***
Хрустя гравием под массивными колесами, Крузер Инуи выезжает с обочины и направляется в сторону города по ровненькой дороге. Необычно пустая трасса, как предвестник чего-то неладного. Слишком тихо и даже радио заикается, заставляя водителя выключить звук, шумящий из динамика. Настроение у Баджи — исчезнуть со всех радаров, забрав с собой проблемы и обязательства, только их так просто никто не отпустит. Небо, казалось бы, услышало, и очередной волной шквального дождя обрушилось, лишая хорошей видимости и позволяя чёрному авто слиться с тёмным от дождя асфальтом. — Льёт как из ведра, — замечает Сейшу, сбавляя скорость и включая дворники, — не спешишь никуда? — говорит, будто бы невзначай, но на самом деле созревает, чтобы рассказать Кейске нечто важное. Ещё одно из списка того, о чём Баджи должен был узнать раньше. Спустя двадцать минут неторопливой езды, они оказываются у дома Кейске. Брюнет, как по щелчку пальцев напрягается, заметив, что дверь его машины едва заметно приоткрыта, но в ней никого. Мог ли Казутора просто так бездумно оставить её открытой? — вряд-ли. В мгновение, Баджи позволяет скопившемуся напряжению вырваться и, не говоря лишнего, выскакивает из авто Инуи. Холодные капли, пропитывающие одежду и волосы не охлаждают, скорее больно бьют по всем нервным окончаниям, словно те — оголённые провода и от связи с жидкостью в голове что-то начинает искрить. Система даёт сбой, потому что этого не может быть. Дверь квартиры заперта, и быстро справившись с ней, Кейске слышит оглушительную, давящую на виски тишину внутри помещения, и только шум дождя на фоне. Пять секунд, десять, пятнадцать — дыхание заходится от сердечного ритма, но навстречу никто так и не выходит. Он думал, что уже потерял всё, что можно: родителей, спокойное будущее, себя; но потеряв еще и пусть не родного брата, буквально разбивается на кусочки. От немой паники тут же простреливает резкая головная боль, мысли бросаются в рассыпную, не фокусируясь на чём-то конкретном, утешительном. В воспоминаниях всплывают ужасные картины расправы над незнакомыми людьми и, всего на секунду, он представляет на месте тех мужчин — Казутору. Глаза застилает злостью на самого себя. Он переполнен тошнотворным ощущением бессилия, лицо искажает гримасса боли и отчаяния. Он, надеясь на совпадение, всё же достаёт сотовый и набирает знакомый номер, но тот недоступен. Следом ещё звонок. Кейске набирает Чифую, решив уточнить — вдруг они решили встретиться. Глупо на это надеяться, но шанс есть. Был, пока Мацуно не ответил однозначным незнанием, где может быть Казутора. За спиной слышатся шаги и парень застывает, не доходя до Баджи. Кейске кажется, что собственный голос звучит до мурашек глухим и низким: — Его нет, — отвратительно короткая фраза, но имеющая такой губительный эффект. — Оперативно сработали, — слишком холодно проговаривает Инуи. Будто речь не о родном человеке Кейске, который пропал и не понятно: найдут ли они его живым, или найдут хотя бы вообще? — За-… ха-х, — Кейске не сдерживает нервный смешок, — завались, кретин, — оборачивается, прожигая чёрным пламенем глаз, в которых нет и намёка на здравомыслие. Одно безумие. Черти поднялись с самого дна и устроили там дикие пляски. Такого Баджи — Сейшу ещё видеть не приходилось. — Я вообще не должен был соглашаться на это всё, — корит единственного, кто может помочь Кейске. Единственного, кто по его мнению виноват в случившемся. — Если бы не ты, — ложь, которая помогает утешить себя и найти виновника, — его бы не втянули, — подчеркивает сказанное наливающимся беспросветной тьмой, взглядом. Сейшу задумчиво отводит взгляд, словно знает больше. Словно перед ним подросток, не понимающий правил взрослой жизни, а он должен объяснить. Инуи никогда бы не хотел оказаться на его месте, поэтому он искренне сочувствует. Они допустили промах, никто не знал, что те люди заявятся прямо домой. — Я понимаю, — выдерживает все обвинения Инуи, не стараясь оправдать себя. — Но, что ты сделаешь в одиночку? В полиции тебе не помогут, — спокойное лицо приобретает напряжённое выражение. — Я не могу напрямую повлиять, но помогу найти его, если… — он запинается, не решаясь говорить дальше. Кейске абсолютно без сил садится на бетонный порог, опуская голову, тяжесть которой непосильна. Вспоминаются времена, когда они только начинали жить вдвоём — ночью всегда было страшно. Не было ни одного человека, который мог бы заступиться, напади на дом грабитель. Казутора не подавал виду, но всегда держал наготове разводной ключ, который стащил у одного из соседей, а Баджи — безграничный запас храбрости: в случае чего — драться только руками. Этой ночью тоже страшно, но уже за то, что они могут больше не встретиться. Его самоконтроль после случившегося за последние дни: искалеченный, шаткий, рушащийся на глазах. Брюнет приоткрывает рот, чтобы сказать что-то и тут же закрывает, издав печальный хмык. От накатившего за последние минуты стресса, желание поспать стирается окончательно. Что-то пошло не правильно — из-за втянутого в проблемы Баджи, Казутора не должен был пострадать. Желание сорваться прямо в эту же секунду и ехать куда глаза глядят, бездумно искать его, обшарив каждый уголок в этом городе — растёт поминутно. Он бы уже сделал это, если бы не стоящий впереди неподвижной скалой — Инуи. Сейшу то и дело звонит кому-то и даёт указы проверить каких-то людей и записи с камер, и, возможно, появляется небольшая надежда найти того самого важного для Кейске, родного человека. Баджи бы собственными костями лёг за возможность переиначить всё — прийти домой раньше и сторожить у дверей, чтобы никто не посмел посягнуть на близкого. Теперь же только хватает пальцами и нервно вытаскивает сигарету из пачки, закуривая прямо в квартире. Подносит к губам и напряжённо вдыхает, стараясь спрятать в тяжёлом дыме свои переживания, но не выходит ничерта. Желудок скручивает от резкого осознания голода и, кажется, он сейчас узлом завяжется изнутри. Тянущее, болезненное чувство ситуации ничуть не помогает. Пять лет стараний ради общего счастливого будущего, которое закончилось самыми хуёвыми последствиями. Ошейник, который всё это время был на Баджи, который держал и заставлял работать ради блага — неприятно жжёт кожу, душит, затягивается. Он бессознательно тянется, расстегнуть верхние пуговицы рубашки, чтобы вздохнуть хоть немного. Пальцы нервно сжимаются и разжимаются до побеления костяшек, и жилки выступают от желания сбить их о лица тех, кто вломился в их дом. — Ты себе представить не можешь, как я сдерживаюсь, — Баджи звучит слишком угрожающе и кажется, что эти слова имеют подтекст: «Чтобы не ударить тебя»; но Инуи всё ещё абсолютно спокоен. Кейске в таком состоянии, что на него страшно смотреть. Страшно, что он не может рассуждать здраво. — И? — Инуи ждёт продолжения фразы, но её не следует. — Ты не потянешь сам, понимаешь это? — Сейшу зачем-то пытается переубедить. Потому что знает неукротимый нрав этого парня. Знает, что ему невыносимо сидеть и бездействовать, и легче было бы самому броситься на поиски. — Они этого и ждут, чтобы разом с вами разобраться, — правду нечем крыть и обещать, что всё будет хорошо — бессмысленно. — Нам нужно обдумать, как лучше сделать всё, но сначала, — блондин понимает, что говорить это бессмысленно, и всё же, — тебе нужно поспать. Утром я свяжусь с тобой, — не утешительно предлагает Инуи. — Повторюсь: ты нихера не добьешься в одиночку. Только испортишь всё, — слова грубые, жёсткие, но именно они заставляют Баджи задуматься и решить: стоит ли свалить на поиски посреди ночи или все же действовать по какому-то плану? Сейшу уходит, плотно закрыв дверь. В общей с Казуторой квартире слишком тихо, от нервоза проклятая режущая боль в желудке возвращается. Он ещё минут пятнадцать сидит, фокусируя взгляд на точке перед собой, а после решает залить в себя са́мого крепкого кофе. Казутора должен, просто обязан быть цел, чтобы когда его нашли — всё встало на свои места.***
…Глаза снова распахиваются, но ничего не меняется: душно, голова тяжелее, чем обычно, а перед глазами всё та же давящая темнота. Последний звонок от отца с предупреждением быть осторожным, закончился на этой фразе. Сколько дней прошло с тех пор? Казутора болезненно морщится, стараясь смочить ссохшиеся от крови и разбитые в хлам губы. Боль и онемение, а ещё отвратительный металлический привкус и полное отсутствие запахов — нос очевидно сломан, забит собственной кровью. На глазах тугой повязкой какая-то ткань, а всё лицо саднит от ударов. От избиений оно расцветает вселенными гематом на светлой коже. С ним не церемонились и не разговаривали особо: придушили до потери сознания и привезли непонятно куда. Он даже не видел лица напавшего сзади, но мог предположить с чем это связано. Они с Кейске привыкли жить с чувством, что однажды за ними могут прийти. В последний визит те ребята воткнули в бедро что-то острое и после перевязали — такая забота, — чтобы кровью не истёк раньше времени. Голова тяжёлая, как каменная глыба, раскалывается то ли от физической боли, то ли от внутречерепного давления. Сотрясение ему обеспечено после всего. Хотя, это ли повод переживать? Его избивали уже трижды и каждый раз он отключался, поэтому по ощущениям — словно прошло минимум пару дней. В полной тишине, наедине со своими со скоростью света, сменяющимися мыслями, время течёт гораздо медленнее. Отец, которому ещё несколько лет грозит сидеть за решеткой, снова позвонил ему. Он говорил что-то об опасности, но Казутора не успел дослушать. Теперь же вопросов становится больше: откуда человек, не имеющий отношения к напавшим, мог знать о случившемся с удивительной точностью. В действительности, он всё же немного опоздал с предупреждением. Мозг снова отключается от нескончаемого потока мыслей и Казутора просыпается только от голоса, который в отличие от прошлых разговоров — слышит отчётливо и внятно: — Пока что взяли только брата, — басит мужчина и у Ханемии вмиг зарождается паника. «Пока» — совсем не утешает, но ещё больше беспокоит, что конечной целью был Кейске. — Пытается выйти на нас? — после непродолжительной паузы уточняет тот же человек, хмыкнув, словно ему рассказали шутку. — Было бы справедливо покончить с его милым братиком до того, как они найдут, — усмехается и подходит ближе, предполагая, что Ханемия ещё без сознания. — Личико у него всё ещё выглядит милым, так что предлагаю «разнообразить» вид занятий с ним, — от последнего предложения у Казуторы ком к горлу подступил, стоило только представить, о какой гадости говорит этот ублюдок. Слабые люди всегда действуют до страшного омерзительно. Неприятные пальцы касаются подбородка Казуторы, стараясь приподнять, чтобы взглянуть, но тот, на удивление резко вгрызается зубами в один из них, отчего мужлан шипит и болезненно морщится. Казутора не жалеет о своём действии, даже когда лицо очередной раз опаляет вспышкой боли и стул, на котором он сидит с грохотом опрокидывается, а голова, ударяясь о бетонную поверхность, по ощущениям раскалывается, как спелый арбуз. Цветные пятна перед глазами сменяют привычную темноту, а после он всё же не сдерживает тошноты и его выворачивает наизнанку. — Тупая блядь, — шикает знакомый голос и следующий удар прилетает уже в живот. — Выглядишь отвратительно, — собеседник с отвращением в каждом слоге произносит это, но Казуторе же подобное на руку, — полежи тут, в собственном дерьме и подумай о своём поведении. Желудок кажется слишком пустым, как и расколотая, по ощущениям, голова. Наступает долгожданная тишина и это лучшее сейчас.***
За линией горизонта появляются первые лучи солнца и город заливает приятным жёлто-розовым светом. Небо ещё не совсем голубое и с одной стороны только рассеивается предрассветный мрак, упорно цепляющийся за горизонт и не желающий отступать. За окном уже слышатся разногласные звуки автомобилей и общественного транспорта, голоса людей, что просыпаются рано и спешат на работу или утреннюю пробежку. Среди всего этого шума — не хватает только одного: звука чужих шагов по квартире и пожелания доброго утра. В это время они бы уже начали готовить завтрак, а через час Баджи должен был довезти его на работу и уехать. Вчерашняя одежда ещё на нём и желания менять её нет абсолютно. На телефон не поступало ни одного звонка и это угнетает больше всего. Он едва сдерживается, чтобы не набрать Инуи и услышать, что тот ничего не нашёл. Кейске нужно заставить себя подняться и направиться в ванную, чтобы взглянуть в зеркало, чтобы собраться и начать действовать. Под холодным душем он стоит, казалось бы, целую вечность. Такой способ медитации отлично помог бы, будь его тревожные мысли чуть менее рассредоточенным. Разум не успокаивается даже когда холодные капли струйками стекают вниз, унося с собой лишь тепло тела, но никак не переживания. Баджи откровенно не чувствует себя взбодрившимся и внутренние черти не унимаются. Он выходит из душа, решив для себя сделать то, что должен был ещё ночью, но едва доходит до комнаты, сотовый начинает трезвонить. Брюнет спешит ответить, надеясь увидеть входящий от Сейшу, но почему-то первым ему звонит Чифую. — Слушаю, — отвечает уставшим голосом, словно желая, чтобы человек по ту сторону не отвечал ничего. — Открой, — просит Мацуно и не произносит ни слова лишнего. — Не заперто, — всё такой же хмурый ответ, а после скрип входной двери и звук неуверенных шагов. Чифую отключается, стоит только войти в дом и, заметив недовольного Кейске, боится задать главный вопрос. Он ещё раз оглядывается, надеясь найти глазами Казутору, но того нигде нет. — Можно без вопросов? — устало потирая переносицу, просит Кейске. Понимает же, что сам виноват, ведь он позвонил Мацуно вчера, и не пояснив ничего, отключился. Но и сил объясняться сейчас нет абсолютно. — А тебе так сложно ответить? — голос Чифую звучит звонко и заметно как он встревожен. Он считал, что они нашли способ контактировать без этой язвительности, но, видимо, нет. Он заталкивает куда поглубже свои личные обиды и концентрируется на главном. — Не лезь в это, — приказывает Баджи и интонация пропитана таким холодом, словно Чифую виновник всех его бед. — А теперь, давай-ка, проваливай домой. Я позвоню как только узнаю что-нибудь, — меньше всего Баджи хочет сорваться на ком-нибудь сейчас, а этот мальчишка никак не поймет. — Не нужно решать за меня, — Мацуно поджимает губы и смотрит недовольно. — Я хочу знать, — утверждает решительно и смотрит прямо на Баджи. — Я хочу помочь, — после этой фразы брюнет как-то грустно усмехается и снова чувствует укол вины: — Себе лучше помоги, — взглядом указывает на дверь и хочет сказать что-то более убедительное, но за окном раздается громкий сигнал машины. Брови хозяина дома хмуро сходятся у переносицы и он понимает, что это точно не Инуи — гудок его Крузера уже успел запомнить. В голове крутится вариант событий, где виновники пропажи Казуторы могли так нагло вернуться за ним, но это настолько абсурдно, что кажется нелепым. Они могли приехать на ним ночью и он не спал ведь — ждал, что хоть что-то произойдет. Но если всё же приехали за ним, а здесь этот Чифую? Как избежать ещё и его вовлечения во всё происходящее? — Сиди тихо, — Кейске говорит жёстко и его слова — явная узроза. — Здесь. Баджи направляется к двери и с каждым шагом, недоумение его всё сильнее растёт. Распахнув её, он видит неожиданное комбо: один из парней, сидит снаружи, покручивая в руках короткую железную дубинку, а другой ждёт внутри автомобиля — на водительском. — Давай шевелись, ты не в том положении, чтобы раздумывать, — обрывает всё его недоумение Ран. Слова не задевают, скорее подначивают, поэтому Баджи ускоряется и садится в чужой Мерседес. Приземлившись на что-то жёсткое, тут же смотрит под себя и видит несколько стволов больших и малых калибров. — Давай без хуйни, поаккуратнее там, — бросает светловолосый пассажир, оглядываясь и с укором смотря на Кейске, — прицел собьёшь — сломаю ноги, — на такой токсичный вброс Ран лишь смеётся, а после добавляет: — Не злись на него, он просто немного не выспался. Баджи не злится. Ему нет дела до таких мелочей, он бросает короткий взгляд на дом, где оставил Чифую, понимая, что так — для него же лучше. Мацуно смотрит в окно на удаляющуюся машину и думает, что лучше бы его вышвырнули вон, чем оставили здесь, в одиночестве и абсолютном непонимании происходящего. Он просто должен был прийти сюда и должен был узнать, что случилось, но всё пошло не по плану. Сомнительная липкая тишина обволакивает, но самое главное — теперь у него нет друга, которому он может позвонить и пожаловаться на Баджи, а сам это друг непонятно где и что с ним случилось. Одиночество давит изнутри, поскольку сейчас его откровенно оставили за бортом. Оставили переживать и заниматься выдумыванием всевозможных версий. Мысли перекатами смешиваются от плохих к худшим и Чифую не находит утешения в собственных догадках. Он не собирается отсиживаться, поэтому выходит, прикрывая за собой дверь, и направляется на поиски одного конкретного человека. Исходя из того, что Баджи-сан работает с Инуи, тот может что-либо знать и единственный вариант — спросить у него лично. Он — последняя надежда на хоть какое-то пояснение. — Я правильно понял, ты заблудился? — вдруг спрашивает кто-то до боли знакомым голосом и когда Чифую выныривает из своих мыслей, осознаёт, что у обочины притормозила машина, а парень за рулём обращается к нему. — Ты следишь за мной? — справедливый вопрос, за которым следует не менее очевидный ответ: — У меня свои дела здесь, — Сато оглядывается назад, в сторону дома, откуда вышел Чифую, но никак это не комментирует. — Тебя довезти? Мацуно мирится с тем, что этот парень вчера ловко развёл его и вывел на чистую воду, поскольку сейчас — он единственный союзник, который может помочь. Хотя бы тем, что доставит его за двадцать минут. Это лучше, чем час на общественном транспорте, который едет не по нужному маршруту и тратит много лишнего времени. — Было бы здорово, — натягивает улыбку Чифую и это не остаётся без внимания Рюсея. — Я вообще-то тебе помочь пытаюсь, так что сделай более довольное лицо, — поддевая друга, пытается приободрить его Сато. Мацуно же снова ведётся на провокацию и сердится: — Завязывай со своим волонтёрством, — зло цедит Чифую, — сам дойду как-нибудь. — Хорошо подумал? — уже вслед прошедшему мимо Мацуно, бросает Рюсей. — Вот — ты опять от меня убегаешь, — он медленно подъезжает к Чифую и больше не старается вывести того из себя. — Может я насильно тебя запихну? — чёрные глаза смотрят в самую душу и Чифую замечает, что тот больше не намерен шутить. — Мне нужно в главный офис Коконоя-самы, — проговаривает Мацуно и видит искреннее удивление в глаза Сато: — Надо же, такое совпадение. Мне тоже, — блондин позволяет себе улыбнуться. — Отец очень хотел встретиться с ним и я должен буду присутствовать. Мацуно подумывает о том, что два состоятельных человека могут иметь какие-то общие дела, но тревога, закравшаяся где-то в глубине души, не покидает. Это всё из-за пропажи Казуторы — убеждает себя Чифую.***
7:00 центральная городская
больница Токио Сайсэкай.
Коконой первым узнал о том, что Аканэ наконец-то пришла в себя. Отец лично сообщил ему, поэтому он тут же направился к ней. Врачи советовали повременить с визитом, но настойчивость Коко не оставила тем и шанса спорить с сыном столь влиятельного человека, по щелчку пальцев которого, они могут лишиться и рабочего места и обязанностей. Он даже не надеялся, что в один момент вот так раз — и они снова смогут воссоединиться все втроём. Жаль, что Хаджиме не смог дозвониться до Инуи. Он обязательно сообщит ему, как только тот появится. Очевидно, опять выполняет какие-то важные поручения отца. Сдерживать своё волнение выходит с большим трудом, но Коко не переживает по этому поводу. Рядом с Аканэ можно быть собой. В конце концов, она помнит его ещё маленьким. Хочется показать себя, взрослым юношей, а не высомерным интеллигентом, которыми являются большинство знакомых отца. Перед Коко предстаёт светлая палата с открытым окном, в которое проникает утренний свет. Свежий воздух едва заметно колышет лёгкие занавески, а девушка внимательно смотрит в окно, за которым столько всего изменилось в последние годы её отсутствия. Коко готов поклясться, что давно не испытывал подобного, но сейчас хочется пару раз часто поморгать, чтобы глаза перестало противно щипать от накативших чувств. Аканэ оборачивается, очевидно ожидая увидеть кого-то из врачей, но когда узнает в пришедшем человеке — Коко, глаза становятся шире обычного, а подбородок едва заметно подрагивает. По исхудавшему за последние годы лицу, начинают катиться крупные слезы и когда она протягивает руки, Коко уже успевает подойти так близко, чтобы позволить обнять себя, и чтобы обнять в ответ, упираясь пробородком в хрупкое плечо. Когда-то они с Инуи выглядели старше. Когда-то Аканэ была выше юного Коко, сейчас же — заметно уступает ему, и если для него — прошли года, то для неё, всего день. Всего один длинный сон. — Как ты вырос, — дрожащим голосом, проговаривает девушка, шмыгая носом и стараясь сдерживаться. Гладит друга по спине и не верит, что прошло столько времени. — Старался, — мягко улыбается Коко, немного отстраняясь, чтобы посмотреть в лицо. — Ты хочешь чего-нибудь? — спрашивает, осматривая впалые щёчки. Когда-то именно они у них с Сейшу были до милости пухлыми. Девушка отрицательно мотает головой, улыбаясь и стирая слезы тыльной стороной руки, — Сейшу… — проговаривает Аканэ, не успев закончить, как Коконой перебивает торопливым: — Он скоро будет. Я не смог дозвониться и сразу приехал, но он обязательно скоро будет здесь, — его слова вызывают очередную добрую улыбку и Хаджиме сам улыбается в ответ. — Мне нужно сказать вам что-то важное, — девушка немного серьёзнеет во взгляде и рассказывает Коко занимательную историю. О матери, которая говорила, что не сможет вылечить дочь и просила довериться, и не переживать за неё. Говорила, что если её не станет, кое-кто позаботится о них. Просила положиться на неё ещё один раз, несмотря на всю свою бездарность, как единственного родителя. Говорила, никогда не выдавать брату тайны о том, что женщина не их родная мать. Обещала помочь, зная, что господин Коконой, которому она подарила единственного в своей жизни ребенка, никогда не подпустит к нему, поэтому терять той особо было нечего. Женщина всегда любила их с Сейшу, с тех пор как нашла под дверью в корзинке. С тех пор, как взяла ответственность. Говорила, что ни о чём не жалеет, и счастлива была растить их. Не родных, но своих детей. Говорила так, словно прощается… Это был последний раз, когда Акане видела мать… И сейчас, ей самой кажется, что не расскажи она — это навсегда останется с ней. Она должна была рассказать… Хаджиме, шокированный услышанным понял две вещи: его мать была самым прекраснейшим человеком, и второе — его отец всё это время считал Инуи его сводным братом. Сам Сейшу так же мог знать что-то от человека, на которого давно работает. Из всех — Коко был единственным, кто не ведал ни о чём и от этого становилось не по себе. Столько информации не могло сразу уместиться в голове и Хаджиме вышел позвонить на пару минут, сказав Аканэ, что обязательно вернётся. Она была заперта изнутри последние годы и вдруг решила признаться ему в том, о чём молчала до этого? — Хаджиме понятия не имеет, что изменилось, но хочется поскорее встретиться с Сейшу. Он в последний раз набирает его и на выходе из больницы, замечает припаркованное тёмное авто. Инуи выглядит хмурым и быстрым шагом направляется ко входу, словно такая счастливая весть его не обрадовала. Весь его образ источает напряжение и Коко не смеет задерживать его на разговоры, говорит только: — Она ждёт тебя, — спокойным, уверенным голосом и оглядывается на отделение, где лежала девушка. — Нужно будет поговорить, — еле успевает договорить, как за спиной раздается оглушительный взрыв. Треск стекол, осыпающихся с верхних этажей и скрежет перегорающих электрических проводов. Звуки блекнут, а ноги подкашиваются, когда повернувшись, он замечает охваченную пламенем часть здания. Последнее обещание гвоздями врезается в сознание, он сказал, что Сейшу скоро придёт… Хаджиме кажется, что это просто кошмар, что нужно, чтобы кто-то срочно разбудил его, иначе он сойдёт с ума от представления картины полыхающего светлого ангела, проклятого кем-то и попавшего в лапы совсем не святой инквизиции.***
- Прошу… — с мольбой в дрожащем голосе просит мужчина, — отпусти, я рассказал всё, что знаю, — он слишком слаб для охранника и сейчас, избитый одним лишь Риндо, убого жался в углу. Хайтани чувствует его страх и для него в этом заключается особое удовольствие. Не отвечая на отчаянные попытки получить свободу и прощение, он присаживается на корточки рядом с тем и заговаривает монотонно: — Сначала я сломаю все твои пальцы, а потом отрежу их, — улыбается Риндо и опускает свою ладонь на чужую коротко стриженную макушку. — Нам необходимо доходить до этого? — пальцы Хайтани ловко соскальзывают вниз и выворачивают кисть охранника в другую сторону с такой силой, что тот тужится от боли, а после — одно движение и проксимальная фаланга большого пальца оказывается вывернутой. — Я же сказал, — воя в агонии и мотая головой в разные стороны, скулит мужчина, — они уехали около часа назад. Нам не раскрывают подробностей приказов босса. — Ты не предполагаешь, куда они могли поехать? — всё ещё с какой-то надеждой спрашивает Хайтани. Очевидно, пытать слабого и безвольного человека — не так весело. — Н-нет, — стремясь восстановить дыхание, сильно сжимал свою кисть другой рукой охранник, чтобы притупить боль, — сегодня босс встретится с господином Коконоем, возможно туда… — он не чётко формулирует свою мысль, поскольку это лишь догадка. Взгляд Риндо наконец-то приобретает слабый огонёк азарта. Он прекрасно помнит, что́ они сделали с человеком Сато, поэтому очевидно, что верхушки рано или поздно должны были встретиться, чтобы в дальнейшем не разжигать ещё больший конфликт и предотвратить возможные потери. Но то, что они начали мстить — уже отличный повод перестать сдерживаться и раздавить их, доказав свою единственную правду. — Ты был не очень-то полезен, — приподнимаясь, протягивает руку Риндо, будто в знак рукопожатия и загнанный, сидящий на полу охранник, может только решить, что с ним закончили на сегодня. Он слабо поднимает здоровую руку и едва её касаются пальцы Риндо, фаланги сжимают, как в тисках, а косточки хрустят и крошатся, словно мел. Лицо мужчины искажает жуткая гримаса боли и вместо крика, он судорожно хватает воздух открытым ртом. Пальцами другой руки, где большой уже сломан, он хватает запястье и сжимает у основания, прижимая искалеченную руку к себе. Голова опускается, а плечи потряхивает, как в лихорадке. Риндо давно не было так скучно с кем-то. У него даже нет настроения стрелять в этого бесполезного человека и лицезреть его слезы — он не собирается тоже. Поэтому Хайтани уходит за дверь, где его ждут брат и напарник Инуи. Они выходят из подвального помещения и оказываются в роскошном здании гостиницы. Обстановка меняется так резко, словно дверь, ведущая вниз — портал в другой мир. Абсолютная звукоизоляция предусмотрена не просто так. Девушка на ресепшене вежливо прощается с гостями и, кажется, даже представить не может, что творится за обратной стороной этой красивой жизни. — Он ничего толкового не сказал, — уже у выхода сообщил Риндо и его слова Кейске ничуть не утешают. Он переполнен мерзким чувством вины и нет ни одного человека, который дал бы ему надежду, что с Казуторой всё в порядке. Если бы было хоть что-то, хоть малейшая зацепка, надежда на то, что не всё потеряно. Он снова выдыхает всю тяжесть, выпуская скопившийся внутри пар и смотрит на припаркованный автомобиль, в который садится почти что механически. Чувство чего-то неизбежного ломает и не отступает ни на минуту. Он боится признать, что может быть поздно, ведь жизнь не романтическая лирика — финал не обязательно должен быть хорошим. — Поедем кое-куда, надо проверить, — Риндо к Кейске не обращается в принципе, не по душе он ему, потому смотрит только на брата. Ран на предложение одобрительно кивает и оборачивается на брюнета, желая удостовериться, слышал ли третий их разговор. По радио передают новости об утечке газа в одной из частных больниц района Сибуя и о нескольких жертвах. Слова ускользают от слуха Баджи, а просветы во взгляде гаснут, стоит представить очередную неприятную сцену с участием Казуторы. Внутри что-то покалывает и, кажется, перегорает окончательно. Он уже выжег там всё, чувством ненависти к себе и теперь, раскалённые угли едва потрескивают, готовясь стать пеплом. Все, кто причастен, будут плеваться внутренностями. Он обязательно доберется до них, если с Казуторой что-то случится…***
Хаджиме наблюдает как быстро Инуи проскакивает мимо, перепрыгнув несколько ступеней двумя шагами. Утреннее солнце, которое только недавно радовало глаз, теперь слепит, поднимаясь в стороне где здание всё ещё дымит. Мощность восприятия слуха убавлена до минимума, превращая окружающий шум в сплошной писк инфразвука. Он старательно делает шаг, но ноги подкашиваются, словно обвязанные путами. Хаджиме покачиваясь, шаркает вверх, отгоняя цветные метелики перед глазами и игнорируя людскую суету. Подбородок обжигает чем-то тёплым и он по инерции тянется утереть рукой, замечая на ней размазанный след крови, которая носом пошла. «Это такая мелочь по сравнению с тем, что может произойти с Инуи» — думает он и, наспех затыкая нос платком, движется в сторону палаты, где всего пять минут назад сидел вместе с Аканэ. До этого дня Хаджиме прекрасно проводил время: общался с Сейшу, помогал отцу по работе, занимался своими делами; делал то, что и должен делать парень его возраста — но момент истины, который изменит его, вот-вот наступит. Он безответственно несётся в самый эпицентр, надеясь успеть спасти хотя бы Инупи. По коридору идёт человек, слегка покачиваясь и Хаджиме узнаёт знакомую куртку. «Успел» — успокаивает себя Хаджиме, а сердце всё ещё бешено колотится. Подхватывая того под руку и не ведая страха, ведомый кипящим в крови адреналином, вытаскивает на безопасное от пожара расстояние друга и только сейчас осознаёт — что-то не так. — Сейшу? — дрогнувшим голосом спрашивает, стараясь разглядеть силуэт сквозь пелену дыма, застилающего глаза. — Я не Сейшу, Коко. Светлые волосы, припорошенные сажей выглядели всё так же по-ангельски. Аканэ не говорит ничего и сама едва ли осознаёт, что произошло и почему врачи в момент перед самым взрывом, нарушили свои же уставы и вывели её из палаты. Взрывная волна откинула едва стоящую на ногах девушку вместе с сотрудниками, и лишила слуха и зрения не несколько минут. Очнувшись, она стояла посреди коридора, растерянная и не понимающая ничего. Возгласы снаружи становились всё громче, за спиной послышались торопливые шаги пожарной бригады, а один из них направился к ребятам, стоящим посреди коридора, заполняющегося удушливым чёрным дымом. Мужчина осмотрел стоящих перед ним и торопливо повёл их к выходу. У Коко не было и шанса пойти следом за этими людьми, но и мысль о том, что Сейшу ещё внутри — была крайне сомнительной. Стоял жаркий августовский день. Толпы пациентов, находящиеся возле горящего помещения, наблюдали как огонь с неимоверной скоростью распространяет по коридорам, расползаясь по стенам и потолку. Всеобщая суматоха понемногу начала утихать, когда последние пострадавшие были выведены, а здание тушили сразу две пожарные машины. Хаджиме отвёл Аканэ к одной из машин скорой помощи, чтобы ей немедленно оказали помощь, а сам направился сквозь толпы людей и медперсонала, пожарных и сотрудников полиции в поисках друга. Проходя мимо нескольких трупов, он видел до ужаса исковерканную поверхность кожи. Всего двое — подумал про себя, исключая шанс того, что Сейшу мог быть одним из них. Инуи всё ещё не было в диапазоне его видимости и доступности — тоже. Сколько бы он не набирал, аппарат по прежнему недоступен. Ещё немного и он решит, что Сейшу так глупо оставил его. Все чувства перепутались, мешая думать рационально, холодно просчитать все ходы действий Инуи. В худшее верится меньше всего, он просто не признает этого, пока не увидит его обугленные остатки. — Посмотри на него, — приоткрыв окно тонированного Мерседеса, говорит мужчина, указывая на сына своего первого врага, — выглядит так, будто кого-то ищет. — Мне не интересно, — холодно чеканит юноша, прикрывая часть лица влажным полотенцем. Этот шрам будет последним напоминанием о семье Коконоя, о том, через что ему пришлось пройти и чем заниматься. И главное, о Коко, с которым он никогда не был до конца искренним.