Oddities

Лёгкая джазовая музыка тихо лилась из колонок, наполняя весь бар. За столиками сидели люди и обсуждали что-то своё, попивая коктейли. Колокольчик у двери периодически позвякивал, заявляя о новом посетителе. За стойкой работал Гончаров. Его волосы в этот раз были распущены, из-за чего в росте он, как будто бы убавил. В его руках бокалы прыгали, а напитки разливались ручьями. Звон стекла и журчащие напитки. Белые волосы сверкали на тёплом свету ламп над стойкой. Колокольчик в очередной раз зазвенел и в помещение потянулась орава людей с инструментами. Одеты они были в чёрный, а в руках у всех, кроме двоих, висел такого же цвета кофр. Каблуки цокали по паркету. Несколько девушек украдкой кинули взгляд на проходящих мимо молодых людей. Сплетенные в низкий хвост пламенно-рыжие волосы девушки, идущей впереди, развивались на ветру, переливаясь ярким огнем на свету. Челка была заколота заколкой из жемчужин. В ее ярко-голубых глазах блестели искры и били молнии решительности и уверенности. В ее ушах красовались аккуратные серьги-пусеты из золота и жемчуга, который робко сиял на мочках. Платье из черного фатина в пол было очень пышным. В нем девушка выглядела, как вредная, гордая барышня, что не могло ей не подходить. Всем своим видом она привлекала к себе внимание и взгляд. Остальная шайка была одета менее вычурно. Только двое выделялись своим ростом, размером инструментов и цокающими каблуками. Они прошли в глубь помещения, направляясь в сторону кабинета владельца бара. Девушки, которые явно в первый раз зашли в это заведение, проводили взглядом интересных личностей. Они переглянулись и начали перешептываться. Одна из них, с ярко-красной помадой на губах, молча потягивала из трубочки прохладительный напиток. С новым звоном колокольчика ее глаза направились ко входу, в то время как две ее подружки бурно обсуждали недавно прошедшую мимо компанию. Ее зеленые глаза распахнулись. Она похлопала одну из подружек по плечу, пытаясь привлечь ее внимание, и, звякнув браслетами, указала на дверь, из которой появился шатен. Подружка зеленоглазой проследила за направлением ее аккуратных темных ногтей и от вида молодого человека охнула. Зеленоглазая шлепнула подружку по плечу, взглянув с упреком и прошипев «Люд!». — Ну а что?! — прошептала «Люда», — Мне что, ни вздохнуть ни пернуть нельзя?! Ну, увидела паренька симпотного, ну, охнула в шутку. И это повод меня бить?! Абьюзерша ты, Любасик, — она показательно отвернулась и скрестила руки. — Да не била я тебя, — Люба фыркнула, закатив глаза, — И ты правда в шутку охнула?! — поразилась она. Люда хмыкнула и устремила на подругу хитрый взгляд. Она ухмыльнулась и указала на шатена пальцем, не поворачиваясь к нему лицом. — Он мой однокурсник! — Люда гордо подняла подбородок, — Его Дазай зовут. — Такой красивый, — Люба томно вздохнула, — Да еще и на французском шпарит. Это так- — Хах, а ты непременно хочешь с ним французского поце- — Люда! — она мигом прикрыла рот подруги, осуждающе шикнув, — Познакомь меня с ним, — Люба сжала руки подруги в своих ладонях и посмотрела на нее глазами побитой лани, — Ну, Людочка-а-а, ну, пожалуйста-а-а. Людмила скривилась и попыталась вырваться из хватки подруги. Она в надежде взглянула на третью девушку, сидящую с ними за столиком, но та делала вид, что ничего не замечала, и потягивала свою отвертку. Люда мученически вздохнула. — Ладно! — шепотом вскрикнула она, — Уговорила! Только после выступления, когда он чуть выпьет и подобреет, — Люба засветилась от счастья и сильнее сжала ладони подруги, — Руки отпусти! Ненавижу тебя, — буркнула Людочка напоследок, дуя на свои бедные ручки. — Что ты там сказала?! Дазай заметил на себе взгляды девушек, сидящих за круглым столиком и перешептывающихся о чем-то, и, приветливо улыбнувшись, помахал им рукой. Он приземлился на табуретку у барной стойки. Гончаров на него деловито посмотрел, вытирая прозрачный стакан. Он игриво повел кончиком брови, хитро прищурившись. Осаму закатил глаза. — Ну чего тебе? — Тебе как обычно? — нагло проигнорировал вопрос Иван. Ему кивнули, и Гончаров достал бутылку с янтарной жидкостью, — За тобой табуны девчонок. Эх, как же они расстроятся, когда узнают, что ты гей, — он с характерным звоном закинул в бокал шарик льда. — Я не гей, — отрезал Дазай схватив свой напиток, — Я би- — Сексуал, — Гончаров закатил глаза, — Я в курсе, дай хоть над какими-то клиентами поиздеваться. — О, кстати, — Осаму поставил бокал на стойку и начал водить по стеклянному бортику подушечкой пальца, — Разве ты бармен? — У меня последний бармен уволился ради любви, — Ваня скривился, показывая свое отвращение, — Как можно вообще запрещать своему парню работать в баре? Он же не проституткой подрабатывает! — возмущение владельца было не передать, — Слушай… — Нет, я не пойду сюда работать, у меня уже есть место заработка, — отвязался Дазай, — И вообще, они уже скоро выйдут, не мешай, пожалуйста. Гончаров только подал плечами и взглянул на сцену, на которой уже собирались музыканты. Они несильно суетились. Сигма, сидя с гитарой на черном стуле, настраивал высоту микрофона, чтобы инструмент во время исполнения было слышно. Люси рылась в телефоне, что-то комментируя вслух для инструменталистов. Федор настраивал звук синтезатора на более подходящий и удобный. Гоголь отшучивался по поводу периодического гнева Люси из-за несговорчивости группы, ведь их черт оденешь нормально. Стокер завязал волосы в высокий хвост, чтобы те несильно мешались при игре, и проверил строй скрипки, повозив смычком по струнам. Все мигом затихли в ожидании. Смычок вел то вверх, то вниз сначала по второй струне, затем по первой со второй. Брэм завел руку за смычок, опустив локоть и пытаясь машинкой отрегулировать идеальную чистую квинту. Он проверил строй третьей и четвертой струны и опустил руку. Чуть пошевелив пальцами, Стокер вернул ладонь к грифу и посмотрел на остальных. Люси игриво ухмыльнулась и уперла руки в боки. Федор вздохнул и кивнул, начав играть. Вместе с фоно вступили гитара с боем и баян с отрывистыми аккордами, скрипка же начала свою партию только перед вокалом Люси, рассказывающем о тяжкой жизни:

— Я жизнь люблю, она моя, она добра ко мне, Она размазала меня как сопли по стене. Употребила верное средство, свой излюбленный ход, Когда закончилось детство, мне перекрыли кислород. Я лежу словно рыба в прибрежной грязи, Но вот что я думаю с этим в связи…

Небольшой проигрыш с громким, радостным голосом скрипки. Она была выразительна и чуть ли не перекрыла вокал эстрадницы. Был припев и такой же противоречивый куплет. Человеку тяжело, но ему на эти трудности плевать, ведь «когда кому-то больно, кому-то за**ись». Песня закончилась тремя голосами из гитары, скрипки и баяна под аккомпанемент фоно. Вот медленный гитарный аккорд и густой бас баяна. Конец. Люси вновь заулыбалась, и публика одобрительно похлопала. Группа выждала тишины, чтобы преступить к следующей песне. Стокер с Сигмой переглянулись. Гитарист взял нужный аккорд, выдохнул и кивнул. Гитара звучала приглушенно из-за ребра ладони у подставки. Брэм перехватил смычок несколько иначе и начал играть пиццикато. Люси вступила через четыре такта с решительным глубоким голосом. Выбор в композициях у группы пал два раза на Адель: она была каждому по вкусу, да и Монтгомери горела желанием ее спеть. ‘Rolling In The Deep’ — скатываясь в бездну. Со смыслом и сильно цепляет. Только на припеве с неимоверной громкостью Люси вступил Федор на синтезаторе и Гоголь, играющий на баяне партию бэк-вокала.

I can’t help feeling… We could’ve had it all (you’re gonna wish you… never had met me) Rolling in the deep (tears are gonna fall… rolling in the deep)

Все эмоции ощущались своими через слова и исполнение. Даже выражение лица музыкантов казалось своим. Хотелось закричать дуэтом с вокалисткой. Ноги не стояли на дорогом паркете, но все равно оказались ватными. В голове все перемешалось. Дазай отодвинул бокал с недопитым виски со льдом. Возможно, на него сейчас пагубно влиял алкоголь и непривычная после долгих каникул усталость от пребывания в универе. Наверняка так оно и есть. Его мысли прервались окончанием и резким аккордом баяна. Он ощущался тревожным и нагнетающим. Затишье. Потихоньку появляется фоно, казавшееся сбитым и отчаявшимся. Женский голос будто выглядывал из мрака. Она утверждала, что это конец. Конца никогда не избежать. Дазай не верил в преднамерение судьбы. Судьбы вообще как таковой не существует. Все происходящее в жизни — стечение обстоятельств и результат каких-либо действий. Однако почему-то… песня внушала, что этот конец есть. Постепенно к словам привязалась и плачущая скрипка и ненавязчивые (на удивление) басы баяна. Ногти затарабанили по гитаре и… краски стали более насыщенными с первым аккордом и последующими за ним. Пусть небо падает, и мы выстоим. Хотелось верить этим словам, но, как будто… это было не про судьбу Дазая. *** Из недр бара первым вылез терпкий табачный дым, а за ним уже последовал Стокер с дымящейся сигаретой и кофром со скрипкой. За ним радостно цокали народники и вокалистка, что-то громко обсуждая (видимо, любимый магазин обуви). Достоевский каким-то чудом оказался уже за барной стойкой и преспокойно разглядывал коньяк на свету, поднося бокал ближе к источнику освещения. Янтарная жидкость отражалась светлыми пятнами на его лице. Все поздоровались с лингвистом, а Стокер даже попрощался. — Ты сегодня рано, — подметил Гоголь, запрыгивая на барную табуретку, — Для твоих особо экстремальных умений перелазать через забор и забираться в чужие комнаты очень рано. — У меня программа полный skyfall, если честно, — отозвался Брэм, выдыхая дым, — Чакона Баха на спеце и Лакримоза Моцарта в оркестре. С таким настроением только вешаться в репетитории за пятьсот рублей в час. — Эта, которая ре минор? — уточнил Сигма, за этим последовал кивок, — Всегда хотел ее сыграть. — А в чем проблема? — Дазай явно не понимал многого в своем маленьком мирке гедонизма. — Ты дилетант, не поймешь, — отмахнулся Сигма, — Ну, раз тебе надо идти, — обратился он уже к скрипачу, — То удачи. Стокер махнул рукой напоследок и хлопнул дверью, выйдя из бара. На фоне вновь лился джаз из тихих колонок. Николай подошел ближе к Достоевскому и сел на соседний стул, взъерошив черные волосы. Иван спросил о пожеланиях баяниста, но тот лишь попросил стакан воды. Гончаров наградил его взглядом «Ты меня за идиота держишь?», но настаивать на выпивке не стал. Он молча прокатил стакан с водой по барной стойке к Гоголю. Жидкость чуть переливалась за край, капая на идеальную поверхность. Сигма держал в руках винную карточку, изучая содержимое. Несмотря на кириллицу, все было написано совершенно не по-русски. Ничего понятного. Конечно же, гитарист знает теорию в сфере вина, но на уровне дилетанта. Он взглянул на Люси, которая быстро выбрала себе Пино-нуар и уже потихоньку распробовала его. Зависть сжирала Сигму. Конечно же, по-белому. Не то чтобы он не представляет, что такое вино, нет, мама его нередко давала попробовать или выпить на праздник. Игристое вино было ужасным. Эти пузырики углекислого газа изрядно раздражают. Дазай подвинулся чуть ближе, рассматривая гитариста, который не мог определиться с выпивкой. Его волосы были выпрямлены утюжком, из-за чего они прямо-таки текли между пальцев. На щеках и кончике носа слегка поблескивал прохладный, чуть фиолетовый хайлайтер. Длинные темные ресницы периодически похлопывали. Сигма почувствовал на себе чужой взгляд и обратил на Осаму внимание. Тот улыбнулся и посоветовал: — Возьми бокал Кариньяна, — Дазай протянул руку вперед, к чужим волосам, и начал наматывать на палец текучую сиреневую прядь, — Тебе должно понравиться. — Эм… хорошо, — Сигма неловко отвел взгляд в сторону, заправив часть челки за ухо, — Мне, пожалуйста, Кариньяна, — обратился он уже к Гончарову. Владелец бара усмехнулся, заметив покрасневший кончик уха, видный в этом обилии длинных волос. Через небольшой отрывок времени попал с бордовой жидкостью опустился на поверхность стойки. Сигма ухватился за тонкую, хрупкую ножку из хрусталя и чуть пригубил напиток. Из-за спины Дазая показался пианист, чье лицо не поддавалось воздействию алкоголя: — Вино надо по-другому пробовать, — город засыпает, просыпается Федя-душа, — Сначала чуть наклоняешь бокал и подносишь к краю нос, чтобы прочувствовать весь спектр запахов; затем уже чуть-чуть отпиваешь, — он продемонстрировал это все на своем коньячном бокале. Сигма внял такому дельному совету. Мама, конечно же, заботилась об образовании гитариста в плане умения правильно выпить, но до такого она не доходила в своих уроках. Попробовав вино по инструкции Достоевского, Сигма прочувствовал отдаленный вкус выпечки и лакрицы. Приятный вкус заставил невольно улыбнуться и заразить улыбкой шатена. Послышались приближающиеся шаги, но гитарист не придал им никакого значения, мало ли кто решит покинуть бар. Стучали грузные каблуки, которых везде было навалом. Неожиданно за спиной шаги прекратились, и оттуда же возник женский голос: — Привет, Дазай, — девушка помахала рукой. У нее были черные глаза и светлые волосы. Ростом была не выше метр семидесяти. Осаму приветливо улыбнулся и махнул пальцами, несильно заботясь о вежливости. — Привет, Людми. Ты что-то хотела? — он кивнул в сторону двух подружек Людмилы. Она цокнула и порицательно помахала головой. — Ц-ц-ц, Дазай, не очень вежливо с твоей стороны. Я думала, ты хотя бы спросишь, что я тут делаю, — он слишком сладко улыбнулся, чуть прищурив глаза, без слов говоря, что ему так-то плевать на нее в целом. Люда закатила глаза. — Ладно, Бог тебе судья, — на этой фразе послышался небольшой смешок Федора, пьющего коньяк, — Моя подруга просила меня тебя с ней познакомить, поэтому я не буду терять возможности. Это Люба, — брюнетка с зелеными глазами выглянула из-за спины подруги и с улыбкой помазала рукой, — она восточник. Девушка протолкнулась ближе, задев плечом спину Сигмы. Она протянула руку, чтобы закрепить знакомство рукопожатием. Гитарист взглянул на ее маникюр и не смог не заценить его. Аккуратные миндалевидные ногти, покрытые черным лаком и матовым топом. На ее тонких светлых ручках это смотрелось просто великолепно. На секунду даже завидно стало. Люба… — Любовь, значит, — случайно вырвалось вслух, — красивое имя, — Сигма отпил еще немного вина и чуть повернулся, чтобы понаблюдать за реакцией Осаму на всю эту ситуацию. Дазай улыбнулся и пожал протянутую руку. Браслетики на запястье девушки звякнули от небольшой тряски. — Дазай Осаму, — представился лингвист из «вежливости». — А можно мне твой номер? Я бы хотела пообщаться как-нибудь, — она даже несильно настаивала. Сигма взглянул на Дазая, деловито попивая вино. Тот поймал взгляд гитариста, выжидающий и чуть насмехающийся. — Нет, прости, я не завожу новых знакомств, — он отодвинул от себя чужой телефон и «виновато» улыбнулся, — я уже занят. — Блин, печалька, — выдохнула Люда, почесав затылок, — О! А ты знаком с этой группой? — девушка удивилась, — Как круто! Вы такие классные! — начала она расхваливать участников, — Прям за душу берет, — Людми поднесла ладонь к сердцу и с воодушевлением посмотрела на каждого из участников, — Я так кайфанула, вы не представляете. Если я попрошу вас расписаться на сиськах, вы распишитесь? — ее глаза горели энтузиазмом и выпитым алкоголем. Музыканты переглянулись, всерьез задумавшись об этом. Люда рассмеялась, постукивая подругу по спине, отчего та болезненно ойкала, — Да шучу я! Ха-ха, только вот эту прекрасную даму попрошу, — она указала на Люси, отчего та зашлась кашлем, — в приватной обстановке, безусловно. Пока Людмила несла бред, пытаясь то ли в шутку, то ли взаправду подкатить к Люси, Дадзай переглядывался с Сигмой так, будто разговаривал с ним по их внутренней связи. Серые глаза интересовались, как Дазай попытается оправдаться, но как будто отрицали это. Осаму вопросительно вскинул бровь, мол, в чем вообще претензия, предъявите документ сначала. Сигма усмехнулся и с улыбкой вернулся к бокалу, подперев ладонью лицо, и части, которая общалась с громкой Людой. Дазай ухмыльнулся и отпил немного виски с уже почти растаявшим куском льда. Пальцы забрались в длинные шелковистые волосы и начали плести тоненькие косички, чтобы обладатель их не заметил. Очередной пустой коньячный бокал стукнул о поверхность стойки. В горле немного сушило, а в голове все было легким. Достоевский обвел ножку бокала пальцем. Брови непроизвольно чуть хмурились, а глаза побаливали от существования такого явления, как свет. Кончики пальцев начали подмерзать, хоть и в помещение далеко не холодно. Свободную от безделья руку накрыла чужая теплая ладонь. Чужие длинные пальцы нежно касались охладевших мест. Федор грустно улыбнулся и взглянул на владельца руки. Коля освещал все своей лучезарной улыбкой. Он чуть склонил голову и заговорил, массажируя в это время чужие пальцы: — Федь, — пианист отозвался коротким вопросительным мычанием, — Мне кажется, или ты сегодня пьешь больше чем обычно? Достоевский распахнул глаза чуть шире, чем обычно. И правда. Правильный вопрос здесь — «почему». Слегка удивленная гримаса слетела с лица и обратилась легким, чуть пьяным смехом. Федор отрицательно помахал головой, схватившись второй рукой за чужую и переплетая их пальцы. — Тебе кажется, — он провел по тыльной стороне ладони большим пальцем. Федя не любил прикосновений, но эти были единственными приятными, и их не хотелось терять. Поэтому и нельзя, чтобы обладатель этих рук понял такой недостаток, появившийся недавно. Ведь все в порядке.