш взгляд, не болит? Хоть одно слово со стороны Жени о дискомфорте стоп, ноги - и мы бы погнали её на исследование магнитно-резонансной томографией. Увидели бы мы изнутри состояние костной ткани, разработали бы систему избегания перелома. Сейчас мы столкнулись с тем, что перелом произошёл. Мы работаем с этим фактом. Бессмысленно искать виноватых, - ответил второй. Тутберидзе кипела: - Но вы их находите. Сваливаете вину на Женю, что она ничего не сказала. Вы сами знаете, в каком темпе работают мои спортсмены. Вам платят деньги не только за то, чтобы залечивать случившиеся травмы, но и чтобы их предупреждать заранее! - Этери, прошу, успокойся, - положив ладонь ей на плечо, попросил Дудаков. Сидевшие на местах Глейхенгауз и Розанов переглянулись. Они как раз недавно обсуждали переломы, которые участились с начала года. Выбыло из строя слишком много девочек, что не могло не расстраивать. Сергей Розанов вспомнил о том, что лишь однажды Женя обмолвилась, что ей иногда больно приземляться на правую ногу или отталкиваться ею. Она связывала это с усталостью, а он сразу понял, в чём причина, но всё равно сомневался. Все подождали, пока Тутберидзе успокоится. - Всё усугубилось ещё и потому, что мы вовремя не увидели сам случай перелома. Она вышла на старты в октябре уже с ним, но молчала о явных симптомах. Женя потом подтвердила, что над местом перелома долго был синяк с отёком, боль при ходьбе стала носить хронический характер. - Да. Там же сначала ломается внутренняя костная ткань, и только спустя месяц повреждение становится видимым, - подтвердил второй врач. - Она с начала октября умалчивала. Терпела боль, тренировалась усиленно, нагрузку только увеличивала. Если бы хоть кто-то, кто был с ней рядом заметил её боли и убедил отправиться на диагностику, то последствия не были бы столь пугающими. Сейчас прогноз очень плохой, я боюсь говорить, насколько плох. Присутствующие были шокированы. Больше всех – Этери. Она опустила голову ещё ниже и вспомнила, в каких отношениях они были несколько месяцев назад: времени наедине проводили мало, собачились почти постоянно, а на льду бойкотировали друг друга. Этери была настолько ослеплена ухудшением отношений, что не замечала самого главного. Она не увидела, что Жене больно. Визжащее, колкое, неприятное чувство внутри груди причинило страдания. Женщина проклинала себя внутри головы. - Это было началом. Диагностика произведена несвоевременно, мы упустили много времени. Наше решение – это консервативная терапия. Но некоторые медикаментозные препараты относятся к запрещённым и перед Олимпиадой нежелательны. Нужно пропить курс, а при таком времени – это два месяца, не меньше. Полного восстановления можно добиться ближе к середине января. - Января? – ахнула Людмила Борисовна. - Но Олимпиада уже в феврале! Она же может не попасть туда, если лечение затянется! - Ей бы ноги не лишиться, прости Господи, о Олимпиаде пока речи не идёт, - ответил врач. По комнате прошёлся шумок. Никто не ожидал, что сценарий будущего будет столь мрачным. Этери не знала, чего именно она испугалась больше: что Медведева может не поехать на Олимпиаду или что она вообще не сможет нормально восстановиться. - Если она будет продолжать тренировки в том же темпе, что и раньше, то результаты могут быть плачевными. Самое худшее – это нагрузка на позвоночник, а у неё с ним и так несладко, - продолжал говорить горькую правду один из врачей штаба. - Я не могу в это поверить… вы так выставляете это передо мной, словно она развалилась по частям, - недоумевала Тутберидзе. Она искренне не могла поверить, что могла не замечать чего-то в Женином самочувствии. Считала, что даже личные ссоры не смогут «замылить» её профессиональный взгляд. Оказалось, что так и случилось. Этери перестала смотреть на Женю как на спортсменку. Она стала смотреть на неё как на своего партнёра, а это всегда чревато плохими последствиями, когда личное перемешивается с рабочим. Все отставили чашки с чаем, замолкли. Каждый внутри себя подумал: «Это мы между собой узнали, а что же будет, когда узнает Федерация?» Тутберидзе пребывала в тихой внутренней истерике. - Простите, Этери Георгиевна, но от буквального «рассыпалась» её не так-то много отделяет… - Вы не можете делать таких заявлений сейчас, когда на кон поставлена честь моего тренерского штаба, - зловеще пробормотала Тутберидзе. - Я не верю, что Женя вот так выбывает из игры. Вы Женьку не знаете. Если бы что-то было не так, то я бы увидела, я бы поняла. И прыжки её наизусть знаю, и промахи, и ошибки. Это просто невозможно. Тутберидзе упиралась, не желала принимать ужас от услышанного и всеми силами старалась «включить тренера», чтобы никто ничего не понял. - Вы хоть осознаете, что нам некем подстраховывать? - Разве? – послышалось возражение где-то из угла. Все обернулись на голос Даниила Глейхенгауза. Он выглядел так, словно не осознаёт происходящей паники. - Александр Георгиевич дал понять, что рассматривает кандидатуру Алины Загитовой. Мы все это знаем, все понимаем. Разве нет? Они конкурируют с начала сезона. Мы стали чаще противопоставлять Жене Алину, чего раньше не наблюдалось. Мы скоро едем во Францию, и уверен, что она покажет первый результат. - И ты так спокойно говоришь, Дань, что нестабильная Алина может быть лучше стабильной Жени? – подверг сомнению слова коллеги Сергей Дудаков. Этери молча слушала. - А Полина Цурская? Я считаю, что можно ставку на неё сделать! Её ещё в 2013 году приметили, она даже эффектнее Липницкой была. Цурская тройной флип выучила за сутки, да она в Омске уже тройные крутила - и сальхов, и лутц, и много чего другого! Она больший претендент на отбор для Олимпиады! - Серёж, у неё колено собрано, словно мозаика, - саркастично-насмешливо вмешалась Тутберидзе. Это выбило Дудакова из равновесия, он совершенно не ожидал такой кристально чистой правды. Из уст Этери подобные высказывания – это приговор, который она, не заглядывая в будущее, считает свершённым. - У нас все травмированные так или иначе, - махнув рукой, ответил Сергей Дудаков, - но нам стоит выбирать из того, что имеем. То есть из менее тяжелых травм. Эти слова звучали весьма прискорбно. Многие поморщились, так как осознавать подобные факты неприятно. - Алина в лучшей форме, - сказала Людмила Борисовна, как бы в поддержку сына. Даниил обернулся на мамин голос и еле заметно улыбнулся ей. - Её компоненты меня не устраивают. Да и количество «плюсов» не сказать, что меня устраивает, - жестикулируя тонкими пальцами в воздухе, ответила Этери. - Компоненты не проблема, - загадочно прокомментировал Глейхенгауз, - да и где вы видите нестабильность Алины? В сентябре она выиграла и улучшила свои же результаты. Техника у неё растёт, что немаловажно. Тутберидзе смотрела на Даниила пристально, внимательно. Пока он настаивал на своём варианте, Этери не моргнула, даже не пошевелилась, сидя в одной позе. Это настолько изумило Розанова, который смотрел на неё, что он не вслушивался в слова друга. В какой-то момент один из врачей добавил: - Вспомните, как Сатоко Мияхара, спортсменка из Японии, пропустила чемпионат мира в Хельсинки из-за усталостного перелома левого бедра. Насколько мне известно, она очень долго восстанавливалась. И ведь, знаете, не факт, что даже после терапии можно выйти на лёд и снова не травмироваться. - Ты мне ничего не хочешь сказать? – пропустив мимо ушей слова доктора, неожиданно спросила Тутберидзе. Она задала прямой вопрос Глейхенгаузу, которого сверлила взглядом уже несколько минут. Её голос был угрожающе тихим. Воцарилась гробовая тишина, которую нарушило урчание живота Алексея Железнякова. Мужчина занервничал, глядя на происходящее: - Простите. Никто внимание на это не обратил. Тутберидзе смотрела на Даниила снизу вверх, словно ждала повода, чтобы на него наброситься. - Нет, - ответил парень. Сергей Розанов снова посмотрел на Этери пристальнее, чем обычно. По всему её внешнему виду было ясно, что с высказыванием относительно Загитовой она в корне не согласна. - А мне кажется, что мог бы. Веревочка вьётся достаточно долго, чтобы я не обращала на это внимания. - Этери, ну что ты. Давай не тут, а? – приглушённо шепнул Дудаков. Он прекрасно понял, почему коллега о таком спрашивала. Она неоднократно делилась с ним мыслью, что Глейхенгауз слишком хорошо и часто взаимодействует с Александром Горшковым. Это раздражало и особенно стало её беспокоить после раскрывшейся Горшкову правды о личной жизни. Дудакову, разумеется, она рассказывала свои опасения без уточнения о фотографиях с поцелуем. - А почему не тут, Серёж? У нас все в сборе. Вот и отлично. Почему он не стесняется втюхивать Алину при всех, а я должна придержать язык за зубами? Что это ещё такое за «компоненты не проблема»? Откуда ты их возьмёшь? Попросишь у Федерации покровительства и договоришься с судьями? У нас тут всем известно, какое судейство в России. - Я вовсе не это имел в виду. Алина прогрессирует в работе, её баллы постепенно растут. Она правда в лучшей физической форме, чем Женя, и морально готова к борьбе за высшие пьедесталы. Ей можно доверять. Нужно только дать шанс, - постарался объясниться Глейхенгауз, но Тутберидзе уже «понесло» от возмущения. - Это ты Горшкову вменял? В начале года, на соревнованиях, где вы пересекались, а может, и где-то за пределами спортивных арен? На корпоративном ужине ты не отходил от него, – она была откровенно груба и напирала. Многие занервничали не меньше Железнякова и заёрзали на стульях. - Этери Георгиевна. При всём моём уважении к вам я не могу не заметить, что Даня никогда бы не стал таким заниматься. Мой сын честный человек, он… - начала говорить Шалашова, но Тутберидзе её бесцеремонно прервала. - Прошу прощения. Да, на Жене клин не сходится, согласна. Но вы, вообще кто-нибудь, в состоянии представить, какой это риск делать ставки на вчерашнюю юниорку? Это опаснее, чем смена программы с «Январских звезд» на «Анну Каренину»! – размахивала руками Этери. - А какой риск, Этери Георгиевна, делать ставки на больную Женину ногу, когда вам говорят, что у неё может позвоночник в трусы посыпаться? – достаточно дерзко высказался Сергей Розанов. Этери встала с места, и многие занервничали сильнее. Сергей сразу же исправил себя. - Простите, что преподнёс это так бестактно. Я высокого мнения о Жениных заслугах, но вам прямым текстом сказали, что срок восстановления долгий, гарантий на отсутствие повтора с переломом нет, нагрузка на позвоночник слишком высока. Ни для кого не секрет, что мы все тут работаем на износ. При таком темпе, как раньше, Женя может вообще калекой остаться, как я понял. Ничего не напутал? – взглянув в сторону лечащих врачей, уточнил Розанов. Они не смогли выдержать прямого вопроса и только неуверенно развели руками. - А если это так, то вы, Этери Георгиевна, готовы взять на себя ответственность за то, что Женя может стать… инвалидом? Подобный вопрос заставил присутствующих нервно покраснеть, а глаза Тутберидзе налились кровью от злости и обиды. Это был конфликт мнений, и многие понимали, что градус обсуждений растёт, а проблемы не решаются. - Придержите язык за зубами, Сергей Александрович! Жене это не грозит! – у неё заметно задрожал голос. Дудакову показалось, что Этери сейчас заплачет, и подошёл ближе к ней, но она тут же отступила. Места в помещении было мало и из-за «жарких» дискуссий стало по всеобщим ощущениям меньше, словно внутри раковины у улитки. Розанов уже начал жалеть, что высказался так неаккуратно. У Тутберидзе сильно затряслась нижняя губа, а глаза стали мутными от страха. - Я всё же выскажусь. И прошу не прерывать, пожалуйста, - решилась продолжить свою мысль Шалашова. Даниил отошёл в сторону и облокотился о стену, чувствуя, что сделал всё неправильно. Этери снова вернулась в кресло. Она оперлась локтями о стол и положила на сложенные руки свой лоб. Пришлось приложить максимум усилий, чтобы не впасть в истерику на глазах у команды. - У меня есть один вопрос к нашим спортивным врачам. Мы так и не услышали на него чёткого ответа. Вот вы сгущаете краски, говорите, что Жене не хватит времени восстановиться. Но, быть может, есть положительный аспект во всем этом? Она пропустит несколько соревнований, будет усиленно заниматься лечением. Женя человек добросовестный, сделает все по вашим рекомендациям. Девочка сама заинтересована в том, чтобы поправить здоровье и не лишиться мечты всей своей жизни. Так неужели ничего нельзя с этим поделать, и мы все просто так опустим руки? Как же мы можем списать Женьку, нашу Женьку со счетов? Отвернуться от неё, когда она нуждается в нашей поддержке? – спросила Людмила Борисовна. Сергей Дудаков согласно кивнул: - Да, господа, какие у вас есть предложения, чтобы улучшить её положение? Этери головы не поднимала и уже начала накручивать себя. Она боялась за Женю и больше всего хотела находиться рядом с ней. Сесть, взять за руку и долго-долго заботиться. Хотела залечивать все её раны. - Предлагаю обследование Жени в разных клиниках, чтобы собрать консилиум из специалистов. Я, признаюсь, настроен пессимистично и убеждён, что времени не хватит. Если она ещё и прыгать на этой ноге начнёт, то я и не знаю как быть… - почёсывая затылок, сказал Юрий. Филипп сложил руки на груди, опустил взгляд и глубоко задумался. - Это хорошее решение. Женечке нужна моральная поддержка. Может, ей нужен психолог ко всему прочему. Ей наверняка сложно выдерживать это давление из чужих и собственных ожиданий. Нога пойдёт на поправку, я уверена, - внесла оптимистичности Шалашова, затем подошла к сыну ближе. Она положила свою ладонь на его плечо и обернулась в сторону Тутберидзе: - Этери Георгиевна. Я Даню знаю. Он бы никогда не сделал подлости той, что научила его всему. И более того, вам не было предложено бесчестное «заменить Женю» кем-то другим. Это самый крайний вариант, который, надеюсь, мы все избежим. - Я лишь хотел сказать, что Женя и Алина теперь в одной «упряжке». Вышедшая из юниорок Загитова не сумеет заменить никого, да и не пытается. Но. Они вместе могут идти в одном направлении. Так же, как и Полина Цурская. Впереди будет чемпионат России. Квоты имеются, осталось членам федерации с Министерством спорта выбрать претендентов. Да, Алина может дрогнуть, но мы хотя бы сможем предложить Александру Георгиевичу хоть какой-то вариант, - добавил к словам матери свои пояснения Глейхенгауз. Этери наконец-то подняла голову и посмотрела на собравшихся. Бледность на её коже в окантовке светлых кудрей сделала её почти что прозрачной. Сергей Розанов задержал дыхание, ведь в таком состоянии он не видел её никогда. Ярким пятном на безэмоциональном лице были чёрные жемчужины глаз, будто бы их подняли прямо сейчас с дна океана. Алексей Железняков тоже подумал о том, что чем неприветливее у неё лицо, тем более угрожающим оно становится. - Женя и Алина не в одной «упряжке», как ты выразился, Даниил Маркович. Никаких решений не принято, я отстаивать кандидатуру Загитовой, стоя в кабинете Александра Георгиевича, не буду. Посмотрим, что будет с ней дальше и как она себя проявит. Хорошо дебютировать на взрослой арене – это ещё не всё, - ответила Тутберидзе. - Но и удерживать планку на вершине тоже сложно, Этери Георгиевна, - сказал Железняков. - Девочки же могут друг за друга держаться. Вы сами посудите. Женю все любят и уважают, все равняются на неё. Алина очень хорошо о Жене отзывается, я сам слышал. - В этом есть что-то. Полина тоже восхищается Женькой. Она тянется за ней. Может, и Женя также будет, глядя на них, стремиться снова покорить вершину, - рассуждал Дудаков. Тутберидзе ничего им не ответила. Она задумчиво вспомнила всё то, что она видела уже со времен московского этапа Гран-при. Уже тогда Женя испытывала трудности с прыжками, и накануне старта её боль значительно усилилась. Этери не могла оценить, как сильно ей было больно, потому что девушка крайне скупо описывала это состояние. А раз не жаловалась, значит, всё было в порядке, думала женщина. Тем не менее, к врачам они обратились и про трещину всё же узнали. Но только сейчас Тутберидзе поняла, что Медведева слишком давно замалчивала о проблеме. Первые сильные обезболивающие она приняла уже перед этапом. И, думая об этом, Этери размышляла: «Мы настолько были заняты ссорами друг с другом, что не обсуждали самого главного. Переспали в крайний раз вместо того, чтобы нормально поговорить. Как я могла верить её клятвам о том, что всё с ней хорошо…» И уже после поездки в Германию на обследование Тутберидзе почувствовала, как разваливается каждая из сторон её жизни, где присутствует Женя. Разумеется, выслушав коллег и их кандидатуру в виде Загитовой, она не приняла окончательного решения. На лице у Этери замерла маска холодности, поэтому команда молчала и тему с «заменами» больше не озвучивала. - Думаю, что наши коллеги из Японии помогли нам в обследовании. Эти результаты уже у нас. Мы будем заниматься Жениной реабилитацией в таком темпе, который не сможет навредить ей. И своим примером, думаю, Евгения поможет девочкам из собственной группы поверить в себя, - добавил врач. - У меня есть предложение. Я знаю, что можно сделать, чтобы Женю уберечь даже после восстановления, - снова подал голос Сергей Розанов. Все посмотрели на парня с интересом, только Этери не выдала своих бурных эмоций от происходящего. - За время, проведённое в вашем тренерском штабе, Этери Георгиевна, я сразу понял один момент о Жене. Она очень упряма. Это отличная черта для спортсмена – упрямство. Но что-то мне подсказывает, что в ситуации со здоровьем эта позиция крайне неуместна. Если наши товарищи поставят её на ноги, допустим, к декабрю, то это будет чудом. Вот только до февраля следующего года этот потенциал может обернуться перегруженностью ноги. Так или иначе, Женя весьма хлестко заходит на прыжки. Она полна энтузиазма, не жалеет сил. Но прыжки – это всегда перегрузка. Любой элемент будет отдаваться болезненными ощущениями там, где не окрепшая после повреждения кость. И я думаю, что если слегка… упростить контент, то это даст ей больше преимуществ, - сказал Розанов. В кабинете воцарилось молчание. - Так как я занимаюсь с юниорами, то мог бы совместно с врачами разработать программу тренировок, которая будет учитывать целиком и полностью Женино состояние. С ней и я, и Сергей Викторович, и Даниил Маркович могут заниматься отдельно. Даже не могут. Нам придётся так сделать. Всё, как с малышами, – давать постепенную нагрузку, следить за самочувствием. - Я согласен с Сергеем. Женя, объективно говоря, не сможет катать на прежнем уровне свои программы, как раньше. Нужно помочь ей иначе, - согласился Филипп, к чьему мнению Этери тоже прислушивалась. Этот врач был осторожным и кропотливо работал. Эти качества подкупали Тутберидзе. - Про короткую программу речи не идёт, я так понимаю, - рассуждал Дудаков. Глейхенгауз глубоко вздохнул: - Снова «Каренина» пойдёт под нож. Перекроить программу из-за сложности контента – это очередной риск. - Очередным риском с моей стороны было позволить ей, зная о травме, поехать в Осаку. Это был чудом, что при таком количестве обезболивающего она ещё и первое место заняла, - отреагировала Этери. Осознание содеянного приходило постепенно: «Как я могла поспорить с ней, если она уже тогда разговаривала со мной так, словно я пытаюсь её задвигать». - Я поделился своим мнением. Господа врачи со мной солидарны. Решение за вами, Этери Георгиевна. И за Женей, - окончил рассуждать Розанов. - Про Алину и Полину мы тоже услышали точки зрения, - добавила Шалашова, - а по поводу лечения я убеждена, что всё не так печально. Женька – это боец. Ей хоть армию девочек в подмогу дай, она всё равно руководить будет. Лидерство у неё в характере. Когда все покинули кабинет, единственные, кто задержались в дверях, – это врачи. Они спокойно дождались, пока команда разойдётся и Тутберидзе останется одна. Сергей Дудаков тоже решил задержаться. Подумал, что его присутствие будет не лишним. Этери ощущала себя обессиленной. В голове была такая суматоха, такая неразбериха, что отчаяние начинало сочиться чуть ли не через уши. Многое сказанное там шло в противоречие с её мнением, что не могло не раздражать. - Позвольте, Этери Георгиевна, вам кое-что сообщить. Приватного характера, - глядя на Дудакова, сказал Юрий. - Сережа пусть останется. Я ему доверяю. Он в курсе всего. Вы сами знаете, - потребовала Тутберидзе. Мужчины не спорили. - Александр Георгиевич вызвал нас на личную беседу по поводу состояния Евгении. Нам нужно подготовить краткий отчёт, принести её амбулаторную карту, доложить, как именно обстоят дела. Я не имею права умалчивать объективную реальность. Постараюсь донести до него новость максимально оптимистично, но, если честно, обещать не могу ничего. Тут не стоит вопрос о восстановлении за две-три недели. Я даже боюсь прогнозировать реальный срок реабилитации. И я вынужден буду Александру Георгиевичу об этом сообщить. Вы должны быть готовы к этому. - А теперь мы поговорим серьёзно. И без свидетелей, - жёстко сказала Этери. Услышавшие этот тон присутствующие здорово напряглись. - Эти слова про позвоночник и вероятность остаться… - она запнулась, побоявшись сказать вслух «калекой», - действительно правда? - Абсолютная, - подтвердил мужчина. И тут случилось несколько вещей сразу. Женщина попыталась резко встать с места, но вместо этого сделала дёрганное движение на стуле. Её лицо сильно покраснело, губы затряслись, и она плотно-плотно закрыла глаза. У неё сильно напряглись мышцы всего тела, что напоминало сильный спазм. Из тонкого, бледного носа прямо на стол упало несколько капель крови. Филипп тут же взял её за руку, протянул свой носовой платок. Она вся беспомощно затряслась мелкой дрожью. Это длилось не дольше нескольких секунд. - Этери, боже мой… - подскочил Дудаков. Один из врачей начал шарить в шкафчиках в поисках аптечки. Двое других мужчин пересадили женщину на диван. Она шла сама, но шатко. - Что случилось? Тебе плохо? Теряешь сознание? – заволновался Сергей Дудаков. - Нет, я всё осознаю. Всё в порядке. - Этери Георгиевна. У вас такое состояние давно наблюдается? Следите за собой? – уточнил врач. Тутберидзе силилась вернуть себе самообладание. Спазм отпускал мышцы тела. - Конечно, слежу. - Спите как? Питаетесь? На лицо сильное переутомление. Этери подумала о том, что жаловаться на что-то в тот момент, когда она узнаёт ужасающую правду о любимом человеке, – это глупость. Не имело значения то, что от бессонницы она страдает уже чуть ли не полгода. Не имело значения то чувство тревоги, которое она испытывала постоянно, даже наконец-то уснув. Она игнорировала приступы головокружения, умалчивала о том, что даже без выхода на лёд чувствует озноб. Она своим же примером давала Евгении понять, что здоровье – это словно какой-то неисчерпаемый источник. И будь её жизнь более спокойной, как, например, в 2016 году, то подобные сигналы тела Тутберидзе вряд ли бы проигнорировала. Но не теперь. Не сейчас. - Я боюсь за Женю. Конечно, я утомлена. Вы хоть осознаете, что сказали мне? С ней может что-то случиться… разве я могу быть такой бессердечной, чтобы продолжать спокойно разговаривать дальше о её замене и грядущей Олимпиаде? Могу ли я не тревожиться, когда вы сообщаете такие новости? И думаете, что информация про разговор с Горшковым вызывает у меня подобную реакцию? Дело в том, что мой спортсмен может сильно пострадать, – прижимая к носу испачканный кровью платок, пробормотала Тутберидзе. В голове вместо слова «спортсмен» прозвучало отчаянное «любимый человек». Вспышка эмоций, которая опустошила её. Сергей Дудаков сел на корточки напротив неё и, прикрыв рукой лицо, сказал: - Просто полнейший пиздец, господа. Я не могу найти мыслей, слов, эмоций, чтобы хоть что-то внятное сказать. Тут не только носом кровь пойдёт. И Этери я прекрасно понимаю. Мы всё пустили на самотёк. Слушали Женю и давали нагрузку, как здоровому человеку, а она, видимо, храбрилась. Это в её стиле. Но как не вовремя всё это происходит теперь, что мы вынуждены решать в кулуарах вопросы её дальнейшей жизни. И, если честно, я согласен с Сережей Розановым. Здравое предложение было про программы. Считаю, что «Каренину» надо упростить. Как бы Женя не упиралась, мы обязаны упростить. Она будет травмировать себя и дальше, если мы что-то не предпримем. Вот мы, Этери, перенесли все прыжки Жени во вторую половину. Теперь что происходит? Алина Загитова катается в высоком темпе уже давно, поэтому на второй половине у неё открывается второе дыхание. У Жени концепция выступления была иной. Мы изменили ей технический набор, и организм дал сбой. - То есть это я виновата в случившемся? – вступила в перепалку Этери, кровь из носа которой так и продолжала капать. Врач постарался её прервать, но она отмахнулась от него рукой. Буравить взглядом Дудакова ей было важнее. - Да угомонись ты! Всюду пытаешься переводить на личности. Это так не работает. Я объясняю ту концепцию, которую мы не продумали. «Январские звезды» были прекрасной программой. Если бы она продолжила катать её… - То она бы скатилась в аутсайдеры. Если не давать Жене нагрузку, она утрачивает всякий интерес. - Но одно дело - дать нагрузку, Этери, а другое дело – это дать её правильно. Она начинает прикладывать столько усилий, сколько порой не требуется, и мы словно сами от неё зависим, а не она от нас. Это всё равно, что работать с мрамором и, не рассчитав силу, его разрушить. Если бы мы не усложнили ей произвольную, то и на «Январских звездах» получила бы всевозможное золото без травм. - Мы и в той программе всё усложнили. Не нужно пенять только на «Каренину». Я сама была не в восторге, что мы на такое решились. Пошли у неё на поводу, - злилась Этери. - Вины Жени или нашей тут нет. Есть общая вина в случившемся. Теперь все вместе должны помочь ей. Я бы хотел, чтобы всё у неё было хорошо. А по поводу Загитовой… подумай ещё раз. Но это уже потом обсудим. Сидевшие рядом врачи вздохнули в унисон. От них требовали невозможного. *** 19 Ноября 2017 года, город Москва, Россия. Женя проснулась рано утром от телефонного звонка. Она забыла отключить телефон от звука, и в свой день рождения, конечно же, была им и разбужена. С недовольством глядя на экран, Медведева удивилась. Звонок был от Алины Загитовой. - Да? - Жень, прости, что разбудила. - У тебя же ещё раньше сейчас по времени, чем у меня. Забей. Что стряслось? - Я хотела поздравить тебя с днём рождения. Первой. Эти слова так удивили Женю, что мозг начал быстрее соображать. Загитова в этот день находилась на пятом этапе Гран-при во Франции. Разница с Греноблем была два часа, но татарка не поленилась встать очень рано. Женя пыталась понять, что хочет выразить этим звонком Алина, и была безумно заинтригована. Медведева с пятницы смотрела дома соревнования, понимала, что теперь очередной триумф не останется незамеченным. Первое место - и девочка безусловно претендуют на поездку на финал Гран-при. Вот оно, грядущее место сражения Жени – декабрь в Нагое. Против неё будет слишком много претенденток. - Красиво в общем-то не умею говорить. Просто поздравляю с датой. Твое совершеннолетие! Это большое событие в жизни девушки, сказал бы мой папа. Я тебе желаю быть здоровейшей на свете. Верю в тебя и твои победы. Без тебя, короче говоря, делать тут нечего. На льду имею в виду. Вдруг будешь смотреть сегодня мою показалку либо потом посмотришь… но я её тебе посвящаю, - старательно говорила девочка. Женя не сумела сдержать легкого смеха. - Это ты мне свою дикую кэт посвящаешь? Да не шути ты так! Иначе я увижу в этом секси подтекст, - отшучивалась Медведева. Её забавляла эта показательная программа Алины, особенно то, как с ней над постановкой работал Глейхенгауз. Женя прекрасно знала, что за год Загитова слишком сильно привязалась к тренеру, сильнее, чем когда-либо. Для Медведевой было обыденным фактом осознание того, что между ними даже могут быть любовные взаимоотношения. Правильно ли это, иметь близость с тренером в 15? Женя понимала, что нет. Более того, она не знала наверняка, могло ли такое быть, ведь подтверждающих фактов никаких не было. Только спустя много-много лет она узнает, что по-настоящему сильные любовные чувства начали заряжаться между ними с начала 2017 года. Но поистине парой они стали уже после Жениного переезда в Торонто. Все почти так же, как и у Жени с Этери, – начальная точка отношений в шестнадцатилетнем возрасте младшего из партнёров. - А на самом деле… спасибо, Алин. Приятно. Очень приятно. - Ты знаешь… не читай никаких газет и всяких СМИ. Они пытаются нас ссорить. Не верь никому. Женя задумчиво кивнула, будто Алина могла это увидеть. Была в этом доля правды. Именно поэтому девушка не читала газет и заголовков, старалась избегать внешнего вмешательства в её личное пространство. Между собой у них были нормальные отношения, ведь почти с самого детства они были вместе. Однако слова Полины Цурской о том, что Федерация стала приходить чаще, и Женины догадки о «смотринах» с Загитовой оказывали значительный эффект на психику. Выигранное золото Гренобля только усугубляло Женино самокопание. - Хорошо. Согласна с тобой, и спасибо за совет, - ответила Медведева. Возникла крошечная пауза, которую Женя всегда заполняла одной фразой «Поздравляю с победой!» либо что-то в этом роде. Это было многолетнее напутствие от старшей к младшей. И Алина по привычке замерла в ожидании тех самых слов, ведь так её «кумир» мотивировал на дальнейшее успехи. Но в трубке была только тишина. Они обе сейчас осознали, что что-то поменялось. Женя не радовалась успехам Алины, и та не могла повлиять на то, что общество сделало из них «конкуренток». Расстроенная Загитова попрощалась и быстро повесила трубку. Медведева задумчиво отложила телефон в сторону и перевернулась на другой бок. Рядом посапывала Джерри, которая даже не шелохнулась от звука входящего звонка. Девушка прижалась к ней ближе, а собака недовольно начала чавкать сквозь сон. «Сегодня мой день рождения», - подумала Медведева. Нюхая спящую собаку, она вспомнила, как ей досталось во время любовных игрищ в этой кровати с Этери. Что-то неприятное кольнуло внутри. Крошечный фрагмент выскочил в неудобный момент, когда Женя не была готова утонуть в ностальгии. Обезоруженная и сонная, она была уязвима перед плеядой грустных мыслей: - Интересно, она позвонит мне? Поздравит? Или теперь мы будем настаивать только на деловых отношениях? - Тренеру ничего не мешает поздравить своего спортсмена с совершеннолетием. - Согласна, но… есть в этом что-то болючее. Потому что каждый крупный праздник теперь отдаляет друг от друга. Мы снова понимаем, что не вместе. Я не могу себе позволить усадить её рядом с собой и смотреть, словно нет никакого стола с родственниками. Не могу спокойно приобнимать её при других и не бояться, что это вызовет осуждение. - Да. Не можешь. Разве до тебя это только сейчас дошло? - Нет. - Тогда в чём кардинальные изменения? Вы и до этого сидели за одним столом, тоже в статусе не больше «тренер-ученик». На мой взгляд, вы ухудшили своими личными перепалками твой настрой на олимпийскую победу. Эта истерия достала. Ты ногу чуть пополам не сломала из-за переживаний о том, что она тебя не дай бог слабой сочтет. Поэтому пусть она лучше поздравит на расстоянии вытянутой руки. И желательно до самой Олимпиады в таких отношениях и оставаться. Допускаешь ли ты, что её любовь к тебе может делать её менее объективной? - На неё личное вряд ли влияет. Она профессионал своего дела и не допустит, чтобы любовь мешала работе. - Ну-ну. А про Ковтуна шутка была. Женя смутилась. Возражать не стала, так как нечем было крыть. - Ну вот и всё. Сейчас начнётся делёжка пьедестала на чемпионате России, далее подтверждение статуса на чемпионате Европы. Если будут пихать Сотскову либо Туктамышеву, то ничего страшного. Но если будут проталкивать Загитову или Цурскую, то внутри коллектива начнётся мясорубка. И Дудаков, и Глейхенгауз хотят своих любимых спортсменок вперед тебя выставить. У них есть свои амбиции. Другое дело, что Этери своей диктатурой запрещает им блистать ярче себя. Но стоит тебе сдать позиции, и мы с тобой проверим, сколь профессионально будет вести себя Этери рядом с тобой. - Прекрати так говорить. Этери вовсе не такая злая и расчётливая, какой ты мне её рисуешь. - Я не буду приводить примеры с Шелепень, Липницкой и другими её спортсменами. Как те начинали подводить её, и она потом в обозленном состоянии, и ослеплённая этим топит их. Промолчу. Девушка расстроилась ещё больше. Голос не был навязчивым, но он часто говорил рациональные вещи, на Женин взгляд. Она обдумывала сказанное ещё в течение суток, а такое происходило слишком часто, ведь свободного времени было навалом. Внутренние диалоги стали частым явлением, но в целом были направлены только на обсуждение той или иной новости, мысли. Однако одновременно все части Жениной души замирали, когда сердце уводило в сторону Этери. Когда мысли и чувства расходятся в разные стороны, сложно собрать себя в единое целое. Женина раздробленность стала носить слишком глубокий, длительный характер. *** Сегодня у Евгении Медведевой был день рождения. Звонков было слишком много, и если бы Женя отвечала на все, то вряд ли бы поднялась с постели до конца дня. Самое удивительное из поздравлений – это от президента России, который прислал поздравительную телеграмму. Официальный сайт Федерации фигурного катания России тут же процитировал её дословно. В утреннее время девушка приняла несколько звонков от Федерации, в том числе и от Александра Георгиевича Горшкова. Его главными пожеланиями стало: «Здоровья, Женечка. И новых сил для победы!» Этого желал почти каждый звонивший, в том числе Татьяна Анатольевна и Илья Авербух. И Женя натягивала улыбку и принимала эти пожелания, но больше ей льстили слова про золотую медаль. К обеду в квартиру начали доставлять множество подарков и цветов: от фанатов, от друзей, от коллег по Самбо-70. И вся Женина комната быстро заполнилась дивными ароматами, яркими коробками, цветными плакатами и игрушками. Женя приняла решение, что праздновать своё совершеннолетие будет только после Олимпиады. Сейчас у неё не было ни сил, ни желания делать что-то шумное на большое количество человек. Она сказала об этом сразу же после официально озвученной публике травмы голеностопа. Мама и бабушка эту идею поддержали. Но забава была в том, что в послеобеденное время на пороге Жениного дома явился человек, которого она вовсе не ожидала. - С днём рождения, дочка! – заходя без предупреждения с огромным букетов цветов, сказал Арман. Он настолько обескуражил Женю, что та, только моргая глазами, поддалась его порыву и приняла объятия. В этот день она отца рядом не ждала. Даже мысли такой не допустила, что он из-за неё приедет в выходные в Москву. Шурша оберткой от цветов, он сдержанно, но достаточно тепло, поцеловал Жанну в щёку и потянулся для объятий к Валентине Лаврентьевне. Она обняла его в ответ, но явно не от всей души. - А ты почему приехал? – не скрывая удивления, спросила Медведева. Отец и мать посмотрели на неё с непониманием, словно Арман жил с ними всегда и отлучался только для того, чтобы купить дочери цветы и подарок. Мужчина медленно стянул с себя шарф и поставил дорожную сумку на пол. - Ты не рада меня видеть? – уточнил он. Женя не знала, что ответить. Её застали врасплох, будто бы пришёл не Арман, а его призрак. Да, общались они более натянуто после летнего скандала. Женя откровенно злилась на отца с матерью и этого не скрывала. - Мы праздновать не будем, если что, - пробормотала Женя. Мужчина снял куртку, повесил её в шкаф и отряхнулся, как бы приводя себя в более ухоженный вид. Впав в ступор, девушка смотрела на всё это с мыслью: «Почему он так спокойно ведёт себя в чужом доме?» Женя была уверена, что отцу это место, как и они, были чужими. - А я знаю. Но у тебя такая красивая дата. Я привёз подарки от родных, поздравления разные. - И что? – возмутилась Женя, а потом, глядя на куртку и сумку, добавила: - Я что, умалишённая, что ли? Ты с таким скандалом отсюда уезжал, наделал столько долгов, не приехал на мой выпускной, а потом являешься на порог и «здрасьте»? Как это понимать вообще? - Мне кажется, вам надо поговорить наедине, - предложила Жанна. - Согласен. Сейчас руки помою, так и сделаем, - согласился Арман. Женя покраснела от раздражения. - Алло! Какие к чёрту руки! Ты совсем уже? Даже куртку в шкаф зря запихнул. Можешь собираться и уезжать обратно туда, откуда приехал! Я сейчас же закажу тебе билеты обратно! Au revoir! – открывая на полном серьёзе шкаф, девушка резко сорвала с вешалки куртку и, повернувшись к отцу, кинула в его сторону. Он поймал её налету и сам раскраснелся, как Женя. - А ты не разговаривай со мной так! Хоть какое-то уважение имей. Я тебе не барахло! – ответил мужчина. Жанна попыталась встрять, но прежде, чем она успела что-то сказать, заговорила Евгения. - А я что, барахло? Захотел - приехал, когда надо, захотел - уехал! Это мой день, и стоило хотя бы меня спросить, хочу ли я тебя видеть! – отреагировала Женя. Они встали друг напротив друга так, словно собирались сражаться. Бесились и оскорблялись одновременно, в равной степени были схожими. - У меня были причины уехать! Были! Без меня тут явно всё было лучше, чем со мной! - Какое враньё. Я не знаю, как ты можешь ожидать, что я приму тебя с улыбкой и благодарностью, - и Женя заковыляла в сторону своей комнаты. Мужчина сильно нервничал, но бывшая жена всё же дала понять, что ему следует остаться. Женя зашла в комнату и, прихрамывая, подошла к окну. На неё накатила злость. Она хотела что-то сломать, разрушить, разбомбить. Эту энергию не на кого было направить, и та начала отравлять её изнутри: - Наглый! Отвратительный! Лживый! Считает, что может играть с нами, словно с куклами! Словно мы не люди! Словно мы какие-то марионетки! Дёрнет - и сразу прискачем! Если раньше он хотя бы проявлял тактичность и не лез туда, куда не зовут, то сейчас уж слишком похрабрел! Выплатил долги и сразу возымел право голоса?! В комнату вошла Жанна, и Женя тут же раздражённо отвернулась обратно к окну. - Пришла подбивать клинья? - Не разговаривай со мной в таком тоне. Я твоя мать, а он твой отец. Уважай старших. - А вы не делайте из меня ребёнка, которому можно рот затыкать в любой момент! В моменты, когда плохо, он всегда сливается. А когда хорошо, то тут как тут! Или он пожалеть меня приехал, что я ногу повредила? Когда я жалкая, можно и насмехаться, ведь слова не скажу! - Не говори так о себе, - вмешался Арман. Он вошёл чуть позже Жанны, но громкий голос дочери услышал из коридора. - Да я сама решу, ясно тебе? А других выводов у меня быть и не может, - закипала Медведева. - Зачем ты приехал? Истинные причины назови! Тебе деньги нужны? Или твои знакомые больше не могут поделиться с тобой миллионами? Я тебе их дам, только уезжай отсюда! Арман с силой ударил кулаком о косяк. Жанна тут же повернулась к нему и как-то тревожно замельтешила перед ним. - Не оскорбляй моё мужское достоинство, как это сделала Тутберидзе! Знай своё место! Я сказал, что долги верну, значит, верну! Это низко, вот так манипулировать денежным вопросом! – прорычал он. Женя вздрогнула, когда услышала имя любимой в самый неожиданный момент. Оно прозвучало так звонко и громко, будто перед ушами ударили в металлические тарелки. - Не кричите друг на друга. Давайте поговорим спокойно. Арман, прошу, не повышай на Женю голос. Её тоже можно понять. Я и сама зла на тебя, не меньше неё, но простила. И забыла. Пройдёт время, и дочка всё поймёт, - мягко, спокойно обратилась Жанна к бывшему мужу. Женя просто была не в себе. Столько странного происходило с ней уже с самого утра, что мозг разрывало на куски. - Постой. Что ты сказал? В смысле «как Тутберидзе»? При чём тут вообще она? Что она тебе сказала или сделала? - Неважно уже, - начал успокаиваться Бабасян. Женя отрицательно качала головой, чувствуя что-то неладное. - Я требую ответа. - Да какой тебе ответ нужен, Жень. Успокойся уже, - попыталась замять разговор Девятова. Женя настаивала. - Что ты имел в виду под оскорблением мужского достоинства моим тренером? – вытаращив глаза, понизила голос Евгения. - Это не просто оговорка! - Жень, - снова сделала попытку Жанна, но Арман вмешался: - А то. Считаете, что всё деньгами покупается, даже люди. Да, я наделал долгов, да, из-за моей глупости встряли все. Целиком виноват, но твоя тренерка, ей важнее заткнуть всем рты деньгами. Это она впихнула чек таким образом, словно подавала нищим. Настаивала на том, что мы отняли у тебя летнее время и тебе пришлось поехать на шоу. И чтобы мы не мешались, она швырнула этими деньгами мне в лицо! Мы бы вышли из долговой ямы сами и без её подачки, но с каким презрением она выпячивала свой достаток! Она «купила» тебя, чтобы каждый день пахать на льду с тобой, словно ты запряжённый вол! Ведь если бы долги продолжили расти, то всё твоё внимание было бы на нас. А допустить подобного она не могла, уж амбиций у неё полно, - с темпераментностью в голосе говорил он, - но я в состоянии реабилитировать ситуацию! И я смог за эти месяцы собрать достаточно денег, чтобы вернуть ей долги! Без трусов себя оставлю, но ей до копейки верну! А к тебе я приехал, потому что правда хотел увидеть. Отец я плохой, но в такие серьёзные моменты, как перелом, я хочу оказать поддержку. Хотя бы когда-то быть для тебя кем-то больше, чем посторонний. - Да это у меня полно амбиций, а не у неё, - с глубоким разочарованием посмеивалась Женя, - а то как ты говоришь… она не купила меня… купить меня невозможно… что я, вещь какая… я сама ей всё отдавала, бесплатно всё отдавала. - Я вообще не понимаю, почему она знала о наших проблемах. Как ты могла рассказать ей об этом. Она не член нашей семьи! – спросил Арман. - Но она со мной больше вашего. Дома я реже, чем с ней. Я с ней росла, она меня воспитывала, она меня оберегала. И то, что деньги дала… помочь хотела… - но уже договаривая фразу, Медведева засомневалась. Она была выбита из седла, рухнула в грязь, теряя своё достоинство. - И как ты себе представляешь, я бы поехала на шоу? Чтобы заработать денег? Сказать ей: «Никаких подкаток, я лучше потанцую для японцев за бабки». Да? Врать ей было нельзя. И мне было стыдно говорить ей, стыдно понимать, что я оказалась в такой стрёмной ситуации из-за вас! - Прекратите, прекратите! Это какой-то ужас! Мне что, до гробовой доски будут напоминать о долгах, в которые я попала? Я кручусь, словно белка в колесе, а моя дочь говорит, что тренер для неё царь и бог! Она тебя оберегала? А я? А бабушка? Ты терпела боль постоянно и неоднократно с переломами выходила. Думаешь, что я не знаю почему? Чтобы она внимание своё на других не переключала! А я считаю, что она тебе обязана! Потому что если бы не ты и не твоя сила духа, она бы замучила до смерти кого-то другого и не факт, что получила бы столько медалей! А ты безропотно её слушаешь! Заглядываешь ей в рот! И вот, до чего это довело, - что она лезет в наши семейные дела, когда её не просят! Она дала эти деньги в унизительной форме, хотя могла сделать это спокойнее. Сделать как друг семьи! Но нет же! Ей было важно залететь в дом, оскорбить всех и, тряся чеком, швырнуть его нам! Ты хоть понимаешь, что, и без того мучаясь угрызением совести, ты чувствуешь себя обосранным! А я ещё сама думала, может, у неё попросить деньги в долг, ведь она не откажет, мы же общаемся семьями… думала, что на неё можно положиться… и что в итоге? – на эмоциях рассказала Жанна. У самой двери стояла Валентина Лаврентьевна и всё не решалась вмешиваться. Она тоже не знала, что Этери Тутберидзе приходила домой и помогла семье. И этот факт не вызвал бы в ней отрицательных эмоций, если бы не рассказ дочери. Женщина оперлась о стену и, прикрыв глаза, глубоко задышала. Всё это было неприятно слушать. Женя же не знала, что говорить. Она чувствовала себя так, словно её оглушили. Слова мамы и отца ранили её без ножа. Не верить собственным родителям было бы слишком странно и противоестественно для ребёнка. Женя оперлась на подоконник, опустив глаза в пол, почувствовала, как быстро стекает капля слезы. Она молниеносно скользит по щеке и падает на ковер. - Ты и теперь будешь усираться, защищая её? – действительно сильно гневалась Жанна. Для неё Женин ответ будет иметь принципиальное значение. Она всегда ощущала, что ребёнок под полным контролем тренера. И если сначала Жанну это устраивало, так как она постоянно была занята работой, то теперь вызывало обиду и ревность. Дочь доверяла тренеру больше, чем собственной матери. - Я ведь тогда из дома сбежала… из-за вас, между прочим. Вы столько причинили мне боли, что убежище найти я могла только у неё, - тихо заговорила Женя, и вторая дорожка из слезы появилась на другой стороне щеки, - но теперь и там его нет. Мне нигде нет покоя. - Женечка! – расчувствовалась Валентина Лаврентьевна. Она вышла из укрытия, обойдя зятя и дочь, подошла к внучке и крепко обняла. - Ты что же такое говоришь! Ведь дома есть я! Есть мама! Мы тебя всегда ждём и любим! И в обиду тебя не дадим! – прижимая Женю ближе к себе, бормотала Валентина. Эти объятья, вопреки ожиданиям, самураю не помогали. Казалось, что силы постепенно покидают его. Он был убеждён, что справится с любой напастью. Что он искусный воин, который в состоянии защитить и любимую женщину, и свою семью. Вместо этого Женю настигали одни разочарования. Для неё было жизненно необходимо быть «покровителем» в отношениях с Этери. И желание любимой помочь было для Жени понятно, самое главное, что поразило, – это форма помощи. Девушка знала, каким острым бывает язык у Этери во время ссор или когда ею обуревают сильные переживания. Но оскорбить родителей, какими бы плохими они ей не казались, – это последнее дело. Вот почему и мама, и Валентина Лаврентьевна сократили общение с семьей Тутберидзе в этом году. Теперь для Жени многое стало понятным. Бабушка обнимала её, а Жени там словно и не было. - А вы, самодуры, лучше бы за языком своим следили! Что мелите! Как ребёнка доводите! У неё день рождения, а вы всё со своими ущемлёнными хвостами лезете! Наделали делов, теперь других упрекаете! Я вообще поражаюсь, что она решила помочь вам. Никто не просил её, а человек сам инициировал. И уж в какой форме сказала, в такой сказала. Я бы и этого не сделала! Потому что безобразники! – ругалась Валентина Лаврентьевна. - Оставьте меня, пожалуйста, одну. Я не могу уйти из дома сама, не могу уйти из комнаты быстро. Поэтому просто оставьте меня в покое. Пожалуйста. Я вас очень прошу, - взмолилась Женя. Сначала Жанна хотела ей возразить и сказать что-то ещё, но Валентина Лаврентьевна начала уводить их. И Женя осталась одна. Сначала она очень долго сидела на месте, не меняя положения тела. Затем молча перешла на постель. Распластавшись по ней, она даже не заметила боль в ноге, которой задела деревянную ножку. Столько мыслей, столько расстройств, столько эмоций - и все они воспламенялись и гасли в ней. Ей казалось, что всё вокруг горит, в том числе она сама. Она не знала, что говорить, о чём думать, как реагировать. Опоры не было никакой. Женя пролежала в такой позе до самого заката. *** Настя Скопцова, Кирилл Алёшин и Константин Яманов стояли на пороге Жениной квартиры с цветами, шарами и подарками. Дверь им открыла Жанна Девятова и сразу же оповестила, что Женя спит в своей комнате. - Она что, заболела? – удивилась Настя. Парни переглянулись. Из-за спины вышел Арман Бабасян, и Настя заметно расширила глаза. Она была в курсе всего, конечно же. И прекрасно представляла, что Женя могла испытывать, увидев его. - Нет, она отдыхает. Заходите, заходите. Мы и Катю Боброву с Андреем Депутатом недавно проводили, тоже заходили чай пить, - звала Жанна. Настю слегка задевал тот факт, что её подруга начала чаще общаться с Катей Бобровой, но она молчала об этом. В конце концов они начали реже общаться, поэтому неудивительно, что так происходило. Это скорее расстраивало. - Я зайду к ней? Приведу её в порядок, и мы выйдем к вам, мальчики, - объявила группа реабилитации под названием «Skopts-ambulance». Девушка помчалась с охапкой роз в Женину комнату и вошла туда без стука. - Эй… Скопа вызывает базу… база, база, Медведо, Медведо, как слышно? – вкрадчиво шептала блондинка. Даже её оптимизма начало не хватать, когда она села на скрипучую кровать рядом с Женей. Выражение лица подруги было безнадежным и покорным. Закрытые глаза дрожали под веками, было понятно, что брюнетка и правда спит. Уголки Жениных губ были направлены вниз, а внутренние уголки бровей вверх. Это была маска печали, перемешанная с беспокойством. Настя впервые за долгое время действительно сильно заволновалась, так как ещё и давно не видела Женю. - Женюська… ты чего? – дрогнул Настин голос. Подруга открыла глаза, посмотрела на Скопцову. Ей понадобилось время, чтобы понять, что с ней и где она. Настя зашуршала крафтовой упаковкой и поднесла цветы ближе к Жениному носу. - Смотри, какую красоту я тебе принесла… а ты спишь… - осторожно сказала блондинка, словно общалась с маленьким заболевшим ребенком. Женя пассивно посмотрела на цветы, но благодарно кивнула. - Я так устала… - еле слышно сказала Медведева. Без лишних слов Скопцова накрыла собой Женю, не убирая цветы в сторону. Обняла. Светлая голова легла в область Жениной груди, и Настя закрыла глаза. Запах её шампуня и аромат роз перемешались в Женином обонянии. - Даже не догадывалась, как тебе туго из-за травмы… прости, прости, что пришла только сейчас… - Дело не только в этом. Ты знаешь, в чём ещё. Но рассказывать я не буду. Сил никаких нет, - ответила Евгения. Настя отстранилась от подруги и внимательно посмотрела в темно-карие глаза. - Она снова что-то натворила? Боже, Жень, сколько можно ругаться. - Нет. Тут другое. Давай не будем портить мой день. Я и так почти весь день в постели лежу. - Почему тебя никто не будит? У тебя весь коридор цветами заставлен, между прочим. Мы с Кириллом и Костей еле пробрались. - Костя здесь? – более оживлённо спросила Медведева. Настя помедлила: «Её беспокоит, тут ли он?» - Да. Мы тут все вместе. - Тогда надо собираться, вставать. Никаких праздников, но с вами я хочу побыть. Женя вышла к гостям в более аккуратном виде, чем предстала перед Скопцовой. Она даже выглядела свежей и отдохнувшей после сделанного Настей макияжа. Стук гипса заставил всех присутствующих встать, и на помощь тут же подскочили Костя и Арман. Мужчина с негодованием посмотрел на парня, словно тот не благочестиво распускал руки. Но Костя не постеснялся ни секунды. Он часто проводил время с Женей, и без особых подробностей она рассказала об отце. Особенно его личность стала Косте более понятной, когда тот отсутствовал на выпускном вечере. Женя взглянула на протянутые ладони в её сторону. Костя не стал дожидаться приглашения и, взяв инициативу, помог Жене сесть за стол. Настя молча наблюдала. Когда все уселись, Настя оценила тот момент, что по правую руку сидели друзья, а по левую - родители. Ближе всех к имениннице сидел Костя, затем Настя и в самом конце Кирилл. По левую руку от Жени сидела Валентина Лаврентьевна, затем Жанна и Арман. Стол был хорошо подготовлен, но ровно для тихого семейного вечера. - Ну что же, откроем шампанское, девочки? – сказала Жанна. Женская половина кивнула, - А для мальчиков у нас есть замечательный крепкий армянский коньяк. - Будете? – спросил Арман у парней. - Наливайте, - пробасил Костя, не отводя взгляда от Жениного отца. Между ними двумя явно чувствовалось странного рода напряжение. Это увидел даже Кирилл. Друг, с его точки зрения, был груб, чего за ним никогда не наблюдается без повода. Пока разливали напитки, на Женю накатила сильнейшая апатия. Она уставилась в одну точку на столе и подумала о том, что вся семья Тутберидзе уже поздравили Женю по телефону или смс. Они достаточно долго говорили с Этери Петровной, Петром и Мариной Хоффман. Прямая линия из Франции была лестной, но вызвала малоприятные ассоциации с победой Алины Загитовой. От этого потянулась цепочка неуверенности в собственной скорой реабилитации и так далее, и тому подобное. Единственным человеком, который не оказал Жене должного внимания, была Этери. Девушка всё гадала, чего пытается добиться Тутберидзе подобным заигрыванием. Вступительное слово взяла Жанна и тем самым отвлекла Женю от размышлений. - Дорогая наша Женечка! Мы с папой тебя от души поздравляем с такой чудесной датой. Тебе исполнилось 18 лет, - при фразе «мы с папой» Жене стало не по себе. Глядя на Армана, она сильно сжала челюсть, и это заметили её друзья. - Что же нам хочется пожелать? Во-первых, здоровья. В твои года я не добилась столь громких успехов, как ты. Но это не вызывает во мне сожалений, ведь у меня появилась такая талантливая дочка. Ты всю себя отдаёшь фигурному катанию. Делаешь невероятные прорывы и успехи. Я уверена, что в будущем ты добьёшься своей главной цели – это олимпийского золота. И я желаю тебе, несмотря на свою грандиозную мечту, не пренебрегать здоровьем. У тебя есть мы, есть твоя команда. Все стоят за тебя горой. И все верят в тебя. Так пусть этот праздник будет для тебя особенным. Ты дома, а рядом близкие тебе люди. Мы все на твоей стороне, любим и поддержим. Всегда. - Я хочу добавить к маминым словам, - обратился к Жене Арман. Девушка сжала кулак под столом и затем судорожно уцепилась за ножку стола. Этот жест не прошёл мимо серых глаз. Костя посчитал необходимым подбодрить подругу, успокоить её. Протянув левую ладонь, он коснулся костяшек Жениной руки. Погладив пальцы, Костя постарался их «смягчить», и они удивительно быстро поддались. Они взялись за руки, а затем медленно переплели между собой пальцы. Медведевой стало комфортнее, словно у неё появился бронежилет, скрытый под одеждой. - Всё то, что сказано, я присоединяюсь. Но помимо прочего желаю самого главного для любой девочки – это личного счастья, надёжное плечо, на которое можно опереться. И пусть я не стал для тебя надежным отцом, так пусть у тебя всё будет по-другому в отношениях. Лучше, - договорил Арман. Он резанул по больному. Женю всю внутри перевернуло, настолько оскорбительными показались эти слова: «Он ведь явно имеет в виду какого-нибудь парня. Небось, как и бабушка Женя, подразумевает самое главное событие – свадьбу. Какой интересный… блять… как тошно это слышать… засуньте белую фату себе в жопу!». - А вот и наш с мамой подарок. Мужчина протянул дочери маленький пакетик, и Женя, расцепив руки с Костей, приняла его. В подарочной коробке было золотое украшение. Жанна подняла бокал вверх и добавила: - С днём рождения, дочка! Присутствующие встали с мест, а Женя из-за ноги осталась сидеть. Послышался звон бокалов и рюмок. Костя и Арман звякнули громче всех. Коричневый армянский эликсир с шумом был выпит мужской половиной гостей. - Давайте начнём с горячего, а то все остывает. По очереди поздравим, но сначала еда, - объявила бабушка. Не успели они начать трапезу, как в дверь позвонили. - Сиди-сиди, я открою, - приговаривала Валентина Лаврентьевна. Уйдя в коридор, она оставила всех ненадолго: «Костенька, подойди, пожалуйста, сюда. Тут цветы, если я возьму их, хребет себе от тяжести переломлю!» Женя посмотрела на парня. Тот тут же встал с места и ушёл следом за женщиной. Послышалось очередное шуршание. «Снова чьи-то цветы», - подумала Женя. Валентина Лаврентьевна вернулась на кухню и протянула внучке крохотную открытку: - Это тебе. - От кого? - Я перенесу его в Женину спальню? Тут в коридоре вообще места нет! – спросил из коридора Костя. Женя посмотрела на невзрачную открытку, и внутри у неё всё начало зудеть. Протянутая рука держала поздравление, и девушка забрала его, затем медленно раскрыла. От знакомого раскидистого почерка ёкнуло в груди: - Поздравляем с совершеннолетием и желаем скорейшего выздоровления, Женя! Твои тренеры, – гласила надпись. Чтобы не выдать себя, девушка сохранила лицо нейтральным и встала из-за стола. - Я посмотрю, что там, - извинилась она. Настя сразу поняла, кто может заставить Женю так перемениться в лице. Она оценивающе пробежалась по лицам собравшихся, чтобы понять, заметил ли кто-то за её подругой что-то необычное. Все, кроме Валентины Лаврентьевны, были спокойны. Бабушка несколько секунд удерживала задумчивость в чертах своего лица. - Кость, садись со всеми за стол. Я сейчас подойду, - обозначила Евгения. Он хотел что-то сказать, но девушку это мало интересовало. Она тут же начала шарить руками между стеблей цветочного букета. Костя ушел, а Женя испытала неистовое отчаяние от того, что ничего так и не нашла. Несколько лепестков сорвались с бутонов и плавно упали на пол. К ним подбежала Джерри и проглотила несколько из них. Женя уже не ругала собаку за такое, так как она и так была под эмоциями от цветочной оранжереи своей хозяйки. Каждый цветок был попробован за зубок. - Пиздец. И всё? – раздражалась девушка. Резко убрав руку, она поцарапала её о шипы роз. Рассеченная кожа тут же начала кровоточить, а края ранки покраснели. Женя просто встряхнула рукой, как бы «скидывая» кровь, и с раздражением схватилась за телефон. Она была слишком сильно разочарована, еще и зла на Тутберидзе. Несколько гудков, и трубку подняли. - То есть вот как? Агроебический букет из «Хрустального» и записка на отъебись? И это после почти дня полного молчания! – тихо, но достаточно яростно, спросила Женя. - Цветы не понравились? - Ты, блять, издеваешься надо мной? - С чего бы? Когда мы увидимся, я всё тебе подарю и всё скажу. - Знаешь что? День рождения у меня сегодня. Потом мне уже ничего от тебя не нужно. У меня и так паршивый, поганый, ебучий день. То есть тебе настолько по хуй, что ты отделалась от меня дежурным поздравлением? Знаешь что? А не пошла бы ты… - Куда же это? - Куда следуешь! – и Женя судорожно сбросила звонок. Она настолько разволновалась, что ей стало мало воздуха. Раскрыв окно, Женя встала рядом и, облокотившись о подоконник, плотно закрыла глаза. - Что? Разочаровалась в ней? - Заткнись! Только не сейчас, давай? - Ах, какая ты скверная девчонка. Именно девчонка. Стоит только цветов недополучить и под каблуком у «супруги» оказаться, так и вся мужественность твоя сдулась. Всё это было напускным. Мыльный пузырь с закосом под брутальность. - Это ты, ты даёшь дерьмовые советы! Можно подумать, что ты получше меня будешь! - По крайней мере, осознаю больше! Во мне ума, сколько тебе не достаёт! И уж явно мои личные переговоры с Этери привели бы к увеличению числа японских шоу. Если бы мы посетили все, то могли бы добавить это к сбережениям и погасить родительский долг! Вот это смелый поступок! Вот это достижение! А ты? Поэтому она и предпочтёт тебе Буянова. Помяни моё слово. Девушка задрожала. Бешено подойдя к букету, она с трясущимися руками подняла его. Трясясь от злобы, приниженная и уязвлённая, Медведева изо всех сил швырнула цветы прямо в открытое настежь окно. Тяжелый, нарядный подарок стремительно полетел вниз, словно камень. Громко задышав, девушка подошла к краю и взглянула вниз. На серо-белом грязном сугробе лежало бордовое пятно, которое с высоты этажей напоминало разбитое на осколки сердце. - Блять, - паром изо рта вылетело бранное слово. В горящих адским пламенем глазах проступили тоненькие розовые ниточки капилляров. У неё начала раскалываться голова, свело судорогой больную ногу, на которой она чуть ли не танцевала, когда вышвырнула букет. У неё из ушей мог бы пойти пар, но единственное, что получалось, – это попытка нокаутировать воздух сжатыми до покраснения кулаками. - За стол. Долго отсутствуешь, - мрачно сказали. Она закрыла окно и, взглянув на пустое ведро из-под выкинутого букета, прошла мимо. Вернувшись за стол, именинница села как ни в чём не бывало. Её перевозбуждение выдавали только розовые щёки и мутные глаза. - Можем продолжать, дочка? – уточнила Жанна. Настя серьёзно посмотрела на подругу, взяв бокал с шампанским, отпила несколько глотков. Ей на всё это смотреть было больно. - Да, мам, - натянув улыбку, попросила Женя. Бокал в руки взяла бабушка и посмотрела на внучку. Тёплый, спокойный взгляд Валентины Лаврентьевны сильно контрастировал с внутренним беспокойным состоянием Евгении. Брюнетка остро ощутила это и, опустив глаза, подумала, что бабушка, глядя в них, всё понимает. Только молчит. Арман по очереди наполнил бокалы, гости подняли их в воздух. - Внуч… я тосты толкать не умею. От души скажу, уж если что не так, то прости меня старую, - начала свою речь старшая. Она сделала вдох, чтобы продолжить, но в дверь постучали. Громко, твёрдо. Внутри Евгении утопающее в ярости сердце оборвалось. В дверь не звонили как обычно. Стучали. И по этому стуку Медведева поняла, что вечер обещает быть незабываемым. *** Этери в этот воскресный день сильно нервничала. Выбранный для Жени подарок прокатался с ней в машине до самого вечера. У неё было много идей, как любимого человека поздравить, но нужно было сохранять безопасную дистанцию. Будучи у мамы, она слышала, как та звонила Жене, и знала, о чём они разговаривали. Женщина сидела рядом и тихонько слушала тот голос, что всегда узнает из тысячи других. Сначала была мысль подарить букет от себя. Потом от семьи. В итоге отправили огромную пышную корзину и подписали: «Женечка! С днём рождения тебя! Здоровья, успехов и новых ярких побед! Мы тебя любим! Семья Тутберидзе». Когда Женя получила его, то сочла добрым жестом от семьи любимой, но от неё одной ожидала больше индивидуальности. Этери почти реализовала свою идею, но в последний момент от неё отказалась. Слишком сильно боялась что-то испортить. К вечеру взволнованная кудрявая решила навестить Женю дома. С собой она позвала дочь, но та отказалась, сославшись на усталость. Этери настаивать не стала и поехала сама. Подъехав к дверям, она с интересом заметила курьера, который принёс общий букет от команды с опозданием. Он должен был уже давно его вручить, но подвели лютые московские пробки. Чтобы не выглядеть глупо, Этери осталась в машине и выждала, пока курьер выйдет из подъезда. Когда посчитала, что прошло достаточно времени, она пошла в сторону двери. Не решаясь звонить в домофон, Этери замешкалась. В кармане не вовремя завибрировал телефон. На экране был входящий звонок от Жени: - То есть вот как? Агроебический букет из «Хрустального» и записка на отъебись? И это после почти дня полного молчания! – завопили на той стороне трубки. Этери растерялась. - Цветы не понравились? – сохраняя тон ровным, спросила женщина. - Ты, блять, издеваешься надо мной? - С чего бы? Когда мы увидимся, я всё тебе подарю и всё скажу, - рассчитывая на то, что сейчас удастся поднять к ней, ответила Этери. - Знаешь что? День рождения у меня сегодня. Потом мне уже ничего от тебя не нужно. У меня и так паршивый, поганый, ебучий день. То есть тебе настолько по хуй, что ты отделалась от меня дежурным поздравлением? Знаешь что? А не пошла бы ты… - Куда же это? – повысив голос, спросила Тутберидзе. - Куда следуешь! – послали её и бросили трубку. Возмущению не было предела. Она настолько вышла из себя, что готова была вынести железную дверь с ноги. Поднеся палец к домофону, Этери испуганно подпрыгнула на месте, когда услышала звук падения где-то за спиной. Обернувшись, она растерялась. Боясь увидеть то, что лежит на снегу, Тутберидзе медленно подошла. Неприятные догадки подтвердились – это был «тренерский» букет. Железная дверь с грохотом открылась, и, на ходу хватая тяжёлый смятый букет, женщина попросила: - Придержите дверь! Поднимаясь с опавшим веником, кудрявая остановилась напротив нужной двери. В эту паузу она почувствовала, что вся дрожит. То ли от холода, то ли от страха. Ошеломлённо посмотрев на цветы, Этери чуть не расплакалась. Они были грязными, обваленными, головки бутонов частично смяты, либо сломаны, либо вообще были опавшими. С проступавшими на глазах слезами женщина проглотила ком в горле. Думала о себе, как о какой-то глупой дурочке, и в голове пронеслись мысли: «Я заслужила этого. Слишком холодна стала. Знаю, что Женька этого не прощает». Чёрные кожаные перчатки смахнули несколько непрошенных слезинок. Этери часто задышала, волнуясь, начала думать через несколько секунд совершенно иначе: «Я заказываю ей роскошный букет, пишу официальную открытку и обещаю поздравить при личной встрече. Она безжалостно вышвыривает в окно мои цветы, словно это какой-то мусор. А не ахуела ли она с другой стороны?» Злясь, Тутберидзе почувствовала больше решительности. С силой и раздражением она постучалась. Это было непередаваемое мгновение, когда несколько разных чувств сменили друг друга за считанные секунды. Этери подумала: «Ведь стук в твой дом звучит гораздо громче и тревожней, чем в какую-либо другую дверь…» Задыхаясь от собственного дыхания, она замерла в ожидании. *** - Мы ещё кого-то ждём? – поинтересовался Арман. Бабушка уставилась на внучку, и Женя пошла на опережение: - Я открою. - Давай я, - тут же сказала Жанна, но дочь её остановила. - Мне не тяжело дойти. Сидите. - Что же ты всякий раз будешь вставать, когда курьер приходит? – спросил Бабасян. - Буду, - бросила на него неприятный взгляд Евгения. Подойдя к двери вплотную, Женя чуть ли не поперхнулась собственным сердцем. Оно точно знало, кто там. Оно боялось, хотело, злилось, любило. Оно было живым. И оно болело. Резко выдыхая, Женя дёрнула дверь и широко распахнула её. Она стояла на пороге в зимнем полупальто с опавшим букетом роз. Насколько красиво Этери выглядела, невозможно было передать словами, и у Жени перехватило дыхание. Широко раскрыв глаза, Медведева испытала смятение, и её тело тут же пронзила тысяча иголок. Злой черный жемчуг поблескивал, отражая свет коридорной лампочки. - Ты явно это обронила, - мрачно заскрипел голос любимой женщины. Женя громко выдохнула и сдалась в плен, словно на неё навели дуло пистолета для расстрела. Отступая на шаг назад, девушка пропускала Этери внутрь. Кудрявая вошла, протягивая опавший безобразный веник. - Вот я и пришла туда, куда ты меня посылала, - тихо прошипела чёрная пантера. Этери стянула с рук кожаные перчатки и протянула то, что держала в руках. Женя взялась за основание букета, и их пальцы соприкоснулись. Девушка одёрнула руку, словно получила сильный ожог. - Этери Георгиевна? – ошеломленно сказала Валентина Лаврентьевна и озадаченно посмотрела на подобие букета. - Можно к вам в гости? На пару минут? – нагло поинтересовалась тренер. За спинами образовались домочадцы, и Медведева без лишних вопросов схватила букет, уходя в свою комнату. Швырнув букет в то самое ведро с водой, она схватилась за голову: «Я сейчас сойду с ума… я сойду с ума…» В коридоре множились звуки из голосов, и девушка поспешила вернуться. - Прошу вас пройти за стол. Мы как раз недавно сели, - только и оставалось сказать Валентине Лаврентьевне. На лицах гостей наблюдалась неприязнь, смешанная с недоумением. Настя Скопцова, вышедшая в коридор с бокалом шампанского, залпом выпила содержимое. В нос ударили игривые пузырьки, и она приглушённо закашляла. - Я не хотела вас побеспокоить, - оправдывалась Тутберидзе, - решила проведать Женю и передать подарок лично в руки. - Конечно-конечно. Проходите, - настаивала старшая из семейства. Арман с недовольством посмотрел на Этери, и они пересеклись взглядами. Ничего друг другу не сказали. - Спасибо. Если позволите, я украду именинницу. Всего на пару слов, - спокойно попросила Этери. Никто возражать не стал, а Женя, не глядя ни на кого, удалилась обратно к себе. Настя Скопцова вернулась за стол и нервными пальцами поставила бокал на тонкой ножке перед собой. - Там что, Тутберидзе? – тихо-тихо спросил Алёшин. Они с Костей единственные, кто не стал выходить следом за всеми в общий коридор. Настя посмотрела на своего парня и молчаливо кивнула. - Судя по всему ей тут не рады, - приглушённо забасил Яманов, и севший на своё место Арман подтвердил слова парня: - Ещё как не рады. Когда дверь в комнату закрылась, они остались наедине. Этери осмотрела комнату, полную цветов, а затем взгляд упал на жалкий потрёпанный букет. - Зачем ты это сделала? – спросила Этери. Женя отошла от любимой подальше и, отвернувшись, пробубнила: - Я так захотела. - И ты устроила истерику из-за того, что получила самый роскошный букет, который только можно было? Настолько ахуела от его красоты, что тут же выбросила на ветер? – раздражённо хмыкнула Тутберидзе. Женя сжала руки в кулаки. - Лучше объясни мне одну вещь. Без лжи. Глядя мне в глаза, - набравшись смелости, Женя посмотрела на Этери. Она была великолепна и одновременно печальна. Её ровная гладкая кожа полыхала розовыми оттенками, словно ей было невыносимо жарко. - Ну, - подтрунивала Этери, готовая к нападкам. - Почему ты выписала чек моим родителям на погашение долга вопреки моей просьбе этого не делать? Этери не ожидала подобного вопроса. Вся её решительность начала таять на глазах, и, отступив на шаг назад, она выглядела так, словно ей в лицо прыснули кислотой. - Я попросила тебя не вмешиваться в это. Сказала, что в состоянии помочь своей семье сама, и уточнила, что для меня это важно. И что я узнаю? Что ты всё равно это сделала. Почему? - Потому что хотела, чтобы твой отец убрался из города как можно скорее. Ты пришла ко мне в ужасном состоянии, я сильно волновалась. - Этери… - понизив голос до максимального, прошептала Женя. - Каким бы плохим не был мой отец, мне неприятно, что ты так о нём говоришь. Очень много ты рассказывала о своих родителях, но я ни разу не позволяла себе оскорбить их дурным словом ни лично, ни за глаза. Почему-то ты себе это разрешаешь. Ладно, опустим, я могу это принять. Но. В целом. Ты сделала всё так, как посчитала нужным, и не оповестила меня об этом. В такие моменты я думаю, а зачем я вообще что-то говорю тебе, если в конечном итоге решение принимаешь ты одна. И я злилась, когда приехал мой отец, которого я не ждала, но то, что он сказал… меня разозлило ещё больше. Понимаешь ли ты, что в этих отношениях нас было двое? Мы пытались что-то построить, но разве можно что-то сделать вместе, когда ты уходишь в соло? - Жень… - Нет. Я хочу договорить. Мои желания, какими бы странными тебе не казались, они имеют значение. Я ничего не делаю без твоего ведома. Ты в курсе вообще всего. Я доверяю тебе безоговорочно и всякий раз получаю нож в спину. Для меня, мать его, важно, чтобы в моей семье я была тем самым кормильцем, который защищает её. - Это должно быть в разумных пределах! Что ты могла сделать, чтобы погасить их долги? Разорвать себя на части? И что из этого вышло? Неужели нельзя было сразу принять мою помощь, ведь для меня деньги это не проблема! - А, блять, для меня это проблема! – сорвался голос у Жени, но она тут же постаралась себя унять и сбавила обороты. Она боялась, что к ним кто-то войдёт без стука. - Для меня сука проблема, что моя женщина покупает своё спокойствие такими методами! Ты обесценила то время, что я отвела для себя на решение проблемы с долгами! Получается, что я зря тащилась на шоу! Я просто проебала время, а ты, оказывается, считала, что моя затея – это пустой звук в воздухе! Так что же ты не сказала мне прямо, что я малолетка, которая силится быть круче, чем есть! Что же ты не уточнила, что это моё решение вызывает в тебе столько негатива! Почему я снова и снова узнаю что-то о тебе от других, но не от тебя самой? И как после этого доверять? Как, м? Они замолкли. Этери чувствовала себя погано, начала метаться. Ей не нравилось, когда ей предъявляли что-то в таком тоне, будто она кругом виновата. Раздражаясь, она начала беспокойно говорить: - Если бы не эти шоу, то ты была бы в хорошей форме. Мы бы тренировались в Новогорске, мы бы провели это лето вместе. А теперь ты довела себя до такого состояния, что стоишь передо мной в гипсе, а твоя поездка в Корею кажется мне туманной перспективой. Мне сказали много слов о твоём состоянии, и, думаешь, я не испытываю вину за то, что произошло? За то, что верила твоей лжи о том, что с тобой всё в порядке, когда это было вовсе не так! Когда ты в очередной раз вместо тренировок уходила в чужой дом ухаживать за женщиной, которая вообще не имела к твоей семье никакого отношения. Ты помогала чужим людям, а со мной была настолько холодна, что у меня ломило кости от одиночества по тебе! И ты смеешь упрекать меня в том, что я протянула руку помощи твоей семье лишь бы обезопасить тебя? - Да как у тебя язык поворачивается говорить все это? Утверждаешь, что была одинока, а сама летом ездила отдыхать с семьей Буянова на море! Этери! И я узнала об этом снова даже не от тебя, а от дочери твоей! Которая пиздец как жаждет, чтобы вы с бывшим помирились! И эти шоу - вообще полная хуйня на фоне того пиздеца, что ты вытворяешь порой! Как ты ходишь с Буяновым по ресторанам, как начала допускать его в свою семью! Думаешь, я слепая, думаешь, что я ничего не понимаю? Ты говоришь, что протянула руку помощи моим родителям, но ты унизила их в тот момент, когда они нуждались в поддержке! И сколько бы они дров не наломали – они мои родители! Даже моя мама чувствует, что я не принадлежу семье, а забочусь только о тебе и постоянно встаю на твою сторону! И в ответ получаю что? Слова о том, что после травмы мои перспективы на Олимпиаду туманны? Серьёзно? Блять… я не могу поверить в то, что ты это сказала… - Прекрати, прекрати так говорить! - Достаточно сказано. С тобой разговаривать – это всё равно что воду в ступе толочь. Результатов никаких. Мы сейчас же вернёмся за стол и больше обсуждать эту хуйню не будем. Тебе ясно? - оборвала беседу Евгения. Не дожидаясь ответа, она вышла из комнаты, оставив дверь открытой. Этери не знала, как себя повести, хотя единственным желанием было только одно – ретироваться. Прежде чем уйти, она оставила на Женином столе свой подарок. Выйдя в коридор, она замешкалась, а потом всё же приняла решение уйти. Встав напротив вешалки, она стянула с неё пальто и начала одеваться. - Вы не останетесь? – обратился к ней уставший, тихий голос. Этери обернулась. К ней вышла Валентина Лаврентьевна. Тутберидзе опешила и замерла с верхней одеждой в руках. Старшая тяжело вздохнула: - Я не хочу знать, что между вами происходит в последнее время, но считаю, что все недопонимания в этот день нужно оставить за порогом этого дома. Моей внучке исполнилось восемнадцать лет. Это красивая, хорошая дата. Если решились прийти, то имейте смелость и остаться. Жене важно, чтобы вы были рядом, я уверена. Этери не нашла слов, чтобы ответить Девятовой. Не раздумывая, женщина повесила своё пальто на место. Они вошли на кухню вместе, и присутствующие заметно напряглись. Женя сидела как на иголках, Настя Скопцова отвела взгляд в сторону, как и Кирилл, а оставшаяся тройка буравила гостью взглядами. - Не хватает одного стула, - сказала Валентина, и Женя тут же встала. Инициативу взял Костя. - Сиди, пожалуйста. Находилась уже. Откуда мне принести стул? – обратился он к имениннице. - В коридоре около шкафа, - отозвалась Женя. Парень ушёл, а Этери стояла в дверях, глядя на то, как Яманов обходителен с её любимым человеком. Настин бокал снова был полон шампанским, и она снова прилично оттуда отпила. «Пора бы мне уже наливать себе коньяк, блять», - подумала она. Вернувшийся из коридора парень начал смотреть, куда поставить стул. Валентина показала жестом руки, чтобы стул поставили на другой край стола. Она молча пересела на него, а Этери попросили занять место Валентины Лаврентьевны. Жанна не смогла скрыть недовольство, когда Тутберидзе села рядом с ней. Женино же лицо оставалось непроницаемым. - Мам, ты так и не окончила свой тост, - напомнила Жанна. Окружающие начали обновлять бокалы, и Арман громко спросил: - Что вам наливать, Этери Георгиевна? - Сок, если можно, - ответила она. Лицо Армана стало кислым: - Ради такого можно и выпить со всеми. - Я за рулём. - Есть такси, - напомнил он. - Если Этери Георгиевна не хочет пить, то заставлять не надо, - напряжённо сказала Женя. Этери уловила эти нотки разочарования и, бросив взгляд на Бабасяна, сказала: - Что вы пьете? - Коньяк. - Значит, и мне налейте. Валентина Лаврентьевна вздохнула, услышав это. Обстановка была напряжённой. - Не нужно вливать в себя, если нет желания, - холодно прокомментировала Женя. - Жень, старшие разберутся, как нужно. Все тут взрослые люди, - вмешалась Жанна. Рюмку Тутберидзе наполнили до краёв, хотя до этого Арман соблюдал меру. Тонкие пальцы взялись за стекло и подняли его перед собой. - Мам? – намекнула Жанна. У Валентины Лаврентьевны пропало всякое желание что-либо говорить, но ради внучки она постаралась себя пересилить. - Для меня, Женечка, твой день рождения – это особенная дата. Когда ты родилась, была хорошая погода. Мы пришли к роддому, и я всё не могла дождаться, когда Жануля с тобой приедут домой. И вот как сейчас помню этот крохотный сверток, который я раскрыла, а внутри твоё сонное личико. Такое маленькое, шкодливое, сонное. Я так счастлива, что ты у нас появилась! – заулыбалась Валентина вспоминая эти дни. - Я хорошо тебя знаю, внуч. Ты была таким активным ребёнком, любила постоянно всё трогать, щупать, изучать. Я сразу поняла, что с тобой мороки будет больше, чем с Жанулей в своё время. И вот мы вместе с тобой начали познавать этот мир. Я была не самой лучшей мамой, так как постоянно работала и уделяла Жанне на так много времени. Зато с тобой я получила удивительную возможность – познать материнство ещё раз. Ты тоже будто бы моя дочка, я целиком и полностью отдаюсь тебе и ни грамма не жалею. И в самые разные моменты твоей жизни я всегда рядом. Знаю все твои вкусы и привычки, ведь воспитывала тебя именно я. И уж не знаю, справляюсь ли я с ролью бабушки, но сама за себя скажу, что с ролью заботливой внучки ты справляешь на ура! Моя золотая… - Ба… - впервые за день искренне улыбнулась Женя, и всё у неё в душе завибрировало от любви к бабуле. - Ты столько счастья в эту семью принесла… и вот тебе стукнуло восемнадцать. Ответственная дата. Вступаешь в настоящую взрослую жизнь. У тебя впереди много испытаний, и я бы хотела, чтобы ты прошла их с гордо поднятой головой. Я не ожидаю от тебя чего-то неземного, лишь хочу, чтобы всё у тебя было хорошо. Так, как ты сама решишь… для меня важно видеть твои довольные глазки… Женя расчувствовалась и встала с места. Бабушка пошла на опережение, и, чтобы внучка не подходила к ней с больной ногой, сама подошла к ней. Валентина взяла в свои теплые руки Женину мордашку, улыбнулась ей: - С днём рождения, моя крошка. Они обнялись под звон бокалов и рюмок. Этери и сама чрезмерно растрогалась. В ней был океан эмоций, который проявить во всей мере она не могла. И единственное, что оставалось, – это сжечь «керосином» собственное горло. Она почти весь день не ела на нервах, и эта рюмка моментально сделала её хмельной. Закружилась голова, и пальцы быстро онемели. - Я тебя очень люблю, бабуль. Очень, - шепнула Женя, целуя бабушку в щёки. *** Семья и гости обсуждали почти всё подряд. После выпитого градус напряжения немного спал, но взаимодействия за столом были спутанными. Настя Скопцова тоже достаточно быстро опьянела от волнения из-за происходящего, и Кирилл в какой-то момент убрал бокал из-под её носа. Костя и Арман поддерживали чисто мужскую беседу о политике, и женщины их в основном не слушали. Кроме Жени. Девушка вслушивалась в их разговор, но периодически ловила на себе мутные глаза Этери либо Кости. Это не могло её не беспокоить. Спустя час речь произнесли Кирилл и Настя. Последняя пыталась говорить, но язык её заплетался: - Вы только маме не говорите, что я шампанского надулась. От этого многие посмеялись. - Женьчик. Женёчка. Женюсёк… ты моя подружаня, моя красотка, моя… - Насть, по делу давай, - прошептал Кирилл, и присутствующие постарались скрыть улыбки. - Короче. Я тебя пипец как люблю, и, думаю, ты сама об этом знаешь. Я капец как за тебя волнуюсь, даже представить себе не можешь как. И пусть мы сейчас меньше времени проводим, но ты должна знать, что я всегда подскочу к тебе по первому зову. Потому что мы друг за друга горой. И мне по фиг, кто тебя обижает, - Настя непроизвольно взглянула на Этери, но, кроме Жени и самой Этери, этого никто не заметил, - но я зуб даю, что от меня атака за твою честь будет бомбической. Ты знаешь, Жень. - Настя… - смутился пьяному поздравлению Кирилл. - Ох. На самом деле, Жень. Мы поздравляем тебя. Ценим общение с тобой и очень дорожим этой дружбой. От нас с Настей вот такой тебе подарок, - окончил речь Алёшин и протянул Жене красивую коробку с лентой. - Что там? - Потом посмотришь. Выбирали для тебя долго, - улыбнулся он. Женя была довольна. Посылая воздушные поцелуи, она улыбалась и даже на короткий миг позабыла, что по уши сидит в дерьме из-за неявного конфликта. Этери ухмыльнулась тому, что сказала Настя, подумав: «Ну, блять, конечно. Я тут самая хуевая». Медведева заметила эту реакцию, но постаралась это скрыть. - Так. Парни. Кто из вас тут курит? – неожиданно спросил Арман. - Ты ещё чего удумал! Они же дети! – возмутилась Валентина Лаврентьевна. - Да какие дети, мама? Здоровые лбы сидят. Пойдёмте выйдем, подышим воздухом. Костя и Кирилл встали с места, но прежде чем ушли, Женя взялась Костю за руку, прошептав: - Умоляю, не курите с Кириллом. И за отцом следите. - Не волнуйся, - успокоил брюнетку парень. Этери прожгла взглядом Женины пальцы, что цеплялись за руку Яманова. У Насти в сердце тоже кольнуло, когда она увидела это. Когда мужчины ушли, Валентина, Жанна и Женя начали приводить стол в порядок. Настя грустно вздохнула, и они с Этери пересеклись взглядами. Скопцовой стало жутко, ведь затуманенные чёрные глаза выглядели угрожающими: «Бог знает, что она там в голове у себя думает. Может, перерезать нас всех хочет…» - Я бы тоже сейчас курнула, - тихо шепнула Настя так, чтобы только Тутберидзе её услышала. Женщина юмора не оценила и уставилась на пустую рюмку. «Вот пиздец…» - нервничая, подумала Настя. - Ну, Костик, - пробубнил Бабасян, закуривая сигарету. Яманов сжал челюсть, так как почувствовал в этом обращении издёвку над собой. - Дочка моя нравится? - Простите? - Не прощу. Мужчины не просят прощения, если ты не знал. Я же не тупой. Видел, как ты смотришь на неё весь вечер. Кириллу не понравилось такое начало разговора. Костя взял из пачки Армана сигарету и тоже закурил. Выпуская дым, парень выглядел невозмутимым. - Нравится. Очень. - Вот какой… смелый. А ты ей нравишься? - Я - хороший друг, - оправдался Яманов. Мужчина усмехнулся. - Но нравится-то Женька тебе не как подружка? - Именно. - Ну а чё, ты ей как парень не нравишься? - Прошу прощения… - захотел вмешаться Алёшин, но Арман тут же его прервал. - Я же сказал, что мужчины не просят прощения. - Чего вы добиваетесь такими пьяными расспросами на лестничной клетке? – стальным голосом спросил Яманов. Бабасян оценил прорезавшуюся силу в его тоне. - Не хочу, чтобы моя дочь общалась с плохими парнями. - А мы и не плохие парни, - сказал Кирилл. - Я вижу, - ответил Бабасян, продолжая курить. - Мне Жанна рассказала, что у тебя мама недавно умерла? Константин сжал челюсть. Вопрос был неприятным и бестактным, но он на него ответил: - Да, это так. Болела. - Я тебе соболезную, парень, - похлопав Костю по плечу, сказал Арман. - Ещё Жанна мне сказала, что Женя была рядом и поддержала тебя. - Да. Так и было. - Это дорогого стоит. - Я это и сам знаю, - сдержанно отреагировал брюнет. Сделав глубокую затяжку, Арман продолжил: - Надеюсь, что и ты будешь с ней рядом и будешь оказывает ей помощь. У неё не все хорошо в спорте сейчас, но я уверен, что это временно. Моя дочка боец, и за это я её очень уважаю. И ты обязан уважать. Понимаешь меня? - Да. - Вот и отлично. Полупьяный треп на лестничной клетке еле удалось прервать. Компания решила вернуться за стол. Последними в цепочке поздравлений остались Костя и Этери. Женя переживала об этом, особенно после нескольких косых взглядов от Тутберидзе в свою сторону. Это всё напоминало какое-то ток-шоу, где сокрытого больше, чем явного. - Позвольте сказать несколько слов имениннице, - наконец-то сказал Яманов. Присутствующие притихли. Женя напряжённо вытянулась как струна. - Для меня Женя Медведева – это не просто выдающаяся спортсменка и душа компании. Женя – это потрясающий друг. У неё чистая, светлая душа, а ещё очень доброе и ранимое сердце. И в этот прекрасный день я счастлив сидеть за столом в компании твоей семьи, Жень. Рад видеть, что ты идёшь на поправку. От меня к тебе только лучшие пожелания. Пусть в жизни тебе во всем сопутствует удача. В самый страшный момент моей жизни, ты была рядом… - он сделала паузу, чтобы перевести дух. Пауза получилось тяжелой, никто её не прерывал. - За это я буду вечно тебе благодарен. Мне нечего предложить тебе, кроме себя самого и своей безоговорочной поддержки. У тебя есть мы все – твои друзья. И любим тебя каждый по-особенному. Поэтому… с днём рождения тебя, Женечка. Костя протянул Жене свой подарок. Это был бумажный сверток, и девушке было интересно узнать, что внутри. Она поблагодарила его, и, так как он сидел к ней близко, они потянулись к друг другу, чтобы обняться. Затем Костя деликатно поцеловал девушку в обе щеки. На это Этери и Настя опустили глаза, чтобы не видеть подробностей. Когда зазвенели бокалы, Тутберидзе снова опрокинула в себя рюмку коньяка. Этот вечер был для неё мучителен. Столько бури и огня она усмиряла внутри, что в какой-то момент перегорела, утопая в злости и отчаянии. Женя была рядом, но бесконечно далека, и разговор, что состоялся перед этим, всё усугубил. Она ощущала себя животным, которого посадили на цепь, глумились и издевались над ним. Женщина чувствовала себя чужой, хотела убежать, но сделать это не могла. Этим сердечным мукам не было конца, когда, стукнув рюмкой по столу, она начала покачиваясь вставать на ноги. Все взгляды устремились в её сторону. - Мне тоже есть что сказать, - неожиданно пробормотала она. Женя ощутила острое желание увести Этери из-за стола и снова поговорить. Ей хотелось оправдаться за всё, что тут происходило, но она так же, как и любимая, находилась в безвыходном положении. - Ты, Женя, самая важная часть моей жизни, - начала Этери, и Настя, услышавшая это, задержала дыхание. Всё замерло, и Женя прокляла всё на свете за то, что не настояла на том, чтобы Этери ушла вместе с ней куда глаза глядят. - И мне не стыдно в этом признаться, потому что я искренняя в этих словах… - Этери Георгиевна, - захотела что-то сказать Женя, но Этери подняла руку, как бы призывая её промолчать. - Я беспокоюсь о тебе днём и ночью. Не могу подобрать слов как сильно, - сделав паузу, говорила Тутберидзе. Напряглась даже Валентина Лаврентьевна, наблюдающая за всем этим. - И я очень рада видеть, что у тебя есть такая дружная команда поддержки. Твои друзья, родители… ты особенный человек. И ты должна это знать. Я от себя сделаю всё, чтобы привести тебя к золотым вершинам, но сделать это безопасно для твоего здоровья… - Я знаю, - тихо ответила Медведева. Этери посмотрела на Женю и захотела сказать ей, что любит её больше, чем та думает, но промолчала об этом. - И пусть этот праздник будет новой вехой в твоей жизни. Здоровья тебе, крепкой опоры, жизненных сил и… любви. Я желаю тебе много чистой и благородной любви. С тобой рядом должен быть человек, который заслуживает тебя, - окончила монолог Этери и подняла пустую рюмку вверх. - С днём рождения, Женя, - добавила Тутберидзе. У Жени внутри всё рухнуло. Она захотела расплакаться, закричать, завопить о том, как сильно она хочет любить одну только Этери. Как следствие этих мыслей на Женином лице отразились тени грусти и отчаяния, которые заметили все, но не поняли этой эмоции. Валентина Лаврентьевна заметно покраснела, будто вся кровь от ног хлынула ей в голову. Она сделала несколько вдохов, но совладала с переживаниями. - Спасибо вам, Этери Георгиевна. Эти слова… очень много значат для меня, - ответила Женя и с трудом отвела взгляд от любимой. - И всем вам спасибо, что сделали этот день особенным для меня. Рюмки наполнили заново, и присутствующие чокнулись напоследок. Этери так и продолжила стоять, обессилев и помрачнев, словно туча. *** Конец 2018 года, г. Торонто, провинция Онтарио, Канада. Марта выслушала рассказ про день рождения. Когда Женя зачитывала строчки из дневника про ноябрьские события, она несколько раз прерывалась и ловила себя на мысли, что ей сложно об этом вспоминать. Марта ничего не говорила, лишь наблюдала, и, когда Женя набиралась сил, продолжала читать. Когда отрывок из ноября 2017 года быть озвучен вслух, наступило молчание. Марта взглянула на блокнот, в котором помечала для себя важные моменты, и начала говорить: - Какое для тебя значение приобрела та травма? Вот ты описала мне своё моральное состояние в тот период, но какие мысли преследовали на том этапе? - Что я несостоявшаяся. - Разве? Ты к тому моменту была лидером соревновательного поля и весьма состоявшейся спортсменкой. - Травма разделила мою конкурентоспособность на два этапа. И всё, что было «до», было приемлемо для меня, но то, что было «после», стало деградацией. - Почему, на твой взгляд, это была именно «деградация», а не «стагнация»? - Потому что любое топтание на месте – это неминуемый спад результата, - рассуждала Женя. Марта задумчиво посмотрела на неё. - Допускаешь ли ты, что стагнация – это пауза перед большим рывком? - Да, но в спорте это так не работает. Ты должен каждодневно улучшаться, доказывать, что достоин своего лидирующего положения. - Но ведь никто у тебя эти титулы и звания не отбирает. Стагнация может наступать для того, чтобы человек мог собраться с мыслями, замедлиться, перевести дух. - Замедление равно упадку. Марта записала это в блокнот и, поправив очки, сделала небольшую паузу. Взяв со столика чайник с чаем, она разлила его по бокалам. Только после того продолжила, когда Женя взяла напиток. - Я изучаю все доступные мне источники информации, чтобы оценить стиль работы тренерского штаба. Наблюдаю одну проблему: многие спортсмены после успешной серии побед быстро «выходят из строя», затем и вовсе исчезают с поля зрения. Как думаешь, с чем это связано? – Женя задумалась над вопросом специалиста. - Потому что нужно постоянно работать. И если ты не можешь этого, то теряешь позиции. - Тогда я повторю свой вопрос, Евгения. Твои титулы двукратной чемпионки мог у тебя кто-то отнять? Буквально? Взять и снять с тебя эти регалии? Опустим момент с тем, что кто-то может сделать свой результат лучше и стать тоже чемпионом вслед за тобой. Но фактически после наступления момента «стагнации» в делах кто-то физически отнимает у тебя заслуженное золото? - Ну нет. Кто же у меня отнимет? Федерация, что ли? - А раз отнять этого не могут, то все твои заслуги и награды остаются с тобой. Теперь другой вопрос: когда человек вспахал поле и устал, ему нужно остановиться для отдыха, чтобы, набравшись сил, вспахать ещё больше? Или ему нужно работать до тех пор, пока он не упадёт как загнанная лошадь? Женя замолчала. Вопросы вызвали в ней множество неожиданных мыслей. - Ну, должен восполнить потраченную энергию… ведь это понятно, что без сил вспахать вдвое больше не получится… - Именно. Девушка отставила чашку чая. В голову начала закрадываться плеяда размышлений. Марта специально выдержала долгую паузу, чтобы пациент что-то понял, и только потом продолжила: - Стагнация – это не всегда равно деградации. Порой замедление является действенным способом психики восполнить утраченные физические и моральные силы. В тот летний период ты смешала личное и профессиональное при всём том, что только что вернулась с золотой медалью чемпионата мира, где подтвердила свой высокий статус. После такого на летний период делают паузу и постепенно возвращаются в колею. Ты же под гнётом конфликтов с партнёром и семейной обстановки не замедлилась для отдыха. Соответственно искусственно поддерживала прежний бешеный темп. Поэтому к концу лета и началу соревнований была уже «никакой». Если не давать себе расслабления, то начинаешь разваливаться. Твой усталостный перелом стал логическим следствием буквального давления на кость. И помимо прочего ты оказывала давление в противовес своей психике, которая трубила во все колокола, что нужен отдых. Уже сам этот конфликт поглощает много сил, плюс ко всему ты находилась в постоянных распрях с родителями и Этери. Это создавало дополнительную нагрузку. Внутренний фактор под стрессом, и внешний фактор добавил переживаний. - Да… - опуская глаза, прошептала Медведева. - Я услышала интересные слова от тебя, вот, даже записала: «Замедление равно упадку». Как думаешь, это твоя мысль? - Это реалии жизни. - Кто тебе сказал? Правда, что ли? - Ну, правда. - Хорошо. Где есть свод правил, и он высечен на камне? Женя смутилась, ответить ей было нечего. - Ну, нигде… - Отлично. Твои слова: «Нужно постоянно работать». Откуда это? Это тоже твои мысли? Или тоже, как ты верно подметила, «реалии жизни»? - Реалии… - В какой реальности ты существовала с самого детства? Какое место было для тебя самым значимым? Буквально или фигурально. - «Хрустальный», - тихо сказала брюнетка. - Именно так. Слова «нужно постоянно работать» - это правда твои реалии. Но вернее было бы сформулировать это так: «Нужно постоянно работать, чтобы иметь право остаться в «Хрустальном»». - Что вы имеете в виду? - А ты как думаешь? Постарайся ответить на этот вопрос самостоятельно. Женя надолго замолчала. Она обдумывала услышанное и начала рассуждать: - Работать приходилось для того, чтобы на тебя обращали внимание. Если выдал тренировочный день «слабоватым», как могло показаться тренеру, то интерес к тебе угасал. Если во второй день ты был уставшим и демонстрировал то же самое, то мог утратить расположение тренера на очень долгий срок. И для того, чтобы вернуться на тот уровень, что был прежде, тебе приходилось прикладывать в сто раз больше усилий. А в моменте, когда ты обессилен, – это преодоление себя и своей лени. - Это называется не «лень». Это называется усталость, Жень. - Ты не имеешь права на усталость, потому что есть спортсмены, которые всегда более работоспособные, чем ты. И пока ты, развалившись, отдыхаешь, они уже во всю идут в бой. - Устают все, Евгения. Даже такие выносливые существа, как лошади. Они просто не выражают этой слабости и в момент сильной перегрузки падают замертво. У людей эти сигналы подаёт психика, и если ты игнорируешь, то замедляет тебя твоё же тело. И тут начинаются травмы, переломы, болезни. Женя замолчала. Она поняла сказанное и сильно расстроилась. Ей вдруг показалось, что в «Хрустальном» у неё отняли способность на регенерацию. - Но эти мысли настолько укоренились в тебе. Это и неудивительно. Тебя ребёнком поместили в конкурентную среду, где главным человеком был тренер, а он в свою очередь воспринимается как… «мама». Потому что детей оставляют на катке одних и даже при родителях за бортиком на льду он одинок. И тот, кто может находиться там и в ком ребёнок буквально находит опору, - это тренер. Защита и мама - это неразрывные понятия для маленького человечка. Только она может уберечь его от опасностей. И чтобы среди других «детенышей» она обращала внимание на тебя, нужно стараться. Чем больше условная «мама» будет любить тебя, тем больше безопасности обеспечит. И любой ребёнок хочет больше любви и внимания от мамы, поэтому делает всё, чтобы она взглянула на него. Тренер заместил образ матери, чьего внимания тебе не хватало в обычной жизни, поэтому всё, что ты смогла сделать, – это адаптироваться. Ты приглядывалась, чем можно вызвать к себе интерес. И, будучи ребёнком, ты видела, что твоя реальная мама работает. Очень много работает. И детский мозг думал: «Значит, ей это нравится!» Постепенно эта идея забывается и уходит из сознания, но оседает на подсознательном. Мамы рядом не было, а её место занял тренер. И перенося на себя образы твоей матери, она стала объектом для проявления той самой «нужно постоянно работать». И самое интересное, что тренер только поощрял такое твое поведение. И вот постепенно это приобрело «хронический» характер. - Это гадкое высказывание «Она мне как дочь» всегда вызывало во мне отторжение. - Но это реальность. Хочешь ты это принимать или нет. Изначально и в последующем Этери для тебя была заменой матери. Вот почему ты так сильно беспокоилась о Буянове. Твоя тревога перенеслась на его образ и буквально означала: «Он может украсть у меня любовь моей мамы, она меня оставит, я останусь одна». С этого начался внутренний конфликт. И фактически угрозы никакой не было, ведь Этери постоянно говорила тебе, что любит, и была максимально вовлечена в ваши отношения. Но дело в том, что даже у детей есть ревность старшего ребёнка к младшему и наоборот. Буянов видел в ней идеальную супругу, по мнению его матери. Он тоже стремился к Этери больше не из-за любви к ней, а из-за того желания, что «мама меня примет и полюбит, если я сделаю так, как она хочет». Ты же выбрала путь, уже изведанный для себя, – это работать по потери пульса. Но происходит важный момент: ты не разделяешь образ Этери как своего партнёра и как тренера. Рабочее и личное сильно перемешалось. И это ключевой момент, когда ты работой стараешься компенсировать личное и наоборот. Для тебя отдых – это упасть в глазах любимой женщины, а на деле – это восстановление сил. И ужаснее только то, что и Этери прекратила разделять личное и рабочее между вами. Лёд для неё – это место беспрекословного доминирования. Здесь она авторитет, и с её мнением… считаются. Без неё на льду не может происходить ничего. А для тебя место доминирования – это отношения. Ты уступаешь Этери в главенстве на льду, а она тебе - в личной жизни. Но на моменте лета, когда ты целиком ушла в семейные заботы, ты попросила у неё совета и помощи как у тренера. Так как она для тебя имела двойную роль партнёр-тренер, то совета ты просила, как у тренера, – «Пустите меня для шоу ради заработка». Ты просила у неё именно так, потому что, как доминирующий партнёр, просить деньги у «принимающего» - на твой взгляд, это посягательство на твоё доминирование. А просить тренера - это норма. Она же твою просьбу про шоу восприняла как посягательство на её доминирование на льду. То есть: «Спортсмен просит у меня отодвинуть наши тренировки, которые я благосклонно ему предоставляю, чтобы поехать на шоу заработать. Я как тренер вижу вмешательство в стиль моей работы, потому что считаю шоу пустой тратой времени и сил. Если она не хочет работать так, как я ей говорю это делать, то это посягательство на моё доминирование». Когда ты ехала на командный турнир, она разрешила это сделать, потому что так или иначе там имела место её фигура в глазах общественности. Когда ты просила её поехать на шоу, ты делала это для себя. И принять тот факт, что ты что-то делаешь на льду (на её территории) для себя, а не для неё, – это тоже вызов. - Ахренеть… - Поэтому всё между вами перемешалось. Ваши роли между собой переплелись, и вы то тут, то там сталкивались с противоречиями. Для неё чек – это возможность через спорт вернуть личное время с тобой в отношениях, а для тебя – это посягательство на твоё доминирование в вопросах личного характера. Она дала Арману чек, потому что тем самым вопрос с твоим отсутствием был бы решен, ведь ты бы не отвлекалась ото льда заработками на стороне. Всё очень сложно. Самые сложные случаи в терапии – это семейные пары, работающие на одном рабочем месте. Чаще всего для сохранения отношений я рекомендую кому-то из пары поменять место работы. Постепенно конфликты сходят на «нет». В вашем случае всё очень глубоко… расплетать клубок будет сложным делом. - И какую бы вы дали рекомендацию мне той, если бы я обращалась к вам тогда? - Жить вместе и работать на разных катках. Потому что все ваши отношения заточены на поиск места для уединения, чтобы хоть как-то взаимодействовать. Второе – это разночтения рабочего плана. После начала рабочих отношений неизбежно идёт слияние фигуры «босса» с фигурой «любовника». Мы выбираем разный стиль поведения в тех или иных местах. На работе мы можем быть одними, с друзьями другими, а с любимыми третьими. Если только две из сторон в жизни пересекаются, то двойные маски сливаются и приходится маневрировать, чтобы и боссу угодить, и любовнику в его же лице. Психике сложно работать в таком режиме. На работе приходится вести себя сдержаннее, чтобы никто из посторонних не допускал твоего непрофессионализма во взаимодействии с начальством или коллегами. Это постоянное удерживание планки собственного авторитета в глазах других и себя самого. Поэтому одно личное пространство «дом» и разные работы – это золотая середина. Но я понимаю, что в случае с вами такой совет был бы тяжелым испытанием. На тот момент тебе было всего лишь семнадцать лет. Совместное проживание со взрослой женщиной было бы невозможным. Женя осознала всё. Стало спокойнее, голову словно привели в порядок. Но дальше появилось опустошение и сожаление. Отношения с Этери были слишком сложными для неё в семнадцать лет, но и теперь они ни на грамм не стали проще. - Ты рассказала свои переживания о приезде отца в день рождения. Как думаешь, почему тебя это так зацепило? Это было из-за ситуации с долгами, или там было нечто большее? Жене стало неприятно вспоминать об этом, и вопрос вызвал внутри отторжение. Она понимала, что сейчас столкнётся с тем, что озвучит вслух всё то плохое, что было на дне сознания. - Потому что я заметила, что родители состоят в странного рода отношениях, а меня об этом даже не оповестили. Словно я какая-то чужая им. Ну, блин, если помирились, то скажите мне об этом. Неужели я бы не поняла этого? И пришлось бы принять, потому что если маме это важно, то и мне важно. А так… для меня фигура отца – это чужого человека где-то там далеко. И тут я вижу, что этот чужак начинает вести себя, примеряя на себя роль отца. И зачем? Я как должна понять, что он стал ближе моей семье за счёт примирения с матерью? В моих глазах – это визит постороннего на важный для меня день. - Для тебя официально произнесенное вслух признание – это важно? - Да, - сразу же ответила Женя. - А допускаешь ли ты, что между людьми могут быть личные договорённости о неразглашении? Неважно, по каким причинам. - Ну, могут. А к чему этот вопрос? - К тому, что вовлекать других людей в свои отношения вовсе не обязательная вещь. И неважно, кто вы: босс и подчинённый, учитель и ученик, тренер и… спортсмен. Прежде чем давать явный отпор отцу, ты могла бы, если это было так важно, сесть с ними за стол переговоров. Задать им прямые вопросы, услышать ответы и мнения. Обозначить, что для тебя неприемлемо такое поведение отца без очевидного объяснения. Другое дело, что твоя реакция тогда – это следствие усталости, скорее всего. - Да… так и было. Я вот поругалась с ними, но прояснения ситуации не случилось. Я так и смотрела на них весь вечер, думая, что они отчаянно пытаются быть моей семьей. Словно у меня есть мама и папа, а я к такому не привыкла. Они оставили этот момент на моё собственное усмотрение и переваривание… да и в целом. Сказанное отцом об Этери сильно выбило меня из колеи. Снова умалчивания, которые лились на меня в самый неожиданный момент и добивали. Ведь в конечном итоге выплаченный чек всё равно не сделал нас к друг другу ближе. - Что могло сделать вас ближе тогда, на твой взгляд? - Боюсь, что ничего… - Прямо-таки ничего? - Да… на тот момент мы уже были сами не свои. Я глубоко переживала ситуацию с травмой и моим бездействием… я уже тогда из последних сил пыталась вернуться на лёд. - Не давая себе возможность на восстановление… - с грустью сказала Марта. - Да. Это тот самый подход «умри, но сделай», который является стилем работы тренерского штаба. Действенно, но даёт кратковременный выхлоп. Ресурсы человеческого тела не безграничны. Они замолчали. Марта сделала несколько пометок в блокноте, а Женя легла на кушетку. В голове были мысли, но не больше, чем краткие вспышки. Мозг научился работать в замедленном темпе. *** 19 Ноября 2017 года, город Москва, Россия. Расходились гости медленно и почти к ночи. Этери осталась сидеть за столом и явно не была в состоянии покинуть квартиру без посторонней помощи. Её старались не беспокоить, тем более что родители сами были под градусом. Женя с бабушкой стояли в коридоре, наблюдая, как Кирилл обувает Настю, а Костя набрасывает куртку на её плечи. Расходившиеся в разные сторону карие глаза были в тревоге и опьянении. Женя не знала, как относиться к подобному состоянию, и попросила бабушку уйти, чтобы не никому не смущаться. Старшая и сама охотно желала не быть перед их глазами. Когда Скопцову собрали, она поманила Женю к себе пальцем и парни разошлись в стороны. Качаясь, девушка облокотилась на подругу, а Женя промолчала, как ей было тяжело со своей ногой удерживать Настин вес. Блондинка наклонилась к уху подруги и заплетающимся языком достаточно громко сказала: «Потом обсудим!» - Ребят, подождете меня? Пару слов Жене хотел сказать, - обратился к друзьям Костя. Настя вся переменилась в лице и возразила: - Нет. Давай потом. Я домой хочу. - Несколько слов, - ответил Костя, но Скопцова настаивала. - Пошли уже, бля. Я же попросила, - злилась девушка. - Ну… хорошо. Жень. Всё в порядке? – при друзьях спросил Костя. Он протянул Жене ладонь, но будто бы назло Настя подошла к нему и повисла на этой руке. Медведевой было неловко, она понимала, почему это происходит. - Всё отлично. Спасибо вам. Идите, потом поговорим, - попросила брюнетка. И друзья ушли. Женя осталась в коридоре и, боясь, вернуться на кухню. Этери сидела за столом и облокачивалась головой о руки. Она прикрыла глаза и понимала, что слишком сильно пьяна. Если бы в ней нашлись силы, то женщина давно бы убежала, но ноги словно приросли к полу. Валентина Лаврентьевна присела рядом и посмотрела на неё. - Ох, Этери Георгиевна… - вздохнула старшая. Она никогда прежде не видела Тутберидзе такой. - Вас на такси сажать не совсем приемлемо сейчас. - Меня могут забрать, - пробормотала Этери. Женя уже стояла в дверях и тут же нахмурилась: - Интересно кто? Бабушка и Этери одновременно посмотрели на девушку. На лице читалось мало скрываемое раздражение. Тутберидзе сделалась наглой, видимо, алкоголь развязывал ей язык: - А вот и подумай. Женя стиснула челюсть. Взгляд стал диким, напряжённым. Валентина Лаврентьевна не понимала, почему они позволяют себе так общаться друг с другом, тем более что она являлась свидетелем. - Ясно, - выдавила из себя Женя, - тогда не задерживаем, Этери Георгиевна. Учитывая то, что вы не очень-то и хотели задерживаться. Если бы не моя бабушка, то давно бы сидели где-то в другом месте. - Может, вы прекратите это всё? Я же не железная в конце концов. Если ссоритесь, то хотя бы других в это не вовлекайте, - пожаловалась Девятова. Женя тут же смутилась, но бабушка дополнила: - Армана и Жанну я попрошу заночевать у друзей. У нас места не так много, но так хотя бы разместимся все раздельно. Этери Георгиевне лучше остаться у нас, а не ехать на такси или с кем-то там в таком виде. - Я не хочу вас стеснять, - стыдливо ответила Тутберидзе. Бабушка уже встала с места и двигалась к выходу с кухни. - Ничего мне не говорите. Всё, - буркнула напоследок Валентина. Женя и Этери остались наедине. Девушка осмотрела Тутберидзе и подметила, что в такой слабой позиции видеть её было приятно. Будто бы она вся была как на ладони. - Это ты на Буянова намекнула, радость моя? – ехидно полушепотом уточнила Медведева. Этери задрала подбородок выше, будто бы гордо принимала удары. - А почему нет? Ты же можешь чуть ли не сосаться с кем-то на моих глазах. А я чем хуже? Женя отвела взгляд в сторону и, закусив губу до крови, съязвила: - Кто бы сомневался, что ты воспринимаешь моё общение с Костей превратно. - Ну, ты же считаешь, что отношений у нас никаких нет. Значит, и сосаться можно. Его же ты позвала на день рождения, а меня нет. - Они сами изъявили желание прийти, я никого не звала. Так же, как и ты пришла по собственному усмотрению, - тихо и раздражённо ответила Женя. - Забавно, что ты не оспорила «отношений у нас нет» и «сосалась». Значит, так и есть, - обижалась пьяная Этери. Женя посмотрела на неё, как на врага. Ей хотелось вытрясти из неё душу и разуверить, но отвечать на провокации Тутберидзе она не собиралась. Вместо этого Женя оглянулась, оценила обстановку, нет ли кого поблизости. Голоса бабушки и родителей доносились из дальней комнаты, поэтому времени терять не следовало. Впадая в неописуемую ярость и возбуждение, девушка достаточно близко подошла к Этери и, поместив свою ладонь ей на затылок, сжала в кулак её светлые кудри. Аккуратно оттянув за волосы голову назад, она открыла перед собой вид на женское лицо и шею. Это был такой властный, грубый жест, что у Тутберидзе от растерянности побежали мурашки. Брюнетка провела взглядом по губам, и Этери обратила внимание, как расширились зрачки тёмно-карих глаз. Этой темнотой заволокло чуть ли не всю кухню, а самое главное - рассудок обеих. Наклоняясь чуть ближе к лицу, Евгения сказала: - Отношений между нами никаких нет. Ты сама это подтвердила. И пытаться заманивать, вызывать ревность и расстраивать меня не нужно. Я прекрасно понимаю, чего ты добиваешься, и не дам ни единого повода думать, что я клюну на твои приманки. И если думаешь, что можешь усидеть на двух стульях, то глубоко ошибаешься. - А ты не смотри на меня так, словно любишь больше жизни. Потому что я всё равно люблю тебя больше и никогда об этом не врала. Женю начало потряхивать от силы эмоций, что бурей промчались внутри неё. Злость, обида, отчаяние и бездонная яма любви, перемешанной с желанием, заволокли туманом рассудок. Захотелось впиться губами в рот Этери, чтобы выразить то, что творилось в душе. Девушка приоткрыла губы, и это взволновало Тутберидзе. Она повторила то же самое, словно открываясь смерчу, что может на неё обрушиться. Женя нагнулась ближе, но вопреки желанию сдержала себя: - Не нужно заставлять моих демонов реагировать на эти слова. Я могу съесть тебя и даже не поперхнуться. - Ну так съешь. Делай это постоянно. На завтрак, обед и ужин. Разве я против? - Ты больше не моя. Мы не состоим в отношениях. - Так давай всё исправим. Послышались отдалённые шаги, и, не успевая ответить, Евгения отошла на приличное расстояние. Этери коснулась рукой того места, что несколько секунд назад сжимал Женин кулак. Это был настолько эротично для неё в таком хмельном состоянии, что снизу всё среагировало моментально. Тихо прокашлявшись, женщина коснулась горячей кожи лица холодными пальцами. Женя смотрела на это смятение и чувствовала бешеный ритм своего сердца. На кухню зашли Валентина Лаврентьевна и Жанна, Арман начал одеваться, стоя в коридоре. - Мы переночуем у друзей, - спокойно озвучила вслух Жанна, глядя на дочь. Та кивнула ей в ответ. Прежде чем уйти, Жанна обнялась с Женей и бросила косой взгляд на её тренера. - Доброй ночи, Этери Георгиевна, - сказала Жанна и покинула помещение. - Я не буду их провожать, - тут же сказала Женя бабушке. Валентина Лаврентьевна заняла комнату дочери, а Этери пригласила провести ночь в своей. Уставшие, все разбрелись по спальным местам. Старшая уснула сразу же, а Женя и Этери ворочались в постели достаточно долго. У Тутберидзе кружилась голова, и она не могла найти себе места. Держа в руках телефон, она отправила смс дочери и задумалась. Женя была близко и далеко одновременно. После случая на кухне Этери не могла успокоить себя. Ворочаясь, всё же решилась на полуночный звонок. Женя подняла трубку сразу же. - Мне кажется, мы не окончили разговор. - Прекрати так себя вести, - сказала Женя. - Как? - Давать мне пустые надежды. - А я не даю надежд без причин. Я правда предлагаю всё начать сначала, Жень. - Для чего? Всё против этого. - Главное, чтобы ты не была против… Женя промолчала. Она и правда хотела снова быть с Этери. Настолько сильно, что доводы рассудка тут были бессильны. - Скажи, что ты не против. Я прошу тебя, Женечка… - Я, - томно вздохнув, - совсем, совсем не против, чёрт возьми. - Мой любимый человек… иного ответа я и не ожидала… - растекалась по кровати Тутберидзе. Они сладко вздохнули. Голова у Этери закружилась ещё сильнее. - Прости за этот ебаный чек. Я… я правда сделала так, как было удобнее мне. Хотела избавить тебя и себя от проблем. И да, я была груба с твоими, но… ты из дома ушла… я простить им этого не могу. - Это наши разборки. Не нужно принимать их близко к сердцу. Какой у меня папаша, ты знаешь не хуже меня. - Я не могу быть безразлична в тех вопросах, которые касаются тебя. Понимаешь? - Понимаю… Они снова замолчали. Каждая размечталась по-своему. Этери всё не могла успокоиться и, закрыв глаза, представила Женю рядом с собой. - Мне не хватает твоей скрипучей кровати, - прохрипел полупьяный голосок. Женя усмехнулась. - А мне твоей роскошной гигантской постели… Этери закусила губу и улыбнулась. - Я сейчас вообще не в себе… такое бы сделала… боже… зачем я так нажралась… - Ты становишься неприлично раскрепощённой, когда выпиваешь. - Это тебя пугает? - Нет. Вовсе нет. Скорее наоборот. - Одно радует – тебе уже есть восемнадцать лет. Женя еле сдержалась, чтобы не засмеяться громче. - Будто бы до этого тебя что-то останавливало. - Нет, но так моей совести спокойнее, что ли. - А она у тебя есть, Тери? - Прямо сейчас нет. Но я сплю в кровати твоей бабушки, и это меня останавливает. - От чего? - Ну от всякого там… непотребства. - Надо было выделить тебе койко-место в моей комнате. Чтобы… развязать руки, - двусмысленно прошептала Женя, улыбнувшись. - Перестань так шутить. - Правда? А тебя это, можно подумать, не возбуждает? Я твои предпочтения знаю. Тут и бабушкина кровать не помеха, а скорее подспорье. - Жень… давай не надо? - Хорошо. Это не последняя ночь вместе. - Согласна. Они проговорили ещё достаточно долго, пока Этери не уснула посередине разговора. Женя улыбнулась, но трубку не положила. Она долго слушала посапывание, а затем и сама уснула, будучи спокойной. Среди ночи Женя проснулась. Она взбудоражилась, подумав, что Этери находится почти рядом. Подвинув Джерри в сторону, девушка аккуратно встала с постели и, стараясь не шуметь, начала ковылять на кухню. Там она налила себе воды, выпила её. Любопытство раздирало на части и, вглядываясь в стену, увидела стрелки часов на четырех ночи. Медленно, бесшумно она дошла до комнаты, где спала бабушка. Заглядывая, услышала звучный храп: «Прекрасно». Налив стакан с водой, Женя отправилась в комнату Этери. Женщина поднялась почти тут же, когда услышала лёгкий скрип двери. - Ты не спишь? – удивилась Женя. - Сплю, но минут десять раздумывала над тем, вставать ли мне для того, чтобы попить воды. А ты зачем здесь? - Воду тебе принесла, - сказала девушка. Они улыбнулись друг другу. Женя, аккуратно ступая, поднесла стакан воды и села на край постели. Этери с тревогой посмотрела на гипс. - Болит? – сдавленным тоном уточнила женщина. - Почти нет, - солгала Женя. - Врушка. Я видела по твоему выражению лица, как тебе больно на ногу наступать. - Это всё пройдёт. - Так, значит, нога болит? - Да… болит, - наконец-то призналась Женя. Этери осторожно коснулась рукой Жениной правой коленки и погладила её. - Я так волнуюсь за тебя… места себе не нахожу. - Со мной всё будет хорошо. Ещё потанцуем, - сказала Медведева. Этери кивнула и осушила стакан залпом. - Ещё принести? - Нет. Не ходи никуда. Если что, я сама. - Хорошо… Они смотрели друг на друга в темноте. Бабушкин храп слышался в соседней комнате и значительно успокаивал пару. - Я хочу быть с тобой, - призналась Медведева, - но я очень боюсь. - Я тоже, Жень. Слишком много испытаний свалилось на голову, я не в состоянии адекватно на всё реагировать. - Но у тебя есть я. И я – это твоя опора. Вместе мы всё преодолеем. - Как же я люблю тебя… - растрогавшись, прошептала Этери. - Иди ко мне, - прошептала Женя и наклонилась к возлюбленной. Тонкие пальцы легли на бледные худые щеки, погладили их и переместились на шею. Этери притянула девушку ближе к себе и сделала забавный жест – потёрлась своим носом о Женин. Медведева улыбнулась и повторила то же самое. Спокойные и счастливые, они прислонились к друг другу лбами и закрыли глаза. - Я бы так много хотела сказать тебе, но… не нахожу слов для этого. - И не надо, - пробормотала Евгения, а затем поцеловала любимую. Стоит ли говорить, что нежные прикосновения губ в поцелуе – это лучший разговор для влюбленных? Поцелуй по объективным причинам не продлился долго, ведь они были всё же не одни. Но прежде чем покинуть комнату, Женя вдруг обратилась к Этери: - Ты можешь сделать кое-что для меня? У меня день рождения… пусть фактически он и закончился четыре часа назад. - Всё что угодно. - Давай потанцуем? - Что? Нет. Твоя нога… - Моя нога в порядке. И я не предлагаю динамичных танцев. Всего один. Медленный. Ты и я. Этери встала и подошла к Жене. В комнате было темно, их освещал только ночной свет из окна. Женя сразу же положила свои ладони на талию любимой. Этери на Женины плечи. Они встали достаточно близко и прислонились к друг другу. Насколько позволял гипс, пара начала медленно двигаться. Очень медленно. Обе закрыли глаза. Это был самый бесценный подарок для Медведевой, поэтому она старалась запомнить этот фрагмент в своей памяти навсегда. Момент, где она и любовь всей её жизни танцуют в тишине под стук сердца. Где нет места боли и конфликтам, где обе находятся вместе, в безопасности. - Прости, что выкинула твои розы. - Тш-ш-ш, - шепнула Этери. Мыслей в голове не было никаких, только спокойствие и лёгкая грусть. Не хватило бы никаких слов и книг, чтобы передать важность этого танца. Поэтому они просто наслаждались им. Дыхание двоих, словно одно, музыка, которую они воображали в голове. И пугливость, будто бы доверять друг другу стало вопросом их выживания. Они любили и не заметили, как звук бабушкиного дыхания за стеной стих. Они хотели быть вместе и не понимали, что в маленькую щёлку приоткрытой двери за ними наблюдали. Это были глаза человека, который боялся того, что знает, того, что видит сейчас. Но он задумчив, осторожен, ведь никогда раньше не видел Женю такой влюбленной, как и Этери тоже. Фигуры, которые плавно, аккуратно танцуют в кромешной темноте, и нет между ними ничего, кроме этой странной, необъяснимой, безграничной любви к друг другу. И если сначала было сложно понимать увиденное, то теперь сторонние глаза что-то уловили. Не приняли, но уловили. И мешать не стали, покинув коридор так же тихо, как и пришли в него. Женя узнает о том, что бабушка видела их очень и очень поздно. Настолько поздно, что уже ничего не успеет ей сказать. Потому что бабушки уже не будет. Ни рядом, ни где бы то ни было ещё в этом мире. Но Женя будет упрямо верить, что она наблюдает за ними откуда-то высоко, где нет места чему-то грязному и неправильному. И этого будет достаточно, чтобы найти в себе силы любить Этери в этой и во всех последующих жизнях.