Роковая звезда

– Гарри, я думаю, для начала мы должны пойти в Блэк-хаус. Он довольно близко отсюда, и там безопасно, – предожил Сириус. Когда-то давно он сбежал из дома, оставив свою семью, но сейчас это был единственное доступное защищенное место, которое он мог придумать. – Блэк-хаус? – Да. Это дом моей семьи. Старый зачарованный особняк в Лондоне, на площади Гриммо. В нем жили поколения Блэков, и его защитная система круче Гринготтса. – А кто там сейчас? – Там должна быть моя мать, – Сириус сморщился. Суровая, острая на язык женщина, которую он не любил вспоминать, чем дальше, тем больше. Главным образом потому, что она оказалась во всем права. Она была права еще тогда, во времена его бурной молодости, и он это знал, и продолжал вести себя по-своему и во всем противопоставлять себя ей, чьей копией он являлся и внешне, и по характеру. И своему мирному отцу, который, как мог, старался сглаживать углы. И своему брату, добряку и тихоне, зачем-то любившему изучать Темные Искусства, но неспособному обидеть и муху. И дядюшкам и тетушкам, исповедующим чистоту крови, и двоюродным сестрицам – Белле и Цисси, чьи мечты, казалось, сводились к одному лишь удачному браку. Когда он был молод, они казались ему пережитками прошлого. Людьми, которые прятались в замшелых руинах, пока мимо пролетал стремительный и яркий мир магглов. Их изобретения, которые уже давно догнали и перегнали магию, ставили под сомнение превосходство волшебников. Так думал Сириус, так думал Джеймс, так думали многие их друзья и ровесники, и они смеялись над пережитками прошлого и попытками таких людей, как Том Риддл, что-то кардинально изменить. Сперва смеялись, потом ужасались, потом пытались остановить. Сириус знал, что его отец и брат были мертвы – они погибли до его ареста. Глупый братец, который сам не знал, во что влезает, тихий отец, который все-таки не выдержал, не смог пережить гибель одного сына и отчуждение другого. Во время отбывания срока в Азкабане, иной раз, в темноте, когда приходили дементоры, Сириус задумывался о том, не его ли это была вина, что отец умер. Тот так старался сохранить их счастье и благополучие, но они с матерью растащили семью по углам и сгрызли до костей, как шакалы. Как он сможет смотреть ей в глаза? До Гарри этого было не донести, у него не было семьи, он не помнил, как это. Сердце Сириуса болезненно сжималось от одной мысли об этом. Ведь если бы не его глупость, если бы не его несдержанность, у Гарри могло быть хоть что-то похожее. Как минимум, сейчас у него было бы два глаза и не отбивная вместо лица. И не сломанное запястье и не трещины чуть ли не в каждой кости, новые ли, старые ли… Самое страшное, что тот просто пожимал плечами. Это он считал нормальным. Ни один ребенок не должен считать это чем-то нормальным. – А какая она, твоя мама? – вдруг с любопытством поинтересовался мальчик. – Матушка, она… Сириус не сразу нашелся с ответом. Как ему описать эту женщину? Первые несколько лет своей жизни он просто недоумевал, глядя на нее, а всю остальную – тихо ненавидел. – Ужасная, на самом деле, – ответил он опешившему крестнику. – Злобная, сумасшедшая, зацикленная на мифической чести семьи старая гарпия… Гарри нахмурился. Сириус невольно вздрогнул: незажившие глубокие шрамы превратили всю левую половину лица мальчика в жутковатую маску, лишенную выражения и возраста. – Тогда, может, нам не стоит туда соваться? Вдруг она сдаст тебя властям? – Нет, – Блэк решительно помотал головой. – Она как раз спрячет нас надежней всего. Пусть она ненавидит меня до самых печенок, она ни за что не допустит, чтобы хоть кто-то узнал, что ее сын-уголовник вернулся домой, это же такое бесчестие для нее. Он усмехнулся, представляя ее злость и возмущение. Была бы матушка рядом в тот ужасный день, когда его забирали авроры, она бы, верно, отбила его у них и подала бы на Министерство в суд за оскорбление благороднейшего и древнейшего семейства. – Сириус… По-моему, ты неадекватно воспринимаешь действительность, – после продолжительного молчания выдал его Гарри, заставив Блэка резко вскинуться и всмотреться в изуродованное лицо крестника. – Поясни. Мальчик помолчал еще немного, словно собираясь с мыслями. – Ну вот смотри. Все говорят, что мои мама с папой были хорошими людьми… – Они и были, – с жаром перебил Сириус. – Они были замечательными, самыми лучшими… – Так вот, – с нажимом продолжил Гарри. – При всем при этом ты сказал, что моя мама была высокомерной и заносчивой, и так гордилась, что она ведьма, что проходу не давала собственной сестре, настолько, что та припомнила это даже мне. А мой отец позорил себя и весь факультет Гриффиндор, нападая вчетвером на одного, и, судя по всему, измывался над магглорожденными и полукровками. Почему они при этом остаются хорошими, а твоя мама – нет? – Потому что, – резко начал Сириус, тут же обрывая себя. Он не мог просто наорать на Гарри и сказать, что это так, потому что это так, он не мог заставить себя не слушать мальчишку. Тот был прав. И слишком многое пережил. – Твои родители отдали свои жизни, чтобы защитить тебя, Гарри, – уже мягче добавил Блэк. – Я почему-то думаю, что твоя мама сделала бы то же самое для тебя, – беззаботно парировал Гарри. – И одно это уже достойно хотя бы ответного уважения. Просто постарайся сесть и поговорить с ней, как будто вы оба взрослые люди, – заключил он, усмехнувшись. Его крестный потупил взгляд и поспешил перевести тему. В первую очередь они договорились до того, что нужно поскорее оставить небезопасное маггловское прибежище, так как и Блэка, и Гарри вполне могли отследить. Тот уверил крестника, что чары на особняке его семьи спрячут их не то что от Министерства, а даже от Волдеморта, если б ему взбрело в голову их искать. Или что у него теперь вместо головы. Но придется им пробираться по Лондону, гудящему и ищущему Сириуса Блэка, опасного беглого преступника. Как выяснилось из телепередачи, которую Гарри мельком видел еще до побега, даже магглам объявили о нем, конечно, без упоминания, что он волшебник. Да и самого Гарри наверняка искали. В прошлом году он получил официальный выговор за чары левитации, которые даже не он применил, а значит, любая магия фиксировалась в том районе, где он жил, и приписывалась ему, – подросток легко сделал вывод. Когда на него напал бульдог тетушки Мардж, он сумел чем-то оглушить семью Дурслей. Им нужно было как-то замаскироваться для перемещения по городу. Поэтому под серые предрассветные сумерки вышли ничем особо не приметная юная девушка с присущей современным подросткам коротковатой ассимметричной стрижкой, закрывающей глаз, и в обычном для таких подростков броском и слегка вульгарном макияже. Девушка вела – на поводке и в наморднике, как положено по закону, – здоровенную черную собаку. Одежда на подростке была довольно поношенная и старая – драная ветровка, плотные леггинсы и юбкой спускающаяся почти до колен грязноватая туника, – но это объяснялось просто: кто выгуливает такого крупного пса в чистом выходном наряде? Ведь они наверняка держат путь в парк, и пес наверняка будет валяться в грязи и траве и активно играть с юной хозяйкой. Сириус с горем пополам скрыл шрамы Гарри под иллюзией, спроецировав целую половину лица на покалеченную, так что девушка совершенно ничем не привлекала внимание. Разве что могли пристать извращенцы, доведись им гулять в такую рань, но от них могла защитить огромная черная собака. Перед выходом Гарри посмотрел на свое отражение в темном, покрытом грязью окне. Он еще не видел своих шрамов – боялся даже заглядывать в любую глянцевую поверхность, чтобы случайно их не увидеть. Юная незнакомка приятно его удивила – из него получилась симпатичная девушка. Гарри осторожно коснулся левой щеки – шрамы отлично прощупывались под иллюзией, хотя не были видны – и провел ладонью по иссиня-черным волосам. Он никогда раньше не думал о себе, как о ком-то красивом. За годы жизни с ними Дурсли приучили его к тому, что он урод; та же тетушка Мардж не уставала попрекать Гарри его внешностью. Вспомнилось его горячее желание, возникшее, когда он лежал под дождем, загнанный и уставший, только что сбежавший из своего многолетнего заключения, незаслуженного и жестокого – прямо как Сириус с его Азкабаном, в чем-то хуже, в чем-то лучше. Гарри понял, что он хочет не просто выжить, а жить счастливо. Как все остальные, как люди живут. Нормальные люди. Только одна проблема – Гарри Поттер не нормальный. Гарри Поттер – урод, монстр, который живет в шкафу под лестницей. Ему не положено – чтобы жить, как нормальные люди, он должен стать нормальным человеком. Стать кем-то другим. И, кажется, он понял, что ему нужно сделать. Со своим лицом, телом и именем он был уродцем из чулана. Всё, что он из себя представляет, должно уйти. Он перестанет быть Гарри Поттером, и тогда его перестанут касаться сплетни о его героизме и грехи его родителей. Ему не нужно признание и помощь посторонних, теперь, когда есть Сириус и возможность поймать настоящего предателя родителей. Улыбнувшись своему отражению, Гарри поправил намордник на недовольно фыркнувшем Сириусе, и вышел из заброшенного дома в прохладное и полное влажного тумана серое летнее утро. **** Дом на площади Гриммо встретил их пыльной поскрипывающей тишиной. Магия еще теплилась в нем, старая, могучая, темная, но в нем будто бы давно уже никто не жил, и дом умирал от этого, мало-помалу превращаясь в скорбный склеп. Гарри пришлось открывать дверь, как его научил крестный, мысленно произнеся точный адрес и капнув крови на серебряную дверную ручку в виде змеи. Большая черная собака, едва зайдя внутрь и освободившись от намордника и поводка, встряхнулась и обратилась человеком в слегка рваных джинсах и старой кожаной куртке. – Вот мы и дома, – Сириус развел руками, вслед за крестником отмечая, что в доме было непривычно тихо и слишком уж пыльно. Может, матушка заболела? Но ведь Кричер, их домовой эльф, в любом случае должен был следить за чистотой и порядком… Легкий на помине, пусть даже и не вслух, старый-престарый эльф выполз на свет газовых фонарей, что зажглись сразу же, как двое волшебников проникли в дом, приветствуя их. – Негодный бывший хозяин Сириус, явился наконец, после стольких лет, – ворчал эльф, точно не замечая их, и при этом глядя на них в упор. Гарри, прежде встречавший только одного представителя этой расы, удивился. Добби не мог и слова сказать против своих хозяев, даже не будучи им до конца предан, а этот смог и даже не попытался побиться головой о ближайший острый угол. – Негодный хозяин Сириус, разбил своей матушке сердце, бедная моя хозяюшка… Сириус сглотнул. Что-то точно было не так, пусть Кричер и ныл подобным образом раньше. В тот день, когда он наконец высказал все, что думал, своим родителям, и ушел, хлопнув дверью, тогда старый домовик совершенно искренне распричитался, расстроился. Пусть и не любил его никогда так, как всех остальных Блэков. – Кричер, где матушка, отвечай, – дрогнувшим голосом скомандовал мужчина. Эльф смерил его надменным взглядом и подернул служившую ему одеждой старую грязную наволочку. – Негодный мальчишка наконец-то поинтересовался, что сталось с его матушкой. Вернулся домой, блудный сын. Бедная моя хозяюшка, она не дожила до этого дня… Гарри одним шагом подлетел к крестному, касаясь его предплечья; на Сириуса было больно смотреть: его плечи нервно подрагивали, а голубые глаза уставились в пыльную потемневшую стену. Ему потребовалось несколько долгих тяжелых мгновений, чтобы в полной осознать, что он остался один. Его брат, его отец, а теперь и его мать – все мертвы. Он – последний, самый последний из Блэков. Если не считать отданных замуж кузин, или предателей крови, выжженных с гобелена их семьи, или, быть может, дальних родственников, потерянных изгнанных сквибов или бастардов, которых на гобелене никогда не было. Словно услышав их, на стене напротив двери раздвинулись зачем-то занавешивающие ее шторы, обнаруживая за собой портрет. Это был портрет обряженой в траур женщины, пожилой и суровой на вид, чем-то неуловимо напомнившей Гарри бабушку Невилла. Дикие темно-голубые глаза пронзали их насквозь, точно сканируя, а тонкие губы поджались, вытягиваясь в скорбную линию. – Ну здравствуй, сын. Если ты еще желаешь так называться, – она невесело усмехнулась, блеснув глазами и выпрямив спину. Обернувшись на голос, Сириус жадно вгляделся в портрет, почти не узнавая мать: от былой несгибаемости, силы и живости почти не осталось следа. Осталась лишь скорбь. Неожиданно Сириус склонил голову, а затем упал на колени, удивив и эльфа, и мать. Сириус был бунтарем, белой вороной а семье, но он понимал, когда уместно покаяться. – Прости меня, матушка. Я... посрамил семью. Я оскорбил тебя. Я оставил свою семью в беде, преследуя моего врага. И мой враг все еще дышит. Вальбурга Блэк хмурилась, оценивающе поглядывая на сына. Когда тот склонил голову, Гарри последовал его примеру и тоже опустился на пол, не желая нарушить какой-нибудь неизвестный ему протокол и снова оказаться на улице. Вальбурга тяжело вздохнула. Она никому не признавалась, даже своему мужу, но когда ее старший сын ушел из дома, ее сердце действительно оказалось разбито. До последнего она не верила, что он правда так думает о них, вырастивших его родителях, потом она надеялась, что он одумается, вернется. Но не сложилось. Он не вернулся. Пусть он оказался частично прав, когда осуждал Темного Лорда… Тот в итоге обманул их, оказался мерзким чудовищем и убийцей, а его дурацкая идеология стоила жизни ее младшему сыну. Усидчивому, вежливому, старательному дорогому мальчику, который любил магию и полеты, и был так похож на отца. Уж лучше с магглами брататься. Уж лучше… – Глупый мальчишка… Почему ты сразу не вернулся домой? Почему сразу не попросил помощи? Думаешь, я отказала бы тебе? – Сириус лишь склонился ниже, признавая свою вину и свою глупость. Нарисованные глаза его матери поблескивали от слез. – Ты хоть знаешь, сколько порогов я оббила, сколько взяток дала, и все зазря. Для чего ты погнался за этим Петтигрю, зачем ты убил этих магглов? Подняв взгляд на портрет, Сириус лишь покачал головой. – Я не убивал их. Я никого не убивал. Он – Питер, он предал моих друзей, мама. Он привел В-волдеморта в их дом, – сглотнув, мужчина отвел взгляд и продолжил, выталкивая слова через силу. – Я проклял его, я проклял его, я так жаждал ему отплатить, мама… я поклялся собственной кровью. – "Черная Гончая". Ты поймал "Черную Гончую", – ошеломленно прошептала женщина, и даже краски, которыми было выписано ее лицо, казалось, побледнели. – Глупый мальчишка. Теперь ты проклят, пока не убьешь его. Навеки обречен его преследовать. Последний из Блэков – обречен. Сириус снова склонился, уронил голову. А его матери стало чуть яснее. Ее неразумный мальчик поклялся отомстить и впал в мстительный раж. Он не просто был оговорен, как Блэк, по окончании войны, он не отвечал за свои поступки. Когда старший сын попал в Азкабан, она сделала все, что было в ее силах, чтобы освободить его. Ведь Вальбурга знала, что тот уж точно не был сторонником Темного Лорда. Всякий, кто знал Сириуса, знал это. Но все словно забыли, даже его драгоценные друзья. А ее, как Блэк, как бывшую сторонницу идей Того-кого-нельзя-называть, даже не пожелали выслушать, пригрозив отправить следом за сыном и попросту выгнав. В одночасье она постарела на много лет и в конце концов загнала себя в могилу, так и не справившись с поставленной задачей. Ведь ее не стали слушать, даже когда непримиримого, глухого ко всему, кроме собственной ненависти, Барти Крауча – родича ведь, кровного родича! – сменил на посту другой человек. Но спустя много лет ее сын, всеми покинутый и забытый в самом страшном месте в мире, справился сам. И вот он стоит перед ней, наконец-то вернувшись домой. Она дождалась. Пусть уже и было слишком поздно. – И как же ты хочешь искупить свою вину передо мной, нашим домом, сын? – Я привел в дом наследника, – Сириус, не поднимая головы, мотнул ею в сторону крестника. – Вместе мы отомстим врагам, мы сохраним дом Блэков. Не успел Гарри удивиться как следует, как Вальбурга на портрете кивнула, и по дому неожиданно пронеслась волна теплого воздуха. – Годится. Прощен. Неужели это то, что Гарри думает? Сириус не спросил его, ставя перед немыслимым фактом. То, о чем Гарри мечтал с самого раннего детства, когда голодный и несчастный плакал в своем чулане под лестницей. Но ему уже тринадцать. Он уже не мечтал… Он уже не надеялся… Хотелось ответить, что Блэк опоздал лет этак на десять, но язык просто не повернулся при виде его щенячьих виноватых глаз. Язык не повернулся. Это был его шанс на семью, у него не будет другого. И пусть его не спросили, он хотел. Он хотел. – Глупый молодой хозяин теперь должен стараться, – прошамкал эльф. – Глупый молодой хозяин будет стараться? – Будет, Кричер, будет, – согласился понурый Блэк. – Матушка, позволь мне представить… Портретная женщина прервала его речь и обратила строгий взгляд на Гарри. Повинуясь властному жесту нарисованной руки, подросток встал с колен и поклонился, точно поняв, что следует делать. Ведь Сириус рассказывал ему о чопорном нраве его семьи, полагающей себя аристократией волшебного мира. – За мной. Наследника нужно вписать в защиту дома, – миссис Блэк эффектно развернулась и вышла из своей рамы в соседний портрет, и Сириус последовал за ней, маня за собой слегка пришибленного, но уверенного крестника. Он был бесконечно рад и чувствовал облегчение: Гарри не возразил, не возмутился. А ведь мог. И был бы в своем праве. Портрет привел их в просторную комнату. Гарри огляделся с интересом, почти сразу заметив на стене огромный гобелен с изображением родового древа. Золотыми нитями на нем было вышито великое множество имен с портретами, соединенными между собой золотистыми нитями-ветвями. Гобелен шептал что-то на грани слышимости, на грани интуиции, и уловив волну, подросток понял – гобелен говорит "семья". Девиз наверху гласил "Чистота навек", а вышитое древо тянулось в дали прошлых веков. – Здесь, – Вальбурга указала пальцем в сторону выжженного точно сигаретой черного пятна, – был ты, Сириус, пока не сбежал из дома, бросив нас на произвол судьбы. Сириус снова понурился. А ведь и правда бросил, не поддержал, даже когда пропал младший брат, даже на похороны отца не пришел. Даже не знал, что его мать умерла – сидел в тюрьме, куда угодил по собственной глупости. – Кричер! – портрет прищелкнул длинными костлявыми пальцами, и эльф мгновенно материализовался рядом. – Почини. – Как прикажет хозяйка, – эльф отвесил глубокий поклон, чуть не чиркнув крючковатым носом по пыльному полу, и легонько коснулся длинным сухим пальцем пепельного следа. Ткань затянулась, точно живая плоть, и связующие нити засверкали золотистым огнем. – Дитя, подойди, – Гарри не сразу понял, что обращались к нему. Дернувшись, он подошел к ее портрету и робко взглянул на свою будущую… бабушку. Да, пожалуй бабушку. Раз Сириус будет его отцом. – Порежь палец до крови и коснись имени своего отца, – Гарри повиновался, на мгновение замешкавшись. У него не было ничего, чем уколоть палец, но мальчик нашелся, с некоторым трудом прокусив кожу зубами, морщась и содрогаясь от первобытного страха. Коснувшись гобелена, Гарри отошел, предпочитая наблюдать за мерцанием нитей с безопасного расстояния. – Я, Вальбурга Блэк, принимаю тебя в нашу семью, под нашу защиту. Забудь свои прежние имена. Дарую тебе имя нашей семьи – Блэк. Дарую тебе твое новое имя – Проксима. Добро пожаловать домой. В раненом пальце немилосердно запульсировала боль, и ранка капнула кровью на пол. Дом взвыл, сотрясся, что-то снова пронеслось по нему теплой воздушной волной. Гарри ощутимо задрожал, точно неведомая сила прощупывала его, пронизывала и взвешивала. Линии хитроумной защиты дома изменялись, принимая нового члена семьи. Гарри слышал, осязал и почти видел магию, жгущую кожу снаружи и уютно сворачивающуюся где-то глубоко внутри, все более родную и приятную. На гобелене в последний раз сверкнуло имя Сириуса, и золотая нить проворно стекла вниз, расцветая новым именем и портретом. Проксима Блэк. – Стой, но, – Сириус вскинул голову, растерянный, и переглянулся с Гарри – нет, получается, что с Проксимой. Потому что именно такое имя высветилось на гобелене, прямо под миниатюрным портретом похожего на девочку подростка. У Гарри перехватило дыхание. Верно, он ведь все еще замаскирован, вот Вальбурга и приняла его за девочку. Только… Почему это казалось правильным? Возможно ли это сохранить? Чтобы можно было остаться – не Гарри Поттером. Кем угодно, только не им. – Что же, хотя бы ты выбрал для себя подходящую волшебницу. Я опасалась, что матерью этой девушки окажется какая-нибудь одураченная маггла, и ее кровь будет недостаточно чиста, чтобы проявиться на гобелене, – чопорно заметила Вальбурга, окидывая довольным и надменным взглядом новоявленную внучку. – Постой, матушка, – начал Сириус, но тут же был остановлен своим бывшим крестником, снова положившим ладонь на его предплечье. Мужчина недоуменно взглянул на него, прежде чем все-таки продолжить. – Мама, но это не девушка. Это мой бывший крестник, Гарри Поттер.