Даменсток, 22 мая, 1045 год
Время 21:36
На улице стояла изумительная погода для не предвещавшего беды вечера. Виня, налюбовавшись сумрачными видами из окна, спрыгнул с подоконника, в прыжке лапкой выключил свет и выбежал из кухни в комнату, где с восьми вечера сидели Родион и Марселин. Одетая в облегающее изящную фигуру платье до колен девушка, когда свет на кухне внезапно погас, от неожиданности вздрогнула и со вздохом посмотрела на кота, ластившегося о ногу хозяина. – И как давно он у тебя свет выключает? – Без понятия. – Забавно; совсем, как человек. Комната вновь погрузилась в тревожное молчание, хотя буквально четверть часа назад вовсю звучал дуэт их громких голосов. Марселин по просьбе Родиона рассказала про своих коллег – журналистов «Белладонны», среди которых он выделил пятидесятичетырёхлетнюю Карнине – Надежду Дружбину (её имени Серро не знала). Серро о «Дьяволице» – так прозвали Дружбину в народе – знала немного, ибо с нелюбимыми коллегами старалась не общаться, а с Карнине тем более. – «Дьяволицу» все боятся, особенно её колючего взгляда, – говорила она. – Строгая, замкнутая, беспощадная – вот её краткая характеристика по мнению большинства и я с ними отчасти согласна. Она всегда ходит в вельветовом коричневом костюме, спит по три часа в сутки, никогда не улыбается, пишет разгромные статьи, никого не щадит и словами режет, словно ножом. Люди боятся попасть под её острое перо, но вместе с тем им нравится, какие скандалы она обличает, нравится, как рушит чужие репутации и даже жизни. Я слышала, из-за неё несколько человек покончило с жизнью, а несколько сошло с ума. Родион не мог поверить ушам. Дружбина, которую он знал по рассказам Сыщкова, и Дружбина из описания Серро были совершенно разными людьми! Неужели за двадцать четыре года эта очаровательная кудрявая девушка с медовыми глазами превратилась в нелюдимого тирана с испепеляющим взором? Неужели с ней произошла такая же метаморфоза, как с Черникским? Неужели история Бесонновой настолько страшна?.. Заметив озабоченность Родиона, Марселин тут же переменила тему и рассказала про свою недавнюю встречу с хозяйкой квартиры, которой на удивление музыканта оказалась Кира Солнцева. Весть о том, что бедная женщина, ослеплённая тщетной надеждой, с одноглазым супругом до сих пор расклеивает объявления о пропаже сына по всему городу и каждый день посещает полицию, спрашивая про пропавшего ребёнка, до глубины души поразила и растрогала следователя. Он с горечью на душе осознал: одним из самых страшных образов в мире определённо является горюющая мать, потерявшая самое дорогое в своей жизни – ребёнка. Даже слышать о страданиях этой доброй женщины ему было невыносимо тяжело; на глаза невольно наворачивались слёзы, которые он успешно сокрыл от журналистки. Слушая Серро, он думал о том, когда навестит горюющих родителей, со страхом представлял их бледные, состаренные бессонными ночами лица, опухшие от рек пролитых слёз глаза, представлял их разговор. «Как вы поживаете?» – спросит он. «Никак. Мы не живём, мы существуем», – ответят они. Что ему говорить? Он не знал. Он не знал, как без красного от стыда лица поддерживать их надежду на возвращение сына, когда он знает жестокую правду, скрытую в тумане тайны. Под гнётом мрачных дум Родион начинал винить в сложившейся тяжёлой для многих ситуации покойного Модеста, но сразу осекал себя и стыдился, что посмел обвинять мученика, который и без него себя корил за любую оплошность. Господи, как тяжело жить на этом свете! Когда Марселин закончила рассказ, Родион спросил её: – Знаешь Модеста Винина? – Да, знаю. Часто его романами зачитывалась, когда был нужен проблеск света в череде тяжёлых дней. А к чему вопрос? – Знаешь, что Солнцева – его мать? – Да? Тогда ясно, кого она ищет. Жаль её, конечно... – Что думаешь об исчезновении Модеста? – Честно, я как-то не задумывалась... Может, он молчком переехал в другую страну, а, может, умер, и его не могут отыскать, – голос её вздрогнул лишь раз, в остальном она была хладнокровна. Профессиональное спокойствие журналистки лишь укрепило тревогу в душе музыканта. Ему казалось, что утром должна произойти катастрофа. Ни разговор о музыке с Марселин, ни её тёплые объятия, ни ласки Вини не смогли усыпить его странное предчувствие и успокоить расшатанные нервы. Он проводил подругу до её квартиры и, вернувшись домой, выпил немного водки и только тогда сумел предаться забвенью. Виня расположился у его головы, охраняя крепкий сон хозяина от кошмаров. Предчувствие, к сожалению, не подвело. Ранним утром двадцать третьего мая в дверь постучалась Марселин, с порога показала Родиону свежий разгром от Карнине и несколько небольших, но едких статеек о Винине. Везде писалось, что «Винин – государственный изменник, подлец и сумасшедший, который до сих пор скрывается от полиции в Даменстоке», а Карнине, провёдшая собственное исследование, заявляла, что «Винин – настоящая причина смерти Либидина, т.е. его убийца». Как же так вышло, что человек, которого все осуждали при жизни, стал великим добродетелем после гибели, а человек, уважаемый при жизни, стал подлым преступником после смерти? За столь короткий срок Винин столкнул Либидина с трона народного осуждения и сам занял его. Родион после прочтения пропитанных гнилью статей впал в отчаяние. Марселин безуспешно пыталась его успокоить, не совсем понимая его бурной реакции на сплетни, ибо не знала о дружбе следователя и писателя, пока на кухне не завизжал телефон – звонил Григорий Хамлов. Пока Виня жалобно мяукал и, обеспокоенный, бегал вокруг хозяина, следователь прижал трубку к уху. – Родион! Извини за внезапность, но ты читал газеты? – Только что прочёл «Белладонну». – И как себя чувствуешь? – Отвратительно. Все эти статьи – ложь, придуманная стервятниками! – Согласен. Кроме «Белладонны» ты ничего не читал? – Ничего. – Тогда даже не открывай других газет: везде пишут одно и то же ещё с двадцать первого числа. – С двадцать первого?.. – Да, тогда в «Некрополе» этот урод Правда выпустил статью, где топтал Модеста в грязь. Даже говорить не хочу, насколько его статья и аргументация абсурдны, однако почему-то все ему поверили! Я и Форсети (один из журналистов «Некрополя») уже второй день боремся с журналистами ответными статьями, где защищаем Модеста, но бороться с толпой невозможно! Даже подъездные старухи смакуют эти грязные новости, осрамляя Модю! Раньше они осуждали Аркашу, сейчас же наоборот его превозносят и считают, будто Модест его убил! В автобусе слышал, как подростки обсуждали это дело, называли Модеста «гнилым человеком» и «педофилом», говоря, будто кто-то видел, как он куда-то уводит ребёнка! Я хотел вступить с ними в спор, но они лишь рассмеялись надо мной и сказали, что я жалкий защитник педофилов и убийц. – Что ты такое говоришь?.. – Говорю как есть. Если раньше ситуация была никакой, то сейчас она невероятно быстро накаляется. Я хотел тебя предупредить, но ты уже всё знаешь. Вскоре разговор с Хамловым завершился, а предчувствие подсказывало путь на Колыбельную улицу, где жил Сыщков. Возможно, наставник догадывался, кто посмел оклеветать доброе имя покойника, или знал человека, скрывавшегося под Правдой! Родион поблагодарил Марселин за принесённые новости и поддержку, крепко обнял её и, посадив тревожно мяукающего Виню на плечи, начал собираться. Статьи он убрал в портфель вместе с делом Винина, блокнотом и ручкой. На улицу он вышел почти бегом, не обратив внимания на пристальный, чем-то обиженный взгляд Марселин, и тотчас столкнулся с Квиком. – Паркер! – крикнул он, хватая извозчика за плечи. – Ты занят? – Только освободился. – Прекрасно! Можешь меня отвезти к господину Сыщкову? Вместо ответа Паркер отворил дверь машины, усадил Родиона рядом с собой и сел за руль. Полуторачасовой путь затянулся из-за пробок, двух мелких аварий и совершенно внезапно нависшего над всей столицей ливня; небеса не посерели, не скрылись за тёмными тучами, а побагровели, отчего капли дождя казались кровью. Шаткое спокойствие следователя окончательно сломил не столько алый ливень, сколько утробные раскаты грома, походившие на пронзительные крики жестоко убиенных. Если бы не успокаивающий нервы одним своим присутствием Паркер и нежившийся о руку Виня, Родион давно впал в безумие от бури мыслей и страшных воспоминаний. По приезде к шаткому дому, омытому «кровью», следователь расплатился с извозчиком и с Виней на руках бросился к подъезду. Поднявшись на третий этаж, он постучался к Сыщкову. – А, Родя! – Господин Сыщков, могу я поговорить с вами? – Можешь, конечно, можешь! Только в следующий раз звони, прежде чем прийти, а то мало ли у меня гости. Проходи. Перейдя порог, Родион опустил Виню на пол, тут же раскрыл портфель и протянул наставнику мятый выпуск «Белладонны». – Карнине! – Что Карнине? – Смотрите же: Карнине написала статью о Винине!.. – Посмотреть-то я посмотрю, а ты лучше сними пальто и проходи в кабинет; за чаем и поговорим! – он взял с дрожащих рук «Белладонну» и направился к своему кабинету. Музыкант повесил на вешалку сырой плащ, собрал волосы в хвостик и зашёл в комнату. Наставник повторно перечитывал статьи о писателе, хмурил брови и в задумчивости потирал белую бороду. – Что думаете? – А что думать? Ты мне дал совершенно не то, что надо! – В смысле? – С чего всё началось-то? Не с Карнине же! – Да, не с неё. Началось всё со статьи некого Правды в «Некрополе», а Карнине присоединилась к потоку сплетен. – А, Правда! – он горько усмехнулся. – Тогда это всё объясняет. Я знаю, кто виновник этого торжества; на все девяносто девять и девять десятых процента уверен в своей правоте! – Вы знаете? Скажите! – А вот слушай историю, тогда и скажу. Мы как раз затронем этого персонажа... нет, этих персонажей. – Но господин Сыщков!.. – Цыц! Родион тяжело вздохнул, устало потёр переносицу и после небольшой паузы спросил: – Если не хотите ответить на это, тогда ответьте на другое: Скарлетт Красноречова – Упырь? – Каво? С чего ты взял? – Да вот такое дело... – С чего ты взял, что я так просто отвечу тебе на вопрос? Говорю же, слушай, что будет дальше: я на всё отвечу в рассказе! – Но... – Никаких но! Ты пришёл ко мне, значит, пришёл надолго. Он достал из багрового шкафа дело Бесонновой, разлил чай по кружкам, уселся удобнее, раскрыл бледно-голубую папку и спросил: – На чём мы остановились? – На смерти Четвёртого. – Точно! На смерти... – Он по-настоящему умер или это был сон? Не думаю, что мистическое существо наподобие Ловца Снов так просто убить. И кто его убил? – Не торопи события! Всё по порядку. Скажу лишь, что про Четвёртого мы ещё услышим. Итак, возвращаемся к двадцать восьмому июня тысяча двадцать первого года...