Роковая звезда

Гермиона в последнее время повадилась куда-то пропадать, и оказалось, что она каким-то немыслимым образом находила время для визитов к Хагриду. Когда Проксима под видом Гарри с некоторым трудом изловила ее и поинтересовалась этим, подруга разрыдалась и рассказала все о судебном слушании над гиппогрифом, которого оскорбил Малфой. Проксиму сперва возмутила вопиющая несправедливость, а затем озадачил сам факт. – А как вообще можно судить животное? То есть, оно же за себя не отвечает… – Нет, – Гермиона, всхлипнув, промокнула глаза. – За него отвечает Хагрид. Его уже оправдали по статье халатности как учителя, так как было доказано, что Малфой сознательно спровоцировал зверя против инструкции, но Малфой-старший все-таки поднял Комитет по Борьбе с Опасными Тварями и требует казни. – Для Хагрида? – Для Брыклюва. – Гермиона снова всхлипнула. – Хагриду это все очень тяжело выносить, ведь это его любимец. И он ничего не сделал, чтобы заслужить… – И как только ты находишь время? Глаза Гермионы, только что наполненные печалью, слегка похолодели. – Нахожу, как видишь. Я, в отличие от вас с Роном, не трачу время на квиддич или преследование чужих котов. Незаметно подошедший к ним Рон положил руку ей на плечо, заставив вздрогнуть от неожиданности. – Мы поможем тебе, Гермиона, да, Гарри? Ты не можешь заниматься всем этим, – он обвел рукой огромную гору книг на столе, – в одиночку. Гермиона снова расплакалась и крепко обняла Уизли; Проксима только сейчас разглядела, какой изможденной выглядит ее подруга: лицо осунулось, посерело, а под глазами залегли тени. Смотрелась хуже Снейпа по утрам и Люпина накануне полнолуния вместе взятых. – Вот именно, – поддакнула она, хватая одну из книг, которую Гермиона еще не пролистывала; это была история судебных заседаний Комитета по Опасным Тварям с 1420 по 1680 годы. Рон, усевшийся в соседнее кресло, присоединился к штудированию старых книг. – Спасибо вам, ребята. Что бы я без вас делала, – она вытерла слезы и слабо улыбнулась. Поиск похожих прецедентов шел медленно, захватывая все свободное время друзей. Проксима почти что хотела пожертвовать уроками по призыванию Патронуса с Люпином, но Гермиона ее отговорила, заметив, что такое знание никогда не будет лишним. Тем более, раз дементорам так полюбилось за ней гоняться. У Проксимы была и другая причина желать этих уроков: друг ее отца, что теперешнего, что бывшего, тот, о ком Сириус отзывался, как об одном из самых разумных людей, что он знал – вдруг он мог помочь им? Ведь мало убить Петтигрю, нужно еще предоставить доказательства его вины, что это именно он был тем, кто убил тех магглов двенадцать лет назад, и он был тем, кто предал Поттеров. – Не думаю, что будет хорошей идеей звать сюда дементора. Или искать его на территории Хогвартса. Тем более Дамблдор запретил им покидать периметр и приближаться к школе, – заметил профессор на их первом индивидуальном занятии. Проксима кивнула: и впрямь, достаточно одного всамделишного оборотня. – Так что будем пробовать без него. Заклинание относительно простое, не требует особых движений палочкой. Нужно настроиться на самое счастливое воспоминание и произнести слова – “Экспекто Патронум”. Оно призовет Патронуса, воплощение всего того, что поедают дементоры, но при этом не способное испытывать страх и отчаяние, а потому дементоры будут бессильны перед ним. Твой Патронус, думаю, тебя не впечатлит поначалу… – Я знаю, бывают неоформленный и телесный Патронус, – не удержавшись, выдала Проксима. Люпин выразительно посмотрел на нее, пряча теплую улыбку. – Читал о них, Гарри? – тот чуть смутился. – Надо же было подготовиться… Проксима прочла все, что только нашла о Патронусе, но ей катастрофически не хватало практической части. Нигде не рассказывалось, как именно надо его призывать. И никто не мог показать ей. Бабушка – портрет, Кричер – эльф, а Сириусу Патронус был больше не по плечу. – Что ж… Это высшая магия, которую не учат в школе, так что я не удивлюсь, если ты сможешь вызывать только неоформленный Патронус. Но даже такой сможет отпугнуть дементора. Он прокашлялся. – Хорошо. Закрой глаза и найди твое самое счастливое воспоминание. Проксима послушно зажмурилась и принялась рыться в памяти. Честно говоря, все ее воспоминания со дня побега были скорее счастливыми. Ее вылечили, ее приютили, ей дали семью… Пожалуй, воспоминание о принятии в семью подошло бы как нельзя лучше. – Нашел? Теперь сосредоточься на нем и произнеси “Экспекто Патронум”. – Экспекто Патронум! С кончика остролистовой палочки соскочило несколько серебристых искр. Проксима разочарованно поглядела на нее: эбеновая наверняка бы смогла. – Хм… Возможно, воспоминание недостаточно счастливое? Попробуй другое. Да уж точно. Тогда ее больше одолевало недоумение, чем радость. Ах да. Эбеновая палочка. Проксима вспомнила ощущение, которое та подарила ей при первом контакте. – Экспекто Патронум! Тусклое серебристое облако повисло перед ней, чтобы лопнуть и развеяться через десять секунд; этого явно было недостаточно. Наверняка палочка Гарри Поттера опять саботирует. “С эбеновой получилось бы”, опять с горечью подумала Проксима. Позади раздался треск, заставивший ее вздрогнуть. – Вот, съешь шоколад. Пожалуй, стоило попробовать еще перед первой попыткой. Проксима поморщилась, но послушно съела лакомство. Воспоминание все равно оказалось недостаточно счастливым. Где бы его взять, счастливое? Все детство, откуда нормальные люди берут свои счастливые воспоминания, у нее пошло коту под хвост. Каждый год в Хогвартсе так или иначе омрачался бесконечными опасностями. Вдруг она кое-что вспомнила и с сияющими глазами повернулась к Люпину. Если это не было счастливым воспоминанием, то у нее вообще их не было. То утро, серое и дождливое, полное боли и усталости, когда она приняла решение перестать быть Гарри Поттером, и свобода. Свобода! – Экспекто Патронум! Яркая вспышка озарила классную комнату, и из палочки вырвалось куда более плотное облако, не спешившее никуда исчезать и переливающееся серебром. – Отлично, Гарри, – обрадовался Люпин. – Я думаю, на первый раз с тебя хватит. – А мы еще попрактикуемся? – Конечно. Люпин улыбнулся и вручил ей еще одну шоколадку с наставлением съесть ее целиком. “Как странно, он выглядит таким же изможденным, как Сириус после Азкабана, но когда улыбается, то будто молодеет”, подумалось Проксиме. Возможно, еще один из Мародеров страдал после гибели одного друга и якобы предательства другого. Интересно, как профессор относился к ее отцу? Помнит ли его? Верит ли, что Сириус действительно совершил все эти преступления, или просто промолчал, потому что оборотень, и его свидетельские показания о друге все равно бы не приняли? Сириус не был уверен в успехе, но в последнем их разговоре через Зеркало воодушевил попробовать разузнать. – А вы ведь знали моих родителей? – спросила она, застав профессора врасплох. Тот нахмурился и задумался, прежде чем ответить. – Да, а что? – Я просто подумал… Если вы знали моих родителей, то знали и Сириуса Блэка. – Да, мы дружили, – голос Люпина заметно похолодел, как и взгляд. Проксима мысленно разругалась на себя, покидая комнату; профессор же тянул время, задувая свечи одну за другой, точно не желая встретить назойливого студента в коридоре. “Ну вот, а так хорошо все начиналось,” вздохнула она. Впоследствии Люпин ее лишь разочаровал: он оказался таким же, как все. Он не стремился ничего рассказывать о родителях Гарри Поттера, отговаривался теми же словами о том, что они были хорошими людьми… Но благодаря покаянным рассказам отца Проксима знала, что в школе они все были, так или иначе, придурками. Может, в глубине души они и были хорошими людьми, может, старые раны не давали Люпину свободно говорить о погибших друзьях. Ведь как Проксима поняла из рассказа отца, Мародеры были единственными друзьями оборотня. Несмотря на испорченное впечатление, их занятия продолжились. Проксима делала успехи, ей уже удавалось удерживать неоформленного, но стабильного Патронуса довольно долго, а Люпин понемногу раскрывался, иногда рассказывая историю-другую о Джеймсе и Лили, а заодно и о Питере. Упоминать Сириуса он избегал; "предательство" друга явно оставило куда более болезненный след, чем даже смерти остальных Мародеров и Лили. Свободное от уроков и квиддича время троица друзей посвящала делу Брыклюва. Чувствительный Хагрид подолгу благодарил их, а его бородатое лицо озарялось надеждой. Друзьям оставалось только стараться в пять раз больше, чтобы эту надежду оправдать. Казалось, они перебрали уже сотни протоколов старых судебных разбирательств, но прецедентов оправдательного приговора опасной твари нашлось немного. А вскоре случилось что-то, из-за чего Рон временно выбыл из их команды. Однажды в выходной день, ближе к вечеру, подросток в ярости вбежал в общую гостиную, потрясая простыней и чуть ли не засовывая ее в лицо недоумевающей Гермионе. – Это все твой чертов кот! Смотри! Смотри сюда! Проксима похолодела. На простыне была кровь. Гермиона побледнела и прикрыла рот рукой. – Скабберс пропал! Вот все, что от него осталось, после того, как твой кот сожрал его, – Рон швырнул на пол окровавленную простыню и продемонстрировал Гермионе и любопытным сокурсникам длинные рыжие шерстинки. – Рон! Ты не можешь обвинять Крукшанкса… Шерсть могла остаться там с Рождества. Несмотря на попытку оправдать кота, девушка выглядела крайне расстроенной, а Рон все никак не желал успокоиться. Объект их бурного обсуждения, рыжий кот вспрыгнул на колени хозяйки, и та, испуганно взглянув на друга, подхватила животное и убежала в спальню для девочек. Проксима была в смешанных чувствах. Чью сторону принять? Если кот и правда сожрал предателя, им же лучше. Но не могла же она просто рассказать об этом Рону? Не так, не сейчас… Прежде всего надо было рассказать обо всем отцу, чтобы он поинтересовался у кота, что же все-таки произошло. – Кот, говоришь, сожрал? – Блэк в Сквозном Зеркале задумчиво хмурился. – Не похоже на него, так идти против плана. Проксиму слегка озадачила его уверенность в надежности кота; все-таки он кот, они легко отвлекаются. И Сириус говорит так, будто он человек, а не животное. – Я от матушки немного узнал, как работает моя "Гончая", – неуверенно продолжил мужчина, потирая слегка заросший подбородок. – Вроде бы я должен чувствовать, жив мой враг или нет, но… Проще спросить кота. Проксима уже пожалела, что не обратила внимание на оговорку бабушки и не расспросила ее про эту загадочную "Гончую". – Ты его не спросишь, Гермиона держит его в спальне для девочек. А в "Истории Хогвартса" написано, что мальчикам туда ходить запрещено, могут возникнуть вопросы, – она развела руками. – Это да, но вот животных туда пускают обоего пола, – в глазах у Сириуса появился опасный блеск авантюризма. Проксима честно пыталась отговорить отца, потратив на это почти час, но тот остался непреклонен. Только кот знал о судьбе крысы. Из них двоих только Сириус умел превращаться в животное. А значит Сириусу и пробираться в замок. Проксима нервно хихикнула. В замок и спальню для девочек. Хотя бы она может укрыть пса-Бродягу мантией-невидимкой и провести через портрет Полной Дамы. На следующее утро весь Хогвартс гудел: а как же, Гермиона Грейнджер проснулась, увидев над собой лицо разыскиваемого преступника Сириуса Блэка. Никто не стал интересоваться ни тем, что он забыл в спальне для девочек, ни даже тем, как он туда попал. Сразу началась паника. Профессора принялись прочесывать замок с чердака до подземелий. Проксима холодела от ужаса при одной только мысли, что будет с ее отцом, если его поймают. Сириус в своем репертуаре, сказала бы бабушка: просто взял и зачем-то превратился обратно в комнате, полной потенциальных свидетелей, да еще и снял мантию-невидимку, как идиот. Но Проксима не могла плохо думать об отце сейчас, только не сейчас, когда он в смертельной опасности. Потом, если… нет, когда он выйдет на связь, вот тогда она ему и задаст. Хотя бы с котом поговорил. Все только и говорили о дерзком проникновении преступника в замок и его бесследном исчезновении. У охраняющего дверь гриффиндорской гостиной портрета так и не удалось выпытать, каким образом проход открылся для Сириуса Блэка. Кошак Гермионы вернулся под утро, его пропажи даже не заметили. Весь день до самого заката Проксима провела как на иголках. Сквозное Зеркало ожило примерно в десять вечера, демонстрируя очень мрачное и серьезное лицо Сириуса. У его дочери даже язык не повернулся для обвинительной тирады. – Что сказал Крукшанкс? – Что и духу его не было в спальне. Хвост снова сбежал. Инсценировал свою смерть – ему не впервой. Похоже, Сириус не зря предупреждал ее об этой крысе; тот был достаточно хитер, чтобы вовремя распознать опасность и успеть скрыться, да еще и подставив единственное на весь замок существо, которое могло (и пыталось) за ним поспеть. – Что же теперь делать? – Ждать. Искать. Он вряд ли убежал далеко, ему нужно следить за тобой. И что их только выдало? Отчего Петтигрю вдруг ломанулся с насиженного места? Неужели заметил снующую по территории школы знакомую черную собаку, или учуял ее запах на преследовавшем его коте? Или Проксима все же выдала себя, слишком явно помогая коту? Каждую ночь она без устали исследовала Карту Мародеров, сажая себе зрение по-новой; каждый день они с Гермионой готовили материалы для суда – проблема Гермионы и Хагрида казалась более важной, чем тоска Уизли по обреченному анимагу, и даже по уши в своих горестях Проксима не могла просто так ее оставить, пока даже Рон с ней не разговаривал, что было довольно некрасиво с его стороны. Так бы друзья и дулись друг на друга по разным углам гостиной, если бы не письмо от Хагрида, принесенное совой вечером в день заседания. “Проиграл суд.” Забыв все распри, Рон утешал Гермиону, плачущую об обреченном гиппогрифе, несчастном Хагриде и бедном, съеденном ее котом Скабберсе. За последнего Рон ее простил, утешив и себя, и ее тем фактом, что крыса была уже в очень преклонных годах и очень больна, и скорее отмучилась, чем трагически погибла во цвете лет. С новыми силами ребята принялись за апелляцию, периодически бегая успокаивать Хагрида. Проксима присоединялась к ним после каждой тренировки, которые чуть ли не каждый день устраивал Вуд: на грядущий матч с Рейвенкло возлагались большие надежды. Ребята наперебой убеждали своего ловца, что он ни в коем случае не повторит прошлого поражения. Ведь у него “Всполох”. Гермиона же совсем сдала и напоминала воскресшего мертвеца с очень скверным характером, пока однажды подавленные эмоции и усталость не взорвались почище зельев Невилла. Ошарашенный и восхищенный Рон принес в гостиную новость о том, как Гермиона бросила Прорицания и нагрубила Трелони. Проксима признала, что сцена наверняка была очень эффектной, что польстило подруге, а без лишнего предмета Гермионе стало чуть полегче. Но только чуть. Не раз и не два ее находили спящей в гостиной, в классе или даже на подоконнике в коридоре, иногда даже во время уроков. Рон безуспешно убеждал ее бросить еще парочку предметов, облегчив себе существование, но та не желала ничего слушать. Она даже не пошла на игру Гриффиндор-Рейвенкло, и Рон, виновато поглядывая на братьев и Гарри, остался помогать ей, чем заслужил ее огромную благодарность. Проксима, вопреки ожиданию друга, поддержала его решение: Хагрид был куда важнее квиддича. Она и сама бы лучше осталась, но тогда ее не поняла бы команда: зачем приобретать "Всполох", а потом увиливать от игры?