1
Тяжелая снежная зима не дала людям порадоваться наступившему теплу, потому что вместе с ним пришли наводнения. Реки вышли из берегов, затапливая рисовые поля и поселения, принося с собой вместо пищи горе. Пар ударил в лицо, выводя Чэна из задумчивости. Он моргнул и тревожно нахмурился: в котле было много риса. Слишком много для одинокого человека, привыкшего есть один раз в день. Мужчина отложил в сторону крышку и прижал руку к груди, чувствуя невыносимый зуд, требующий двигаться неведомо куда. Отставив готовую кашу в сторону, Чэн покинул кухню, а следом за ней и территорию дома. Ему казалось, что в центр груди вонзили крюк, за который теперь куда-то тянули. Земля под ногами разъезжалась, но Чэн упрямо шел и шел вперед. Чем ниже он спускался с возвышения, на котором стоял дом, чем ближе подходил к реке, тем больше мелькало луж среди деревьев, пока наконец, в один момент, вода не поднялась до его лодыжек. Он остановился. – Что я делаю? Какой дурак будет ходить по ледяной воде без цели?! Чэн развернулся, намереваясь вернуться домой, когда услышал это: тихое отчаянное хныканье, в котором, казалось, уже не осталось никаких сил. Мужчина замер, прикрыв глаза, и прислушался. Хныканье не прекращалось ни на мгновение. Чэн настроился на этот звук и поторопился в нужном направлении. Идти по воде было неудобно, но чужое отчаянье гнало вперед. На крепкой ветке затопленного почти до середины дерева в неудобной позе сидела девочка лет десяти. Ее трясло от холода, по лицу текли слезы, но она не могла даже вытереться. Потому что изо всех сил держала за одежду бессознательное тихо покачивающееся на воде тело крупнее нее самой. – Помогите. Помогите. Помогите, – умоляла девочка, отчаянно хныча. Чэн, не раздумывая, бросился к дереву. Память о себе к нему так и не вернулась. Он не был уверен, что умеет плавать, но должен был сделать для детей все возможное. Когда воды стало по грудь, Чэн глубоко вздохнул и, оттолкнувшись ото дна, лег на воду. Он не помнил, умеет ли плавать, но у тела вопросов не возникло. В считаные мгновения мужчина оказался рядом с деревом. – Я здесь, – произнес он, привлекая внимание девочки. Та вздрогнула, во всю ширь распахнув глаза. Руки разжались, выпуская одежду неизвестного человека. Чэн успел переместиться и перехватить тело под грудь. – Постарайся удержаться, – велел Чэн, отплывая назад. – Я скоро вернусь за тобой. Через некоторое время, коснувшись ногами дна, Чэн подхватил бесчувственное тело на руки, отнес его на относительно сухой участок и прислонил к дереву. Это был юноша, почти мальчишка, не старше тринадцати лет. Прежде чем вернуться к девочке, мужчина коснулся шеи юноши. Только почувствовав слабый пульс, Чэн позволил себе выдохнуть и бросился назад. Он едва успел. Обессилевший ребенок прямо на его глазах закатил глаза и соскользнул в воду. Девочка, казалось, совсем ничего не весила. Самым сложным оказалось принести детей домой. Не потому что они вместе были тяжелыми, а потому что потерявшие сознание они не могли за Чэна держаться. Сгрудив детей на постели в одной из пустующих комнат, Чэн на мгновение почувствовал охватившую его панику. Прийти на помощь, но не суметь спасти из-за незнания того, как это правильно сделать, было бы ужасно. – Хватит стоять, делай! – рыкнул Чэн, встряхнул руками и принялся за работу. Он старался не думать о том, что делает, позволяя чему-то внутри него принимать решения. Он машинально раздевал, растирал, укутывал в одеяла, подтаскивал грелки, рисовал прямо в воздухе вспыхивающие фиолетовым узоры. Для того, чтобы к вечеру девочка медленно открыла глаза. Она обвела комнату мутным взглядом, а потом сосредоточила свое внимание на сидящем рядом с ней мужчине. – Ты бог? – внезапно спросила она. Чэн на мгновение остолбенел. – Я так устала, мне было так страшно, – пояснил ребенок. – Я молилась. – Я – Чэн. Хозяин этого дома, – представился мужчина. – Хочешь пить? Есть? Девочка кивнула. Неуверенно повернула голову и посмотрела на юношу рядом с ней. – Мой гэгэ… Он… – Жив. Но я не могу обещать, что это не изменится. Я не целитель. Девочка закусила губу, глаза ее наполнились слезами, но она нашла в себе силы кивнуть. Чэн поджал губы, поднялся на ноги, взял с полки заранее выбранную рубаху и бросил ее рядом с ребенком. – Оденься. А я принесу поесть. Их звали Сюй Синь и Сюй Ицун. Ему было четырнадцать, а ей одиннадцать лет. Они потеряли родителей еще в детстве, когда девочке едва исполнилось пять, и оказались у дальних родственников в положении слуг. Их одевали и кормили, а взамен дети выполняли многочисленную работу: от починки одежды, до ухода за скотиной. Сюй Ицун злился и хотел сбежать, но не мог оставить младшую сестру. А потом река вышла из берегов и затопила их деревню. Это случилось ночью, так быстро, что мало кто успел что-то понять. Сюй Синь не помнила практически ничего из произошедшего, какие-то отрывки. В одном из которых брат посадил ее на высокую ветку, на которую хотел забраться и сам. Но из-за сильного ветра что-то рухнуло ему на голову, и он начал падать. Девочка успела схватить брата за одежду, но затащить к себе на ветку уже не смогла. Услышав о травме юноши, Чэн внимательно осмотрел голову Сюй Ицуна и действительно обнаружил большую шишку. При прикосновении к голове мальчишки у Чэна подрагивали и словно горели кончики пальцев. После каждого подобного сеанса шишка становилась все меньше. Через три дня счастливая Сюй Синь ворвалась на кухню, где возился с приготовлением еды Чэн. – Гэгэ проснулся! Мужчина отставил в сторону недомытый рис, вытер руки о тряпку и направился в комнату, которую выделил детям. Сюй Ицун сидел на постели и мрачно смотрел по сторонам. При появлении Чэна юноша сжался и нахмурился еще сильнее. – Кто ты? – Я – Чэн. Хозяин этого дома и человек, что спас вас. – Что тебе от нас нужно? – Гэгэ! Чэн удивленно вскинул бровь, недоверчиво разглядывая мальчишку. Под кожей виднелись жилы и кости: юноша очевидно не доедал, но выполнял много физической работы. – Я увидел детей в беде и спас их. Мне ничего от вас не нужно. Вы вольны делать, что хотите. – И мы можем уйти? – Когда пожелаете, – Чэн пожал плечами. – Ближайший город в полутора шичэнях пути отсюда на юго-запад. Твоя сестра перешила под тебя кое-что из моей одежды, так что голым не пойдешь. Где еда ты знаешь, – повернулся он к Сюй Синь. – Свари брату постный отвар. – Господин Чэн, – взволнованная девочка бросилась к мужчине, – гэгэ не знает, что говорит. Мужчина отмахнулся от ребенка и вышел на улицу. В ушах у него шумело, а голова казалась невыносимо тяжелой. Неуверенно, едва не спотыкаясь на каждом шагу, Чэн добрался до своей комнаты и упал на постель, моментально проваливаясь в вязкую муть. Озеро было не спокойным. Рыба ушла на глубину, испуганная суетливым движением в ее владениях. Мужчина то погружался в воду, то выныривал обратно, бестолково размахивая руками. Ему бы добраться до перевернутой лодки, опереться на надежное дерево и передохнуть хоть несколько мгновений, но сведенные судорогой ноги не хуже камня тянули на дно. «Боги, помогите. Помогите. Помогите!» – казалось, плескалась мольба в безмолвии воды. Чэн глубоко вздохнул, закатывая глаза, и подплыл к незнакомцу. Обхватив неудачливого рыбака руками, мужчина крутанулся в воде вокруг своей оси. А в следующее мгновение они оказались на земле. Ноги у пострадавшего подломились, и он рухнул на колени, потрясенно рыдая. – Спасибо. Спасибо! Спасибо! – рыбак вскинул голову, на мгновение глядя в глаза Чэну, а потом поклонился, касаясь головой мысков чужих сапог. – Этот ничтожный благодарит за спасение. И клянется, что никогда не забудет. – Нет необходимости, – Чэн отмахнулся и сделал шаг к озеру… Мужчина вынырнул из сна, сел на постели и с нажимом потер ладонями лицо. – Приснится же. Чэн поднялся на ноги, пригладил волосы и вышел во двор. Внезапная слабость вызывала раздражение: у него ведь были планы на день. И в них точно не входило рухнуть, словно подкошенному. Мужчина поднял голову. Сквозь блекло-серые тучи с трудом можно было различить положение солнца на небе. К изрядному изумлению Чэна его мутный сон продлился не дольше половины шичэня. Мужчина медленно выдохнул и пошел на кухню. Он был уверен, что за столь короткий срок Сюй Синь ничего не успела сделать. Скорее всего, дети все еще разговаривали. Нетронутый рис так и стоял на столе. Чэн кивнул сам себе, закатал рукава и приступил к работе. Как бы его ни разозлил мальчишка, детей нужно было накормить… Он услышал тихие шаги задолго до того, как Сюй Синь появилась на пороге кухни. Оборачиваться не стал, занятый переливанием легкого отвара для Сюй Ицуна в миску. – Господин Чэн, – неуверенно обратилась к мужчине Сюй Синь. – Что? – он отставил миску в сторону. Достал с полки другую и положил в нее рис с овощами и несколько кусочков рыбы. – Мы… Нам обязательно уходить? Миска опустилась на стол с громким стуком. Чэн обернулся, скрещивая руки на груди. Девочка стояла на пороге, не смея сделать и шага вперед, и нервно теребила в тонких пальцах поясок платья. – А ты как думаешь? Сюй Синь вся сжалась. – Я вас выгонял? Девочка вздрогнула, потрясенно распахнула глаза и недоверчиво подняла голову. – Не выгоняли. Чэн прикрыл глаза, выдохнул и снова повернулся к столу: – Здесь отвар для твоего брата и рис с рыбой для тебя. Забирай. Потом поговорим. Послышался быстрый топот. В поле зрения мелькнули длинные волосы и зеленые рукава платья. Девочка споро нагрузила поднос и умчалась прочь, не забыв несколько раз суетливо проговорить: –Спасибо, спасибо, спасибо. Чэн не ответил, да от него и не ждали.2
Конечно, дети остались. Крыша над головой, возможность есть вволю и умеренный объем работы сделали свое дело. Достаточно скоро брат с сестрой перестали напоминать скелеты, обтянутые кожей. Сюй Синь освоилась куда быстрее брата и начала лазить по всему дому, приводя его в порядок и украшая найденными вещами. Чэн усмехался, но на самоуправство девочки смотрел сквозь пальцы. Ему было приятно находиться в украшенных помещениях, хотя и в собственных пустых комнатах он чувствовал себя комфортно. Сюй Ицун пытался повлиять на сестру, но та лишь показывала ему язык и снова делала, что хотела. Юноша поджимал губы и скованно извинялся перед Чэном. Мужчина в ответ отмахивался. Сюй Ицун скрипел зубами и либо выполнял свою часть работы, либо сидел в их с сестрой комнате. Пока однажды на восходе не обнаружил во дворе Чэна, тренирующегося с искусно вырезанным деревянным мечом… На десятый день Чэну надоел тайный наблюдатель. Мужчина прервал серию сложных элементов и резко остановился посреди двора: – Ты хотел что-то спросить? – Я… – юноша неохотно вышел из-за дерева, из-за которого обычно наблюдал за утренним ритуалом. – Простите. – За что ты извиняешься? – Чэн прищурился. – Что подглядывал… – Я не купающаяся девица. Сюй Ицун подавился воздухом и покраснел. – Я… Я не имел в виду… – Ты хочешь, чтобы я научил тебя? – прервал раздражавшее его блеяние Чэн. Он не помнил этого, но интуитивно был уверен, что всегда не терпел чужую неспособность коротко формулировать свои мысли. – Драться? – мальчишка вытаращил глаза и быстро замотал головой. – Нет, я так не смогу… Могу я посмотреть на ваш меч?! – выпалил он и снова покраснел. Чэн удивленно вскинул брови, крутанул тренировочное оружие в руке, подошел к мальчишке и вручил ему меч. Сюй Ицун замер, внимательно разглядывая линии деревянного оружия. Пальцы благоговейно проследили узор в виде змеиной кожи на искусно вырезанной рукояти. – Это прекрасно. Наблюдавший за мальчишкой Чэн склонил голову на бок и не без интереса спросил: – Ты хочешь работать с деревом? – Я бы хотел… Отец, – Сюй Ицун нервно облизнул губы, – он делал мебель. И украшал дома. Я всегда считал это хорошим делом и хотел учиться, но у него никогда не хватало времени: слишком много было заказов и почти всегда от богатых. Кто же позволит ребенку помогать с работой по дорогому материалу? – Я не мастер. Но могу научить тому, что сам умею. – Вы серьезно? – недоверчиво посмотрел на мужчину Сюй Ицун. – А я много шучу? – Н-нет… – Ты можешь отказаться, – Чэн пожал плечами и протянул руку к мечу. – Нет! Я… Учите меня, мастер, – мальчишка прижал меч к груди и поклонился. Чэн закатил глаза и шумно выдохнул, качая головой: – Я не мастер. Но что-то показать могу. А если у тебя окажется к этому талант – найдем тебе настоящего учителя и пристроим помощником. Иди досыпать. – Спасибо, господин Чэн! Сюй Ицун еще раз поклонился, вернул мужчине меч и поспешил в их с сестрой комнату. Чэн проводил мальчишку взглядом, уверенный, что у того точно не получится заснуть, слишком уж воодушевленным он выглядел. Покачав головой, мужчина провел пальцами по рукояти меча. Вырезая узор, он совершенно не думал о том, что делал, и теперь будто впервые увидел результат своей работы. – Почему змея? Пальцы обвили рукоять. Мужчина привычно перетек в нужную форму, чтобы через мгновение бросить тело в опасный танец. Двор отдалился, шум леса вокруг заменился плеском воды, сквозь который пробивался горький плач. Она стояла на старом пирсе, бледная босая и простоволосая. Плечи дрожали от холода и рыданий, а руки от напряжения: слишком тяжел был камень в ее руках. – Один… Два… Три… Девушка зажмурилась и сделала решительный шаг за край. Мужчина выругался сквозь зубы, бросаясь вперед. Одной рукой он обвил талию самоубийцы и дернул ее на себя, а второй чудом поймал и сжал камень, превращая его в крошку. Девушка вскрикнула, задергалась, пытаясь вырваться. – Если сейчас же не перестанешь – сломаю ноги, – процедил мужчина сквозь зубы. Девушка ахнула и покорно замерла. Перехватив несостоявшуюся самоубийцу поудобнее, мужчина перекинул ее через плечо, как мешок с рисом, развернулся на пятках и в два шага оказался на берегу. Сгрудив девушку на землю, мужчина мрачно на нее уставился, скрестив руки на груди. Девушка отползла в сторону, поправила одежду и села, обняв одной рукой колени, а другой убирая с лица прилипшие к нему спутанные волосы. – Кто вы?! Что вам от меня нужно?! – Ты о семье подумала, ничтожная? Эта жизнь – не твоя. – Моя! Это моя жизнь! И я не хочу. Зачем мне жить?! – девушка снова зарыдала. – Что такого могло случиться у девы из богатой семьи? – Жених мне измени-и-ил! – И ты, вместо мести, решила свести счеты с жизнью? – Что я могу сделать?! Родители мне не поверят. А я не хочу всю жизнь прожить с изменником. Лучше смерть! Мужчина замер, глядя в никуда. Девушка настороженно застыла. – Иди к отцу, – внезапно произнес он. – Не к матери. К отцу. Бросься в ноги. Скажи все, как есть… И запомни: вода дарит жизнь. А если ты еще раз будешь искать в ней смерти, я действительно сломаю тебе ноги. – Из этого озера все равно никто не берет воду и рыбу не ловит. – Ничтожные. Не все в этом мире только для людей… – он выдохнул, усмиряя явный гнев, и бросил на девушку тяжелый взгляд. – Иди домой, к отцу. Больше не интересуясь девушкой, мужчина отступил к воде. – Подождите! Кто вы?! Капля упала на лицо, скатилась по щеке, словно слеза. Чэн остановился, запрокинул голову, недоуменно глядя на темно-серые тучи, растянувшиеся по небосводу насколько хватало глаз. Найти в этом сером мареве хотя бы намек на солнце не было никакой возможности. На нос упала следующая капля. Другая – на плечо. На руку. А потом их стало так много, что невозможно было определить, какая куда попадала. Чэн выругался сквозь зубы и поспешил к своим комнатам. У двери стоял поднос с укрытым тканью завтраком. – Что это было? – Чэн потер лицо руками, отворил дверь, положил на пол справа от порога деревянный меч, подхватил поднос с едой и поставил его на стол. Он ел, не чувствуя вкуса. Пытался вспомнить лицо привидевшейся девушки, но не мог. В памяти остался только смутный образ: длинные спутанные волосы, липнущие к мокрому от слез лицу, растрепанная одежда и маленькие белые ступни. Даже если бы она существовала в реальности, Чэн сильно сомневался, что смог бы ее узнать при встрече. – Не помнить, кто я, было мало? – горько спросил он пустоту. Оставшись без ответа, Чэн медленно встал, собрал посуду и пошел на кухню. В помещении было душно: в воздухе витал пар, идущий от котлов, и сильный запах приправ. Сюй Синь металась по комнате от стола к варящемуся супу и обратно к столу. – Что ты делаешь? – Господин Чэн! – девочка резко развернулась, радостно улыбнувшись. – Я готовлю обед. Вы были так сосредоточены на тренировке, что мы не посмели вас отвлекать. Тогда я собрала завтрак из того, что было. А потом подумала, что я же женщина… Чэн хмыкнул, но ничего не сказал на это смелое утверждение. – А готовите почему-то только вы. Вы же не против, что я здесь… – она стушевалась и развела руками. – Не против. Если тебе не в тягость, можешь готовить сама. Судя по ароматам – у тебя получится лучше. – Правда? – девчушка засияла, как гуань в волосах благородного господина. – Да. – А могу я попросить купить кое-что, когда вы будете в городе? Глядя в честные глаза Сюй Синь, Чэн не смог отказать. * – Вы странный, – задумчиво проговорил Сюй Ицун. Чэн позволил юноше небольшую передышку, потому мальчишка сидел на камне, попивал воду и наблюдал за продолжающим работать мужчиной. Чэн замер и перевел на юношу хмурый взгляд. – Просто это так странно. Вы умеете работать с деревом, можете что-то построить, но не знаете, как выглядит курятник?! – Ох, заткнись, сопляк, – раздраженно закатив глаза, бросил Чэн, возвращаясь к работе. Несколько мгновений спустя осознав, что сказал, мужчина медленно поднял голову. Сюй Ицун сидел, понуро опустив голову и сжав в руках кувшин. Чэн прочистил горло, отряхнул руки и подошел к мальчишке. – Приношу свои извинения. Речь требовала продолжения, но слова не шли. Чэн не рассказал детям о свой проблеме и рассказывать не собирался. Он не мог объяснить ни мальчишке, ни себе, откуда взялась эта фраза. Почему он произнес ее так легко, словно использовал много раз раньше. – Хватит рассиживаться. За работу, – приказал мужчина и сам вернулся к прерванному занятию. Сюй Ицун молча кивнул и отставил кувшин в сторону. …Они потратили на строительство несколько дней. Справились бы и быстрее, но Чэна то и дело словно накрывало волной, и он выпадал из реальности. Дети заметили: спрашивать ничего не стали, но старались в течении дня находиться в поле зрения и внимательно наблюдали. Пару раз Сюй Ицун успевал перехватить выпадающую из чужих рук доску, а Сюй Синь – поймать выскользнувший из пальцев кувшин. Чэн злился. …– Он так себе навредит, – грустно произнесла Сюй Синь. Они с братом сидели на скамейке под деревом магнолии, склонив друг к другу головы, как две птички. Чэн, только вернувшийся из очередного похода в город, остановился, словно наткнулся на стену. – Я знаю, – досадливо бросил ее брат. – Но я не знаю, как ему помочь. – Может быть, предложить ему уходить отдохнуть, когда это случается? – неуверенно предложила девочка. – Думаешь, он нас послушает? – Я могу заплакать и попросить его поберечь себя, потому что кроме друг друга и него у нас никого нет. Сюй Ицун ущипнул сестру за бок. – Мэймэй, ну ты и хитрюга… – Я серьезно! – Сюй Синь стукнула себя кулачком по коленке. – Я не хочу, чтобы с дагэ что-то случилось. Мне спокойно от того, что у меня есть мой родной гэгэ и дагэ. Чэн вздрогнул, во все глаза уставившись на так и не заметивших его детей. – Дагэ, – медленно произнес Сюй Ицун. – Да… Дагэ подходит. – Что мы будем делать? – грустно спросила Сюй Синь, с надеждой глядя на брата. – Надо попробовать, – неуверенно начал мальчишка, – занимать его чем-то незначительным, когда это случается. Смотри, обычно это происходит утром, когда тренируется, и тогда он справляется сам. Еще раз около полудня. И в третий почти всегда на закате. Может возьмем за правила устраивать чаепитие в это время? Или уходить любоваться ивами на берегу реки? – Да. Мы должны постараться. Брат с сестрой переглянулись и решительно кивнули друг другу. Чэн прижал руку к груди и с трудом вздохнул. Очень тихо, чтобы дети не заметили, мужчина скользнул вдоль стены к своим покоям. Ему было, о чем подумать. И не только о том, что мальчишка, в отличие от него, заметил в его состоянии какую-то систему. После долгого размышления Чэн решил не заставлять детей искать предлоги, чтобы его отвлечь. Он прямо заявил, что несколько раз в день будет удаляться в свои покои для медитаций. Явное облегчение, написанное на лицах брата и сестры Сюй, определенно стоило пережитого дискомфорта от подслушанного разговора. Медитации заполнялись плеском воды и пением птиц, голосами полными мольбы и чужими образами. Незадолго до рассвета тихим шелестом умоляла болезненно-худая женщина с лихорадочно горящими глазами: «Пусть вернется домой». «Выжить бы, да улова. Улова!» – выпрашивали несколько раз за день, почти нахально, похожие по своей сути незнакомцы. «Дай им вернуться,» – просила вечерами утомленная старуха. И что-то внутри Чэна откликалось на эти просьбы: направляло лодки к рыбным местам, возвращало к причалам. Иногда, вне медитаций, Чэна будто тянуло на глубину. В таких видениях речь всегда шла о спасении жизни, случайно ли оказавшегося в беде или передумавшего самоубийцы. И после этого голосов становилось больше.3
«Пусть вернется домой, пусть вернется домой, пусть вернется домой». Чэн злился. Ему хотелось закричать: «Я услышал! Запомнил! Прекратите просить одно и тоже!» Но вместо этого он мысленно тянул нити от каждой просящей к лодке. Внезапно в грудь словно вонзили крюк и потянули за него изо всей силы. Чэн вынырнул из медитации с удушающим чувством: «Опоздаю». Мужчина сорвался с кровати, наспех накинул верхние одежды и бросился туда, куда его неудержимо тянуло, практически тащило. Уши и голова болели от нечеловеческого воя, в котором не удавалось разобрать ни слова. Шаг – он покинул дом. Другой – в предрассветных сумерках лес сер и скорбен. Третий – он увидел реку, монотонно и мощно несущую свои воды к морю. Голые ступни утопали во влажной земле. Он мчался вдоль берега, не разбирая дороги. И бросился в воду так же, по какому-то наитию, ничего не видя вокруг. Ни сжавшейся, шатающейся фигуры, плетущейся к поселению. Ни переминающейся за кустами растрепанной девушки, прижимающей руки к лицу и уже готовой самой броситься в реку. Чэн выдернул из воды тельце, обвисшее в его руках. Коснулся большой ладонью детской груди, закрыл глаза, вызывая жжение в пальцах и надавил ими на грудную клетку. Ребенок дернулся, вода хлынула из его рта вместе с кашлем, а следом раздался оглушительный детский крик. – Нет. Ты не можешь, – строго произнес Чэн, машинально перехватывая ребенка и строго глядя ему в глаза. Дитя внезапно замолчало. – Так лучше, – Чэн кивнул, прижал ребенка к груди и поспешил обратно, не позволяя себе ни на секунду задуматься. Он вернулся домой, когда солнце уже поднялось, рассеяло туман и высушило росу. Сюй Ицун с сестрой стояли посреди двора: девочка куталась в накидку, а юноша был одет для похода. При виде Чэна дети выдохнули, только для того, чтобы слаженно на него наброситься: – Дагэ! – с неподдельными слезами в голосе закричала Сюй Синь. – Где ты был?! Мы так испугались. – Ты взрослый человек. Нельзя быть таким безответственным. Мы волновались, – сурово вторил девочке брат. – Не кричите, – резко бросил Чэн. – Я… У меня не было времени. – Что значит не было времени? – Сюй Ицун нахмурился. – Вот, – Чэн дернул подбородком, указывая на сопящее у его груди маленькое тельце. – Это же… ребенок, – потерянно произнесла Сюй Синь. – Откуда?.. – выдохнул юноша. – Ты же его не украл? – закончил он вопрос осипшим голосом. – Нет, – рыкнул Чэн, защитным жестом закрывая голову ребенка. – Я вытащил его из реки. – Из… реки… – медленно повторила девочка, глаза ее заблестели. – Ты же не хочешь сказать, что его пытались... – Сюй Ицун не договорил, тяжело сглотнув. – Пытались, – подтвердил мужчина. Дети переглянулись. Сюй Синь прижала ладони ко рту, сквозь слезы глядя на ребенка в руках Чэна. – И… Как мы… Что мы будем с ним делать? – юноша потерял всю свою воинственность. – Сначала его нужно переодеть. А потом ты отправишься в город. Нужно решить вопрос с кормлением. Сюй Ицун послушно кивнул. – Хорошо, – Чэн устало прикрыл глаза. – А-Синь, нагрей воды. Больше не обращая внимания на детей, Чэн побрел в свою комнату. Ребенок внес в их устоявшийся быт свои сложности, но проблемой не стал. Среди работы, которую Сюй Синь выполняла в доме родни, был и уход за младшими детьми, хотя и не настолько маленькими. К их общему удивлению то, что не умела девочка, прекрасно получалось у Чэна. Мужчина устал задаваться вопросом, какой была его прежняя жизнь, раз заставила знать и уметь столько разных вещей, поэтому принял свои умения как данность. Единственной безоговорочной трудностью было кормление. Они не могли себе позволить привести в дом кормилицу – по городу непременно пошли бы разговоры, которые потом превратились в подозрения. Купить или взять на время ослицу не хватало денег. Потому Сюй Ицун каждый день ходил в город, где покупал ослиное молоко у фермера и грудное у одной доброй женщины, поверившей в историю про безмолочную мать и почти умирающего от голода младшего брата. Но дорога в город была слишком длина. Мальчишка уставал, а молоко могло и попортиться в дороге. – Не думаю, что ему стоит это давать, – заломив бровки, произнесла Сюй Синь, заглядывая в кувшин, который принес ее брат. – Я не виноват. Слишком жарко! – принялся оправдываться Сюй Ицун. – Тебя никто не обвиняет, – прервал мальчишку Чэн, укачивающий ребенка на руках. – Подержи, – он передал мальчика опешившему юноше и взял в руки кувшин. – Так не пойдет. Он так у нас за лето сдохнет. – Ой, что же тогда делать?! – Сюй Синь протянула руку и погладила ребенка по голове. – Я не хочу, чтобы с диди что-то случилось. – Никто не хочет, – Чэн потер лоб. – Присмотрите за ним. А я пройду по округе: может, поблизости есть какая-нибудь деревушка… – А что нам делать, если диди захочет есть?! – всполошился Сюй Ицун. Чэн положил ладонь на лоб ребенка и прикрыл глаза. Тепло его руки смешалось с теплом мальчика, сгустилось и растеклось по маленькой фигурке. – Не должен, – наконец-то произнес мужчина. – Но, если захочет, дайте ему теплой воды. Девочка серьезно кивнула. Чэн удержался от желания потрепать Сюй Синь по волосам, развернулся на пятках и направился к выходу. Благо все необходимое у него было с собой, в небольшом мешочке на поясе. Мужчина решил пойти к реке, уверенный, что рано или поздно по ее берегу выйдет к какому-нибудь поселению. Лес шумел, в зеленых кронах перекрикивались птицы. Над блестящей в солнечном свете водой кружили стрекозы. Ветер доносил запах речной воды, и Чэн не мог им надышаться. Со временем деревья поредели. Потом и вовсе отступили, оставляя вдоль берега границу из ив, опускающих свои тонкие ветви к воде. Чуть в стороне потянулись квадраты полей. Чэн приободрился: кто-то на этих полях должен был работать и вряд ли проделывал каждый раз долгий путь. Сначала мужчина услышал плеск и радостный смех, и только после, обогнув заросли, увидел детей, играющих на мелководье. Взрослых рядом не было. Чэн повернул голову налево, чтобы убедиться – на холме, не так и далеко от берега, располагалось поселение. Мужчина направился туда, не обращая внимания на провожающие его любопытные детские взгляды. На узких улочках никого не было. Дневной зной не хуже лютующей твари загнал жителей по домам. Чэн раздраженно закатил глаза: меньше всего он хотел стучаться в двери и задавать из раза в раз одни и те же вопросы. – Молодой господин кого-то ищет? – чужой голос вывел Чэна из раздумий. Погрузившись в размышления, мужчина практически прошел мимо гостеприимно распахнутых дверей в чайную. – Добрый день, – Чэн вежливо поклонился. – Ищу. – Тогда проходите, может мы сможем вам помочь, – хозяин заведения широко улыбнулся и обвел рукой зал, в котором за столами расположилось несколько человек. Криво улыбнувшись, Чэн переступил порог. – Так что молодой господин хотел узнать? – Продает ли кто в деревне ослиное молоко? – Ослиное молоко? – недоверчиво рассмеялся хозяин. – Не самым популярный товар. Могу сказать, кто продает хорошее рисовое вино. – О вине я не спрашивал, – резко произнес Чэн. – Если не знаете – не тратьте мое время. Он развернулся на пятках, намереваясь покинуть зал. – Погодите! – позвал другой голос. Чэн медленно обернулся. – Не знаю, продает ли, – произнес молодой мужчина, сидящий у окна, – и что там вообще с молоком. Но ослица точно есть у старухи Мао. Она живет в конце улицы. – Благодарю вас, – Чэн поклонился и быстро покинул чайную. Найти старуху не составило труда, равно как и договориться с ней о регулярной покупке молока. К тому же старая дама оказалась не так проста: среди прочих вещей было у нее и два зачарованных кувшина, позволяющих молоку не скисать по несколько дней. – Ослиное – хорошо, – произнесла старуха, передавая Чэну кувшин с молоком в руки. – Но грудное – всяко лучше. – Знаю, – сквозь зубы процедил мужчина. – Но что делать, если взять его негде? Старуха Мао задумчиво покивала. – Тогда договорились, – подвел итог Чэн, – через день к вам будет приходить… мой младший брат. – Так тому и быть. Дни потянулись за днями. Новый маленький рот заставил уделять больше внимания заработку. Сюй Ицун начал все больше времени проводить в деревне: помогал старухе, за что получал молоко бесплатно, хватался за любую предлагаемую деревенскими жителями работу, носил на продажу вышитые сестрой платки и вырезанные Чэном из дерева ложки, амулеты и гребни. – Ты слишком много на себя берешь, – резко произнес Чэн в один из дней, когда Сюй Ицун вернулся из деревни. От усталости юноша споткнулся на ровном месте и упал, чуть не разбив кувшин с драгоценным содержимым. – Я справлюсь, – Сюй Ицун медленно встал, устало моргая. – Чушь. Ты уже не справляешься. Думаешь, если упадешь – кому-то будет легче? – Чэн приблизился к мальчишке, мрачно глядя ему в глаза. Тот попробовал выпрямиться, но усталость брала свое и клонила к земле, не хуже сильного ветра. – Я старший брат и должен… – Старший здесь я, – напомнил мужчина, поднял руку и коснулся указательным пальцем лба Сюй Ицуна. Мальчишка нахмурился, попытался увернуться, но Чэн не отступал. По мужской руке прошла искра и ударила юношу прямо в лоб. Тот удивленно распахнул глаза, а в следующее мгновение покачнулся и начал падать. Чэн подхватил бесчувственное тело на руки и отнес в комнату. – Что случилось с гэгэ? – обеспокоенно спросила Сюй Синь, когда Чэн вышел во двор. – Переоценил себя. Ему нужен отдых. Девочка задумчиво кивнула и посмотрела на небо. – А дагэ разве не пора медитировать? – Пора, но сначала нужно позаботиться о… – он кивнул на сверток в руках у девочки. – Я сама могу покормить диди, – вздернув носик, твердо произнесла Сюй Синь. – Дагэ может на меня положиться и заниматься своими делами. Все внутри Чэна противилось этому щедрому предложению. Каждый раз, когда дети брали на себя дела, который мужчина считал своими, его внутри будто разрывало. Он хотел возразить, напомнить, что ребенок – его ответственность, но в ушах опять зашумело, не оставляя Чэну иного выбора, как согласно кивнуть и удалиться в свои покои. Вода была милостива и добра. Она приняла в свои глубины: обвила материнскими объятиями, которых Чэн не помнил, ластилась, как преданный пес, ничего не просила и не требовала, заглушала мелкие просьбы: «Эй! Тебе жалко, что ли?! Дай улова больше!». И даже стук в дверь, вырвавший мужчину из медитации, его не разозлил. Чэн распахнул глаза, потянулся и поднялся на ноги слитным движением. – Что случилось? – Чэн открыл дверь и нахмурился. В их доме работало негласное правило: нельзя беспокоить друг друга во время отдыха. И если Сюй Синь его нарушила – что-то произошло. – Прости, дагэ, но там… – девочка отступила на шаг, прячась за спиной переступившего порог Чэна. Во дворе, не рискуя далеко отойти от главных ворот, стояли две девушки. Чэн нахмурился. – Иди в мои покои, – велел мужчина Сюй Синь. Девочка проворной ящеркой нырнула в комнату и прикрыла за собой двери, оставляя небольшую щель. Закатив глаза и покачав головой, мужчина скрестил руки на груди и пошел навстречу незваным гостям. – Не припоминаю, чтобы приглашал кого-то в свой дом, – холодно процедил он вместо приветствия, внимательно разглядывая незнакомок. Одна была юна и хороша собой: длинные волосы были собраны в сложную прическу, которую удерживали отнюдь не деревянные украшения. Подол дорогого яркого платья чуть пообтрепался, видимо, от путешествия через лес. В красиво накрашенном лице было что-то едва уловимо знакомое, но Чэн не собирался обращать на это внимание. Вторая незнакомка была постарше: скорее молодая женщина, чем юная девушка. Почти осязаемая скорбь говорила о постигшем ее горе едва ли не больше, чем белые одежды. – Я действительно вас нашла, – потрясенно прошептала девушка, во все глаза глядя на Чэна. – Что? – Чэн нахмурился. – Кх-м, – девушка прокашлялась. – Приношу свои извинения. Я – Го Тинтин, а это, – она оказала на свою спутницу, – Чи Мэйхань. И она будет вашей кормилицей. Взгляд Чэна заледенел, он стиснул зубы, очень мрачно разглядывая незваных гостий. – Только… Только не говорите, что вам не нужна кормилица! – пылко заговорила Го Тинтин. – Я видела, как вы спасли ребенка. А теперь ваш младший брат раз в два дня берет у старухи Мао ослиное молоко. Значит ребенок жив и вам нечем его кормить. – Мой ребенок умер, не прожив и двух дней, – тихо произнесла Чи Мэйхань, глядя в землю. – Мне сказали перетянуть грудь. Но я этого не сделала. Я… я носила свое молоко на его могилу. Знаю, что это неправильно, но… Я могу быть кормилицей! Дайте мне возможность помочь невинному ребенку. Я не заберу его у вас, клянусь, просто помогу. Чем смогу. Умоляю. В конце своей речи Чи Мэйхань упала на колени и поклонилась, касаясь лбом земли. – И что я должен буду сказать вашему мужу, когда он придет сюда требовать ответа? – мрачно спросил Чэн. – Я – вторая жена, – тихо ответила Чи Мэйхань, не поднимая головы. – После смерти сына муж злится, свекровь – тоже. Они не хотят видеть меня дома. У них-то радость: первая жена родила здорового мальчика… Меня взяла под опеку дева Го. Она единственная дочь уважаемой семьи – никому не придет в голову ее в чем-то подозревать. Чэн прикрыл глаза, потирая лоб. Ребенку для хорошего развития нужно было грудное молоко, и эти женщины предлагали решение проблемы. При этом они же могли стать источником других. – Поднимайтесь, – велел Чэн, заметив, что Чи Мэйхань так и осталась на земле. – Не думаю, что вы сможете объяснить семье мужа, почему у вас колени в пыли. Женщина слабо кивнула и с помощью девы Го встала на ноги. – Так что вы… – начала Го Тинтин, но была перебита мужчиной: – Как вы узнали о нашем положении и как сюда попали? – Я же говорила, что видела, как вы спасли ребенка, – с нажимом повторила дева Го. – Этого мало. – А еще я видела, как вы приходили в деревню, – чуть тише произнесла девушка, заинтересовавшись браслетом на руке. – Порасспросила людей и узнала, что вам нужно было ослиное молоко. Его можно купить только у старухи Мао. Я… несколько дней я часто бывала в том районе, но вы больше не приходили. Зато приходил какой-то мальчишка. Ну, я и принесла старухе Мао дорогого чая и сладостей. Мы разговорились, и я узнала, что за молоком ходит ваш младший брат. А сегодня мы с госпожой Чи за ним проследили и вот. – Какое поразительное упорство, – саркастично произнес Чэн, продолжая мрачно разглядывать незваных гостий. – И поразительная память… Вы видели меня один раз во время спасения ребенка из воды, что заняло немного времени. И так хорошо запомнили? – Я… Я… – дева Го несколько раз открыла и закрыла рот, потом скорбно заломила брови и неуверенно спросила. – Вы совсем меня не помните? Вы меня спасли. – Вы меня с кем-то путаете. – Нет! Это точно были вы. Я сразу узнала, когда увидела вас у реки, а потом в деревне. – Не имею представления, о чем вы говорите, – резко прервал девушку Чэн. – Если вы откажете – я стану приходить каждый день и сидеть перед воротами, – тихо произнесла Чи Мэйхань. Чэн повернулся к женщине всем телом, молча ожидая продолжения, и оно не заставило себя ждать. – Рано или поздно, даже мой безразличный супруг заинтересуется, как я провожу свои дни. И придет сюда. А потом приведет стражей и чиновников. – Думаете, угрозы – это хороший способ добиться своего? – Чэн приблизил свое лицо к лицу госпожи Чи. – Я разберусь и с вашим мужем, и со стражами, и с чиновниками. А вот что будет с вами? Переживете ли вы наказание, которое вам назначит семья мужа? – Не… не думаю, – облизнув губы и опустив голову, признала женщина. – Но нужна ли мне эта жизнь? Чэн глубоко вздохнул, собираясь ответить, но, внезапно, дева Го упала на колени: – Умоляю вас! Спасите жизнь госпожи Чи! Ее жизнь, ее здоровье в ваших руках! Я молю вас, помогите. Издалека донесся плеск воды, в глазах на мгновение потемнело. – Хорошо, – не своим голосом произнес Чэн. – Вы можете приходить один раз в день. – Спасибо! – обе незваные гостьи засияли. – Но, – с нажимом продолжил Чэн, – если из-за вашей настойчивости пострадает кто-то из моих домочадцев – смерть покажется вам милостью.4
Время потекло широкой полноводной рекой. Сюй Ицун все больше пропадал вне дома. И не только за работой. Мальчишка сдружился с деревенскими и даже нашел себе учителя по плотницкому делу. Чрезмерно опекающий Чэн, конечно, познакомился с мастером, чтобы убедиться, что может доверить тому своего подопечного. Вопреки опасениям брата и Чэна Сюй Синь приняла частое отсутствие своего гэгэ спокойно. Ей хватало заботы о Сюй Хао, как они нарекли ребенка, когда стало очевидно, что скорая смерть ему не грозит. К тому же, госпожа Чи и дева Го были очарованы девочкой и во время своих посещений уделяли ей не меньше времени и внимания, чем А-Хао. Все было хорошо. И Чэн чувствовал себя… лишним. Казалось, ему не осталось практически никаких дел. В доме перестали ломаться вещи – он словно окреп. Не требовалось ходить на рыбалку – один из слуг семьи Го каждый день приносил большой улов, и Го Тинтин, с позволения отца, с радостью делилась его частью с их маленькой семьей. Чэну и оставалось-то принести воды, заготовить дров, да вырезать из дерева. Это вызывало досаду и раздражение большую часть времени, но иногда… Иногда мужчина возносил благодарности всем Небожителям разом. Потому что его разум блуждал. С каждым днем, к нему обращалось все больше голосов, они звучали все отчетливей, а просьбы становились все разнообразней. «Исцели!» «Помоги ему уйти безболезненно». «Хочу удачно выйти замуж!» «Пусть моего сына возьмут на обучение в Пристань Лотоса». – Я не могу жить в медитации, – сжав в руках виски, цедил сквозь зубы Чэн, когда голосов становилось слишком много. И учился не выпадать из реальности из-за каждой просьбы. Он слушал их и откликался какой-то внутренней частью себя, когда обедал вместе с детьми, вырезал очередной украшенный лотосами гребень или ходил в город, чтобы пополнить запасы. …«Подари ему спокойный сон. У меня… не получается,» – глубокий мужской голос вырвал из сна. У Чэна было чувство, словно внутри него бушует гроза. Мужчина сел на постели, потирая занывшую грудь, прикрыл глаза и потянулся к просящему. Тот сидел за столом в ничем не примечательной комнате постоялого двора. За окном шумел ветер, квакали лягушки. В углу мягко светил единственный непотушенный фонарь. Мужчина, одетый в белые нижние одежды, замер перед гуцинем. В длинных пальцах он стискивал небрежно вырезанный деревянный кругляш и не отрывал взгляда от постели, на которой в беспокойном сне метался другой мужчина. Чэн закатил глаза. Ему хотелось встряхнуть мужчину в белом и спросить: «Что я должен сделать?! Он тонет? Не может вернуться домой?». Он уже собрался вернуться и лечь спать, будто никогда и не видел этой комнаты, не слышал просьбы глубоким голосом. О его появлении никто бы и не узнал – долгие тренировки дали плоды, и Чэн научился приходить на помощь незримым для просящих. Но в тот момент, когда он уже начал делать шаг, со стороны кровати послышался полу-всхлип, полу-стон. А в золотистых глазах мужчины за столом плеснула такая боль, что Чэн осознал себя, только когда уже сел на край кровати и коснулся ладонью лба беспокойного спящего. Мужчина выглядел юным и слабым. Темные одежды только подчеркивали бледность кожи. – И что с тобой не так? – тихо спросил у незнакомца Чэн и прикрыл глаза. Во сне мужчины реки крови заливали доски. Гудел пожар и страшное прожорливое пламя отражалось в некогда спокойных темных водах. – Вода всегда потушит огонь и смоет следы, – прошептал Чэн, поднимая голову. В небе заклубились темные брюхатые тучи, чтобы через мгновение обрушить на пламя потоки воды. Чэн вынырнул из чужого сна. Мужчина на кровати перестал метаться. С его лица стекло страдание, оставляя после себя лишь тихую печаль. Заскрипели полы – из-за стола поднялся мужчина в белом. Он медленно преодолел расстояние до кровати и застыл над ней изваянием, на котором жили только золотые глаза, впитывающие в себя образ второго мужчины. Чэна передернуло. Он отвернулся и собрался сделать шаг прочь, как за спиной послышалось: – Спасибо. Чэн недоверчиво обернулся. Мужчина стоял, склонившись в уважительном поклоне, продолжая сжимать в руке деревянный кругляш. – Для хорошего сна у целителей есть настойки, – ворчливо заметил Чэн. – Не трать мое время на то, с чем поможет любой лекарь. – Ванцзи жаль, что он потревожил… – глухо произнес мужчина в белом, опуская голову, как провинившийся ученик. – Но настои не помогают. Моя музыка тоже. Ванцзи умоляет не сердиться. В нем было столько отчаянья и желания помочь дорогому человеку, что Чэн не мог по-настоящему злиться. – Я не сержусь… Ночь коротка. Тебе тоже нужен отдых. Мужчина покачал головой: – Ванцзи не уснет. Чэн закатил глаза, вскинул руку и коснулся указательным пальцем середины лба упрямого мужчины. Тот удивленно распахнул глаза, а в следующее мгновение чуть не упал. Чэн едва успел его подхватить и перетащил на кровать. – Это тебе не А-Цуна таскать, – побормотал он, укрывая обоих мужчин одеялом. – Надеюсь, я правильно понял и у вас такие отношения. Погасив фонарь, Чэн исчез. * Местечко было из тех, что очень любят дети: труднодоступное, уютное, дающее чувство ложной защищенности. Любая мать, увидев такое убежище, отстегала бы ивовым прутом, не сходя с места. Чэн был уверен, что поступил бы так же. Наполовину затопленные дождевой водой следы детских ног и собачьих лап не способствовали душевному равновесию. Мужчину успокаивал только тихий всхлипывающий шепот, безостановочно звучащий в его ушах. Идти было непросто. И без того болотистая почва от дождя стала совсем наводопевшей: ноги либо глубоко погружались в землю, либо разъезжались в разные стороны, замедляя путь. По воде было бы быстрее, но вонзившийся в грудь крючок тянул вперед, требуя зримого и ощутимого присутствия. Ива была старая. Она, причудливо изогнувшись, склонилась над озером, образуя между своим стволом и кромкой воды настоящий шатер – мнимое укрытие от воды или опасности. Из-за зеленого полога доносилось непрерывное тихое бормотание, перемежавшееся редкими всхлипами. Стоило Чэну подойти поближе, как за ветвями раздался восторженный лай. – Туман! – удивленно воскликнул детский голос. – Что случилось? Что там такое? – Возможно, он почувствовал запах пирожков с мясом из моей сумки, – сообщил Чэн. – Кто здесь?! – в голосе ребенка зазвучал испуг. – Что вам нужно?! Не подходите! – Мне ничего не нужно, – с трудом подавив раздражение, ответил Чэн. – Разве что новая обувь. А тебе? «Кроме хорошей трепки». – Мне? – растеряно переспросил ребенок и отчетливо шмыгнул носом. – Мне… Послышались какие-то шорохи, тихое бормотание и веление «не мешаться под ногами», а потом зеленая завеса дрогнула и из-за нее выглянул мальчишка лет шести. Он настороженно смотрел красными глазами и вытирал нос мокрым рукавом. – А тебе немедленно нужно домой, – заключил Чэн. Несмотря на защиту старого дерева, ребенок промок насквозь. – Нет! – мальчонка вцепился руками в мокрую шерсть серого пса, крутящегося у его ног. – Если мы вернемся, Тумана убьют! Он укусил жену гэгэ. Но она сама виновата – наступила ему на лапу! – А если ты сейчас же не вернешься домой и не согреешься, то заболеешь и умрешь сам, – сурово произнес Чэн. – Так лучше? – Нет! Я не хочу. Но Туман… – по щекам ребенка потекли слезы. – Все они врут! – внезапно крикнул он и швырнул деревянный кругляш, который до того сжимал в руке, в воду. – Они сказали: он поможет! Они сказали: он слышит! Пес завозился, переводя обеспокоенный взгляд умных карих глаз с мальчишки на Чэна и обратно. – О чем ты говоришь? – мужчина присел на корточки, не жалея длинных одежд, чтобы иметь возможность смотреть ребенку в глаза. – Б-бабушка сказала, что есть дух, к-который помогает нуждающимся. Спасает жизни. Дала мне амулет. Когда брат сказал, что убьет Тумана, я отвязал его и убежал. Я так просил помочь. Но ничего! – мальчик топнул ногой: та сразу погрузилась в землю почти по щиколотку. Не ожидавший этого ребенок дернулся, но только завалился перед. Чэн качнулся навстречу, обвил мальчишку руками, встал, вытаскивая ребенка из ловушки болотной почвы, и удобно разместил его у себя на руках. – Ничего? – мужчина вскинул бровь. – Я не похож на ответ на твои молитвы? – В-вы? – ребенок моргнул. – А вы сможете уговорить брата не убивать Тумана?.. Или… Или забрать его себе? – Не думаю, что твой брат будет слушать незнакомца. Что же о втором… Ты готов так просто проститься со своим другом? – Чэн с интересом посмотрел на ребенка. – Если это спасет ему жизнь – да, – губы у мальчика снова задрожали, то ли от слез, то ли от холода. – Тогда Туман пойдет со мной. А ты вернешься домой. Твоя мать сходит с ума от беспокойства. – Хорошо, – ребенок слабо улыбнулся, глаза у него слипались. – Туман, ты пойдешь с добрым господином и все будет хорошо. А я буду тебя помнить… Мальчик не договорил. Его голова безвольно упала на плечо Чэна. Почувствовав уже привычный зуд в руке, мужчина погладил ребенка по волосам и посмотрел на пса: – Я доставлю твоего юного друга домой и вернусь. Туман тихонько тявкнул, махнул хвостом, развернулся и снова скрылся за зеленым пологом. Перехватив ребенка поудобнее, Чэн сосредоточился на женском голосе, молящем вернуть ее ребенка и потерять где-нибудь эту «проклятую собаку», и сделал шаг вперед. По случаю дождя во дворе никого не было. Аккуратно усадив ребенка на порог родительского дома, Чэн стукнул рукой по двери и отступил назад, возвращаясь на берег озера к старой иве. Он скорее почувствовал, чем услышал наполненное искренними чувствами «Спасибо!». * «Я не должен, знаю. Но, умоляю, подари ему спокойный сон». Чэн распахнул глаза. В комнате царила тьма. Неохотно поднявшись на ноги, мужчина подошел к окну. Судя по расположению луны в небе еще даже не наступил час быка. – Ну что опять? – спросил Чэн у потолка, потер лицо ладонями и двинулся на зов. В этот раз комната была совсем маленькая: в ней едва хватило места чтобы положить узкий топчан, на котором сжался в комок оставшийся безымянным мужчина. Ванцзи, облаченный в белое, сидел рядом прямо на полу, сжимая в руках деревянный кругляш. В свете единственной свечи лицо его походило на жуткую маску. – Ты точно просишь для него, а не для себя? – поинтересовался Чэн, разглядывая мужчин. – В отличие от тебя, он хотя бы спит. – Вэй Ину снится дурное, – ровно произнес Ванцзи, даже не вздрогнув. – Но он спит, – еще раз повторил Чэн, опускаясь на колени напротив Ванцзи. Почувствовав чужое присутствие, мужчина в белом напряженно замер. – Плохой сон не приносит отдыха. – Ты странный, – без желания уязвить заметил Чэн. Ванцзи поклонился, насколько позволяло его положение: – Как скажет… В воздухе повис не озвученный вопрос. – Даже не пытайся, – раздраженно бросил Чэн, протягивая руку ко лбу Вэй Ина, – у меня нет для тебя имени, – и нырнул в чужой сон. Это был пустой двор запущенного, давно покинутого дома. У стола стояла молодая женщина в траурных одеждах: из ее рта и раны на груди беспрестанно текла кровь. Пустыми мертвыми глазами она наблюдала за Вэй Ином, сидящим за столом. Молодой человек, рыдая, ел из миски что-то серо-зеленое. Среди отвратительной массы с трудом угадывались кружки корня лотоса и кости от свиных ребрышек. Чэн с трудом подавил рвотный позыв и взмахнул рукой, отбрасывая подальше миску с отвратительным содержимым. – Нет! – взвизгнул Вэй Ин и бросился к миске. – Суп шицзе. Это же суп шицзе... Он пытался ухватить руками мерзкую жижу, но только пачкал руки в земле. Содрогнувшись от отвращения, смешанного с жалостью, Чэн выдохнул и поднял голову. Невнятная серость над головой под его взглядом медленно оформилась в тучи. Громыхнуло. И с тихим шумом на землю обрушились струи дождя. Кровь растеклась по белым одеждам, укрылась золотистой нитью. Заалели накрашенные губы. Засияли счастьем ожившие глаза. – А-Сянь, – под шум дождя позвала молодого человека женщина. Тот вздрогнул, уставился на свои грязные руки, подставил их под потоки дождя, смывая землю и плесень. Медленно встал на ноги и обернулся. – А-цзе! – закричал и бросился к ней в ноги. – А-цзе. А-цзе, – повторял иступлено, вцепившись в ее платье. – Прости меня, прости… Прости, прости… – Она переродилась. Ей не нужно никого прощать, – сообщил Чэн. Женщина мягко улыбнулась, глядя на самого Чэна, которому делалось не по себе от внимания этих неуловимо знакомых глаз. Он заставил себя сосредоточить все внимание на Вэй Ине и закончить мысль: – А тебе нужно. Чэн сосредоточился и с нажимом развел руки в стороны. Исчез пустой, заброшенный двор и женщина в свадебном наряде. Появился берег с удобным спуском к воде, отделенный от остального мира стеной из деревьев. В ярко-голубом небе сияло солнце. Где-то в отдалении слышался плеск воды и радостный смех. – Это прекрасное место для отдыха, – тихо произнес Чэн на ухо Вэй Ину и подтолкнул к воде. Тот сделал пару неуверенных шагов, а потом, словно очнувшись, заторопился вперед, по пути срывая с себя верхнюю одежду и скидывая обувь. Чэн хмыкнул и отвернулся. За спиной тихо плескалась река, обещая присмотреть за измученным человеком. Чэн кивнул и выскользнул из чужого сна. Открыв глаза, он в первую очередь повернул голову, чтобы посмотреть на Вэй Ина. Молодой человек перестал сжиматься, вытянулся во весь рост и даже улыбался во сне. Ванцзи смотрел на него, как на самое дорогое сокровище в мире. – Я отвел его в хорошее место. Он отдохнет. – Ванцзи благодарен, – мужчина сел ровно и попытался поклониться, но Чэн оказался быстрее и схватил его за плечи. – Если хочешь кланяться – встань! Так – не надо. – Запомню, – медленно произнес Ванцзи и осторожно высвободился из чужой хватки. – Уж постарайся, – бросил Чэн, досадуя на себя, и скрестил руки на груди. Ванцзи отрывисто кивнул. Воцарилась тишина, нарушаемая только сопением спокойно спящего Вэй Ина. Можно было уходить, но Чэн не торопился. Он смотрел на юное бледное лицо с темными кругами под глазами и пытался понять, что чувствует. Молодой человек казался знакомым, не столько внешне, сколько энергией и болью, его переполнявшей. – Почему меня зовешь ты, а не он сам? – спросил наконец-то Чэн и сам же предположил. – Не верит? Ванцзи сжал кулаки так сильно, что кожа на костяшках грозилась лопнуть. – Не считает достойным. Думает, что не имеет права ни у кого ничего просить в Юньмэне. – Глупо, – фыркнул Чэн. – Было бы понятно, если бы не верил. Но так, даже не попытаться? Глупость. И трусость. – Вэй Ин не трус, – в голосе Ванцзи послышался холод горных пиков. – Юньмэн приносит только боль, лишает сна, но Вэй Ин здесь. – Боль... Лишает сна… – задумчиво повторил Чэн и резко наклонился, вцепляясь в одежды на груди Ванцзи. – Подбирай слова, заклинатель. Это ты меня просишь, а не я к тебе пришел. И это не Юньмэн его наказывает, а он себя сам. И я могу не вмешиваться в его самобичевание. Или вмешаться, только уже по-другому. Глаза Ванцзи расширились от осознания того, что именно имел ввиду Чэн. – Не плюй в колодец, – резко бросил Чэн, отталкивая от себя окаменевшего заклинателя и поднимаясь на ноги. Ванцзи опустил голову, вцепился руками в одежду, обтянувшую колени. – Ванцзи не подумал. Ванцзи приносит извинения. И умоляет не наказывать Вэй Ина за свои неосторожные слова. Чэн смотрел сверху-вниз на опущенную голову. Хотелось швырнуть заклинателя об стену с такой силой, чтобы изо рта хлынула кровь. Но в ушах стучала безмолвная мольба, и кипящая кровь остывала. – Твой разум затуманен беспокойством и усталостью, – наконец-то спокойно произнес Чэн. – Даже сильным заклинателям нужен отдых… Я могу отвести тебя к нему. – Нет, – качнулась все так же покорно опущенная голова. – Ванцзи не смеет. Его просьбу исполнили – этого достаточно. – Глупо. Но воля твоя. Чэн пожал плечами и закрыл глаза, чтобы открыть их уже в своей комнате у окна и чуть не рухнуть, споткнувшись о засуетившегося у него под ногами пса. – Туман! – рявкнул мужчина, с трудом удержавшись на ногах. – Лежать! Пес покорно лег, только по полу продолжил стучать мельтешащий хвост. Чэн покачал головой и вернулся в кровать, в надежде доспать. * В помещении пахло древесиной и дождем. Сюй Ицун сидел за рабочим столом и старательно вырезал узор на змеином хвосте. За окном шелестел о траву и стучал по крыше дождь, но юноша был слишком увлечен своей работой, чтобы обращать на что-то внимание. Чэн наблюдал за Сюй Ицуном. За время обучения у настоящего мастера, мальчишка обрел удивительную уверенность в движениях. – Господин Лю позволил тебе выполнить заказ? – наконец-то спросил Чэн, когда мальчишка отложил инструменты в сторону, чтобы потянуться. – Дагэ?! – Сюй Ицун подскочил на своем месте. – Ты меня напугал! – с укоризной произнес он. – Приношу свои извинения, – мужчина подошел поближе. Сюй Ицун кивнул, заозирался, схватил с пола ткань и накинул ее на свою работу. Чэн вскинул бровь, ожидая объяснений. Мальчишка покраснел и отвел взгляд. – Я… я еще не закончил. Не хочу показывать неготовое, – пробормотал он. Чэн несколько мгновений молча смотрел на юношу, уделяя особое внимание красным ушам, но все-таки решил смилостивиться. – А-Синь приготовила обед. – Уже иду, – Сюй Ицун заторопился к выходу. Мужчина пропустил мальчишку, сам задержался на пороге, задумчиво глядя на ткань, сквозь которую проступал змеиный силуэт…5
Пристань Лотоса была прекрасна: окруженная водой и цветущими лотосами, возведенная из дорогой древесины, в благородстве фиолетового цвета и гордости стягов Великого Клана. А еще она была тиха. Наглухо закрытые ворота и границы резиденции охраняли суровые адепты. И даже на торговые ряды и по традиции шумные причалы будто кто-то наложил заклинание молчания. Чэн стоял на берегу и не мог сделать даже шага – Пристань не пускала. Мужчину била мелкая дрожь, по вискам струился пот. Хор голосов умолял помочь главе Юньмэн Цзян и заставить того покинуть уединение, но в резиденции заклинателей не было никого, кто бы верил и позволил Чэну проникнуть внутрь, чтобы выполнить народную просьбу. Подняв руки, Чэн сдавил пальцами виски, отсекая звучание мольбы, отозваться делом на которую просто не мог. Мужчина открыл глаза и вздрогнул. Пока он был погружен в медитацию, в комнату пробрался Туман и сел напротив, преданно заглядывая в лицо. Увидеть после великолепной Пристани Лотоса песью морду было не самым приятным опытом. – Что ты здесь забыл? – ворчливо спросил Чэн, запуская пальцы в густую серую шерсть на загривке пса. Туман изогнулся и попытался прикусить хозяйскую руку, но не справился и заворчал. Улыбнувшись, Чэн потрепал пса по загривку и поднялся на ноги. Туман тут же гавкнул, прихватил мужчину за рукав и потянул к двери. – Что ты делаешь? – мужчина нахмурился, но послушно пошел туда, куда вел его пес. Во дворе, прямо на земле под деревом, сидела дева Го с эрху в руках. Тихая музыка растекалась по саду, вторя птичьему пению. Рядом сидела госпожа Чи, мягко укачивающая А-Хао. Напротив них – брат и сестра Сюй. Было в этой картине что-то теплое и домашнее. Туман заворчал сквозь зубы и потянул Чэна вперед. Заметив приближение мужчины, дева Го сбилась и остановилась. Чэн слабо улыбнулся и кивнул, предлагая ей продолжать. Девушка засияла, и мелодия зазвучала снова, уже громче и торжественней. Мужчина опустился на прогретую землю, подставляя лицо солнечным лучам, пробивающимся сквозь шелестящую на ветру листву. Туман довольно улегся рядом, прижимаясь теплым меховым боком к ногам. После неудачи, постигшей его на пристани, Чэну казалось была необходима такая передышка. Музыка и окружающие его люди, словно давали сил, приносили мир в его сознание. Потому резкий рывок в комнату очередного постоялого двора вызвал в Чэне бурный протест. – Он не ребенок! – рявкнул мужчина, безошибочно находя взглядом белую фигуру. – Ему не обязательно спать днем! – Вэй Ин страдает, – глухо произнес Ванцзи, стискивая в руках свой меч. Взгляд его, минуя как всегда незримого Чэна, был направлен куда-то в глубь комнаты. – Он всегда страдает, – не смог удержаться от сарказма Чэн и резко развернулся на пятках. Предмет их разговора наконец-то не спал, но находился не в лучшем состоянии: рядом со столом валялось два пустых кувшина вина, а третий Вэй Ин методично допивал прямо из горла. – Лань Чжа-а-ань, не смотри на меня так, – пробормотал молодой человек. – Я помню, что обещал. И завтра. Обещаю. Завтра мы уедем, – его глаза остекленели. – Ты прав. Для меня здесь нет места. Я должен забыть. Сделав последний глоток из кувшина, Вэй Ин положил голову на стол, безучастно глядя в окно, сквозь которое было видно отражающую солнечный свет воду канала и стену здания напротив. – О чем он? – спросил Чэн. Ванцзи за спиной не издавал ни звука, словно там никого и не было. – Вэй Ин вырос на Пристани Лотоса, – наконец-то произнес заклинатель. – Вместе с нынешним главой Юньмэн Цзян, – и замолчал. – И? – не дождавшись продолжения, рыкнул Чэн. – Это не объясняет состояние твоего… друга и моего присутствия здесь. – Цзян Ваньинь, – чужое имя Ванцзи произнес невнятно, сквозь зубы, – ушел в уединение. – Я слышал. – В последнее время он слышал это так часто, что начинала болеть голова. – Какое это имеет отношение к вам? – Вэй Ин думает, что это случилось из-за него. – Это не так? – Нет. В ушах зашумело: звон цепей и меча, крики, слезы, вспышка синего света, упавший гуань, рассыпавшиеся волосы и всепоглощающее отчаяние. – Да… Это не только из-за него, но и из-за тебя. Что ты сделал, заклинатель? – Я защитил Вэй Ина, – Ванцзи стиснул зубы. – Защитил ли? – с сомнением спросил Чэн, глядя на молодого человека за столом. Он больше походил на сломанную игрушку, чем на человека. – Ванцзи молит помочь Вэй Ину. Чэн провел ладонью по лицу. – Это не в моей власти. В твоей. Скажи ему правду. Ванцзи дрогнул и отступил на крошечный шажок назад. – Нет. – Ты должен. – Вэй Ин меня возненавидит за него, – в голосе Ванцзи послышался слабый отголосок испытываемого им отчаяния. – А ты хочешь, чтобы за него он ненавидел себя? В расплавленном золоте глаз вспыхнула решимость. Чэн покачал головой: такая преданность и ужасала, и вызывала невольное восхищение. Мужчина подошел к Ванцзи, на едва уловимое мгновение сжал его плечо, после чего отступил и исчез. Струны под умелыми пальцами плакали и кричали, срывали голоса фальшивыми нотами. Чэн поморщился, сел за стол и резко положил свои ладони на чужие руки, терзающие гуцинь. – Прекрати! Духовный инструмент благодарно загудел. Ванцзи потерянно посмотрел на свои руки и медленно убрал их со струн. Шумно выдохнув, Чэн поднял с пола большое белое полотно и укрыл им гуцинь. – Где Вэй Ин? – спросил Чэн, убедившись, что больше Ванцзи не будет терзать ни инструмент, ни его уши. – Ушел. – Совсем? – Не сказал. «Вернулся, сделай так, чтобы он вернулся». – Я не могу, – Чэн покачал головой. – Мои силы ограничены. Я могу спасти жизнь, облегчить боль, дать хороший улов и благополучное возращение домой. Даже подарить утешение или спокойный сон. Но я не могу влиять на эмоции. «Тогда присмотри за ним, чтобы с ним ничего не случилось». – Сделаю. – Больше Ванцзи ничего не нужно, – тихо произнес заклинатель, опуская голову и закрывая лицо волосами, не удерживаемыми ни гуанем, ни извечной лентой. В нем было так много всего: страх смешивался с болью, поднимала голову гордыня, нападала из-за угла неуверенность, черными глазами смотрела подавляемая злость и водили жуткий хоровод отчаяние, одиночество и обреченность. Чэн протянул руку и коснулся прохладными пальцами чужого лба. Ванцзи покачнулся, глаза закрылись, и он опустил голову на стол. …Ребенок стоял на коленях перед домом, от которого веяло холодом и пустотой. День давно сменили сумерки. В сером мире облаченный в белое мальчик казался призраком. У Чэна защемило в груди. Он стряхнул с себя это странное ощущение и твердым шагом подошел к ребенку. Тот даже не повернул головы, продолжая смотреть на дверь, которая никогда больше не откроется. – Тебе пора домой, – спокойно произнес Чэн, останавливаясь за спиной ребенка. Тот упрямо мотнул головой и произнес одно слово: – Мама. – Твоя мама ушла. Мальчик снова покачал головой: – Нет. – Да. И тебе пора идти. Но не к ней. Ребенок насупился, упрямо оставаясь на месте. Чэн шумно выдохнул, обошел мальчика, наклонился и резко подхватил его на руки. Ребенок удивленно пискнул и завозился, пытаясь вырваться. Мужчина крепче прижал мальчишку к груди и тихо произнес: – Ты можешь плакать. Оплакивать потери – нормально. Ребенок замер. Тихо засопел, а потом Чэн почувствовал горячее и мокрое на своей шее. Мальчик плакал практически бесшумно. Тихо укачивая ребенка на руках, Чэн медленно прошел по пустынным тропинкам к небольшому дому, единственному, в котором горел свет. На пороге стоял мальчишка чуть постарше, обеспокоенно вглядывающийся в темноту. – Диди! – испуганно воскликнул он, заметив приближение Чэна и его ноши, и выскочил на улицу прямо босиком. – А ну в дом! – рыкнул Чэн. Мальчик вздрогнул и шустро переступил порог. Чэн вошел следом, прошел вглубь и остановился перед разложенной постелью. Оглядевшись по сторонам и кивнув своим мыслям, мужчина повернулся к старшему мальчишке: – Ложись. Тот проворной змейкой скользнул в постель, настороженно глядя на незнакомца. Чэн фыркнул, встал на колени и, аккуратно отцепив от себя мальчика, положил его на место рядом с братом. Укрыв замерших, словно мыши, детей одеялом, мужчина выпрямился и посмотрел в настороженные золотистые и чайные глаза с напускной суровостью. – А теперь – быстро спать. Братья вцепились друг в друга и зажмурились. Хмыкнув, Чэн погасил свет и неслышно вышел… – Нет, взрослого тебя я таскать точно не буду, так поспишь, – проворчал Чэн, глядя на спящего головой на столе Ванцзи. Стащив с постели одеяло, мужчина накинул его на плечи заклинателю, на всякий случай задул все свечи и только после этого позволил себе исчезнуть.6
«… Помоги! Помоги!!!» Его швырнуло прямо в гущу битвы. Молодой человек в золоте отбивался от слишком шустрых лютых мертвецов. Их было пятеро, и они теснили своего противника к краю обрыва. Сил у юноши было мало – из глубоких порезов на его правой руке текла кровь, а богато украшенный меч явно дрожал. «Помоги, пожалуйста, цз…» Ярость взметнулась волной, красной пеленой застила глаза. Одетая в золото фигура оступилась, опрокинулась на спину, под ликующий рев подозрительных тварей. Чэн не думал дважды. Прыгнул вперед, закрывая молодого заклинателя собой. Сгустился воздух, вокруг мужчины зависли маленькие капли, отливающие металлом. – Пошли прочь, пока живы, – зарычал Чэн. Он понял, что было неправильно. Лютыми мертвецами притворялись живые люди: отсюда и скорость реакции, и ловкость движений. – Это еще кто? – выдавая себя, воскликнул один из нападавших. – Обещали же, что никто не помешает, раз его дядя-наседка в уединении. – Нам какая разница, – раздраженно отозвался другой и первым бросился вперед, только для того, чтобы оказаться прошитым насквозь несколькими десятками капелек. Во все стороны брызнула кровь. Фальшивый лютый мертвец несколько мгновений еще стоял, а потом рухнул, под удивленную ругань своих подельников. – Убить его! – завопил самый нервный. Чэн увернулся от чьих-то рук, выругался сквозь зубы и ни на мгновение не останавливаясь, выхватил у опешившего юноши меч: – Верну. Рукоять неудобно легла в ладонь, а сам меч будто сопротивлялся, но для короткой мясницкой работы сгодился и он. Ограниченные выбранными образами противники не могли себе позволить использовать тяжелое оружие. А кинжалы, вытащенные ими из лохмотий, не были настоящей угрозой. Чэну понадобилось не больше тридцати ударов сердца, чтобы расправиться со всеми. Человеческая кровь залила клинок, руки и светлые одежды. – Почисть, прежде чем использовать, – велел Чэн, разворачиваясь и протягивая юноше меч. – Мало ли какая дрянь на него налипла. Молодой человек невнятно что-то пробормотал, глядя на Чэна во все огромные глаза. – Чего вылупился? – Цзюцзю, – уже громче выдохнул юноша, пытаясь встать на ноги, не отрывая взгляда от мужчины. – Цзюцзю! – закричал он во всю мощь легких. Чэна тряхнуло. Он отступил на шаг. Сердце забилось, как безумное, что-то сдавило грудь. Он вспомнил и эти глаза, и раздражавшую точку на лбу, и высокий длинный хвост из непослушных волос, плести из которых косы было настоящим мучением. Нестерпимая боль пронзила виски. Цзян Чэн упал на колени и закричал. Мир заволокла тьма. – Как интересно. Он верит в тебя как в бога, – чужое замечание ворвалось в туманную тяжесть головы и заставило сосредоточиться. Пахло домом: оседающим на все вокруг духом реки, тяжелым ароматом лотосов и супом с корнем лотоса и свиными ребрышками. Не той дрянью, что жрал во сне Вэй Усянь, а настоящим, который готовила А-цзе. Скорбная женщина в белом и счастливая в красном – это все была А-цзе, а он ее даже не узнал. Цзян Чэн тяжело сглотнул и медленно открыл глаза. Над головой навис потрескавшийся потолок, облепленный паутиной и пылью. – Когда в нас не верят – храмы ветшают, – прозвучал уже слышанный ранее голос. Цзян Чэн с трудом повернулся на бок и медленно сел. Болели глаза, голова и, казалось, вообще все тело. – Ешь, – в руки ткнулась миска с ароматным супом. С прозрачным бульоном, красивыми колечками корня и большим количеством мяса. Глаза внезапно защипало, а в горле встал ком. Цзян Чэн умел готовить, в том числе и знаменитый суп сестры. Но никогда у него не получалось сделать бульон таким золотисто-прозрачным, будто его грубые руки не были пригодны для такой домашней и искренней работы. Мужчина взял в руки ложку, зачерпнул ею содержимое миски и отправил в рот. Казалось, вместе со вкусом, Цзян Чэна окутали дорогие сердцу объятия. Пальцы разжались, и миска упала на каменный пол, плеснув в стороны глиняными черепками и помутневшим бульоном. – Приношу… извинения, – хрипло произнес мужчина, глядя на устроенный им беспорядок. Тихий переливчатый смех заполнил зал. В поле зрения появились мыски вышитых туфелек и подол платья насыщенного фиолетового цвета. Цзян Чэн поднял голову. Рядом с ним стояла девушка… Мужчина посмотрел в мудрые глаза на юном лице и усомнился в первом впечатлении. – Кто вы? – настороженно спросил он, уделяя особое внимание вышитым на платье незнакомки цветам лотоса. – Цзян Ми, – представилась женщина, – вторая дочь основателя Юньмэн Цзян – Цзян Чи. Единственный вознесшийся Цзян. Цзян Чэн во все глаза уставился на женщину, потом сообразил, что ведет себя неприлично и попытался сползти на пол, чтобы выразить должное почтение Небожительнице. – Нет-нет! – всполошилась Цзян Ми. – Не нужно этого делать! Я знаю, что ты хорошо воспитан. – Госпожа единственная женщина, которая так думает, – криво улыбнулся Цзян Чэн и остался сидеть на лавке. – На самом деле нет, но разве теперь это имеет значение? – она склонила голову на бок. – Верно, – мрачно кивнул мужчина, внезапно с лица его схлынули все краски. – Что случи… Что я наделал? – он испытующе посмотрел в лицо Цзян Ми. – Ну же! Говори! Я… умер? – Хотел, – единственное слово обрушилось камнепадом. – Ничтожество… Недостойный, – Цзян Чэн вцепился пальцами в голову. – Будто ты мало плохого сделал. Женские руки коснулись искореженных гневом и отвращением пальцев, отвели их в сторону. Дочь основателя клана внимательно смотрела в такие же как у нее глаза потомка. – Все могут устать. Земля, металл и, особенно, люди, – мягко произнесла Цзян Ми, обхватывая прохладными ладонями виски мужчины. – Если бы ты был эгоистичен в своем желании смерти, если бы, шагнув в ее объятия, ты не продолжал беспокоиться о своем племяннике и народе, я бы не вмешалась. Но под верхним слоем самобичевания, самоуничижения и желания поскорее все закончить в тебе был тот, кто ты есть. Упорный, упрямый, волевой человек, готовый положить свою жизнь ради блага своих людей, ради торжества жизни на твоей земле. Мертв ли Саньду Шэншоу, глава клана Цзян – Цзян Ваньинь? Да. Мертв ли Цзян Чэн? Нет. Он переродился во что-то иное, но столь же сильное и прекрасное. Служащее своему народу и своей земле. Это и благословение, и наказание. Теперь для мира ты просто Чэн, – с внезапной торжественностью проговорила она, – божество – покровитель пресных вод и Хранитель Юньмэна.