I Thought I Knew/Я думал, что знаю

            Сначала ничего не было. Никакой боли. Никакой реальности. Никакой боли в сердце. Не было полного разрушения счастливой вечности, которая была всего лишь в пределах досягаемости Беллы.       Когда Эдвард впервые появился в комнате, Белла скептически, но осторожно надеялась. Инстинкт защитить ребёнка, если Эдвард скажет что-то жестокое, защёлкнулся, как металлические ставни, которыми Каллены закрывали окна. Её слабые руки защитно обхватили живот, чтобы по меньшей мере служить физическим барьером. Затем Эдвард открыл рот и оправдал её страхи.       Прошла вечность, пока Белла смотрела на то место, откуда исчез Эдвард. Минуты. Недели. Годы. Она наблюдала. Ждала. Может быть, он вернется. Может быть, из-за крови у неё начались галлюцинации. В конце концов, у неё был опыт видений Эдварда, которые не были реальностью.       Но если бы это действительно было видение, все могло бы сложиться иначе.       Она почти представила, как он стоит перед ней на коленях, держит её за руки и говорит волшебные слова, которые она ожидала от него услышать, чтобы объясниться и исправить ущерб, который он ненароком нанёс их отношениям — их браку. Браку, который он так сильно хотел, что она согласилась на него, потому что любила его настолько, что отбросила свои убеждения и идеалы ради него.       — Белла, прости меня. Я не должен был уходить. Мы пройдем через это — вместе. Мы сможем пройти через все, пока мы вместе. Я люблю тебя и нашего ребенка. Я буду любить вас обоих вечно.       Навсегда.       То, чего она хотела больше всего. Навсегда с её семьёй. С её ребёнком. Эдвард. Навсегда.       Идеальный голос Эдварда эхом отдавался в тишине. Слова, которых так жаждала Белла, повторялись снова и снова, прежде чем исчезнуть в тишине. Нежные заверения заставили её легко простить его за то, что он нарушил свое обещание не покидать её снова.       Он всё ещё хотел её — её, Беллу Свон. В ней не было ничего особенного, но он всё равно выбрал её. Конечно, она могла простить ему панику и необдуманные поступки. Он поступил так только потому, что очень беспокоился о ней. Она всё поняла. И он вернулся. Это было всё, что имело значение. Никакого вреда не было нанесено.       Белла моргнула. Придуманный Эдвард исчез ещё быстрее, чем исчез настоящий. Воспоминания о словах, которые она хотела сказать, противоположных тем, что были сказаны на самом деле, рассыпались в прах. Они были неспособны устоять при свете дня.       И тут он ударил — со всей силой и изощрённостью скоростного поезда. Вселенная разверзлась, черная дыра агонии ждала, чтобы засосать её, поглотить так полно, что от неё не останется и следа.       Эдварда больше не было. Снова. В третий раз. Он не любил её. Может быть, он никогда и не любил. Не было другого объяснения, которое имело бы смысл. Всё произошло совсем не так, как она себе представляла. Нет. Вместо этого Эдвард пришёл и пытался убедить её убить своего ребёнка и переспать с Джейком. Как будто не имело значения, с кем она занималась сексом. Как будто этот акт не был особым соединением, как она считала. Видимо, ему действительно было не так приятно быть с ней, как ей с ним.       Потом он угрожал убить своего ребёнка.       Только бессердечное чудовище могло сказать такое.       Он предупреждал её, неоднократно, что именно таким он и является. Она никогда не верила ему. До сих пор.       Во все времена, когда Эдвард демонстрировал свою властную и властную защитную натуру, Белла не могла на него злиться. Ни разу. Всегда она могла рационализировать и оправдать его поведение. В этот раз всё было по-другому. Она не могла быть такой снисходительной, когда на кону стояла жизнь её ребёнка. На этот раз речь шла не только о ней. Теперь она всегда будет ставить своего ребёнка на первое место. Эдварду нельзя было давать поблажек после того, как он признался, что планировал убить её ребёнка.       Возможно, он был прав с самого начала, оценивая себя.       Нет! Нет, она не могла в это поверить. Эдвард просто не мог видеть себя правильно. Его взгляд был искажен. Он позволил своим ошибочным представлениям о душе повлиять на него. Это, должно быть, и руководило его поступками. Он наказывал себя, потому что не мог представить, что заслуживает всего того, что получает, став отцом.       Но что, если она ошибалась? Что, если она, как и всегда, давала ему повод для сомнений, а он попытался выполнить свою угрозу? Что, если она действительно умерла, а Эдвард в отместку попытался убить ребёнка? Её невинного ребёнка, единственным преступлением которого было желание быть сильным, как его отец.       — Белла? Белла, поговори со мной, — приказал Джаспер. — Скажи что-нибудь. Что угодно. Пожалуйста, дорогая, — умолял он, прохладные руки нежно обнимали её лицо.       Рот Беллы не работал, глаза не фокусировались. Пыталась ли она вообще? Белла не могла сказать. В чем был смысл? Не похоже было, что разговор сделает эту ситуацию менее душераздирающей.       — Карлайл, сделай что-нибудь, — потребовала Роуз. Белла не знала, где находится Розали, да и не имело ли это значения.       Внезапно мысль о том, чтобы остаться в этом доме, где Эдвард может найти её, найти её и её ребенка, привела её в ужас. Что, если бы они родили ребёнка, и он вернулся бы, чтобы причинить ему боль, пока она переодевалась? Она ничего не смогла бы сделать. Её ребёнок был бы беспомощен. Он будет находиться на несуществующей милости своего отца. Желание убежать, найти более безопасное место стало её самым настойчивым желанием.       Следующие несколько мгновений произошли в замедленной съёмке, как и все неизбежные события.       Белла вскочила с дивана, рывком освободившись от Карлайла и Джаспера, ни один из которых не ожидал этого шага и не пытался его остановить. Окоченевшие ноги Беллы не могли поддержать её, когда они не двигались вместе с ней — по крайней мере, не должным образом. Они так и остались лежать на диване, свернувшись калачиком, как только Карлайл закончил осмотр её последней травмы.       Пошатнувшись, Белла опрокинулась и упала, как свежесрубленное дерево. Оба вампира протянули руки, чтобы подхватить её, но она извивалась, пытаясь разглядеть свои не слушающиеся ноги, и не понимая, почему они не работают. Её изменённое тело оказалось ещё более непослушным, чем она привыкла.       Белла скорее почувствовала, чем услышала, странное рвущееся ощущение в центре тела. Это было похоже на распутанную нить, которую разрывают по шву.       — О! — задыхалась она.       Мир покачнулся, расплываясь и покрываясь пляшущими чёрными пятнами. Белла ожидала, что ощущение падения заставит её живот подпрыгнуть, но на самом деле она ничего не чувствовала. Ни одна из её конечностей не работала.       Тишину пронзил рык, когда её взгляд изменился. Её лежачее тело взмыло вверх. Белла закатила глаза, и ей показалось, что она стала воздушным шаром, её голова наполнилась горячим газом, который сделал её достаточно лёгкой, чтобы парить всё выше и выше в облаках.       Прямо над ней появилось лицо Джаспера, оскалившего зубы на кого-то рядом. Свет сверкал и рассыпался на сверкающей поверхности острых зубов. Когда это произошло, над ней образовались маленькие радуги, но они были пестрыми от темных пятен. Полные дыр, как швейцарский сыр.       Шея Беллы не поддавалась, когда она пыталась разглядеть, на кого рычит Джазз, но она услышала, как тот ответил.       — Я должен увидеть, что случилось, Джаспер, — настаивал Карлайл.       Тело Беллы дёрнулось, движение исходило из её середины, заставляя её тело извиваться и искажаться, словно садистская марионетка дёргала её за ниточки. Это движение принесло с собой взрыв боли.       На её середину только что наехал бульдозер.       Огненные вспышки желтого, оранжевого и красного цветов расцвели перед её глазами в беспорядочном звёздном взрыве жгучей агонии, заблокировав её зрение. После себя она оставила мерцающую дымку красного цвета, как будто смотрела сквозь переливающуюся марлю.       Треснуло несколько костей — больше ребер. Глубокая пульсирующая боль распространялась наружу и делала дыхание невозможным. Как могут расширяться лёгкие, когда их пронзают зазубренные ножи? Неужели по ней только что прошла толпа?       Недостаток кислорода, шок — это было слишком. Медленно подкрадывалась темнота. Белла оттолкнула непроглядную пустоту, но она была настойчива. Она толкнула её снова, но уже с меньшей силой.       Тяжесть, которая не позволяла понять, что её окружает и что происходит, неудержимо наваливалась.       Тьма давала покой. Было не так больно. Почему она пыталась сопротивляться благословенному облегчению? Она не могла вспомнить. Отдых. Отдых от боли. Побег от осознания того, что Эдвард не хотел её настолько, чтобы остаться. Это были её единственные желания.       А потом не было ничего. Ничего, кроме бесконечного эбенового моря. Ничего.

***

      Белла резко вернулась в сознание. Она не могла отдаться мирному забвению. Ещё нет. Она должна была бороться. От неё зависела жизнь её ребёнка!       Время потеряло смысл, но по панической энергии людей, окружавших её, было ясно, что прошло совсем немного времени.       — Плацента отслоилась. Ребёнок задыхается.       Белла знала этот голос. Карлайл. Что он сказал? Что происходит с её ребенком?       Белла открыла рот, пытаясь заговорить, но из него не вырвалось ни звука. Ужас от того, что она не может потребовать ответа или молить о помощи, зажал ей рот, грубо прижимая запертые слова к языку. Боль фактически заткнула ей рот.       — Тогда вытащите его! — закричала Розали, громче, чем могла бы Белла. Эта команда отражала самое горячее желание Беллы.       Страх. Он мучил её. Это всё Эдвард виноват. Она могла бы позволить Карлайлу работать в безопасных контролируемых условиях, если бы он не вернулся и не сказал то, что сказал. Та катастрофическая конфронтация спровоцировала всё это. Белла полностью верила, что Карлайл смог бы спасти и её, и её ребёнка, если бы Эдвард не инициировал всё это. Теперь даже её ребёнок может умереть. В нынешней опасности была его вина.       — Я только что ввёл ей морфий. Ей нужно…       — Вытащите его! — Белла закричала, преодолевая застывший ком в горле. Сила слов потрясла её, подпитанная отчаянием. — Он не может дышать! Сделайте это СЕЙЧАС!       Белла ничего не могла видеть. Боль тоже не ощущалась. Уже нет. Даже когда её тело металось и вырывалось из-под её контроля. Всё, что она знала, это страх. Страх, что они опоздают. Почему они не двигались быстрее? Почему они не разорвали её на части, чтобы спасти её невинного маленького мальчика? Почему Карлайл не разорвал её нежную кожу, чтобы освободить умирающего ребёнка, запертого внутри? Кому какое дело, что ей было больно — просто спасите её ребёнка!       Она попыталась повторить своё требование, чтобы побудить Карлайла к действию, но слова снова не шли. Свежая кровь подступила к её горлу, фонтанируя в артезианский источник. Жидкость вытекала из её приоткрытых губ.       Ей показалось, что она сосёт полный рот медных грошей. Потом она захлебнулась ими. Задыхаясь от грошей и медной слюны — нет, подождите, это была кровь, наполнявшая её рот. Кровь, которую она не могла проглотить. Она попыталась высунуть язык, чтобы вытолкнуть ненужную субстанцию, но он был толстым и вялым. Она кашляла и задыхалась, но на смену тому небольшому количеству, которое ей удалось выгнать своими слабыми действиями, приходила ещё более солоноватая кровь.       Белла продолжала кашлять, не в силах вдохнуть свежий воздух, которого так жаждали её больные легкие. Она дёрнулась, вытянула шею, пытаясь дотянуться до кислорода, которого так жаждало её тело. Но он был просто недосягаем. Что-то холодное и неподвижное держало её, прижав к плечам, а её бёдра безумно бились о жёсткий стол.       Чернота снова затянулась на периферии, но она упрямо не позволяла ей продвигаться вперёд. Её мир был окрашен в красный и черный цвета. Других цветов не существовало.       — Мне жаль, Белла, — пробормотал Карлайл. Она не знала, почему ему жаль. Он отказывал ей? Он не мог! Он согласился спасти её ребёнка, поставить жизнь малыша на первое место. Он должен был!       — Чем я могу помочь? — спросил Сет, и Белла почувствовала, как приглушенное тепло просочилось в её руку, где её сжимало мягкое давление.       — Помоги Роуз держать её неподвижно, — проинструктировал Карлайл. — Но держите её дыхательные пути открытыми.       Что-то теплое и большое впихнули в её безответный рот, быстро пошевелив и погладив, а затем удалились. Она не успела даже пикнуть, как всё повторилось. Освежающий кислород наполнил её изголодавшиеся лёгкие, притупляя жгучую боль, одолевавшую её. Жадно глотая, Белла втянула в себя больше сладкого воздуха, которого была лишена.       Белла быстро моргнула, пытаясь разглядеть новую фигуру, которая нависла над её головой, его тёплые руки скользнули ей под плечи и подняли её, заменив холодную сталь, которая раньше сковывала её. В таком положении было легче дышать через вновь освободившиеся дыхательные пути.       Перед Беллой возникли смутные формы и очертания, все темные, но окантованные красным ореолом. Она смогла разглядеть фонтан крови, брызнувший из нижней части её живота. Она забрызгала стены, густая и яркая.       Боли не было. Ничего физического. Только паника за своего ребёнка. И ярость. Ярость от того, что Эдвард подверг опасности её ребёнка. Её ярость была ледяной и острой, как скальпель.       Внезапно Джаспер оказался в комнате и врезался в Роуз. Стоны и рычание пронеслись по комнате, но им не хватало контекста. Их движения были размыты, за которыми не успевал медленный человеческий разум Беллы. Затем Джаспер дёрнул руки Розали назад так сильно, что Белла услышала скрежет разламывающейся гранитной скалы над неравномерным ревом крови, стучащей в её ушах, словно над ними постоянно находились раковины.       Белла не могла понять, что происходит. Из её окровавленного, покрытого пленкой рта не вырывалось ни слова, чтобы попросить объяснений. У неё не было ни сил, ни возможности сформировать звуки, необходимые для того, чтобы спросить.       Затем по комнате разнёсся ещё более громкий звук. Звук древнего красного дерева, расколовшегося пополам. Звук разорвавшейся бомбы. Шум доносился до её ушей, перекрывая пульсирующие волны крови. У неё не хватало сил даже на то, чтобы полюбопытствовать об источнике звука. Только страх, что это Эдвард напал на того, кого она любила, пытаясь сдержать своё обещание — хоть раз. Единственный раз, когда она этого не хотела.       Её тяжёлые веки опустились, не желая больше оставаться открытыми ни на секунду. Наступило онемение. Её тело больше не разрывалось на части, когда её пытали. Она потерялась внутри себя. Плыла по бесконечным волнам. Её безуспешно тащило по течению. Как она могла заставить свое сердце биться, если не могла ни почувствовать его, ни найти, чтобы заставить его работать? Что за шутка была эта идея. Она была всего лишь человеком. Слабый, жалкий человек. Как она могла сделать что-то настолько невозможное? Если бы только Эдвард не…       Чернота.       Она не знала, как долго это длилось, но какая-то маленькая частичка всё ещё побуждала ее бороться с этим. И она попыталась.       Её ребенок. Эта мысль заставляла её стараться изо всех сил. Требовала, чтобы она преуспела.       Белла знала, что если она сдастся сейчас, то возврата уже не будет. Она боролась со своим телом, кричала на него за то, что оно её подвело. Её ребёнок всё ещё нуждался в ней. Ей нужно было знать, что её ребёнок в безопасности. Но даже этого желания было недостаточно, чтобы заставить её снова открыть глаза. Почему она не может быть сильнее? Почему она не может быть такой же сильной, как вампир или оборотень? В самом деле, почему она всегда должна быть бесполезным, жалким человеком? Впрочем, это всегда было её проблемой…       Тепло прижалось к её рту, и тупая боль в груди ослабла. Она повторилась. Снова. И снова. Это действие побудило Беллу продолжить втягивать воздух самостоятельно, желая получить облегчение, пусть и мимолётное. Однако осознание даже этого быстро исчезало.       —:Сет, возьми ребёнка. Я должен остановить кровотечение, если у нас есть хоть какая-то надежда спасти её, — сказал Карлайл.       Ребёнок Беллы был в безопасности. Она сделала самое главное — осталась в живых достаточно долго для своего ребёнка. Наконец-то она могла отдохнуть.       Тепло покинуло её. На его месте был ноющий, пронизывающий до костей холод. Она онемела и опустела ещё больше, чем прежде. Это был холод приближающейся смерти в сочетании с отсутствием её ребёнка.       — Белла, смотри. Ну же, открой глаза и посмотри на нее. Это девочка — Ренесме, — уговаривал Сет. В просьбе звучало удивление, своего рода осязаемое изумление. Что? Её ребёнок?       Этого было достаточно, чтобы сделать невозможное. Соблазнить Беллу, когда её собственной воли было недостаточно. Шанс увидеть свою дочь, свою идеальную малышку. Ренесме, не СиДжей. Не миниатюрного Эдварда из её снов. Конечно, это была маленькая девочка. Почему она думала иначе?       Это была та самая девочка, которой, как предсказывала её мать, она сможет подарить свою расчёску. Даже если бы Беллы не было рядом, её дочь унаследовала бы реликвию своей семьи. Памятный сувенир, который она сможет хранить вечно. Это была приятная мысль. Приятное знание.       — Позволь мне…, — взмолилась Белла, приподняв руки, чтобы дотянуться до своего драгоценного ребёнка. У неё не было сил держать их долго, и прежде чем ребёнок оказался в них, они упали по бокам. — Отдай её мне, — умоляла она, ища глазами первый взгляд на ребёнка, которого она только что произвела на свет. Её дочь.       Сет держал ребёнка на руках, зная, что у Беллы не хватает сил. Но он придвинулся ближе, нависнув над ней. Белла искала глазами, отгоняя кровь из лопнувших капилляров, чтобы как следует рассмотреть его.       Потом она оказалась рядом. Губы цвета бледно-розовых бутонов роз слегка надулись, почти нахмурившись. Персиковые щеки, раскрасневшиеся от тепла крови в её венах, проступали сквозь путы родов. Шоколадно-карие глаза, идентичные её собственным, смотрели вокруг из темных, с длинными ресницами миндалевидных глаз. Идеальная, невероятно красивая головка ребёнка была увенчана густыми, матовыми от крови локонами, которые после чистки наверняка станут медными.       Она выглядела не совсем как типичный новорожденный. Она выглядела как-то старше, может быть, на несколько недель. Различия не были легко определимы. Это было слишком трудно определить. Во рту у неё блеснуло что-то белое, но Белла не знала, что именно.       Маленькая девочка извивалась, озираясь по сторонам, словно испуганная. Ренесме делала быстрые вдохи и выдохи, молча осматривая окружающее пространство. Затем её глаза встретились с глазами Беллы, и она затихла. Её дыхание тоже замедлилось.       Белла и её дочь смотрели друг на друга в течение короткого мгновения. Этого мгновения было достаточно, чтобы Белла поняла истинную глубину её сердца. Колодец её сердца, её способность любить, был значительно, бесконечно глубже, чем она когда-либо предполагала. Между ней и Ренесме образовалась связь, неразрывная и бесконечная.       Ненависть к Эдварду тоже разрасталась, но она была оттеснена на задворки сознания, чтобы освободить место для любви, которую она испытывала к своему ребёнку. Но она была там. Она знала, что она там, эта неоспоримая ненависть, которую она чувствовала к Эдварду. Она ненавидела его за то, что он угрожал совершенному созданию перед ней. Ненавидела его за то, что он не был здесь, не был свидетелем чуда, которым было рождение их ребёнка. Ненавидела его за то, что он сомневался в её способности сделать это. Ненавидел за то, что он даже предположил, что их дочь может быть чудовищем.       — Ренес… ме, — слабо простонала Белла. Младенец улыбнулся. Не было другого способа описать то, как изогнулись её губы. — Красавица...       Глаза Беллы закрылись и только сейчас смогли снова открыться. Она не хотела пропустить ни одного мгновения, когда увидит свою дочь.       — Отдайте её мне. У меня всё под контролем, — тихо сказала Роуз, медленно входя в комнату и осторожно подходя к столу с поднятыми руками.       Белла не хотела, чтобы её ребёнок куда-то уходил. Она хотела быть единственной, кто возьмёт её на руки. Но как она могла, если её руки не работали?       — Всё хорошо, — подтвердил Джаспер, взглянув на Карлайла.       — Карлайлу нужна твоя помощь. Отдай мне ребёнка, Сет. Я позабочусь о ней, пока Белла…       Белла с грустью смотрела, как Розали легко подняла ребёнка с рук Сета, на что сама она была не способна. Что, если это был последний раз, когда у неё была возможность увидеть Ренесме? Что если она не сможет защитить её в будущем?       — Джазз, по… , — вздохнула Белла, слова вырвались из её губ вместе с последними остатками воли.       — Я знаю. Я буду. Держись, Белла, — сказал Джаспер, двигаясь рядом с Роуз. Хотя эта пара промелькнула в негативе, как исчезающий образ. — Ты увидишь её снова через пару дней, — поклялся Джаспер.       Белла хотела бы увидеть его, в последний раз взглянуть на защитника своей дочери, но всё, что она могла сделать, это представить его в своем воображении стоящим на страже невинного ребёнка, благородным рыцарем. Благородный солдат Конфедерации, посвятивший себя спасению женщин и детей.       Её глаза перестали работать. Они больше не видели ни её дочь, ни её семью.       Потом она ничего не понимала.