***
Сквозь сон, на удивление, слышалось многое — как тихо и медленно открывалась дверь, затем шуршание мягких шагов, огорчëнный вздох матери. Просыпаясь, Кейске разлепил один глаз, различил еë смутный силуэт, а затем что-то пробурчал, поворачиваясь лицом к стенке и мысленно посылая всë и всех подальше. Потом он снова забылся и перестал воспринимать окружающую действительность, но ровно до тех пор, пока не зазвучала мелодия звонка мобильника. В первую секунду показалось, что это будильник. Но музыка играла другая, менее напряжëнная, не похожая на траурный марш по сладким сновидениям. Кейске нехотя потянулся за телефоном и принял вызов, готовый разнести в пух и прах того, кто посмел его будить. Голова всё ещё гудела, а в носу свербило. — Алло, Баджи… — Офигеть, Тора, ты, что ли… — он даже немного взбодрился от неожиданности. — Ага, ты сейчас сможешь поболтать? — Ну смотря что тебе надо. Я вообще тут не слишком живой пока. — Контроша была? — Да нет, я дома. Считай, что проспал, — по сути так оно и было, даже если бы Кейске собирался вставать к урокам, он бы всë равно не смог. — А мать?.. — Матушка нанесла визит с утра, — с нескрываемой иронией хмыкнул Кейске, — чëт сказала и пошла дальше наносить визит холодильнику. В трубке раздался смешок. — А-а, слушай, я тебя попросить хотел… — Ну говорю, либо не тяни, либо давай потом, я через пять секунд вырублюсь. — Да я предложить! Просто уже время поджимает, надо решать… Короче, будешь выступать с нами? У нас реально нет вокалиста и вообще кандидатов, кроме тебя. Кейске сопоставил в голове факты. Предложение наконец-то побыть на месте, которое ложилось как бальзам на душу, было неописуемо соблазнительно. Но Баджи больше полагался на логику и его приоритеты оказались давно расставлены. — Слушай, я не против помогать, как приходящий, но сейчас точно пас. У нас бешеная подготовка будет, времени вообще ноль. — Подготовка?.. — Отборочные в «Саботаже» на «Сюгë». Три недели осталось, а я ещё простыл и репу сегодня пропущу. Придëтся поднажать на этом фронте. Так что пока без меня. — Ага… Понял тебя, — откликнулся Тора, и в трубке что-то зашуршало. — Мне тут пора. Пока. — Не зарывайся, споëм ещë, — предупредил Кейске и сразу же услышал протяжные гудки.***
Проклинать мир можно сколько угодно, только есть ли толк в этом? Злиться — тоже полезно, но разве злость что-то решает? Казутора не хотел ничего решать. Он просто отправил телефон в свободный полëт до стенки — тот громко стукнулся почти у пола и прилëг экраном вниз. Мерцание ещë не погасло, но Ханемия уже не обращал на него внимания. Сидя на диване, он подтянул колени и уткнулся в них лицом. В виски что-то страшно било, ритмично, как пульс, а к горлу подкатывал душащий ком обиды. Кого ему ненавидеть? «Томан», Баджи или себя? Хотелось выреветься до такого состояния, чтобы не чувствовать вообще ничего, только вот слëзы никак не шли, застряли где-то на пике подъëма эмоциональной волны и не хотели обрушиваться на берег. Наверное, он просто опоздал. Дверь в убежище приоткрылась. — Ты один? — спросил Кисаки, оглядывая помещение. В глаза ему бросился телефон, красноречиво покоящийся на полу. Казутора резко поднял голову и уставился немигающим взглядом. Его зрачки сейчас больше напоминали чëрные дыры, готовые поглощать всë живое, что только попадало в поле зрения. Но от появления Тетты стоило ждать только одного. Решения проблемы.***
Жить с диснеевской принцессой отвратительно. Каждое утро, с первыми лучами солнца, прямо за стенкой она начинала мелодично выть свои трели, только что птички ей не отвечали и это не превращалось в дуэт. За отсутствие в доме попугаев и другой живности, способной подпевать, стоило поблагодарить старшего братца. И это единственная причина благодарности. Вообще не только из-за диснеевской принцессы по соседству Харучиë ненавидел ночевать дома. Атмосфера родных стен была какой-то давящей и гнетущей, как будто дом сковывал его так же, как сотни навязанных его в детстве правил поведения. Он мечтал когда-нибудь выбраться на свободу во всех смыслах этого слова, хотя это стоило многого. Пойти на риск и сделать всё, что в силах, чтобы почувствовать себя живым и значимым, — цель оправдывает средства. Из соседней комнаты донеслось довольное девичье покашливание и чей-то голос. Не похоже на старшего семьи Акаши. Значит, продюсер Сенджу? Имауши Вакаса заглядывал к ним частенько. Он был давним другом Акаши Такеоми и когда-то играл с ним в одной группе. «Когда-то» закончилось не так давно, и кажется, в то время они немного повздорили, но затем вновь случилось чудо: Сенджу — святой человек — взяла за ручки обоих и заставила мириться-мириться-мириться, как в детском садике. На удивление, это сработало, хотя отношения оставались натянутыми. Но приходил Вакаса не к Такеоми. На Харучиë он тоже обращал мало внимания. Его больше интересовала восходящая звезда по имени «Кавараги» Сенджу. Кто бы мог подумать, что прозвища, которые придумали младшие Акаши, так сильно пригодятся в жизни. Только вот прозвище сестры знала каждая собака, а Харучиë сам шипел на всех, кто называл его настоящую фамилию. Вакаса негласному правилу следовал, поэтому в немилость не особо попадал. Харучиë просто не понимал, как у него хватало терпения выносить характер Сенджу. Имауши стал еë продюсером совсем недавно, но результат работы оказался ошеломительный. Выступление за выступлением, даже съемки в рекламном ролике какой-то сладости. Поводов для зависти было множество, но возможностей — не меньше. — Не хочешь? — как-то раз расстроилась Сенджу, когда Харучиë категорически отказался снимать с ней видео на Ютуб. — Но так же будет намного интереснее. И ты не будешь в стороне. Мы же брат и сестра, в конце концов. — Какая разница, сестра — не сестра, — закатил тогда глаза Санзу. — И ещë, предлагаешь мне сниматься с этим? — он красноречиво повëл уголком губ, где располагался ромбовидный рубец. С другой стороны симметрично находился такой же. Юная звезда насупилась. — Это можно сделать фишкой. А можно прям в маске выступать. Типа ты такой загадочный… — Нет — значит нет, Сенджу! Не всë, что ты хочешь, будет сразу у тебя. Отвянь. Последнее слово осталось за Харучиë, который ожидал, что сестра побежит жаловаться на него, как в детстве. Но он не дождался — вместо этого Сенджу просидела весь вечер у себя. Кажется, что-то пошло не так. Больше они не заводили подобных разговоров. В затишье было гораздо лучше. Вакаса тоже не подходил с предложениями и вопросами, хотя и должен был, потому что Харучиë знал кое-что интересное. Это не касалось карьеры Сенджу, но так же входило в сферу интересов Имауши. Санзу продолжал держать язык за зубами. Это ведь всë, что требовалось от него. Не выдержал он только тогда, когда Сенджу-FM завела песню из «Титаника». — Я пытаюсь отдохнуть, какого хрена ты распеваешься вечером? Глядя на высунувшегося в дверную щель лохматого и хмурого брата, Сенджу едва не подавилась. — А тебе жалко, что ли? У меня настроение хорошее, — оправдалась она. — Я колыбельную на ночь не заказывал. — И тебе привет, — невозмутимо заметил Вакаса — единственный зритель представления, но не единственный его слушатель. — Здрасьте, — буркнул Харучиë. Скрывать своë раздражение за милой улыбкой смысла не было — что Сенджу, что Вакаса знали — он кусается. — Вы бы потише. Или наша диснеевская принцесса стаю белочек зазывает? — А это мы думаем, подаваться на «Сюгë» или сидеть спокойно, да, принцесса? — усмехнулся Имауши. — Я хочу! — возмущëнно воскликнула Кавараги. — «Токио Маджи» ведь будут пытаться, почему бы и нет. — Ты тогда удиви меня, а не «май харт вилл гоу он». Сенджу закатила глаза и рухнула рядышком на диван. — Слишком сложно. Я должна подумать. — Зачем ты вообще хочешь на этот конкурс? — поинтересовался Харучиë из дверей. — Тоже хочу быть крутой. — Да у тебя и так на улице автографы просят. Где предел крутизны? — Правда хочешь узнать? — Не горю желанием… «Выскочка», — подумал он, читая на лице Сенджу непреднамеренное высокомерие. Что Такеоми, что Вакаса испортили еë, потакая капризам и балуя любопытство. Сделали куклу для выступлений, которая сама не знает, чего хочет, кроме популярности. В отличие от него.***
— Ты что здесь делаешь, — произнëс Кейске, нахмурившись. Чифую тихонько прокашлялся, пытаясь найти оправдание. — Так, помочь с домашкой пришëл, проведать… — У меня температура под пиздец и выше, я сейчас на тебя начихаю, хочешь? — припугнул Баджи. Мацуно сглотнул, чуть отступил к двери, но не сбежал. — А я вот, — он поднял на нос медицинскую маску. — У меня броня. Я бронированный. Кейске попытался пробить защиту взглядом. Не получилось. Пришлось сдаться. — Как тебя только мать пустила… — А я и ей сказал, что помочь с домашкой. Она думает теперь, что ты очень учиться хочешь. Даже с температурой. — Надеюсь, ты не серьëзно, — меньше всего на свете Кейске хотелось сейчас заниматься. Он выполз из своего убежища, и на удивление обе ноги послушались, когда ощутили пол. — Нет, конечно. А ты в больницу ходил? — Ходил. Всякую фигню выписали и режим на пять дней. Как-то многовато. Репать надо. — Я ребятам сказал, они сегодня свои партии начали и текст прогнали… Баджи-сан. — А, так всë-таки почерк разобрали. Ну я сегодня тогда на кастрюлях… Чë? — перевести мысль было довольно тяжело. — Если завтра придëшь на репу и будешь там помирать, я тебя больше не поцелую! — выпалил Чифую, спрятав руки за спину и прислонившись к закрытой двери. Путь к отступлению для обоих был закрыт. Кейске уставился на него. — Это что за хрень?.. — Я сказал уже. А то в тот раз… — Помню, что было в тот раз. Во-первых, я буду пить все лекарства и не собираюсь гробить себя до отборочных. Во-вторых… ты с какого дуба рухнул, Чифую?.. Звук собственного имени показался Мацуно чуть ли не ударом под дых. Спасибо, что не по фамилии. Зачем только таким тоном, как будто его сейчас выпотрошат? Всë и так безумно плохо. Сердце даже, кажется, вообще не стучит. Кейске сделал пару шагов к двери и сосредоточенно потрогал лоб. Затем будто нарочно медленно, запустив пальцы в слегка спутавшиеся после сна волосы, убрал их с лица. Он наклонился ещë немного, и голос звучал настолько спокойно, что захотелось умереть на месте. — Если я захочу — сделаю это сам. Какая-то часть Чифую безумно жалела, что на нëм сейчас маска. Кейске был снова буквально в нескольких сантиметрах, смотрел на него хмуро и устало, но в каштановой радужке глаз теплилось что-то одновременно властное и мягкое. То, что он сказал, не послышалось?.. Другая часть Чифую вопила, что он растерял последние клетки мозга. Нашлось лишь одно оправдание — это Баджи-сан украл и где-то зарыл вместе со своими, чтобы искать не было смысла. — То есть ты захочешь… — Захочу… — тихо выдохнул Кейске, прислонившись лбом к двери прямо возле уха Чифую. — Это хреново. — Я так не думаю, Баджи-сан… Чифую прижался спиной к поверхности ещë сильнее, когда ладонь Кейске легла на его макушку, и прикрыл глаза.