***
Через несколько тостов о счастье в Новом две тысячи ******ом году Ваня отчалил на танцпол к весёлым выпившим дамам. Народу чуть подрассосалось, половину уже развезли по домам, так как они были не в состоянии даже стоять — праздновали до потери пульса. — Пойдём покурим, — позвал Дазая Фёдор, слезая со стула. — Я с вами, — отозвался Николай. Трое вышли на крыльцо. Достоевский крутанул колёсико зажигалки, что не дало ровно никакого эффекта, затем повторил ещё… и ещё. Осаму вздохнул и поднёс огонёк своей. Дым с паром. — Спасибо, — сказал Федя, после минуты тишины. — Да не за что. — Слушай, Сосаму, — задумчиво начал Гоголь. — Осаму, — поправил парня, Достоевский. — Прошу прощения. Осаму, — Коля выдохнул серый дым, — а вы, хотя, нет, ничего. — Ладно? — Слушай, а ты ЕГЭ по каким сдавал? — зачем-то спросил Фёдор. — Ну, русский, английский, математика профиль, вроде. — Мгм. — Ты в этом году хочешь сдать? — Да, чтобы не вскрыться в следующем. — Тогда профильную математику не советую, даже под пиво не зайдёт. — Понял тебя, — хмыкнул Достоевский. Образовалась некая затянувшаяся пауза в их разговоре. В следующем году он получит среднее профессиональное образование с дипломом, в наступившем сдаст экзамены, чтобы потом думать только о программе на поступление. Ладно, Бог с этими экзаменами, он ещё не всю сессию сдал. — А ты куда планируешь, — присоединился к беседе Гоголь, нарушив тишину. — Хз, в Гнесинку, может быть, — пожал плечами Фёдор. — О, неплохо. — Наверное. — Ало? — ответил на звонок Дазай, — Что-то случилось? — он выбросил окурок в бак, затем вскинул бровь и глянул на часы, — В смысле? Он же минут пять назад был в полном адеквате, — Осаму смотрел на рядом стоящих, хлопая ресницами, — Ладно, мы идём, — он бросил трубку и многозначительно взглянул на Достоевского и Колю, — Ну, ребятки, идём человека человеком делать, — лингвист хлопнул в ладоши и зашёл в помещение. Двое переглянулись, пожали плечами в непонятках, но последовали за старшим. За стойкой их встретили жалостливого вида бармен, Ванечка, Стокер и лежащий на стульях Сигма. Дазай встретил их вопросительным взглядом, на что Брэм указал на гитариста, мол, это не я виноват. Достоевский решил попробовать содержимое стакана Сигмы. Поморщившись, он откашлялся и возмутился: — Здесь сколько градусов?! — Пятьдесят три примерно, — со вздохом ответил бармен. — П****ц, и сколько он выпил? — Столько же сколько и тостов мы произнесли, — сказал Гончаров, — Оу, эм, не переживайте, он уже проблевался, и мы умыли его. — А чего это он- — Лежит? Начал ныть, что хочет полежать. — Я вообще-то говорил, что на диване, — буркнул Сигма. — Ни*** себе, а он даже очень вменяемый после стаканов пяти этой штуки, — удивился Гоголь. — Домой хочу, — нахмурился гитарист, переворачиваясь на спину. *бах* — Твою мать, — закатил глаза Дазай, взявшись поднимать упавшего Сигму. — Мать мою не трожь! — возмутился первокурсник, ударив кулаком помогающего. Тот зашипел, не ожидая, что в человеке, не занимающимся спортом, имеется нефиговая физическая сила. — Я такси вызову, — произнёс бармен, доставая телефон из заднего кармана. — Спасибо, — тихо произнёс Сигма, — я хочу домой, — залепетал парень. — Ну, домой ты сегодня не попадёшь, так что потерп- — Это да, — первокурсник оттащил от себя руки и, пошатываясь, подошёл к вешалке, — но я могу и сам дойти, — забубнел под нос юноша. — Понятно, — вздохнул Дазай. Он зыркнул на Фёдора, тот сразу замахал головой: — Нет, нам ещё Стокера в общагу закидывать, пешком, — он акцентировал внимание на последнем слове, — Я не хочу быть виноватым в появлении цистита у Сигмы. — Ладно, — Осаму закрыл глаза в попытке успокоиться, — допустим. Тогда я забираю его себе, да? — П**да, — внезапно высказал парень в шубе. Он наклонился к барной стойке и попросил, — Мне апероль, — Сигма задумался, уставившись в известную только ему точку, — пожалуйста. — О, боги, — закатил глаза Дазай, — Пойдём, пьянь, — он потянул младшего за шкирку шубы в сторону выхода. — Да почему сразу, ик, пьянь?! Дверь клуба захлопнулась. Тишина. Только неразборчивые разговоры и затихающая музыка прерывали её. Стокер вздохнул и пригубил поданную апероль. Сморщив нос, он отодвинул от себя напиток. — Сладко. — А мне нравится, — пожал плечами Фёдор. — Ты зрелая женщина, Федь, — улыбнулся Коля. — Раз так, то зрелая женщина говорит, что пора идти по домам. Нам ещё дохера часов шлындать по городу, потому что метро не работает в два ночи, — Достоевский спрыгнул со стула, держась за плечо Гоголя. Трое надели свои куртки (Брэм даже укутался в шарф) и вышли из помещения. На улице морозец окатил музыкантов. Хлопья снега падали на столько медленно, что казалось, время застывает от холода в Новогоднюю ночь. Такси на самом деле достаточно дорогое первого января, поэтому можно наслаждаться видами, слушая, как скрипит снег под ботинками, наблюдая за пейзажем, немного меланхоличным, наверное, встречая по дороге людей, поздравляющих с наступившим праздником, и многое другое. Стокер достал телефон в пушистом чехле и принялся искать в навигаторе адрес своего общежития. Он засунул один наушник в ухо и руки со смартфоном в карманы. — Нам туда, — Брэм указал пальцем в нужном направлении. У бедных студентов даже в мыслях не проступила идея доехать на такси или побыть лишние часа три до открытия метро в клубе. Им примерно столько же идти до общаги, так что можно и пройтись. В центре города всё было украшено: ёлки на каждом шагу, освещённые надписи или арки, где часто фоткались люди в вечернее время. Из рядом стоящего собора были слышны «Времена года» Вивальди в исполнение органа, забавное совпадение, ведь дирижёр камерного оркестра решил взять этот цикл и «Времена года в Буэнос-Айресе» на отчетный концерт в июне. Пока ещё с первой скрипкой не определились. Может стоит попробоваться на её место? А если не получится? — А мы можем как-нибудь сыграть «Времена года»? — Ты имеешь ввиду в баре? — уточнил Фёдор. — Да. — Блин, было бы прикольно, — заметил Коля, — у нас и состав подходящий. — Как-нибудь, наверное, сыграем, — пожал плечами Достоевский. Стокер шмыгнул, покрасневшим от колющего мороза, носом. На ресницах оставались капельки от растаявших снежинок. На очередной автобусной остановке кто-то сидел, общаясь с родственниками по телефону. — А может на автобусе? — Точно, гугли, — запрыгал Гоголь, пытаясь согреться.***
— На З****ую, 14, — сказал Дазай, плюхаясь на заднее кресло авто. В ответ ему таксист лишь набрал что-то в своём телефоне и поставил на специальную штуку. Сигма уже лежал головой на чужих коленях, нудя о желании оказаться дома. Этот подросток ещё не казался вредным нытиком или пятилетним ребёнком. До этого дня. Как в себе можно совмещать темперамент и нытьё? Он мило злился и пыхтел, если недоволен чем-то. А сейчас Осаму ощущает себя молодым папашей, ухаживающим за маленьким сыночком. Ужас. Кто Сигма по знаку зодиака? Рыбы? — Ты жив вообще? — Мгм, — коротко и без усилий ответил младший, поудобнее устраиваясь на своей «подушке». Он нахмурился и пожаловался, — У тебя ноги слишком костлявые. — Ты не в том положении, чтобы жаловаться, — фыркнул Дазай. — Что хочу, то и делаю. — Я же ответить могу, — Осаму облокотился об окно, как вдруг почувствовал, что его куртку расстёгивают, — Ты что делаешь? — Балуюсь, — с вызовом посмотрел на старшего Сигма. — Думаешь молнию сломать или что? — спросил Дазай, не отрывая глаз от видов за окном. — Нет, я греюсь, — первокурсник запустил руки под чужой свитер, щекоча спину мехом и паучьими пальцами. Он прикрыл глаза и уткнулся носом в живот, подмечая, — Классный одеколон. Лингвист глубоко вздохнул: — Эй, ты что удумал, мелочь? — Клянусь, что замышляю только шалость, — он жалостливо взглянул прямо Осаму в глаза, пока водил жесткими подушечками пальцев по позвоночнику, — У Стокера такой же позвоночник. — Что? Хотя, нет, не отвечай. — Как скажешь. Пальцы постепенно перешли чуть ниже, на копчик. Шаловливые ручки касались его тазобедренных косточек и пытались спуститься дальше. Дазай кашлянул, но это не помогло юному следопыту понять, что пора бы и остановиться. Подушечки пальцем аккуратненько зашагали по белью, постепенно охватывая ягодицы целыми ладонями. Осаму поднял глаза к небу, молясь о чём-то Богу, в которого не сильно верил. Глубоко вздыхая, он сжал губы. Сигма сжал его зад. — Не, ты везде какой-то тощеватый, — расстроенно произнёс первокурсник, убирая руки под голову. — Мы прибыли, с вас тысяча, — мученически, однотонно сказал таксист.***
— Эта женщина меня не пустит. — Значит надо перелезть, — предложил Гоголь. — А как я к себе на этаж попаду? — Можешь к кому-нибудь в комнату залезть и оттуда уже к себе побежать. — Это точно нормально? — с сомнением спросил Стокер. — Таковы условия, — пожал плечами Коля, — С кем не бывает. — Окей, — вздохнул Брэм, подходя к забору. — Давай, Борь, мы в тебя верим! Скрипач схватился руками в перчатках за калитку, оперся о горизонтальную палку ногой и оттолкнулся другой, перелетая через верх, падая в снег. Гоголь прыснул и показал большой палец скалолазу. Стокер закатил глаза и отправился к первому попавшемуся окну. Он тихонько постучал в стекло. Ему открыл сонный парень, зевающий во всю пасть (наверное, вокалист). Запрыгнув в чужое окно, Брэм помахал двум стоящим на улице и пошёл к себе. — Домой? — спросил Коля, хватая Достоевского за руку. — Домой.***
Стены ненавистного подъездно зелёного цвета встретили их ярким освещением. Оказывается открывать дверь, когда на тебе висит человек под метр восемьдесят, не так уж и легко. Особенно, когда он пытается елозить руками по телу. Дверь наконец-таки распахнулась. Дазай повесил ключи на крючок. Посадив Сигму на кушетку, Осаму снял с себя куртку и обувь, всё равно поставив. Он упёрся руками в бока и попытался разобраться в масштабности задачи. Лингвист опускается на корточки и начинает задирать чужую штанину. Не завидев края сапог, Дазай пал лбом на чужую коленку. На нём, сука, ботфорты. — Давай-ка я подниму, — принялся за дело старший. Но край сапог так и не хотел появляться. Только дойдя до середины бедра, Осаму нашёл замочек. Он потянул этот замочек вниз, наблюдая, как нежная, мягкая кожа освобождается от чёрных оков. Дазай расстёгивал молнию аккуратно, медленно, даже томно, иногда поправляя молочную кожу бедра и голени. Голени Сигмы — это отдельная тема разговора. Они не женские, определённо нет, они не так сильно оснащены мышцами, как у любого активного хотя бы в школьной жизни человека, они были длинными, стройными, упругими, но мягкими. Не слишком фигурные, скорее плавные. Они соответствовали в меру худоватым ляжкам. Взявшись за другую ногу, Дазай взглотнул при виде бедра, которое стянула чёрная кожа. Он неспешно стянул обувь, держа ногу за мягкую ляжку. Забив на обувь, Осаму сжал чужое бедро, отчего послышался отрывистый выдох. — М-можно я встану? — неловко поинтересовался Сигма. Дазай отпустил чужую ногу. Первокурсник встал вполне себе устойчиво, перед ним, почти нос к носу оказался лингвист. Сигма смотрел на него из-под ресниц, разглядывая немного угловатые плечи, ключицы, которые как бы прячет ткань, острый кадык, дёрнувшийся на мгновение. Захотелось дотронуться. Однако руки были быстрее мыслей. Гитарист приспустил горло чужого свитера, чтобы прикоснуться к, возможно, идеальному адамову яблоку. — Мне кажется, я давно ещё заметил, что по кадыку почти не распознать какой у человека будет тембр, — сказал зачем-то Сигма. — Зато его появление означает приятный шёпот, — тихо проговорил на ухо Дазай. Ресницы светловласого распахнулись. Он заглянул старшему в глаза, чёрные, переливающиеся янтарным, будто светящиеся в темноте. Они то манили, то пугали. В них можно тонуть долго, но не вечно. Не понятно, кто приблизился первым и смял губы человека напротив. Но затянуло это обоих. Руки, бродящие под свитером, сдирающие его к чёрту, гладящие костлявый позвоночник; ладони, шарящие под тканью брюк; пальцы, сжимающие кожу под одеждой. Всего слишком много: горячие языки, путающиеся ноги в поиске кровати, руки в чужих волосах. То как матрас прогибается под весом двух человек, упавших на него, смотрящих друг на друга, находясь в миллиметре от продолжения. Прядь, заправленная чужими пальцами за ухо… Непривычные ощущения ответной симпатии, странного желания, несвойственных ему до. Хочется утонуть в них и в объятиях. Вроде ты погружаешься с головой, а вроде и понимаешь, что долго это не продлится и лежишь на льду, под которым целая система. Система, которую ты не знаешь, и тебе ее не суждено понять, отчего погружаешься во мрак.