***
Никогда и не подумаешь, что тишина способна разбудить. Стокер привык к шорохам, разговорам, шуму с утра. Общежитие всё-таки. Да ещё и при колледже искусств. С ним поселили двух второкурсников: один танцор, другой актёр. Но минус в том, что Новый год здесь праздновали человек, ну, много. Для комнаты во всяком случае. Как комендантша пропустила такое мимо ушей и носа? Сейчас, в двенадцать дня, его окружало несколько спящих человек, огромное количество стеклянных бутылок и жестяных банок. Вся комната пропахла табаком и электронками вперемешку. Брэм решил всё-таки встать с кровати. Холодный пол заставил его поёжиться. Какое ужасное отопление. Ну, Стокер тоже недалеко ушёл: надеть шорты и футболку на ночь в холодной стране в общежитии с фиговым отоплением. Гений, никак иначе. Брэм, шлепая голыми ступнями по ламинату, добрался до обувницы. Засунув ноги в меховые тапочки, скрипач вышел из комнаты. В коридоре пустырь. Ну да, кто утром первого января просыпается? На кухне никого не было. Только окно открыто. Стокер потёр ладонями предплечья, чтобы хоть чуть-чуть согреться. Он подошёл к кофеварке и, проверив наличие содержимого, попытался её включить. — You don’t know how to turn it on, do you? — возник женский голос позади. Брэм вздрогнул от испуга. Он обернулся. Его взору предстала блондинка с изящными чертами лица, одетая в оверсайз футболку цвета бордо и чёрные скинни джинсы. Ярко-голубые глаза были абсолютно трезвыми и не усталыми. — English? — спросил Стокер. — Тебе помочь с кофемашинкой? — любезно продолжила спрашивать девушка. — Если можно. — Хорошо. — А вы? — Агата Кристи, — ответила блондинка, нажимая на какие-то кнопки на устройстве, — С теоретического, четвёртый курс. — Я Брэм Стокер, скрипка, второй курс, — протянул руку к собеседнице скрипач. Она ответила рукопожатием. — Чего так рано поднялся? Не праздновал? — поинтересовалась Агата. — Праздновал. Но у меня в комнате параллельным курсом находятся человек десять. — Не привык? — Есть такое. — Держи, — она протянула чашку чёрного крепкого напитка, отдающим густым запахом. — Спасибо, — поблагодарил Стокер. — Пожалуйста, — улыбнулась Кристи. Девушка села за стол, взяв какие-то печенюшки. На безымянном пальце правой руки красовалось простенькое колечко. Замужем, значит. Ну, или помолвлена. Вряд ли Агата из тех, кто выходит замуж по глупости. Не выглядит такой, по крайней мере. Имя не русское, получается, что иностранка. Она могла и в восемнадцать поступить. Значит, сейчас ей двадцать два минимум. Всё равно рано. Хотя, это не важно. Человек сам выбирает, как ему жить и быть. На кухню зашла Монтгомери. Ее изрядно потаскало. Люси выглядела уставшей и помотанной. Наверное, она там же праздновала Новый год, где и сейчас храпят человек десять. Нахмурившаяся рыжая бестия взглянула на пьющего кофе Стокера. Махнув рукой, она побрела к холодильнику. Вытащив кастрюлю за ручки, Монтгомери начала искать плошку. — Сойдёт, — буркнула себе под нос Люси, понюхав содержимое кастрюли, — Будете? — решила спросить она сидящих за столом. — Если тебе не составит труда, — улыбнувшись ответила Агата. Вокалистка закатила глаза, затем вопросительно посмотрела на Брэма. — Нет, спасибо, — отмахнулся скрипач. — Ладно, — пожала плечами Люси, достав вторую плошку и стукнув ею по гарнитуре. Когда суп подогрелся на плите и был подан. Блондинка начала беседу. — Вы же выступаете вместе, — уточнила Агата, — Ну, вы и ещё несколько ребят. — Да? — скривила брови в непонимании Монтгомери, — А что? — Вы только каверы на известные песни исполняете? — Мгм, — промычал Стокер в кружку. — Не думали исполнять класссику, или джаз, или ещё что-нибудь? — Хз, думали, наверное. — Вчера, то есть сегодня обсуждали, — сказал Брэм, — проходили мимо собора, в котором оркестр играл Вивальди, вот и как-то поговорили. — И фто фкавали? — взяв ложку супа в рот, спросила Люси. — Они не против. — Ну это классно. — Я думаю неплохо вышло бы, — подметила Кристи, — Вы неплохо сыгрались, да и набор инструментов удобный. — Угу, — задумчиво произнесла Монтгомери, — Стоп! Ты ходила нас слушать?! — Был момент. — Допустим. Может фильмец какой-нибудь глянем? — резко сменила тему вокалистка. Стокер похлопал глазами. Это к чему? — Почему нет, — пожала плечами блондинка, — Ты с нами? — Я? — показал на себя Брэм. — Нет, шиза моя, — съязвила Люси. — Давайте, — неловко сказал скрипач, — Какой фильм? — Буду вас с «Ёлками» знакомить, — хитро сощурилась девушка, заговорчески потирая ладонями. День обещает быть интересным.***
— Коль, ей богу, прекрати, — резко выдохнул Достоевский. Но чужие руки не прекратили ходить по торсу, — Коля. — Ну, Фе-е-е-едь, — заныл Гоголь, поднимая взгляд на возлюбленного. Он потёрся носом о чужой, не отводя глаз от глубоких чёрных, отдающих фиолетовым, бездонных озёрах. Фёдор вздохнул и, закатив глаза, сказал: — Делай, что хочешь. — Прям, что хочу? — чмокнув в губы, спросил Николай. — Если ты не будешь мешать мне спать, то да. — Прекрасненько~, — улыбнулся Гоголь, — А если я скажу- — Come on f*ck me emo-boy? Нет, не сработает, — фыркнул Достоевский, закатив глаза. — Ты злой! — Тебе же нравится, — хмыкнул Федя, будто говоря что-то очевидное. — Редиска! — возмутился баянист, нависнув над брюнетом и начав того щекотать. Пианист хрипло засмеялся, иногда ойкая. Растрепавшийся Коля, продолжая хулиганить, запричитал, — Вредная, сонная редиска, как можно столько спать?! Негодник! Что это такое?! Ты не заслуживаешь пощады! — Хах, Коль, п-прекрати, пожалуйста, — прерываясь на смех, запротестовал Фёдор, — Щ-щекотно. — Щекотно ему! Вставай давай! Уже день на дворе, а ты еще не ел! Всю тарелку вылижешь у меня! — Хахах, могу не только тарелку, — пошутил Достоевский. Гоголь остановился, вскинув бровь. Во взгляде читалось: «Головой долбанулся?». Федя ухмыльнулся и резко перевернул их. Устроив подбородок на сложенные на чужой груди руки. Коля забрался пальцами в обсидиановые волосы, любовно смотря на них. Фёдор решил повторить действие партнёра. — Как специальность? — сменил тему Достоевский, — Избавился от затыков? — Ты так сильно не хочешь есть? — Неважно, — отмахнулся пианист. — Всё нормально, — ответил на поставленный вопрос Гоголь, — А у тебя? Ты уже задумывался, что возьмёшь на поступление, да? — Были мысли, да. Думаю «Танец рыцарей» Прокофьева взять. Насчёт других четырёх не знаю пока. — Я даже не задумывался. — Может, задумаешься скоро, — Фёдор закрутил прядку пшеничных волос на палец. Он застопорил взгляд на мягкой переливающейся на свету текстуре. Коля рассматривая чужое, но такое родное лицо, невольно задумался. Почему-то хотелось провести всё время вот так. Не только этот день, неделю или месяц. Вот прям навсегда. Лежать на диване, курить на балконе, гулять на улице, целоваться на кухне, ну, или где-нибудь ещё, обниматься, согреваясь. С Федей всё было серьёзнее, чем со всеми его предыдущими пассиями. Его хотелось познакомить с родителями (те не были настроены против гомосексуалов, геев и прочих), несмотря на недостатки последних. Съехаться в будущем, может быть. Но какого мнения сам Федя? Может он не воспринимает его всерьёз? Как сложно… — Давай в Питер махнём летом, — резко прервал поток мыслей Достоевский, — И на дачу ко мне заедем в Ленинградскую область. — Что? — Гоголь распахнул глаза. Ему не послышалось? — А почему нет? Красивый город, достопримечательности, все дела- — Стоп. Федь, я не говорил «нет». Я только за. С тобой хоть на край света, — Коля провёл пальцем по молочной коже, — Можем в Питер ещё ребят захватить, а на дачу вдвоём поехать, что думаешь? — Давай, — едва-едва улыбнулся Фёдор. Обняв руками Гоголя, он положил голову виском на тёплую грудь, — Давай поспим. Блондин лукаво улыбнулся, но продолжил наблюдать за любимым и перебирать прядки чёрных, как смоль, волос. Они будут ждать это солнечное и прекрасное лето.