Не та...

— Ну и приступим. Раздевайся, — со смехом велел Мальбонте, глядя в раскрывшиеся от страха глаза пленника. Он прекрасно понимал, что сейчас попросту выбивает его из если не комфортного, то хотя бы привычного положения: обычно сам Мальбонте избивал жертву до полусмерти, после чего раздевал и приступал уже к пыткам поосновательнее. Сейчас же он решил поиграть с ним, как следует отомстив за хамство и попытки избежать неизбежного, — всё-таки как ни крути, а где-то глубоко в душе Мальбонте, помимо темноты, жил и наивный, детский свет; он принял уродливую форму, но никуда не исчез. И, как и всем детям, этому холодному и жёсткому на вид полукровке хотелось играть и более того — быть лидером в своей игре. А подчиняться чужим правилам ему никак не хотелось. — Ч-что? — ангел поперхнулся и невольно отполз в угол, подальше от мучителя. — Что слышал, — грубо оборвал его Мальбонте. Он быстро переходил от одного настроения к другому и сейчас уже злился на этого непокорного наглеца. — Поднимайся и снимай одежду! Кому я сказал! — Хорошо, — тихо ответил пленник, стиснув зубы. Он хоть и невольно, но всё-таки показал свой страх: побледневшие щёки и скулы, трясущиеся кончики пальцев, глаза, полные немой мольбы и вопроса. Он был гордым, слишком гордым для того, чтобы просить пощады — и Мальбонте хорошо это понимал. Эта гордость и стала его врагом, его самой вожделенной целью — сломать, сломать до основания всю сталь, весь стержень внутри жертвы, уничтожить его полностью, заставить стать послушным и покорным. Такова была цель игры, а приз — самая желанная и единственная, та, которой Мальбонте отдал всё, что у него было. — Скорее! Сколько я должен ждать?! — юноша со всей силы хлопнул ладонью по стене. Раздался глухой удар, со стуком посыпались мелкие камешки. Пленник вздрогнул, но, словно взяв себя в руки, аккуратно скинул с себя тонкую белую футболку, на которой, как причудливый узор, алели кровавые пятна. Мальбонте невольно ухмыльнулся, глядя на жертву: такой сильный, но такой беспомощный сейчас. На спине виднеются рубцы от цепей, всё тело напряжено и чуть-чуть дрожит. Прекрасное сочетание — боль и боязнь ещё большей боли. — Поторапливайся! — Мальбонте сжал кулаки. Взятый им механизм он уже куда-то выбросил — как и все дети, он не желал долго сосредотачиваться на чём-то одном, а бросать вещь там, где она перестала быть нужной, давно стало излюбленным манёвром. Пленник застыл на секунду, но потом, будто подтолкнув самого себя, осторожно снял тонкие, тёмного цвета штаны, откладывая их в сторону. Всё ещё цепляется за свою бессмысленную жизнь. — Ну ладно, для первого раза сойдёт, — снисходительно ухмыльнулся Мальбонте, подойдя и похлопав пленника по щеке. Тот отозвался негодующим взглядом. — На будущее: в следующий раз раздеваться надо быстро и полностью, — полукровка провел ладонью по бедру жертвы. Ангел дёрнулся, словно не ожидал такого. — Пф, да как вы с той Непризнанной спали? Насиловала она тебя, что ли? — Нет, — сквозь зубы процедил пленник. На взгляд Мальбонте, он попросту напрашивался на хорошую трёпку. — Хм, интересно. Папочка, наверное, помогал? — с наигранной заботливостью спросил Мальбонте. — И как? Вдвоем вы её точно уделали? — Заткнись! — Не выдержав, ангел набросился на обидчика. Ударив его в грудь он прошипел сквозь крепко стиснутые зубы: — Не смей говорить так о нём! Мальбонте невольно прижал ладонь к месту, на которое пришёлся удар. Не сказать, что ему было больно — скорее любопытно и немного обидно. Он хотел было ударить в ответ, чтобы показать этому ничтожеству, кто здесь главный, но внезапно в его голове возникла мысль куда получше. От осознания этого юноша ухмыльнулся и, изогнув тёмные брови, глянул на жертву удивлённо-нахальными глазами. — Почему это? Кажется, эти удары оставлял не я, — Полукровка мягко провёл подушечками пальцев по спине пленника. Действительно: помимо свежих ран, там тянулись и старые рубцы, по которым было видно, что они тут не первый год. — Может, уже признаешь то, что твой отец был попросту токсичным уродом? Пленник на секунду притих, опустив глаза и вздохнув. Почему-то Мальбонте вспомнил то, что его жертву зовут Дино: это простое воспоминание искренне поразило его. Действительно, у этого жалкого и недостойного, по мнению полукровки, существа, оказывается, есть имя; более того — оно показалось юноше даже красивым. Он отмахнулся от навязчивых мыслей, но это не помогло. Дино… Словно бы резкий порыв ветра сдул подброшенное в воздух белое перо. Что за маразм? Мальбонте зажмурился. На секунду, но этот оказалось достаточным: пленник, до этого не выказывающий враждебных намерений, сорвался с места, припечатав Мальбонте к стене. Сильные руки легли на горло — хах, а хватит ли у него сил сделать то, чего сейчас так жаждет каждая клетка измученного тела? Мальбонте не испугался — он давно перестал бояться. Ему попросту нечего было терять. Отчего-то перед глазами пронеслось чудовищное воспоминание: множество тел вокруг и он. Один. Один, оторванный от мира, не имеющий возможности даже улететь — куда ему было лететь? Как может летать тот, кому с детства подрезали крылья? И вот сейчас Мальбонте снова увидел эту беспомощность — на этот раз в чужих глазах. Ну вот убьёт этот ангел его — а дальше что? Сил на то, чтобы выбраться, ему не хватит, на помощь звать бесполезно: вокруг одно море да скалы. И в чём смысл его порыва? Ни в чём, наверное, — ведь это не логический ход, а всплеск эмоций, дыра, пробитая в каменной стене, за которой ангел скрывал своё сердце. Мальбонте оглядел жертву: всё ещё порывается придушить, но уже осознал глупость своих действий. А какой страх в этом голубом взгляде, о Шепфа! Шепфа… Почему сейчас Мальбонте вспомнил его? Это имя не вызвало привычной злобы. Все годы своей жизни юноша думал лишь о том, чтобы отомстить, а сейчас… Даже этого не особо хочется. «Хотя, возможно, это влияние момента» — утешил полукровка сам себя. — Чш-ш, — Мальбонте мягко убрал руки пленника со своего горла. Тот не сопротивлялся, никак не выпуская взгляд мучителя из собственных голубых глаз. Он как-то растерялся, словно бы узнав кошмарную весть: в нём читалась скованность, смешанная с печалью. Мальбонте, хмыкнув, взял юношу за плечо, отводя в угол пещеры. Тот тихонько дёрнулся, но в этом жесте не было ни огня, ни реальной попытки освободиться; так, слово бы для порядка. За несколько шагов, сделанных в сторону, Мальбонте миллион раз подумал о том, что же случилось с его жертвой: ещё минуту назад дрался, готов был чуть ли не на убийство, а сейчас… Притих, и в глазах возникло то странное беспомощное выражение. Что же с ним? Понял наконец, насколько он слаб на фоне Мальбонте? Устал бороться? Прикидывается? Нет, это всё не то, не в том направлении и неверно. Вспомнил отца? Неужто он так переживает до сих пор? Они же никогда не ладили… Стоп. Почему его сейчас занимает это? Почему-то Мальбонте подумал о том, что он совсем не знает свою жертву — не знает ничего. А зачем ему это? Неясно. Но, наверное, очень нужно. И, возможно, именно сейчас. Отчего-то украдкой юноша глянул на свою жертву. Такой бледный. Стиснул зубы и молчит, пытается не показывать эмоций. Бедняжка, у него совсем не получается. Это какой-то бред… Короткий путь до угла пещеры пройден. Тут стоит, забрызганная кровью, тяжёлая деревянная скамья. Мальбонте ещё до появления его жертвы в этой камере нравилось подолгу лежать на ней; иногда он даже засыпал под уютный и по-домашнему знакомый плеск волн. Эта скамья, созданная изначально далеко не в самых мирных целях, казалась юноше чем-то родным и знакомым, островком безопасности даже в самой страшной войне. Непонятно, правда, почему именно этот грозный предмет вызывал в нём такие чувства, но ведь это неважно, не так ли? — Иди ко мне, — юноша, толкнув пленника к скамье, заливисто рассмеялся, так, как умеют смеяться лишь дети. — Не бойся, больнее, чем обычно, не будет. Ангел ухватился за стену, чтобы не упасть. Ему, в отличие от Мальбонте, было вовсе не весело; было душно от дымных факелов, его сковывали страх, беспомощность и стыд. Измученное сознание узника поставило своеобразный блок: Дино даже не осознавал, насколько печально его положение. Мальбонте же своими шутками, так больно разбредившими старые раны, без особых затруднений пробил и без того некрепкий барьер — наконец-то пленник понял то, что с ним происходит, в полной мере. Вспоминалось всё: отец, школа, детство и юность, Вики, умершие и живые друзья — разум отчаянно старался защититься от надвигающегося на него кошмара. Сделать этого не удалось: на ангела полностью навалился ужас происходящего. Он абсолютно один, друзья не знают, где его искать, и вообще вряд ли ищут, единственный, с кем у него есть возможность общаться — монстр, забравший у него больше, чем всё. Хуже того: он абсолютно, полностью зависим от него, у него нет ни шанса сбежать, и единственный вариант — терпеть побои и надеяться на лучшее. Он даже ничего не может сделать своему мучителю; а если и сделает, то что потом?! Сидеть тут вечность?! От осознания происходящего закружилась голова. Дино зажмурился и помотал головой, пытаясь прийти в себя. Его снова грубо толкнули. Не успев очнуться, он упал на скамью; тело отозвалось резкой болью. Перед глазами встала красная пелена. Юноша бессознательно вжался в скамейку, пытаясь защитить себя от боли. На несколько мгновений стало наплевать на всё: только бы не ударили. Было мучительно страшно, страшно даже открыть глаза, чтобы посмотреть, где же сейчас его мучитель. Раздался звон цепи, после бархатный смех и тихие шаги. Захотелось встать, ударить; сделать что угодно, лишь бы не терять себя до конца. Хотелось многого, но — тело придавило тяжёлой плитой из страха и безнадёжности: ну ударит, и что? У него нет шансов — как говорится, сопротивление бесполезно, сдавайся. Сознание неторопливо раскрашивало мир во всё более красные оттенки. Тошнило, живот сводило от страха и стыда. Из глаз вот-вот готовы были политься слёзы. Нет, не так он должен вести себя сейчас, не так! Надо сделать хоть что-то… Но что? Не хотелось жить. Именно эта чёткая мысль пронзила сознание. Не хочется больше быть здесь. Не хочется ничего. — Ну что же, приступим, — мягкий сейчас голос раздался совсем близко. Словно бы огромного кота чешут за ухом: слова вкрадчивые, тёплые, ласковые. Звон цепи словно бы убаюкивает — глаза слипаются. Нет смысла бороться. Пусть бьёт — всё равно. — Тебе ничего не хочется сказать мне? Дино, крепко стиснув зубы, помотал головой. Реальность вокруг тут же закружилась. — Уверен? — Угрожающий звон цепи прозвучал прямо над ухом. В сердце что-то непроизвольно сжалось. На секунду захотелось сделать всё, лишь бы его не били: умолять, плакать, всё что угодно, только бы не новое избиение. Юноша, стиснув зубы, упрямо замотал головой, отгоняя ненужные мысли. Нет, до такого он не опустится. Никогда. — Точно? — На голову ангела легла тяжёлая ласковая ладонь. — Ты, верно, не понимаешь, что тебя сейчас ждёт, — Жёсткие пальцы принялись ласково перебирать мягкие, русого цвета волосы парня. Дино зажмурился от давно забытых ощущений, которые, несмотря на всю неправильность этого, были очень приятны. — Конечно, ты можешь попросить меня обойтись без этого, но выбор за тобой… Сонное сознание ангела чуть всколыхнулось. Нет, нет, так нельзя! А впрочем, какая разница… Страх сделал своё дело: Дино попросту начал засыпать. «Не буду ничего просить!» — упрямилось изболевшееся сердце. «Дайте поспать и сдохнуть. Наплевать», — апатично возражал воспалённый разум. Что можно ответить, юноша так и не придумал. Раздался звон цепи. — Ну что поделать, подчиняться ты не хочешь, — от ласки и спокойствия в голосе Мальбонте не осталось и следа. Каждое слово было наполнено безмерной яростью, чёрной, пылающей злобой. — Значит, начнём. Что-то засвитело. Всё тело ангела непроизвольно напряглось, он зажмурился, чувствуя, что новой боли он может попросту не выдержать. Через мгновение на него обрушился резкий удар — Дино застонал сквозь стиснутые зубы. Мальбонте, глядя на жертву, усмехнулся, проворачивая тяжёлый кнут в сильных пальцах. Бил он несильно; ему хорошо помнились те, кого наказывали по-настоящему. Несмотря на то, что полукровка пользовался смягчённой версией, даже без фола и какого-то либо груза на конце кнута, он боялся невольно, заигравшись, сделать со своей жертвой то, что делали друг с другом люди в древние времена: от каждого удара отслаивалась кожа с кусками плоти, словно из спины заключённого вырезали ремни — смерть наступала уже спустя полсотню ударов. Юноша брезгливо поморщился от неприятных воспоминаний. Нет, не надо ему ни плоти, ни костей. Кстати… Мальбонте хитро покосился на отброшенную цепь. Забыл приковать, как так можно! Конечно, ничего он не забывал — хотелось посмотреть, насколько хорошо жертва сможет сдерживаться самостоятельно. Ну, первый удар он выдержал, молодец. Пока хватит. Мальбонте нагнулся, взял в руки тяжёлую прочную цепь, серебрянную, с пятнами ржавчины и засохшей крови, и ненадолго, не сдержавшись, поднял её к дымному свету факелов, рассматривая и любуясь. После, словно одёрнув себя, он, взяв жертву за руки, грубо затолкал её израненные кисти в кандалы, саму цепь наматывая на железный крюк, который мирно торчал из стены, чуть выше уровня скамьи. Ему не хотелось полностью фиксировать пленника — пусть повырывается, поплачет. Так, слегка втолкнуть в рамки, что бы у узника не было возможности вскочить или постараться закрыться от удара. Хотя за ноги, пожалуй, тоже стоит привязать. Отойдя в другой угол, Мальбонте по-деловому покопался в куче ржавых орудий, в которой он чувствовал себя полноправным хозяином. Достав ещё одну цепь он довольно и весело улыбнулся, кажется, еле сдерживаясь, чтобы не запрыгать от восторга. Танцующей походкой вернувшись к скамье, он слегка раздвинул ноги пленника, фиксируя их кандалами с толстым железным прутом посередине. После он старательно примотал узника к скамье; ангел только тихо постанывал, однако от взора Мальбонте не укрылось то, что он украдкой проверяет крепкость цепочки, сковывавшей его руки. Внутренне полукровка улыбнулся этому, но виду не показал попросту по привычке: скрываться теперь было не от кого Привязывал он некрепко: шевелиться и дёргаться можно, но вот встать — никак. Закончив, Мальбонте поднял брошенный непонятно как кнут и свернул его вдвое. Цель была установлена чётко: на этот раз он решил довести жертву до слёз. Поддавшись соблазну, полукровка убрал прядь волос, закрывающую лицо жертвы: ангел крепко закрыл глаза, прерывисто дыша. Ресницы, как подметил Мальбонте, уже намокли. Он провёл рукой по спине пленника: подушечки жёстких пальцев чутко запоминали каждый шрам и рубец. Остановившись на свежей вспухшей полосе, он ухмыльнулся. Узник, судя по всему, стискивал зубы, чтобы не застонать. Полукровка зло улыбнулся и, выпрямившись, коротко велел: — Считай удары. Первый не учитывается. Ему хотелось слышать, как голос ангела постепенно срывается на вскрики и слёзы. В ответ пленник кивнул. Нет, Мальбонте было решительно неясно, что с его игрушкой происходит сегодня: такой покорный, такой тихий… То ли наказания наконец-то начали давать плоды, то ли юноша осознал, что с ним происходит. Впрочем, это неважно. Замахнувшись, Мальбонте ударил, резко, совсем близко к ещё не подсохшей свежей ране. Вздрогнув, пленник тихо застонал сквозь крепко сжатые зубы, невольно прогнув спину от боли. — Раз… — его голос звучал всё ещё крепко, без ноток мольбы в нём. Ничего, исправим. — Умница, — насмешливо проговорил Мальбонте, нанося новый удар. Дино дёрнулся, резко втянув воздух в себя. — Два… — звук дрожащего голоса брошеным камнем покатился по подземелью. Мальбонте недовольно свёл тёмные брови: он понимал, что для того, чтобы как следует довести жертву, нужно время, но терпения уже не хватало. Новый удар. Застонав, ангел прижался горячим лбом к скамье; русые волосы закрыли лицо. Он промолчал — полукровка это воспринял как вызов и личное оскорбление. — Я сказал считать! — Не имея больше сил сдерживаться, юноша хлестнул по спине жертвы так, что на коже мгновенно вздулся свежий рубец, выступила кровь; силы пленника, похоже, тоже закончились: он вскрикнул, постаравшись вывернуть руки из цепей. — Три… — это простое слово, сказанное так тихо и жалобно, немножко поумерило вспыхнувший волной гнев полукровки. Наклонившись, он мягко убрал волосы жертвы: горько-солёные капли беззвучно бежали по мокрым от слёз щекам ангела. Мальбонте удивился, обрадовался и испугался одновременно: неужели так быстро? Так тихо, без всхлипов… Просто лежит и плачет, словно от усталости, а не от боли. Словно уже смирился и всё-всё понял. На секунду стало жалко от того, что ангел сломался так быстро. «Будто не мог продержаться подольше» — по-детски недовольно подумал Мальбонте. Твёрдая ладонь почему-то отказалась сжимать кнут. Нет, это бред, вздор, глупости! Время продолжать. — Считай погромче, — непривычно угрюмо приказал полуровка, снова резко и быстро ударив кнутом вздрагивающую от боли жертву. Ангел только тихо вхлипнул, пряча лицо в густых волосах. Его плечи еле заметно вздрагивали. Ещё удар. Ещё одна красная припухшая полоса. Ещё один сдержанный крик. У Мальбонте словно что-то переклинило в голове. Жалость, недоумение, страх — все эти эмоции заменила тупая, холодная ярость, такая тёмная, что сквозь неё ничего нельзя было разглядеть. Время остановилось, всё вокруг исчезло. Осталась только это жёсткая, бессмысленная злость, остервенение даже, с которым полукровка снова и снова заносил руку с кнутом в ней, с которым он бил уже не сдерживающую слёз жертву. Но даже этих слёз Мальбонте уже не слышал. Он не слышал ничего, кроме крика собственного чёрного молчания…

***

Пытка продолжалась до глубокой ночи, до тех пор, пока сам Мальбонте не почувствовал, что он смертельно устал, и не успокоился. Всё было неизменно: факела, стены, духота. Единственное, что, пожалуй, изменилось, так это его жертва. Теперь ангел не плакал, а только дёргался от любого шума; всё тело непроизвольно дрожало от напряжения и боли. Мальбонте помнил его слёзы, помнил отдельные резкие вскрики от особо болезненных ударов. Просьб о пощаде не помнил. Как обычно. Ладно, что ж, это станет следующей целью. Юноша придирчиво осмотрел результаты своей работы: вся спина пленника была исполосована кровоточащими ранами и рубцами, некоторые старые шрамы разошлись. Мальбонте прислушался: еле слышно было тихое и прерывистое хриплое дыхание. Ну, хотя бы он жив. Полукровка презрительно поморщился. Всё-таки он слишком слаб. Что она нашла в нём? В своих размышлениях Мальбонте даже не задумался о том, какую же боль он причинил абсолютно не виноватому созданию. Он вообще редко задумывался о других — преимущественно тогда, когда ему было это нужно. Нахмурившись, юноша задумался о том, что же ему делать дальше. Улетать никуда не хотелось. Потянувшись, полукровка вышел из пещеры на выступающую из скалы плиту. Усевшись, он скрестил ноги, поставив голову на ладонь и задумчиво глядя на успокоившееся море, которое ласково мыло своими волнами упавший с небес лунный свет. Это место в странном, непривычном мире казалось чем-то обыденным: вот море, вот скалы, и никаких тебе летающих островов и водопадов, текущих вверх. Просто умытое штормом небо, сияющее звёздами, просто смешанная с лунной пылью вода, просто скалы, просто ветер. Просторная, тихая свобода. Без осуждения и насмешек. Не плохая и не хорошая. Просто она есть, и ей плевать, кто подумает о ней и кому она нужна. Мальбонте прикрыл усталые глаза, задумался. В сознании часто-часто замелькали картинки из прошлого. Маль, Бонт… Сейчас он не нащупает в себе ту тоненькую грань, которая их разделяет. А может, её уже и вовсе нет. Но всё-таки он — что-то странное, что-то, что уже не станет целым. Зачем, за что его сделали таким?! Во что его превратили… Стало очень холодно, обидно за себя. Чем он заслужил такой кошмар? Неужто действительно заслужил? Конечно, для всех он чудовище, давайте! Бейте! Его ведь не жалко… Мальбонте прикрыл сильной рукой тёмные, колючие глаза. Стало очень тоскливо и одиноко. А родители?.. Всю жизнь он так мало задумывался о них… А теперь что? Чего он добился? Кто бы ещё мог дать ответ… По обветренным щекам впервые за долгое время полились слёзы, солёные, словно морская вода. Мальбонте плакал долго, не осознавая того сам, всхлипывая, словно ребёнок, закрывая лицо ладонями. Он плакал, не думая о чём-то плохом, плакал усталым, непонимающим сердцем. Плакал и — не задумывался о том, что недалеко, в пещере, возможно так же горько плачет тот, чью жизнь от так цинично и жестоко взял в свои руки. Море тихо плескалось, мягко, для порядка, стукалось о камни, разбрасывая солёные брызги. Слёзы медленно шли на убыль. Мальбонте последний раз вытер лицо руками, последний раз уткнулся в ладони. Смертельно хотелось спать. Лететь куда-либо было лень, лень было даже подняться с места. Недолго думая полукровка улёгся на холодные камни, свернувшись калачиком и укрыв себя тяжёлыми багровыми крыльями. Подложив ладонь под голову он закрыл глаза. Усталость навалилась, словно тяжёлое одеяло. «С утра разберусь», — подумал Мальбонте, не зная о том, что уже через пару часов на горизонте чудесным цветком начнёт распускаться рассвет. Больше он ничего не успел подумать. Реальность померкла, словно кто-то выключил свет, и юноша, не успев удивиться этому, уснул.