Oddities

Резкая головная боль. И почему ему жарко в конце октября? Федя, хмурясь, с трудом разлепил веки. Его взгляд сразу пал на мирно спящее лицо с лохматой пшеничной макушкой напротив. Достоевский попытался сесть, но ему помешала ощутимая тяжесть на животе и ноге — вот почему жарко. От движений у Гоголя затрепетали ресницы, он сощурился и перевернулся с бока на спину, со стоном облокотился на руки и с недовольным видом дунул на чёлку, чтоб не мешала. Фёдор, в свою очередь, осмотрел комнату. Сигма уже во всю бодрствовал и, гудя себе что-то под нос, делал себе кофе. А вот Стокеру хоть бы хны — спит трупом себе спокойно на полу. Достоевский сменил положение и сел, присматриваясь к рядом находящемуся. Он был в одежде, в которой выступал (несложно сделать вывод, что в этой квартире никто не переоделся), его мышцы предплечий немного напряжены от положения, а грудь резко вздымалась и опускалась. Коля поймал на себе чужой взгляд и внезапно заговорил: — Утра. — И вам не хворать, — с серьёзным и недовольным видом съязвил Федя. — Голова? — скривился Гоголь. — Ага. — Сильно? — Терпимо, — вынес вердикт Фёдор. — Таблетки не нужны, значит. — Мне бы сейчас сигаретку, — свалился обратно на диван пианист, — но вставать вообще не хочется. — Понимаю, — согласился Николай. Оба тяжело вздохнули, и последний засмеялся. Достоевский стукнул его локтём в рёбра. Неожиданно зазвонила дверь. Сигма подскочил и отошёл. Через несколько минут вернулся с какими-то пакетами. — Это что? — поинтересовался Гоголь. — Суп, — односложно ответил Сигма. — Нам? — Да, говорят от похмелья помогает. — Какой заботливый~, — усмехнулся баянист, — а сам приготовить не мог? — Заткнись и ешь, что дают, — гневно приказал Сигма. — Сёмушка, ну ты чего? Похмелье вроде у нас, а злой ты. Что, забрал весь наш негатив? — Приятного аппетита, — с характерным стуком поставил две порции супа на кофейный столик первокурсник и быстрым шагом направился в известном только ему направлении. — Спасибо~ — Спасибо, — спокойно ответил Фёдор. В пластиковых контейнерах был борщ. Пианист нехотя встал с дивана, чтобы принести сметаны (без неё суп был не таким вкусным). Усевшись, двое приступили к трапезе. Внезапно Брэм потянулся на полу и моргнул пару раз, разглядывая помещение, будто не понимая, где он находится. Стокер странно посмотрел на пару, пожирающую утром суп: — Уже день? — Хз, — пожал плечами Николай. На подобную фразу скрипач лишь открыл и закрыл рот, словно рыба. — Он не знает, — пояснил Федя, — Коль, посмотри, сколько время. — Ок, — Гоголь щёлкнул кнопкой включения, — сейчас десять. — Спасибо, — ответил Стокер, после чего встал, направился к ним и прыгнул за парой на диван (тот тоже такого исхода не ожидал, так что прогнулся под весом), — Я спать. — Покойной ночи, — пожелал Фёдор. Сигма вернулся из глубин коридора с инструментом и подставкой начал что-то усердно искать на кухне: — У тебя губка есть? — Эм, да? — засомневался Достоевский, — а тебе зачем? — Нужно, — настоял на своём гитарист, — а, вот, — после этих слов Сигма вооружился ножом (аккуратно поставив инструмент) и отрубил от губки грубую часть. — Ты что делаешь? — спросил уже удивлённый Коля. Первокурсник запихивал губку под струны: — Мне специальность доучить надо. — А, — Гоголь решил, что лучше не вмешиваться, — ладно. — Федь, можно воспользоваться твоим…? — Делай, что хочешь, — махнул рукой Фёдор. — Спасибо большое. — Не за что. В течение часа были слышны только лазание пальцев по грифу и щёлкание по струнам.

***

— Почему квартира твоя, а ухаживаю за всеми я?! — возник Сигма. — Твоя плата за ночлег, — без эмоций проговорил Достоевский, — скажи «спасибо» за то, что не натурой брал. Гоголь поперхнулся чаем и начал откашливаться. Сигма со Стокером же взглянули на пианиста с непониманием: — В смысле? — Что? — пришло время удивляться Феде, — Ладно Брэм, но ты Сигма. — Да я не понимаю, — честно ответил гитарист. — Ещё скажи, что ты не знаешь… — вмешался Коля. — А, блин, простите, ступил, — осознал Сигма. — О, Боже, — закатил глаза Достоевский, ощутив вибрацию в заднем кармане, — Да? — Приветики, Дост-кун~ — Понятно, — вздохнул Фёдор, — чего звонишь? — Ты не рад меня слышать, я разочарован, — с поддельной обидой протянул голос в трубке. — Ближе к делу. — Ну, мне надоело пить в одиночестве… — А как же толпа прекрасных барышень? — К сожалению, эта толпа не может развлечь меня в беседе или шахматах. — Настолько скучно? — Да, — печально ответил собеседник. — Если я не соглашусь? — спросил Достоевский. — То я приду к тебе домой. — Это угроза? — Нет, дополнительный вариант. — Давай в пятницу. — Отчего же так долго? — У меня сессия относительно скоро, а мне к ней готовиться надо. — Это тебе никогда не мешало. — Пятница. И это моё последнее слово. — Хорошо, пятница, так пятница. — Пока, — Фёдор незамедлительно бросил трубку, — это Дазай. — Тот японец? — спросил Сигма. — Ага. — И что он от тебя хотел? — нахмурился Гоголь. — В бар сходить, — Достоевский нашёл сигареты, достал одну и затянулся, — мне ещё Гончаров писал, что надо выступить в пятницу. — Что?! — удивился гитарист, — С чем?! — С парой песен. Там будет не так много людей, хотящих спокойно слушать, им потанцевать заверните. — А, ну тогда не страшно. — Что мы выберем? — сложный вопрос задевший каждого в комнате. — Давай Щенков, чтоб Люсю лишний раз не трогать, — предложил баянист. Фёдор вздохнул: — Хорошо. Порешали.

***

Постепенно дело дошло до пятницы. На этот раз они не стали одеваться в одну цветовую гамму, просто надели удобное. Квартет встретился у входа в бар, и к ним присоединился лингвист: — Приветики~ — Здравствуй, — ответил Достоевский. Сигма со Стокером приветственно кивнули, а Гоголь легко махнул рукой. Пятеро вошли в здание и оставили у входа верхнюю одежду. Здесь их встретил Иван и проводил музыкантов к сцене, на которой скучал диджей в ожидании своего выхода. Ребята спокойно выступили и пошли в кабинет хозяина заведения, чтобы оставить инструменты в безопасности и получить гонорар. Затем вернулись к барной стойке, к Дазаю. Он сразу обратил на них внимание, отвлёкшись от своего напитка: — Неплохо выступили. — Спасибо, — усевшись, сказал Фёдор. — Виски? — спросил Осаму, — за мой счёт. — Окей, — Достоевский достал сигареты, и зажёг одну. — Два стакана, пожалуйста. — Держите, — ответил бармен. — Вода бесплатная? — спросили струнники. — Да. — Тогда воды, будьте добры. — Хорошо, — бармен преподнёс им два стакана воды. — Спасибо, — поблагодарил Сигма, отпив глоток. Дазай заметил, взглянув на него: — Танго любишь? — Я? — уточнил гитарист, слегка удивившись (на нём, вроде, не написано об этом. Одежда нигде на намекала на Аргентинские мотивы: толстовка цвета какао и свободные джинсы. Макияж тоже не как у танцора, вроде). — Да, ты, — лингвист устремил свой взор в глаза парнишки. — Можно и так сказать, — отвёл взгляд на танцпол Сигма. — Давай тогда потанцуем~ — Что?! — воскликнул гитарист, но его, не слушая, схватили за запястье и потащили в центр танцующей толпы, — Я не умею танцевать! — Все умеют танцевать, — ухмыльнулся Дазай, притянув к себе первокурсника, и крикнул, — диджей, вруби танго! — Окей! — ответил голос со сцены, и заиграло Libertango в исполнении камерного оркестра. — Чур я веду~, — улыбнувшись, зашагал японец. В движении он почувствовал деревянность человека напротив, что затрудняло процесс, — расслабься. — Господи, как?! — зашипел Сигма. — Можно просто Дазай~, — подмигнул Осаму. — Аргх! Ты невыносим! — нахмурился юноша, но всё же невольно поддался ведущим ногам, рукам, объятиям (довольно крепким, можно было заметить) и порой однообразным движениям, однако чувствовал себя тряпичной куклой, у которой нет костей. Во время одного отклонения в низ, когда его спина прогнулась над чужой тонкой, но сильной рукой, его позвоночник хрустнул. Это услышал не только Сигма. — Стареешь? — рассмеялся Дазай, продолжая двигаться под музыку. — Я?! , — его оттолкнули, затем закрутили к себе вплотную, — Ты старше меня! — Возраст — это то, что в душе, а не в паспорте. — А тюрьма — всего лишь комната, — закатил глаза Сигма. Мелодия подходила к концу. Внезапно, на последнем аккорде, его прижали за талию и своим весом перенесли верх в горизонтальное положение, приблизившись лицом к лицу. У лингвиста была улыбка до ушей, хоть завязочки пришей, а у гитариста максимально возмущённая физиономия. Танго сменилось на Mindless Self Indulgence, но двое всё не меняли положения и тяжело дышали. Дазай заметил смену выражения лица у оппонента и предложил: — Можем остаться, если хочешь. — Эм, ну, — засомневался Сигма, после резко выдохнул в лицо напротив, — Боже, ладно. — Знал, что ты не сумеешь устоять~, — с хитрой рожей мурлыкнул Осаму. Они встали, продолжили танцевать и подпевать знакомым песням. В конце подборки песен группы пара чуть ли не орала, наслаждаясь свободой, лёгкостью и вседозволенностью. В это время за барной стойкой засобирался Стокер, провожаемый Гоголем и Достоевским. Ему пришлось уйти пораньше, чтобы успеть в общежитие до комендантского часа. Распрощавшись, Фёдор достал пачку сигарет, вытаскивая одну зубами и предлагая сидящему рядом. Тот любезно принял предложенное. Сидели они отчего-то молча, лишь периодически выдыхая дым. Баянист сегодня не пил, в отличие от Феди, но соображали они одинаково. Исполнитель сменился так же внезапно, как и до этого появилось танго. — О, Mindless Self Indulgence, — заметил Коля. — Да, — выдохнул Достоевский. — Ты их слушаешь? — Пару-тройку песен, — пожал плечами Фёдор. Он хотел слушать привычную непринуждённую болтовню и шутки Гоголя, но тот в последнее время был тише обычного, так что Федя решил сдвинуть диалог, — как твоя девушка? — Да я расстался с ней давно. Вечно требовала, чтобы уделял всё свободное время ей, а не «своему Федечке». Я так не могу. — Мало свободы? — Типа того, — ответил Коля, — а когда она узнала, на кого я учусь, и начала обесценивать мою профессию, это стало последней каплей. Но пытаться отдалить меня от тебя — это вообще верх идиотизма. — Мне она сначала не понравилась, — сделал глоток напитка Достоевский. — Вечно возникала, что ты мне дороже, чем она, — продолжил Гоголь, — когда я сказал, что нам надо расстаться, сразу же закатила скандал, что это всё из-за тебя. Вот я её на**й послал. Фёдор удивился: — Я здесь причём? — Она крикнула, что я чёртов педик, и убежала восвояси. — А это почему? — Я уделяю время тебе больше, чем ей, я дарю тебе больше подарков, чем ей, я с тобой более искренней, чем с ней, — Николай запнулся, походу осознав, что сказал. — Оу, — Федя замолчал. Через несколько минут Гоголь внезапно спросил: — Слушай, можно я задам тебе немного личный вопрос? — Валяй, — махнул рукой Достоевский, делая глоток виски. — Ты гей? — Кха-кха! — Фёдор поперхнулся от резкости высказывания. Николай попытался помочь, но пианист остановил его руку своей, показывая, что всё в порядке, — с чего такие выводы? — Какие выводы? Я спросил, чтобы узнать. — Что будет, если… — «Если» что? — … если я отвечу: «Да»? , — Достоевский посмотрел в глаза собеседнику, у того дернулся кадык, и грудь начала вздыматься сильнее. Гоголь глубоко вздохнул, не отводя взгляда: — Тогда я задал бы другой вопрос, — Фёдор сглотнул, — я тебе нравлюсь? — Николай привычно хитро сощурился и ухмыльнулся. — Коль, — начал и сразу же закончил Федя. Они резко встали, не дождавшись двух танцующих людей, в спешке начали одеваться и вылетели пулей из бара по направлению квартиры старшего. Эта ночь обещает быть насыщенной.

***

— Блин, я не успел выпить с Дост-куном, — заныл Дазай возле барной стойки. Сигма посмотрел на время в телефоне: полпервого. Мда, идти к маме в такое время как минимум не прилично. А вариант с Достоевским выпадает, так как его носит не пойми где. Что делать? — Слушай, — начал первокурсник. — Что такое? — Ты же один живёшь? — Тебе зачем? — вскинул бровь Осаму. — Мне негде спать, — прямо сказал Сигма. — В смысле? — не понял лингвист. — Мама мне выговор устроит, если приду. — Стоп. Тебе нет восемнадцати? — Пока да. — Чт… Понятно, — Дазай устало потёр переносицу, — давай, идём. — Спасибо тебе большое, — поклонился гитарист. Двое оделись и неспешно направились к выходу, иногда пиная друг друга локтями. В такой компании не ощущалось веса мирских проблем, отчего холодным воздухом дышалось легче, будто сняли кандалы. Будто притронулся к свободе. Было весело.