«День. Очередной день. Ничего нового, ничего примечательного. Ничего, что могло бы заинтересовать меня. Значит, мне вновь придется бежать».
***
По началу я проснулся в незнакомом доме, его потолок вызвал отторжение — его белизна и чистота… Никогда не любил что-то слишком идеальное. Не знаю почему, не знаю когда это началось. Вокруг было светло, наверное, я проснулся днем, а, может, и ранним утром. Обычно меня не заботят такие мелочи. Ведь каждого шага не упомнишь, каждую муху в лицо не рассмотришь. Потом… потом я понял, что это не дом и почему здесь так светло — я лежал в госпитале. Вот только я не понимал в какой государственный госпиталь меня могли принять. Позже меня проинформировали, что это был частный госпиталь, что многое объясняло. Я не заметил там красных стен, значит, приняли без всяких разговоров. Насколько же люди повернуты на деньгах: готовы запустить в свое имение преступника, только потому что он им заплатил. Открыв глаза и пробуя встать, боль пришла ко мне не сразу. Я не упал на кровать в муках, как это рисуют во многих фильмах, начав задыхаться. Что-то определенно ныло в области груди. Может, чуть ниже. Но обычно я не обращаю на такие пустяки и малейшего внимания — ведь боль естественное ощущение в нашей жизни. Это обычная и повседневная вещь в жизни людей. Сердечная боль, боль в ноге или душевная — это неважно. Тогда зачем беспокоиться, если потом само пройдет. Но, признаться, я всё же немного насторожился, когда так и не смог полностью сесть. И стоило мне попробовать лечь обратно, как боль стала невыносимой. Она скребла изнутри, примерялась зубами сначала к печени и легким, хотела перегрызть трахею и выдернуть пищевод наизнанку. От этой агонии я думал связаться с хирургами или самому найти морфий. Но всё вдруг изменились — вопль тела резко затих и рассыпался порознь во всем теле. Мышцы враз заныли так, что хотелось выдрать их из себя, отрезать руки со всеми нервами. Я попробовал повернуться, но в ту же секунду спина и позвоночник заломило до звездочек перед глазами. Это было крайне неприятно ощущать, словно два позвонка пожирали друг друга. Как же это раздражает. Просто отвратительно, что это тело слабое и слишком человеческое. Мерзко. Этот дрянной, неспособный на заглушение боли мозг. Просто бесполезное скопление серого вещества. Эти мышцы и кости, что нельзя отрезать без повреждений, или органы — слишком громоздкие и слабые. Они не могли саморегенироваться. Не могли. А кожа это самая бесполезная и непрочная оболочка. Даже дешевый лист бумаги будет прочнее чем пласты этого органа. Я презираю это тело, тело данное человеку с рождения. Слабое. Хрупкое. Несовершенное.. . .
По комнате разнесся чей-то вскрик боли — за дверью послышалось шевеление. — Пока я забинтую вам руки. Но если это еще раз повторится… — медсестра что-то говорит. Возможно, обещает улучшения в лечении или ругает мою резкость. Правда, её бубнеж это последнее, что меня сейчас интересует. — Сколько я здесь пребываю? — один из вопросов волнующих меня. Она на секунду останавливается и смотрит на меня таким скотским выражением лица. Что-то с явным раздражением или недоверием, но все же начинает отвечать: — Два дня. — Причина? — Огнестрельное ранение в грудь, — вот что я услышал. Заканчивая бинтование, она быстро уходит, явно не желая задерживаться рядом со мной. И только после закрытия двери я понимаю, что крик боли был не чей-то, а мой. Произнесенный моими устами. Родившийся в моем горле. Одобренный моим мозгом. От осознания стало мерзко.. . .
Три дня в этом здании, в этой комнате, проволоклись передо мной на одной единственной конечности. Да и та была сломана в нескольких местах. Единственное, что отвлекало мозг — это мои книги, что лежали в тумбочки с самого первого дня пребывания здесь. Порой пребывала редкая информация от Паука, но не более. Как можно рассудить ни о каких посетителях и речи не шло. Как минимум, об официальных. А потому, перечитав еще раз одну и ту же строчку книги, я просто просто ушел оттуда. Повод для этого был веский. Если так подумать, то в больнице мне даже немного понравилось. А, может, я просто внушал себе это. Я даже пытался быть примерным пациентом ради интереса: делал всё что говорили мне медсестры, исправно кушал и менял повязки. Было занятно. Но для меня слишком уж тоскливо сидеть в закрытом помещении, словно собака в загоне. Но не столько это отвращало от пребывания там, сколько сами люди. Меня очень раздражало слышать их. Даже не голоса и слова, а смысл сказанного. Коего не было ни в одном человеке этой больницы. Слыша их разговоры, мне хотелось выдрать ушные перепонки — столько глупости, высокомерия и самобичевания давно не обрабатывалось моим мозгом. От одного слога, вылетевшего из их уст, пробивало волной отвращения, а желание пустить болтливые языки на лакомство собакам росло в геометрической прогрессии. — И, дабы не замучить их, мной было принято самое разумное решение — уйти и вернуться в убежище. Если рана вдруг откроется — в способностях Мачи мне никогда не приходилось сомневаться, как и в безопасности укрытия, — закрывая очередную книжку, закончил я свой рассказ. — На этом всё. Где-то вдалеке послышалось шевеление и тяжелый вздох — Пакунода очень недовольна, но говорить ничего не станет — не в её привычке кого-либо отчитывать. — И, пожалуйста. Не стоит говорить истинные причины моего ранения всему Пауку, — утаивание информации от остальных членов ничем хорошим не может являться, тем более когда это делает глава. Но Пакунода лишь коротко кивает и по удаляющемуся стуку каблуков можно понять, что я останусь наедине с собой, дабы в тысячный раз прокрутить всё произошедшее от начала и до конца.. . . .
— Привет, Босс, что-то вы рано приехали сегодня. Хотите сами проверить груз? — парень, одетый в элегантный плащ с длинным зонтиком, что заговорил со мной из темноты помещения, был ответственным за многое в нашей группировке. Всего и не перечислить, но в тот раз ему было поручено перевезти особо важное изделие. Помню, поинтересовался у него где Финкс — его извечный напарник — на что Фейтан лишь недовольно цокнул. Это значило, что они опять повздорили. Уже на его вопрос я предпочел не отвечать и лишь отрицательно покачал головой. Последующий диалог не нёс в себе ничего интересного, вследствие чего я удалил его из головы. И именно с этого момента и начинается вся история. Еще месяц назад я узнал, что Курапика собирается приехать на свой день рождения к любимым друзьям в Осаку. Я ждал его приезда и параллельно занимался переговорами с одной новой надоедливой организацией. И вот оставалась всего пара часов до назначенного дня, как на телефон пришло смс неутешительного содержания:«Тело кукловода в Токио обнаружено. Будет выслано пара машин полиции и экспертов. По некоторым данным, парень с крестом будет с ними. Что будем делать, Босс?»
Шалнарк узнал и прислал информацию очень оперативно, только потому я успел купить ночной билет до столицы Японии — нельзя допустить утечки информации, а значит, работать придется самому.. . .
Проведя в полиции и на месте преступления всю ночь, я отправился в кафе рядом с участком. В тот день оно было неработающим — все были заняты заказами и поставками. Когда Курапика решит сесть на другой поезд я не мог знать. Решение пришло само собой — скоротать время за чтением новой книги, ожидая сообщения от Шалнарка. — И кто бы мог подумать, что какой-то рядовой рабочий решит заглянуть на стройку на ночь грядущую и найдет работу Хисоки с Иллуми… Кто бы мог, кто бы мог, — размышлял я, когда раздался звон колокольчика над дверью и тихое «Здравствуйте». Вот чего уж я не смог предусмотреть, так это то, что по привычки поменяю табличку с «Закрыто» на «Открыто» и мне доставит проблем мимо проходящий человек. Только вот голос был очень знакомым, почти ощутимо родным. Я решил выждать. Моё удивление было неподдельным, когда я увидел копну золотых волос и высокий силуэт в привычной синей форме. Курапика сам пришел ко мне. Сложно сказать хорошо это или плохо, но это совсем точно не по моему сценарию. Не по моей задумке. Курапике нельзя было понял кто я такой раньше назначенного времени. Ведь увидев моё лицо однажды, он запомнит его навсегда. Вариант уйти в небытиё и вернуться после его ухода обратно отпадал. Мне не хотелось привлекать лишнее внимание. Ни здесь, ни на улице. А потому я решил просто сохранять спокойствие, натянув бандану по самые глаза. Шаг, шаг и ещё. Я не мог видеть его лица в тот момент, как и то, куда он смотрит. Но паузу в ритме четко уловил. Вновь послышался звук колокольчика. Секунда, две и я понял — серьги. Он явно заметил украшение, а, значит, придется их снять на время. Как я мог упустить такую деталь?.. Но что сделано, то сделано, ничего не воротишь. Так что перенесемся на пару часов вперед, сразу после доклада Шалнарка и моего скоро отъезда на станцию. Помню, поймал себя тогда на мысли, что прямо сейчас могу быть рассекреченным Курапикой или кем-то из полиции. Сказать честно, меня это немного взбудоражило, но разум быстро взял верх над чувствами, и я сел в вагон поезда всего на десять минут раньше Курапики. Да, теперь ехать нам предстояло в одном поезде. В ряде сценариев это могло несколько подорвать мои планы, но при должной осторожности, которой у меня не отнять, всё должно было получиться. Через пару часов мы сошли с поезда в Осаке. С этого момента я должен был просто следовать за Курапикой. И именно здесь всё пошло под откос — у него началась паническая атака. Она была лишь третья за этот год по моим подсчетам, но очень внезапная. И черт меня дернул помочь ему, протянуть руку, дать увидеть часть лица и услышать голос. Кто знает, может, эта оплошность и послужила началом всей остальной верницы событий, что привела меня сюда. Кто знает… После «прощания» с Курапикой я бродил вблизи дома Киллуа и Гона, рассматривая некоторые дворы. Зайдя не так далеко от супермаркета, до меня дошел странный говор. Я следовал за его обрывками и вскоре обнаружил это: какой-то банде подростков пришло в голову, что будет очень весело потренировать стрельбу из пистолета на кошке, что была почти без сил. Не знаю как и где эти существа достали огнестрел, но когда последний из них отключился от боли в сломанной руке, а на главаря смотрело дуло его пистолета, я услышал его. И обернувшись, увидел его. И только потом дуло пистолета, но направленное уже на меня. Возможно, паническая атака стала триггером к внезапной агрессии и стремления к правосудию у Курапики. Это всё будто объединилось в пуле, которая с хирургической точностью попала в мою грудь. Застряв в тканях, не задев жизненно важные органы. Порывшись в памяти, могу сказать, что моё последнее воспоминание, это холодный асфальт под затылком и бликующие в свете фонаря крест и цепи на руке. Те самые крест и цепи.. . .
— «И все же ты оказался ублюдком с крестом и цепями. Я буду молиться за тебя, » — смотря на витраж Падшего, сказал он, Мачи. — Мне неприятно это говорить, Пакунода. Но, кажется, Босс имеет слишком нездоровое влечение к ублюдку с крестом. Знать бы еще почему…