Даменсток, 3 мая, 1021 год
Время 13:01
Это был тёплый солнечный май. Лёгкое дуновение игривого ветерка проскальзывало в открытую форточку и незримой тенью прогуливалось по жёлтой мастерской, украшенной картинами в деревянных рамах, – то были живописные пейзажи изумрудных лесов, пенистых водопадов и золотых лугов, портреты лиц самой обычной или удивительной наружности, натюрморты округлых ваз с душистыми цветами, стопками книг, фруктами и ягодами, иллюстрации к литературной классике, мифам и легендам таинственной столицы Яоки Даменстока. Пробежав мимо недавно написанного «Господина Смерти», двадцатидевятилетняя художница Анита Бесоннова вскочила на табурет и протёрла пыль с полок и рам. Бегая по залу как белка в колесе, она тщательно оттирала засохшую краску со стола и заставленных тумб, перекладывала инструменты по ящикам и суетливым взором отыскивала любые погрешности во внешнем виде своей уютной мастерской. К ней со спины, уперев кулаки в бока, подошла журналистка скандальной газеты «Белладонна», таящаяся под псевдонимом Карнине, – Надежда Дружбина. Деловитая и строгая на вид тридцатилетняя смуглая девушка всё поправляла очки в форме крыльев бабочки, медленно сползавшие с прямого носа, приглаживала ворот белой водолазки и наблюдала за подругой большими сладко-медовыми глазами. Она с ироничной улыбкой покачала кудрявой блондинисто-рыжей головой и звонко засмеялась: – Ты только протёрла пыль, Анют! Ей Богу, успокойся! – Да как тут успокоиться? Сюда вот-вот приедет сам Создатель! – воскликнула через плечо взволнованная Бесоннова, забралась на табурет и протёрла верхние полки, заваленные романами. – Ой, да брось, он такой же, как и мы! – Он не такой же! Он – величайший художник, так ещё и человек важный: и политик, и учёный, и приближённый правителя, и ответственный родитель, и!... Создатель – гений и великий добродетель! Ты же знаешь, я могу часами восхвалять его! И как же я хочу произвести на него хорошее впечатление... – Ты и так произведёшь на него впечатление своими работами и красотой, Анют. Надежда подмигнула. Анита густо покраснела и махнула рукой. – Надя, не смущай! – Правда, Анют, ты зря так суетишься! Будь спокойней; все мы не идеальны... – Первое впечатление можно произвести только раз в жизни, и сегодня я не могу не быть идеальной, иначе помру со стыда! Тем более Создатель сказал, что привезёт с собой друга... – Да-да, помню. Бесоннова, кончив с уборкой, отбросила тряпку в сторону и устремилась к зеркалу. Сняв светло-бирюзовый жакет с крючка, она накинула его на свои округлые плечи, причесала и уложила растрепавшиеся волосы, отдающие на свету багровым блеском, завязала длинные задние пряди в тонкий хвостик и подкрасила верхнюю губу тёмной помадой, придающей ей вид, словно она сама сошла с картины. Обладая необычной аристократической внешностью, художница, сама того не замечая, привлекала внимание своим нежным личиком, ласковым взглядом узеньких янтарных глаз и полуулыбкой на губах. Свою грациозность она подчёркивала тёмной помадой, закрашивая лишь верхнюю губу. Над нижней губой, под носиком и на подбородке у неё были родинки, выстроившиеся прямой линией на её лице. Анита пригладила складки бирюзового платья с белыми кружевами, поправила манжеты и бросилась в объятия подруги; сердце её бешено стучало в груди. – Надя, я не могу, я так волнуюсь! – Ну-ну, всё будет замечательно! Поверь мне. Обнимаясь, они посмотрели друг другу в глаза и засмеялись. Улыбалось солнце. В небе воздушными овечками прыгали облака, а под ними размахивали угольными крыльями и кричали вороны, садясь на раскидистые ветви деревьев, провода и столбы; их крики сливались с шумом бесед и топота спешащих горожан. Не было ни жарко, ни холодно, – стояла наипрекраснейшая погода. Но наслаждение её душистой красотой обрывала невероятно длинная и пёстрая полоса из гудящих машин – пробка. Джеро Акереле, темнокожий низкорослый извозчик в тёмно-синей поддёвке на белом поясе, впивался ногтями в руль и хмурил густую чёрную бровь; правая бровь и глаз скрывались под белой повязкой. Рядом с ним, сложив ногу на ногу, сидел с цилиндром на колене Создатель. В синем плаще и брюках, белой рубашке с жабо, бордовом галстуке с серебряным зажимом в виде усов и чёрных лакированных туфлях шатен с собранными в хвост длинными волосами, змеившимися на нешироком плече, с любопытством рассматривал людные улицы сквозь монокль на шнурке. Черты его лица поражали своей мягкостью и прелестью, контрастирующей с нездоровой худобой и тщетно скрываемой ото всех страшной усталостью, что волновало и его коллег, и приближённых. Но в глубине добрых узких глаз, похожих на рубины, тускнеющих от тёмных следов бессонных ночей, неустанно искрился жизнерадостный хоровод позитива, – единственное, что придавало жизни его измученной фигуре. – Хороша погода! – восхитился Создатель и взглянул на сидящего позади Романа Немова – гладковыбритого тридцатилетнего музыканта с длинной каштановой чёлкой, падающей на левый глаз, и густым хвостом. Он бездушно глядел в окно, но ничего не видел из-за непроглядной пелены раздумий, и из-за своей отчуждённости выглядел точно античная статуя. Светлый лик с тёмными глазами, немного широким носом и острыми ушами, – всё в нём стыло в апатии. Создатель с досадным вздохом улыбнулся. – Не находишь погоду хорошей? В лице музыканта пронеслась судорога раздражения, но сердиться на своего наставника он не мог, потому перевёл полусонный взгляд с окна на учёного и равнодушно пожал плечами. – М... А знаешь, куда мы едем? – Не помню. Ты меня постоянно возишь по каким-то местам, я уже сбился со счёта... – Друг мой, надо срочно из тебя прогонять эту апатию! Я тебя вожу по всяким местам отчасти по просьбе твоего отца, чтобы вновь пробудить внутри тебя творца, чтобы ты вдохновился! – Не понимаю, зачем ты пытаешься мне помочь. Оставил бы... – Оставить тебя в таком состоянии? Рома, ты за кого меня принимаешь? Поверь, сегодня ты точно возродишься подобно фениксу, ведь мы едем к художнице Бесонновой! Немов ничего не смыслил в художестве, хотя его мать и дед были прославленными на всю столицу архитекторами. Его не интересовали краски и холсты, галереи и выставки ему казались скучными, а художники – безумцами, с которыми он не хотел иметь никаких дел, отчего даже с матерью редко общался. Один Создатель стал исключением, хотя и он порой казался ему чудаком. Фамилия Бесонновой ему ни о чём не сказала, – она слилась с прочими фамилиями, которые он мог слышать на дню и по сто, и по двести раз, которые никогда не запоминал и сразу выбрасывал прочь из головы. Для него Бесонновы, Позднины, Хамловы, Виргинские – всё было неинтересно. Он не скрывал своей скукоты и на выставках то зевал, то рассматривал свои руки, казавшиеся ему живописнее пейзажных морей и лесов. – Не погода, а мечта! – всё лелеял природу Создатель. – Прямо как в романтическом фильме! Весна, май, романтика!.. – Романтика... – глухо повторил Роман, скрестив руки на груди. – Эх, любовь! А ты когда-нибудь любил, Ром? – Да, но всё это бред и пустая трата времени. – Отчего так категорично? Может, тебе не повезло с пассией, если это было единожды и впервые. Наконец пробка медленно рассосалась, и машина тронулась с места. Немов, предвидя нарастающее в себе раздражение, перевёл ход разговора: – А ты сам любил? У тебя детей не сосчитать, но все приёмные, неродные. И почему у тебя никогда не было жены за все твои... века? Создатель глубоко задумался. – Любил ли я? Нет, наверно никогда не любил. Честно, сколько живу на белом свете, а до сих пор понять не могу, что такое любовь и каково это чувство – влюблённость?.. Вот скажи, что люди чувствуют, когда они влюблены? – Восторг и вдохновение, я думаю, – с неохотой ответил Немов. – А сам что думал и чувствовал? – Я думал, что был самым счастливым человеком на всей земле; я был вдохновлён и готов на всё, но... – он запнулся от горечи воспоминаний того возвышения, которое он чувствовал во времена безответной влюблённости и тяжёлого, как крест, неспокойного развода родителей. – Я был дураком и сейчас понимаю, как это всё глупо, смешно и нелепо. Создатель почувствовал досаду от его пессимизма, но желал больше узнать о влюблённости, что он за свои долгие века ни разу не испытывал и желал ощутить лично на себе это щемящее сердце чувство неземного счастья, горечи и боли. Наблюдая за товарищами, влюблённых до безумия, горьких слёз и припадков, его любопытство росло и пугало всех, кого он просил поведать ему, что такое любовь. Его печалили ответы, которые доводилось слышать чаще всего. «Завидую, что ты никогда не любил», «Любовь – ужас, мрак и печаль», «Любовь – это убийственное болото», – вот, что ему отвечали. И он хотел помочь этим бедным людям, разочаровавшимся в счастье, но сделать ничего не мог. Казалось, что во всём мире нет счастливых людей, любящих друг друга, живущих в гармонии и сказке; казалось, на земле существуют одни слёзы, муки, измены, безответщина и страшные любовные кандалы, кандалы дикой, беспамятной и минутной страсти. Однако, не смотря на нелесные мнения о любви, Создатель мечтал испытать себя и свою возможную любовь, смутно и неправильно представляя себе «бабочек в животе» и «замирание сердца», которые выстроил из тысячи услышанных рассказов и прочитанных романов. Он улыбнулся, и эта улыбка медленно остудила раздражение музыканта. – Любопытно... Но знаешь, Рома, что бы ты ни говорил, а у меня предчувствие, что этот день вернёт тебя в прежнее русло! Роман приподнял уголки поджатых губ и внезапно спросил: – Знаешь, что меня в тебе до сих пор поражает? – Что? – То, как ты за столь долгую жизнь не разочаровался в человечестве. Как ты умудряешься сохранять в себе силы и до сих пор оставаться добрым и отзывчивым к людям, что прогнили изнутри? Неожиданно Создатель расхохотался и сквозь смех сказал: – Ну, Рома! Мне, конечно, очень приятно это слышать, но себя я бы добрым не назвал. Я лишь делаю и говорю то, что считаю нужным, и не вижу в людях совершенного зла. Все мы не идеальны, ибо нет идеальных людей, но я вижу, как люди стремятся к этому «идеалу» и это меня радует. – Люди злы, порочны и... – Не все, друг мой, не все! В каждом человеке есть и добро, и зло в разных соотношениях. – Но, видимо, в нашем и новом поколениях больше зла, чем добра: никакой любви, никаких счастливых семей. Все лишь думают о том, как разбогатеть или удачно выйти замуж за приличный капитал, а не за человека. Вот во времена моего деда было лучше и спокойнее... – О, ты ошибаешься! Поверь, во всех поколениях есть и плохая сторона, и хорошая; обычно, они равны, поэтому сравнивать поколения нет смысла. В каждом есть что-то хорошее и что-то нехорошее – поколений без изъянов быть не может. И во времена молодости твоего дедушки было не так сахарно. Всё осталось и остаётся тем же! Это как конфета: начинка одна, а упаковки разные. Ты о новом поколении так думаешь, потому что тебе попадалось много нехороших людей, а хороших ты не замечаешь, а ведь их тоже очень много! – Очень много... – повторил Немов, повернулся к окну и погрузился в тяжёлые раздумья. Через четверть часа они остановились перед четырнадцатиэтажным каштановым зданием, напротив которого стояла детская площадка, где игрались детишки под наблюдением матерей и старух, ежедневно сплетничавших у подъезда. Роман недоумённо выскочил из машины и, осмотревшись, спросил подошедшего Создателя о том, куда они приехали. – К дому Бесонновой, – ответил учёный. Поняв причину его удивления, он засмеялся. – Точно, ты же здесь неподалёку живёшь! Совсем забыл! А! Добрый день, сударыни! Не правда ли погода хороша? – обратился он, приподняв цилиндр, к разинувшим рты старухам у подъезда. – Хороша-хороша! – поддакнула старуха в красном берете и с авоськой на коленях. Лицо её осветила радость. – И здесь у вас хорошо: маки растут, черешни, м-м! – Создатель восхищённо заглядывался на ограждённые зелёно-жёлтым забором душистые черешни, под чьими стволами краснели маки. – У нас здесь очень хорошо! – поддакнула красный берет. – Да-да! Не ожидали Вас увидеть в наших краях, – сказала старуха в синем платье с красными цветочками. – О, поверьте, будь у меня больше времени, я уже давно здесь был бы родным и близким! – Вы уже нам одной, господин Создатель! А по какому поводу к нам приехали? – поинтересовалась третья старуха с белым платком на голове. – На встречу, – он, оттянув манжету, посмотрел на наручные часы, – и, боюсь, мы опаздываем. Не поможете открыть дверь? – Конечно-конечно! – хором захихикала троица. – Премного благодарен! Взволнованная, но счастливая старуха в красном берете назвала код от домофона. Создатель открыл дверь, окликнул Немова, поклонился сплетницам, пожелав им хорошего дня, и с музыкантом скрылся за стальной дверью. Старухи переглянулись, сложили морщинистые руки перед собой и поражённо вздохнули. – Как думаете, зачем Создатель приехал сюда? – сощурила глаза белый платок. – Может, здесь живёт какой-нибудь политик? – Или его приятель? – Или деятель? – предположили остальные. – А может его любовница? – промурчала красный берет. – Точно! – Точно! – синее платье дёрнулась. – Но, надеюсь, это не какая-нибудь стерва! – Да! – Да! – А то жалко будет Создателя. Он такой джентльмен: не мужчина, а мечта! Выглядит совсем как мальчишка, но будет лучше и крепче всяких груд мускул! Эх, жаль, я не молода... – Да... – Думаете, это Аварова? – продолжила сыпать догадками белый платок. – Людка? Умоляю! – захохотала красный берет. – Она кроме своего брата никого не полюбит! Мне кажется, что это та художница с первого этажа. Вы её видели? – Видели! – Видели! – белый платок повела дряхлым плечом. – Ой, думаю, она высокомерная какая-то! Или мразь, или дура дурой, или меркантильная! – Точно! – А, может, нет?.. – задумчиво сказала красный берет. Извозчик Акереле, оставшись в машине и подслушав сплетни, тяжёло вздохнул и закрыл окно, дабы более не слышать гадостей. Поднявшись на первый этаж, Создатель вытащил из кармана мелкую записную книжку, подошёл к чёрной стальной двери и взглянул на номер квартиры. – Рома, нам сюда! Надежда и Анита впервые познакомились, когда им было по семнадцать и шестнадцать в художественном училище. Они оказались в одной группе и с первого дня приметили друг друга, но боялись заговорить. Первой заговорила Бесоннова и узнала, что у неё с Дружбиной совпадают вкусы и в музыке, и в живописи, и в увлечениях, и сразу захотела подружиться с этой примечательной особой, за пару дней слепившей себе репутацию солнечного человека. Как-то раз они, смеясь от шуток одногруппников, стояли в коридоре, и Анита решила завести разговор. Их короткая беседа в быстром темпе переросла в ежедневные разговоры на перерывах, на прогулках после училища и по телефону. Все видели, как крепчала их дружба, и предсказывали им не кровное, но не менее крепкое родство до гробовой крышки. Спустя год подругам внезапно открылось, что они учились в одной школе в разных классах и дивились: почему они не познакомились раньше? Как не узнали друг друга? Но посчитали, что тогда была не судьба, и радовались, что нашли друг друга сейчас. Надежда с Анитой вышли на кухню, где стоял круглый стол с хлебницей и гравированной сахарницей и солонкой. Журналистка вновь обняла подругу и подбадривающе сказала: – Всё будет хорошо, Анют! – Да, но... – Бесоннова сомневалась. Она налила себе воды и, тяжело вздохнув, села за стол. – А если что-то пойдёт не так? А если... если... Нет, я очень переживаю! Создатель наидобрейший человек, а его приятель? Если он будет мрачен, не в настроении? А если им не понравятся мои работы? А если его приятель тоже художник и... – Будет забавно, если этим гостем окажется Позднин. – Позднин? – в округлом личике проскользнула мимолётная надежда, сменившаяся на задумчивость. – Было бы, конечно, славно, но господин Позднин сейчас за границей. – А вдруг приехал? Я бы не прочь встретиться с ним! Всё-таки мы не виделись с окончания училища, то бишь лет десять... Он был моим любимым учителем, – внезапно Надежда оживилась. – Помнишь, когда ты его впервые увидела, тебе показалось, что он суровый и злой? И в итоге уже на втором занятии мы все его дружно звали «папой». – Конечно, помню! До сих пор удивляюсь: как я могла подумать, что он суров? Он ведь налицо мил и ласков! Бесоннова обратилась к висящей под часами длинной картине Позднина историко-мифического сюжета «Охота на упырей». Художник изобразил бегущих от разъярённых людей бесов-Упырей в своём отвратительном, даже болезном виде: пепельная иссохшая кожа, натянутая на кости вытянутых конечностей, три чёрно-белых квадратных камня на больших лбах, бездны вместо глаз, длинные тонкие пальцы, склизкие фиолетовые языки, блестящие между крепких заячьих зубов, и обрывки тканей вместо одежд. Из ветвей деревьев и густой листвы на них бежали люди с вилами, косами и факелами в нервно сжатых кулаках и словно кричали с холста: «Сжечь! Убить! Истребить! Закопать!» Бесоннова часто садилась перед картиной, разглядывала каждую деталь, и со временем ей начинало грезиться, что она оживает. Она видела, как подобно испуганным животным Упыри бежали на четвереньках, а за ними по пятам спешили охотники; слышала, как бесы хрипели, как оглушительно вопили, брызжа слюной, охотники, как под босыми ступнями и подошвами с хрустом прогибалась трава, как визжали вороны в тёмных облаках и шуршала листва. Анита хоть не сильно верила в существование мистических тварей, любила легенды и была ужасно рада, когда Позднин подарил на её именины «Охоту на упырей». Бесоннова улыбнулась воспоминаниям и сказала: – Кстати, господин Позднин недавно прислал мне письмо с открыткой из Рабижа. – Вы до сих пор общаетесь? – удивилась Надежда. – Да, порой друг другу письма шлём. – И немудрено, что ты его любимица. А почему мне об этом не рассказывала? – Я не рассказывала? – Нет, впервые... Её прервал звонок в дверь. Анита подскочила на ноги, как предсмертные слова промолвила «пришли» и ринулась в прихожую. Однако прежде чем отворить дверь, она посмотрела в глазок и поалела от волнения, увидев Создателя. Пропустив гостей, она блеснула очаровательной улыбкой: – Здравствуйте, господин Создатель! – Добрый день, – учёный взял её ладонь и легко прикоснулся губами к шероховатым костяшкам пальцев. – Надеюсь, мы не опоздали? – Нет-нет, вы даже рано, – Анита со смущением вывела свою ладонь из чужой. Её поразило, что Создатель был выше её лишь на несколько сантиметров, когда она думала, что он будет выше. Немов, не поднимая глаз, кивнул в знак приветствия, вместе с Создателем снял обувь и, когда Бесоннова поставила перед ними тапочки, впервые посмотрел на неё. Они встретились взглядами и застыли от изумления. Немой шок прервала вышедшая с кухни Надежда. Остановившись возле подруги, она при взгляде на Романа звонко засмеялась, крепко обняла его и похлопала по спине. – Ромка! Сколько лет, сколько зим! – журналистка глянула музыканту в лицо. – А ты совсем не изменился, даже помолодел! – Неужели вы знакомы? – поинтересовался Создатель. Надежда дёрнулась и взвизгнула: – Ой, господин Создатель! Я совсем забыла про вас! – Не зовите меня господином, для вас я просто Создатель. А вы, как понимаю?.. – Я – Надежда Дружбина, журналист! Она протянула ему руку и, крепко обхватив его ладонь, встряхнула её три раза. – Очень рад знакомству! – Создатель посмотрел на Немова, затем на порозовевшую Бесоннову. – И вы знакомы? – Ой, мы с Ромкой одноклассниками были! – не дав ответить подруге, Ввернула Дружбина и обратилась к Немову. – Сколько мы не виделись? Десять? Нет, одиннадцать лет, а ты не изменился ни на йоту! – и, хлопнув друзей по плечам, начала их знакомить друг с другом. – Знакомься, Рома, это – моя лучшая подруга Анита! Анюта, это – Рома, мой бывший одноклассник! Роман смотрел то на Надежду, то на Аниту, накрытый волной воспоминаний школьных лет. Перед ним были две девушки, связанные с его и тёплыми, и неприятными воспоминаниями минувших дней; эти, казалось, забытые фрагменты прошлого неожиданно пробудились, и в груди цветком распустилась смесь тоски и счастья. Бесоннова провела гостей в мастерскую и предложила чай. Создатель повесил плащ возле чёрной кожанки Дружбины, оставил цилиндр на столе и с охотой согласился на кофе. Немов ничего не ответил, ибо до сих пор приходил в себя от поразивших его молнией отголосков прошлого. Когда подруги ушли на кухню, он, побродив вдоль картин, остановился перед портретом Надежды. Создатель подошёл к нему и подметил невероятную схожесть солнечного портрета с натурой. – Вы с Дружбиной одноклассники? – Да, – не отрываясь от портрета, ответил Немов. – А с Бесонновой? Мне показалось, что вы... – Да, с Анитой тоже знаком. В школе часто обедали и ходили по библиотекам. Она училась в параллельном классе, но её фамилии я не знал. – И потому-то не признал! Роман, не ведая сам, улыбнулся, – ранее тёмные туманные глаза посветлели. Он, сложив руки за спину, мерным шагом расхаживал по залу и разглядывал портреты, воздушные пейзажи, диковинные натюрморты и иллюстрации, пока Создатель дивился внезапной перемене его настроения и душевно ликовал, что впервые за долгое время поймал позитивную эмоцию на хладнокровном лице. Когда подруги вернулись, Надежда села беседовать с Создателем, а Анита подоспела к Роману и, розовея, заговорила с ним о чём-то, чего никто не слышал. – Какой вкусный кофе! – опустошив кружку, восхитился Создатель. Он искоса поглядывал на смеющихся творцов. – Он смеётся и так хорошеет! Давно я Рому улыбающимся не видел. – А что так? – поинтересовалась журналистка. – На него тоска нагрянула; уже второй месяц ходит унылый, а я его и туда, и сюда тащу, чтобы вытянуть из бездны. Мы на всех выставках и концертах побывали, а ему хоть бы хны! Не знал уже, что делать и как спасать, а сейчас вижу, что вы его спасли, и я вам так благодарен! – Будет Вам! – Прошу, не обращайтесь ко мне на вы. Лучше на ты, мне так приятнее. – Тогда и ко мне на ты обращайся, – сложив ногу на ногу, Надежда предалась воспоминаниям. – Помню, Ромка до седьмого класса был такой наивный и милый мальчик, просто прелесть! А потом впал в траур и закрылся ото всех: на переменах спал и постоянно ходил в чёрном, будто был на похоронах. А в восьмом и девятом классах развеялся и снова вернулся в русло, но спокойным стал ужасно! Неужели он опять в трауре? – Скорее в душевном упадке. Но здесь, – он взглядом указал на Немова и Бесоннову, – здесь его траур испарился! – Это заслуга Анюты! Хотя удивлена: Рома, вроде, никогда не доверял незнакомым людям... – Но они давно знакомы! Мне так Рома сказал. Бесоннова, как бы ни желала скрыть смущение и радость, бурлящую в ней, невольно алела, когда смотрела на Немова. Музыкант совершенно не замечал её эмоций и рассказывал о своём любимом писателе, чьи произведения девушка, к сожалению, не читала. До этого они всё удивлялись, что всё время были так близки друг к другу, ведь жили практически в соседних домах, однако ни разу не пересеклись. По итогу их встреча после долгой разлуки произошла так неожиданно, что они оба долго приходили в себя. Бесоннова подобно киноплёнке воспроизводила все воспоминания, связанные с Немовым; ей припомнилось, как однажды на уроке ей стало плохо, и она вышла в уборную, но на обратном пути в кабинет пересеклась с Немовым, и тот, заметив её состояние, помог ей отпроситься, донёс её портфель и проводил до выхода. Часто после школы они пересекались в раздевалке и отправлялись гулять в библиотеку, где обсуждали произведения, забавлялись от смешных и странных названий книг, вместе читали, сидя в зале, и постоянно обменивались шутками. Несколько раз Роман просил Аниту помочь ему с уроками, и та охотно соглашалась, с замиранием сердца довольствовалась его нежной улыбкой и внимательно вслушивалась в искреннее «спасибо». Она знала, что ему нравилось, когда она интересовалась его работой и покрывала различными вопросами, хоть ничего не смыслила в музыке; знала, что ему нравилось проводить время среди тысячи книг, что её шутки он запоминал и любил. Но единственное, чего она не знала и о чём не догадывалась, было то, что благодаря общению с ней музыкант выбрался из кокона меланхолии в последних классах и нашёл общий язык с одноклассниками. – Боже, дорогая моя! – послышался восторженный голос Создателя, подошедшего к «Господину Смерти». Бесоннова от неожиданности вздрогнула и побелела от испуга. «Ему что-то не понравилось? Я сделала что-то не так?» – метелью закружились тревожные мысли, но, заметив восхищение в лице учёного, подавила тени беспокойства. Создатель изучал солидный двухцветный лик на портрете и, обратившись к Немову виноватым взглядом, как бы извиняясь за прерывание их беседы, залепетал: – Я в восхищении! Как невероятно передан характер, какое мастерство! Но почему вы, моя дорогая Анюта, изобразили Смерть не скелетом с косой в культяпке, а стариком с двухцветной бородой и пронзительными холодными глазами? – Потому что я знаю, что он не выглядит, как скелет с косой, – ответила она. – Вы говорите так, словно сами видели Смерть. – Можете ко мне на ты, – Создатель кивнул, тем самым сказав, что она тоже может отбросить формальности прочь. – Да, я видела Смерть; он приходил ко мне, когда я была больна и залегла с высокой температурой. Но он не собирался меня забирать, а наоборот сказал не сдаваться, и я вскоре вылечилась. В знак благодарности я решила написать его портрет. – Интересно! Но неужели ты писала его лицо по памяти? – Я почти всегда пишу по памяти, если не могу позволить себе желаемого натурщика; не все соглашаются. – Мой портрет Анюта тоже писала по памяти! – добавила Надежда. Казалось, лик Создателя был готов треснуть от восторга. Он одарил художницу аплодисментами: – Невероятно! Согласись, Рома, это невероятно! Анита, я очень восхищён! И, продолжая восхвалять её труды, вгоняя девушку в краску, он гулял по мастерской, останавливаясь перед каждой работой, дабы внимательно изучить мазки, черты лиц, виды пейзажей и угадывал сюжеты иллюстраций. Но даже если бы Анита была начинающим творцом и её работы были бы ужасны, Создатель никогда не сказал бы ей плохого слова. Он совершенно никому никогда плохих слов не говорил, а из его уст постоянно сыпались похвала, поддержка и комплименты, ведь лучше подбодрить и помочь человеку, чтобы он и дальше совершенствовался с гордо поднятой головой, нежели унизить его и крякнуть напоследок: «Пытайся лучше!». Немов продолжил шутить с Бесонновой и несколько раз украдкой дарил загадочные взгляды Надежде, которые она не замечала, ибо читала какой-то иностранный роман. Сей тёплый визит длился более четырёх часов. Когда стрелки указывали на шесть вечера, Создатель захлопнул карманные часы и с виноватой улыбкой сказал, что им с Немовым надо спешить на важную встречу. Прежде чем проводить гостей, Бесоннова напоила их чаем с шоколадным печеньем, в спешке приготовленным ночью, поблагодарила за приезд, узнала адрес Немова, выслушала с пунцовым лицом новую порцию комплиментов от Создателя и закрыла за ними дверь. – Надя! – художница вбежала на кухню. – Неужели это всё случилось? Надежда, хрустя печеньем, кивнула: – Да, и ты показала себя молодцом. – Создателю понравилось! – Конечно, понравилось, иначе и быть не могло! – Понравилось, ему понравилось! – с каждым произнесённым словом её лицо становилось краснее и краснее. – А Рома... – Так вы, всё-таки, знакомы? – Да, мы в школе общались и после уроков ходили в библиотеку. Это были старшие классы и... Надя, я так рада тому, что мы снова встретились и что он меня помнит! Она долго рассказывала про свой разговор с Немовым и с теплом вспоминала проведённое с ним школьное время, ломая пальцы и отводя глаза в сторону. Дружбина слушала её, подперев щёку кулаком и, когда наступила пауза, на вздохе выпалила: – К тебе, вроде, Создатель приходил, а ты всё про Ромку рассказываешь! А кто всё утро переживал по поводу приезда «важнейшего и величайшего человека»? А-а, понятно! – она присвистнула, и хитрая ухмылка зазмеилась на её губах. – Что? – А ты не понимаешь? – Чего не понимаю? Что ты так хитро улыбаешься?.. Журналистка молча ожидала, когда подруга сама поймёт причину её ухмылки, но та никак не понимала. После тщетных попыток угадать, художница сдалась. – Я не понимаю, почему ты так коварно ухмыляешься! – Анют, да ты, кажется, влюбилась! Бесоннова возмущённо свела брови к переносице, но щёки её предательски разгорелись пламенем, выдав истинные чувства, неведомые для неё самой, но ясные для Дружбиной. – Влюбилась! Дорогая моя, ты влюбилась! – Нет, такого быть не может! Рома очень хороший друг и ничего более. Не выдумывай того, чего нет. – Я не выдумываю, я это вижу. – Не видишь! Анита налила себе чай трясущимися от волнения руками и поспешила перевести тему, спросив подругу про её беседу с Создателем, но Надежда ещё долго подтрунивала над ней и поздравляла с первой, скорее всего ответной влюблённостью. – Как тебе сегодняшний день? – пристегнувшись на заднем сидении, поинтересовался Создатель у Немова. Немов барабанил пальцами по колену и совсем не слышал его. Он мысленно находился там, где царит вечный покой и гармония, где растут жёлтые и белые нарциссы, красные и жёлтые хризантемы, герани, гортензии, желтые тюльпаны, густеют акации, скрывая мраморные статуи великолепнейших женских фигур, где процветают надежда и вдохновение. Когда его окликнули в третий раз, он поднял глаза, в которых дребезжало счастье, и это счастье растрогало учёного. – Рома, да ты сияешь! Тебя не узнать. – Я вдохновлён, я!.. Что я тебе говорил с утра? Забудь, всё забудь! Я был слеп и глуп, считая, что я уже давно всё понял, но я был не прав: я сейчас, только сейчас всё понял! – Что же ты понял? – Нет ничего прекраснее, чем... чем вдохновение! – он хотел сказать «любовь», но постеснялся. Создатель его понял и кивнул. – Я рад, что ты выбрался из кокона. Говорил же, что этот день изменит тебя. – Да я словно заново родился! Спасибо тебе, огромное спасибо! Создатель с успокоившейся душой улыбнулся.