Роковая звезда

Просыпаться в профессорских покоях в Хогвартсе было чертовски непривычно, но нужно обживать. Они станут ее домом до самого Рождества. Несмотря на то, что их с Северусом прервали на самом интересном месте, Проксима чувствовала себя замечательно. Хотелось петь и танцевать от счастья, сбылось то, о чем она даже не мечтала. Звездочету всё-таки наплевать на то, кем она была. Тот, кем она была, мертв и похоронен. И это точно был не сон! Сегодня они с Северусом снова встретятся. И тогда уж им никто не помешает… А еще у нее теперь есть доказательства невиновности ее отца, которые она отправит мадам Боунс в понедельник. После всего, что он сделал для нее, Сириус Блэк заслуживал хотя бы пристойные похороны, а не безымянную могилу под стеной Азкабана. Неожиданная утренняя сова от Боунс только добавила оптимизма: возможно, глава ДМП поделится какой-то информацией о Грейбеке, и его удастся поймать раньше. И таким образом освободиться от должности профессора и персональной няньки для Драко Малфоя. И получится раньше передать ей воспоминания и раньше начать кампанию по оправданию отца. – Ты просто светишься от счастья, – появившийся в камине Северус не смог даже добавить в голос достаточно ехидства, чтобы скрыть, как он рад ее видеть. Лица ночной мстительницы не покидала широкая улыбка, открытая и искренняя – прямо как у Гарри Поттера в его ранние годы в школе, но эту мысль Северус постарался затолкать подальше. Ему нужно постараться забыть, что его женщина когда-то была этим мальчишкой. Потому что если он будет думать об этом мальчишке, он никогда не простит себя… ни за что. Ни за то, что дал ему пострадать и в конце концов умереть, ни за то, что вообще допустил их отношения. Пусть это и не их с Поттером, а их с Проксимой. Нужно сосредоточиться о Проксиме и об их отношениях. Неужели она настолько же счастлива, что они помирились, как и он сам? Неужели настолько же предвкушает два дня вместе? – О, ты уже тут, – она посмотрела на него с некоторой неловкостью, и он ощутил легкую панику. Это не ему она радовалась? Тогда чему? – Ты готова к туру по школе? Не то чтобы он ей был нужен, ведь в бытность свою Гарри Поттером – вот опять напоминание, да что ж такое, – она облазила всю округу. Но Проксима Блэк никогда не училась в этой школе, и ей нужно было поддерживать эту иллюзию. Это ведь такая мелочь, и вдобавок ему будет приятно погулять с ней. Показать ей замок и окрестности такими, каким он их видел, рассказать ей те тайны, которые он знает… И наконец-то погулять тут не в одиночестве, а с кем-то, кто его точно любит. Даже если он больше не одинокий подросток, чье будущее мрачно и кого никто никогда не полюбит. – О, мне – мне нужно сперва сбегать в Министерство. Меня вызвала мадам Боунс, я думаю, это что-то важное, – она смутилась и сжала в кулаке вчерашний фиал с воспоминаниями. – И заодно закину ей это. Чем раньше они начнут, тем скорее папино имя будет очищено. Она подошла ближе и положила ладонь ему на грудь, словно заметила, как он расстроился. При ней точно можно было этого не скрывать, даже наоборот. – Я постараюсь управиться побыстрее. Мне очень хочется начать наш тур по Хогвартсу, – невесомый поцелуй, опять на его щеке, точно они друзья какие-то. Нет, так не пойдет, нужно поймать ее, сжать покрепче и поцеловать как следует. И она снова улыбается, широко и шало, и гладит его по щеке. – Я скоро вернусь. И Проксима исчезает в камине. Почему, ну почему она ставит своего дурноголового отца на первое место. Он же бросил ее, бросил, почему она любит его, почему все ему? Даже в его голове это прозвучало так по-детски, что Северусу самому стало стыдно. Но он должен был разобраться хотя бы сейчас – в детстве ему так никто и не ответил на этот вопрос. Почему одним нужно стараться каждый день, чтобы заслужить хоть чью-то любовь, и в итоге остаться ни с чем, а другим все дают просто так. Жизнь просто несправедлива, но это не ответ. Кто-то прокашливается у дверей, отвлекая его от мыслей, перемешанных досады и счастья. – Минерва? Чем обязан? – даже не нужно притворяться и прятать довольное лицо – эмоции пропадают сами собой. – Я не к тебе, а к мисс Блэк, – МакГонагалл поджала губы и стиснула в пальцах какой-то свиток. – Право, Северус, если ты будешь тут так часто бывать, я не вижу особого смысла в твоем отпуске. – Смысл в том, что я не буду работать, – теперь Северус улыбается довольно. Еще бы, впервые за долгое время он может в сентябре спать до обеда, если захочет, и заниматься всем, чем угодно, вместо уроков. Если это вообще когда-либо случалось. – Ее вызвали в Министерство, – сообщил он, чтобы Минерве не взбрело в голову дожидаться Проксимы тут, с ним. – Что ты хотела? Я могу передать ей. – Ее договор и зарплата. Мисс Блэк, похоже, не так уж интересны деньги, но все должно быть как полагается, – декан Гриффиндора развернула свиток на столе, стараясь не потревожить остальные, с учебными материалами. – В самом деле, – проворчала она под нос, тут же остановившись. Северус утомленно вздохнул. – Прошу, продолжай, расскажи мне обо всем, что тебя не устраивает. Не держи в себе, это вредно для нервов. Зыркнув на младшего коллегу, Минерва разразилась тирадой. – Что меня не устраивает? То есть, помимо того, что Альбус, как всегда, нанял кого-то в обход всех нас? Ровным счетом ничего. Ты у нас теперь Победитель Сам-знаешь-кого, и имеешь полное право выпендриваться. То хочу быть профессором Защиты от Темных Искусств, то не хочу, – твое дело. Но бросить предмет и учеников на какую-то никому неизвестную девицу, у которой молоко на губах не обсохло, это просто верх безответственности. Я не ожидала такого от тебя, Северус Снейп. От Альбуса еще да, но не от тебя. Переведя дыхание, она продолжила. – Как она будет поддерживать дисциплину? Как она собирается ориентироваться в программе, если никогда не училась тут? И самое главное, она – Блэк. Дочь того самого Сириуса Блэка. Чему она тут будет учить детей, Темным Искусствам? Как утомительно все это слушать. Северус уже пожалел, что поощрил коллегу выговориться. – Во-первых, хочу напомнить, Блэк был одним из твоих любимых студентов. Помнишь, великий мастер Чар, Трансфигурации и убийственных розыгрышей, которого ты бессовестно выгораживала всякий раз, когда он отправлял меня и других студентов в больничное крыло? – Минерве все-таки хватило совести покраснеть и потупиться. – И что это за глупости с Темными Искусствами? Если Дамблдор рассказал тебе, чья она дочь, то он точно добавил, что ни она, ни Сириус Блэк никогда не поддерживали Волдеморта. Как приятно, когда они вздрагивают. Пожалуй, он теперь всегда будет произносить его имя. Тем более, теперь ни в сердце, ни на его предплечье ничего не екает. – Во-вторых, если ты помнишь, когда я сам пришел сюда, я был немногим старше нее. И я как-то справился с дисциплиной. Мне было даже сложнее, потому что многие мои ученики знали меня студентом и, между прочим, прекрасно помнили все унизительные “розыгрыши”, которым меня подвергали твои любимые Мародеры. А ее никто не знает и никогда не видел в компрометирующих обстоятельствах. В-третьих, она – охотница за головами. Если от нее ожидают, что она разберется с Фенриром Грейбеком, то неужели она не сумеет справиться с горсткой тупоголовых студентов? Тут он покривил душой. Студентов ведь нельзя вырубать, калечить и убивать. Это может оказаться намного сложнее. И никакой отдушины. Терпи их каждый день, этих безнаказанно наглых, упрямых маленьких… – В-четвёртых, ты помнишь, зачем она тут? Поймать Фенрира Грейбека и остановить его предполагаемое нападение на школу. МакГонагалл недоверчиво хмыкнула, одернув темно-зеленую мантию. – Как будто мы не сумеем остановить это нападение сами. Конечно, ведь профессора в этой школе совсем ни на что не способны, а защита замка бледнеет рядом с одной-единственной девятнадцатилетней пигалицей… Ну да, ну да, а где была эта защита с профессорами, когда именно Поттер полез спасать Философский камень? Впрочем, тут Альбус виноват, это он науськал Гарри с целью “проверить его навыки и характер”, манипулятивная с… старая сволочь. Но именно Поттер полез к василиску в пасть, когда уж точно никто ничего не делал, не планировал и не решал, потому что Дамблдора турнули, и ни один из них не знал, как найти Тайную комнату. Северус помнил, что он готов был разворотить весь замок по кирпичику, когда на стене написали про похищение девочки. Жизни учеников это святое, даже если они надоедливые идиоты без какого-либо уважения к высокому искусству зельеварения. И Поттер – тогда уже Проксима в его обличье, – сам вынужден был помогать отцу изловить настоящего предателя его семьи. Никому другому не было дела даже чтобы просто выслушать мальчишку, он больше и не пытался ничего никому доказать. Пустая трата времени. Даже сам Северус не стал бы ничего слушать, если бы своими глазами не увидел Петтигрю. И от Турнира его никакие профессора с армией оживших статуй не защитили. Ни от дракона, ни от похищения внедрившимся в их состав Краучем-младшим. Даже Крауча этого они проморгали. Так что да. Проксима – Гарри Поттер собственной персоной, – более чем в состоянии защитить замок. И без нее они не справятся. Причем, справиться в данном случае означает остановить Грейбека, не подвергнув опасности ни студентов, ни персонал. Вообще, забавно, что Минерва не вспомнила Гарри. Учитывая, сколько она причитала в тон Молли, что “бедного мальчика” не похоронят как подобает, рядом с родителями. – Грейбек боится ее, Минерва, как ни одного из нас, – с удовольствием выдал Северус. – Он боится ее до такой степени, что бежал от нее поджав хвост, если верить рассказу Малфоев. Я доверяю Проксиме. Я видел ее в деле и верю, что она сможет избавить нас от угрозы без каких-либо ненужных жертв и непредвиденных заражений. Я думаю, что ты тоже можешь довериться ей. – По моему скромному мнению, ты думаешь вовсе не головой, а, кхм, – пробурчала МакГонагалл, все же успокаиваясь. – Я люблю ее, но это не затмевает мое суждение о ней как о профессионале, Минерва, – Северус твердо встретил удивленный взгляд старшей коллеги. И после сам осознал, что он произнес это вслух, и что глаза гриффиндорки отвратительно потеплели и увлажнились. – Ох, Северус, наконец-то ты… Не найдя в себе силы продолжить, женщина бросилась к нему и крепко обняла. – Нашел себе кого-то, кого от меня не тошнит? – скривившись, он все же принял ее объятия. Как бы он ни презирал гриффиндорцев, Минерву он уважал. И наверное, если поразмыслить, мог даже назвать подругой. – Наконец-то ты живешь, – закончила МакГонагалл, всхлипнув. – Вместо того, чтобы запираться в своих комнатах и делать вид, что тебе не интересны люди. – А мне и не интересны люди. Только Проксима, – возразил он, с вызовом подняв подбородок. – Это только начало. Скоро ты уже начнешь допускать, что тебе не интересны никакие дети, кроме собственных, – в его глазах промелькнула паника, которую она не заметила, промакивая свои платком. Так далеко он не заглядывал. Хотел бы он? И, задав себе этот вопрос, Северус вдруг понял, что наверное не возражает. Наверняка, Проксиме однажды это понадобится, все-таки Блэки стремились приумножать свои ряды… – Проследи, чтобы твоя зазноба подписала эти бумаги, Северус, – попросила Минерва, прежде чем оставить его дожидаться Проксиму в одиночестве. Ждать ее и позволять новым сомнениям терзать свой измученный разум. Сможет ли он? Справится ли? Наверняка справится. Точно справится. Северус, хоть и не был в восторге от преподавания, находил даже среди этой толпы несмышленышей редкие алмазы, которые его радовали. И его дети могут быть талантливыми, точно будут, потому что он сможет их заинтересовать. И они будут обязаны его слушать, как родителя. И он горячо желал доказать себе, своему покойному папаше и всем, кто ещё сомневается, что он способен быть намного лучшим отцом, чем тот пример, что маячил перед его глазами в детстве, пока не спился. Другое дело, если Проксима этого не захочет. Конечно, ещё слишком, слишком рано, и она слишком молода ещё для такого, и время смутное, но она никогда не говорила о своих планах и детях. Может, ей и не хочется этого? Может, ей не хочется этого с ним? Он, разумеется, готов оставаться с ней, отказавшись от этого, но вдруг она просто хочет детей с кем-то другим? Северус встряхнулся. Почему он каждый раз выдумывает себе новые проблемы. Пусть все идет своим чередом. Когда Проксима будет надежно зафиксирована в его жизни, он задаст этот вопрос. Может, она тоже запаникует и будет уверена, что не справится с родительством? Ведь ее примеры тоже были не ахти. Отец и мать, которые играли в героев, вместо того, чтобы защищать семью. Вместо того, чтобы дать Хранителя Дамблдору, себе или Лили, Джеймс предпочел бросить кость "другу". Это было для него важнее, чтобы школьный приятель чувствовал всю полноту его дружбы и доверия, а не жизни жены и сына. Затем другой отец, который бросил беспомощного младенца ради мести. Ведь попытаться отомстить и попасть в Азкабан на двенадцать лет намного важнее, чем быть ответственным крестным. И, наконец, Петунья с ее мужем, – и достаточно сказано. Сплошь примеры, как не нужно воспитывать детей. Прямо как и у него. Но раз они понимают, как не нужно, то они справятся. И хватит с него тревог. Он победил Темного Лорда ради нее, а значит, он готов ко всему. Проксима спешила по коридорам к кабинету Главного аврора. Конечно, мадам Боунс объяснила, что его голос тоже понадобится на процессе, и если она лично обратится к нему, это возымеет больше эффекта, так как она – уважаемая молодая ведьма из уважаемого старого магического семейства, и, так как Робардс и сам был из чистокровных, он это оценит, но… Ей не хотелось снова связываться с этим магом. В прошлый раз ей не понравился его напор. И его мнение о ее способностях. Ладно, допустим, он не знает, что она была Звездой, и ему не нужно это знать, раз мистер Скримджер не поделился, но он же должен понимать, что звания охотников кому попало не раздают… Но, к добру или к худу, Главного аврора на месте не оказалось. Как и его секретаря, у которого можно было бы назначить встречу. Видимо, Робардс не такой трудоголик, чтобы сидеть в субботу на посту, как мадам Боунс. С тяжелой мыслью, что придется ещё раз сюда идти и назначать-таки проклятую встречу, Проксима отправилась назад в школу. Ее ждет Северус и их прогулка, где он “покажет” ей Хогвартс. Как же славно, что он на ее стороне и помогает ей себя не выдать. И как жутко, что уже в понедельник ей придется предстать перед студентами и чему-то их учить, быть на месте Северуса и постараться оказаться не хуже него! От напоминания у нее скрутило желудок. – Что случилось? – Северус заключил ее в объятия, едва она вышла из камина. – Мадам Боунс сообщила плохие новости? – Нет, нет, – Проксима с удовольствием прижалась к его груди. Он ждал ее тут. С ним так тепло и надежно. – Просто она сказала, что мне стоит лично поговорить с Робардсом, потому что его голос будет иметь значение… Помнишь, Главный аврор Робардс? Ещё бы, конечно же, Северус помнил. Помнил, как этот гад лапал его Проксиму, изобретя для этого какой-то сомнительный повод. Но она вроде бы не в восторге от него, так что он, наверное, может быть спокоен. Робардсу нечем ее увлечь, даже если бы Снейп не был Победителем Волдеморта. Ведь нечем же? – Давай не будем о нем сейчас. У меня столько всего запланировано, – просит он, и Проксима шевелится у него на груди, кивая. У них может не хватить времени теперь, из-за ее дурацкого визита в Министерство. И, несмотря на его решение перестать тревожиться и сомневаться, сомнения снова поднимают голову: почему она была там так долго, зачем пошла туда, правда ли ее вызвала именно Боунс, не сам Главный аврор, например. Нет, ни к чему думать о нем. От одной мысли об этом чванливом солдафоне его тянет кого-нибудь убить. Лучше всего будет сменить тему. Он так мечтал погулять с Проксимой в открытую, чтобы все видели, она его, она с ним, она добровольно терпит его компанию. Все действительно видели. Северус бы сказал – пялились. Студенты и даже некоторые преподаватели тыкали пальцем, шептались и не сводили глаз, но, к сожалению, это было не потому, что они не привыкли видеть его в компании других людей, тем более женщин. Он совсем забыл, что к титулу Победителя Темного Лорда прилагалась слава. Конечно, когда-то он мечтал о славе, о любой. И потом, когда вырос, он начал презирать охотников до славы, считая, что хотеть ее может только кто-то такой же отчаявшийся, как он, а потому жалкий. И, конечно, он одно время презирал Поттера, обладавшего славой Победителя. Потому что Поттер не заслужил ее, потому что Поттер и палец о палец не ударил, чтобы ее получить. Наверное, он и завидовал тоже, – так, немножко. Точнее, видел в этом несправедливость, ведь это Лили сделала возможным его выживание, а не сам мелкий Поттер вдруг отрастил себе волшебный авадоотражающий лоб. И он, Северус, сделал намного больше для поражения Лорда, чем Поттер на тот момент. И уж точно больше, чем любой из авроров, особенно тех, кто имел наглость допрашивать его в то утро, будто кто-то сомневался в его достижениях. Мало того, имел наглость претендовать на его счастье… – О чем ты так задумался? – их тур закончился в ее кабинете. Теперь ее. Северус надеялся, что сегодня они не станут разбирать его учебные планы, а закончат день иначе. – О тебе, – он нашелся с ответом. Вот так, нужно думать о Проксиме, об игривых нотках в ее голосе, шаловливых искорках в ее изумрудных глазах. О ее пытливой ладони, забравшейся под его мантию и крепко сжимающей его ягодицу, о ее сильном теле наездницы, о ее алых жарких губах… И не представлять, как эти руки сжимают чью-то ещё задницу, а эти губы целуют кого-то чужого. Этого никогда не случалось, нет никаких предпосылок так считать. Абсолютно никаких, но желание любить пропадает само собой, сменяясь желанием пойти в Министерство и выяснить все раз и навсегда, неправомерно отлегилиментив должностное лицо. Самое худшее, что Проксима остановилась, заметив его состояние, и отошла от него на шаг. В ее глазах уже достаточно разочарования, не стоит показывать ей эту сторону своего характера. В прошлом он уже ревновал Лили, только подругу, ко всему, что не приколочено, и это, помимо всего прочего, озлобило его. Из-за этого он вообще прислушался к словам Мальсибера о том, как недостойно ему дружить с такой ветреной грязнокровкой, как она обязательно предаст, променяет его на других, и одно повлекло за собой другое… – Что такое? – Проксима спросила тихо. Она уже поправляет собственную мантию, пряча нежную бледно-оливковую кожу и все свои приятные округлости. Какая досада, что эта глупость охватила его в момент, когда Проксима сама проявляла инициативу. Быстрее, нужно что-то придумать, пока она не догадалась. – Я просто… И подойти к ней, поймать за плечи – не дать сбежать от него. Нельзя допустить, чтобы она разочаровалась в нем. – Я сам себе не верю, что ты все-таки простила меня. И согласилась… быть со мной. Ты такая красивая. Ему не нужно даже заставлять себя так думать, настраивать себя. Она удивительно красивая, – неудивительно, что он не догадался, кто она. И не красивая, как Лили, а сама по себе, ни на кого непохоже красивая. Широкая резкая линия челюсти, волевой подбородок и длинный чуть вздернутый нос, едва заметные редкие веснушки на нем, большие миндалевидные глаза и губы, поцелуй которых может унести в космос. Густые черные волосы с синеватыми проблесками, – когда она не забирает их в пучок, они падают на плечи, как неукротимая грива диковинной ночной бестии. – Да ну тебя, – она отворачивается, улыбаясь. Догадалась ли она, о чем он думал, или подумала, что он подумал о чем-то ещё? И не спросить же. Она наверняка начнет презирать его, если услышит его смехотворные домыслы… – Это правда, – тихо признался он, прижимая ее к себе. – Я не встречал ещё женщины прекраснее тебя. – Ты просто не выходишь на улицу, – с ехидцей отозвалась она, обвивая руками его шею, подтягиваясь ближе и целуя его – в губы – сама. Получилось. И никаких больше мыслей, кроме леденящего ветра той самой ночи, вкуса ее губ, изгибов ее почти обнаженного танцующего тела, опасности, крови и звездной черноты. И никого больше нет в этом мире, кроме них двоих. – Пойдем домой, – шепчет он между поцелуями. – В замке я чувствую себя так, будто сейчас ворвётся завхоз или профессор. Она хихикает тихонько. И отворачивается. – Наверное, мне не стоит, – теперь она разжимает руки, снова отступает от него. Все-таки догадалась? Не может быть – он будет все отрицать. Нельзя этого допустить. Проксима обхватила себя руками, явно нервничая, но Северус не решился опять сократить расстояние. Вдруг оттолкнет? Вдруг – а вдруг у нее тоже есть заморочки? Например, то, что он был ее невыносимым профессором? Или то, что он старше ее? – Мне ведь нужно выучить все это до понедельника, – она отошла к столу, ткнула пальцем один из свитков и снова сцепила вокруг себя руки. – Боже, на что я подписалась. Как я могу – как я могу заменить тебя? Чему я вообще могу научить студентов, если я сама даже… не заканчивала Хогвартс? – Проксима, тебе не нужно все это учить, – с одной стороны это такое облегчение, что ее больше ничего не тревожит, а вот с другой – тратить время сейчас на такую глупость просто преступление. – Это всего лишь списки заклинаний, которые они должны знать к концу семестра, и все эти заклинания тебе знакомы. Если хочешь, можешь захватить и существ, но необязательно. Седьмой и пятый курсы это самое сложное, им нужно повторять всю программу предыдущих лет, но опять же, можешь оставить это мне, на второй семестр. Разворачиваясь к нему, она молчит некоторое время, неуверенно, робко. – Только заклинания? И все? – И все. Лишь необходимый минимум, – заверил Северус, подходя ближе, обнимая ее, получая объятия в ответ. Правда же, хватит с них этих глупой ненужной мнительности. – Рокс, Дамблдор нанимал на этот пост таких светил, как Квиррелл и Локхарт, и у них, поверь мне, не было никаких сомнений подобного толка. Неужели ты считаешь, что способна достичь таких глубин некомпетентности? Весьма самонадеянно с твоей стороны. Весело посмотрев на нее, он поцеловал ее в кончик носа, и она улыбнулась. – И я буду рядом, если тебе понадобится помощь. Как всегда, – добавил он. – Ты мой герой, – прошептала Проксима, напоминая ему ту ночь. Вот именно, он ее герой. Он, и никто больше. Поцелуй, как тогда, последовал, стирая все его беспокойства и дурацкие идеи лучше любого упражнения в окклюменции. – А в пятницу мы с тобой отпразднуем твою первую неделю, – Северус чувствовал, что его губы не покидает улыбка, прямо как раньше, в августе. Словно и не было никакого откровения, ссоры и смерти. – До тех пор я тебя не потревожу, но сегодня ты пойдешь со мной. Понизив голос до шепота, он наклонился к ней, прижался лбом к ее лбу. Ее грудь тяжело вздымается под темной мантией, ее алые губы чуть приоткрыты, словно приглашая. – Пойдем со мной, Рокс, – позвал он, в надежде, что это прозвучало достаточно чарующе, чтобы сбить ее с разумного желания подготовиться к урокам. Почему бы им не полениться. Завтра будет еще целый день. – Звездочет, – она шепчет в ответ, так же ласково, как в самый первый раз, подаваясь навстречу, касаясь кончиком носа его носа. – Ты обещал помогать. – Обещал, – отзывается он, и тянется за поцелуем. – Ты не помогаешь, – и все же она не разжимает кольца своих рук, не отпускает его шею. – Ты же хочешь, – он продолжает, потеряв всякое понятие о здравом смысле и их общем долге. Зачем они вообще все еще здесь. – Разве ты по мне не соскучилась? Скребнуло по сознанию, напомнило и ей, и ему самому, к несчастью, как они поссорились. И почему. Но это все должно быть уже не важно, ему уж точно. А ей? Она вздыхает, отнимает свои любящие руки, отходит на шаг, лишая его своего тепла. Нужно подавить вспыхнувшую обиду, не дать идиотским мыслям овладеть собой, вернувшимся мыслям об идиотском лощеном Робардсе, не дать идиотским словам вырваться из его глупого рта, и снова все испортить. Прикусить язык, досчитать до десяти. Возможно, она права, но он может найти разумный аргумент, раз не сработал призыв к ее чувствам. В самом деле, разве он вообще годится на что-то, как чувственный и сексуальный?.. – Я очень соскучилась, правда, но как же… – Потом у тебя не будет времени и сил на меня, – в голос все-таки прокралась обида. Нужно задавить ее, нужно прекратить казаться таким жалким перед ней. – Говорю тебе с высоты своего опыта. Ну же, пойдем со мной. Иди ко мне. Последнее усилие, понизить голос – добавить в него убеждающих ноток, – протянуть ей ладонь. Снова вздохнув на семь свитков на своем рабочем месте – восемь, если считать принесенный Минервой, – она сдается. Щелчком призывает свою палочку, запирает дверь заклинанием, убивает огонь в камине, закрывая путь всем, кто мог бы их побеспокоить, и шагает ему навстречу, снова обвивая его шею руками, зарываясь пальцами в его волосы, и тянет его к столу. Смахнув свои свитки, он усаживает ее на столешницу, лихорадочно расстегивая одежду, – она помогает, рвет ткань в стороны, обнажая как можно больше кожи, постанывая, словно испытывает нестерпимую жажду. Он понимает эту жажду, переключаясь на ее одеяние, – они не были вместе так чудовищно давно, столько дней, целую неделю. Ее серебряная маска со звоном летит на пол, отражая тусклый оранжевый огонь свечей. Тревожные сомнения в собственной привлекательности медленно тают под ее обжигающим взглядом, обшаривающим его тело, упивающегося им, каждым беззащитно открытым местечком. Ее взгляд скользит, облизывает его от ключиц до поджарого живота, и поднимается обратно к широким плечам. Проксима тянется к нему, привлекая к себе, приникая грудью к груди, обхватывая ногами его бедра. Его лицо на уровне ее лица, и она может целовать его без усилий, и заглянуть в глаза, и найти в них подтверждение того, что он правда хочет быть здесь, сейчас. Еще вчера утром надежды не было, еще вчера все это было лишь воспоминанием. А сегодня они снова вдвоем, тут, и он снова смотрит на нее так, и снова видит ее, а не кого-то другого, и снова держит ее так крепко в своих руках. Снова быть с ним как будто сон, но каждое прикосновение горит на коже, как подтверждение тому, что это наяву. – Звездочет, – шепчет она между поцелуями, заставляя его опять вспомнить тот, самый первый раз, когда она назвала его так, и теперь все смутные непонятные томления ясны, как на ладони. Быть с ней, снова быть с ней – как вернуться домой, где все хорошо и все правильно. Целовать ее как пробовать на вкус ее душу, острую, раскаленную добела, ласкать ее, вжиматься в ее обнаженное тело своим. Как он мог отказаться от этого, как он мог даже подумать, что это было притворством? С ее горячих губ срываются шумные вздохи, когда он прикасается губами к ее мягкой шейке, и при всем желании, он сейчас бы не вспомнил ни ее прежнее, мертвое имя, ни имя того, кто его так беспокоил. Или даже что он правда беспокоил его. Разве кто-то еще бывал тут, в этом удивительном измерении, где она, лукаво улыбаясь, подается вперед и откидывается назад, повисая на его руках, позволяя рассмотреть ее великолепное тело, ее напрягшийся смугловатый пресс, ее небольшие темные соски, ее разгоряченные губы и сияющий взгляд. К наслаждению, разносящемуся по телу в такт их движениям, примешивается трепет опасности и стыда, что кто-то все же зайдет и беспардонно прервет их, с каждым особенно громким жалобным скрипом стола, когда они оба слишком налегают на него, устав держать друг друга на весу, почти растягиваются на столешнице к концу, потратив все силы. – Пойдем домой, – шепчет он ей в губы, оглушенный, ослепленный, задыхающийся. – Сперва… я хотя бы… прочту, – она тоже задыхается, и целует его, словно пытается выпить весь кислород из его легких, добавляя к головокружению – словно ее все еще неприкрытых прелестей мало. – Потом домой, – командует он, чувствуя, что она совсем не возражает. С каждым глотком воздуха к ним возвращаются разум и здравый смысл, особенно к Северусу. Слава неведомым богам, они не опрокинули чернильницу на договор, – нотациям и подколкам Минервы не было бы конца. И кому вообще может понравится заниматься любовью на жестком скрипучем столе вместо уютной постельки? Даже Проксима морщится, когда он помогает ей спрыгнуть на пол. Так уж и быть, они посмотрят дурацкие свитки сейчас, чтобы Проксима получила подтверждение, что там нет ничего такого, чему бы она не могла научить подростков. А потом, ночью, она пойдет с ним. Сейчас он мог бы даже махать и улыбаться шепчущимся и тычущим в него пальцами как обезьяны зевакам. Все остальные, и покойный Сириус Блэк, и этот несчастный Робардс, и даже Волдеморт, словно уменьшились, превратились в незначительных муравьев, и нет никого важнее его, нет никого.