Забвение или смерть

Его швырнули на стул, жесткий и неудобный. Пингвин навис над ним. Слабый желтоватый свет очертил контуры его лица, придав и без того не самому приятному облику поистине инфернальный вид. Глаза потонули в тенях, длинный нос еще сильнее заострился, став похожим на птичий клюв, губы превратились в толстые, изогнутые складки, двойной подбородок выполз на передний план. Казалось голова Кобблпота лежит на блестящем, желтом подносе и никак не крепится к телу. — Я никогда не считал тебя достаточно полезным, Риддлер, — Пингвин поморщился и стеклышко монокля блеснуло. — Ты чистоплюй, мелочный, заносчивый сопляк. Я никогда не стал бы марать об тебя руки. Но раз уж так сложилось, ничего не попишешь. Видимо судьба у меня, копаться в отбросах. Эдвард перед глазами у которого все еще плыло, потряс головой. В ушах стоял мерзкий, комариный писк. На скуле начинал наливаться синяк. Пингвин, не обращал на него внимания, вещая не то самому себе, не то своим людям. — В современном мире не так много вещей которые действительно стоит приобретать. Наивные дураки считают, что для счастья им нужна дизайнерская одежда, гоночный автомобиль, пентхаус в элитном доме. Они впустую тратят огромные деньги, только для того чтобы ощутить себя важными и ценными людьми. А потом прихожу я и забираю у них все, что моей душе угодно. И они отдают мне это, мало того, умоляют взять все что у них есть. Почему? Эдвард не ответил, но Пингвин, снова будто не заметил этого. Он продолжал говорить, с видом гуру, делящегося своей философией с последователями. Внимают ему или нет, его не интересовало. — Потому-что у меня есть то, о чем эти глупцы забывают. Информация — самая ценная в мире валюта. Все эти маленькие тайны, позорные секреты, недостойные деяния. Я собираю их, коллекционирую, складываю в папки, коплю, чтобы в один момент использовать себе на благо. Кто-то называет это шантажом. Презрительно морщит нос, отворачивается от золотой жилы. Глупцы! Они просто не понимают какую власть дают такие вложения. Не сознают простой истины. Невозможно добиться хоть чего-то действительно крупного не запачкав руки. Но изрядно покопавшись в чужом дерьме, можно заполучить настоящее сокровище. Он улыбнулся, продемонстрировав мелкие, острые зубы. Желтый свет лампы блеснул в стекле монокля и черной бусине зрачка, словно глаза Кобблпота озарились демоническим огнем. — Молчишь? Значит ты не такой уж дурак, каким кажешься, — хмыкнул Пингвин. — Ты должен понимать, что твоя идиотская выходка имеет мало общего с моими планами. Просто все чрезвычайно удачно совпало. Удачно для меня, конечно же. Когда мне донесли о тебе и Крейне, я подумал, что это чушь. Чтобы Пугало связался с жеманным, смазливым сопляком, быть того не может. Не знаю, чем такой как ты мог его зацепить. Неужели он настолько отчаялся, что решил связаться с тобой? Но несколько разных источников твердили как один — Пугало трахает Риддлера. И я понял, что это то самое, золотое зерно, которого мне не хватало. Способ взять под контроль одного из самых отъявленных психопатов Готэма. — Зачем тебе это надо? — пробормотал Эдвард. — Наконец-то, ты проявил интерес к нашей беседе. Сам-то как думаешь? Крейн — гениальный химик. Он может создать для меня улучшенную версию сыворотки правды, такую, чтобы ей невозможно было сопротивляться. Одна капля и любой человек расскажет все свои тайны. Только представь: политики, звезды шоу-бизнеса, военные выложат мне все, что я захочу узнать. Получив эту информацию, я стану самым могущественным человеком в мире. — Звучит как бред, — Эдвард мотнул головой, пытаясь отогнать пронзительный писк в ушах. — Тебя остановят раньше чем ты успеешь достать хоть кого-нибудь более-менее ценного. Пингвин захихикал. Этот звук показался Риддлеру неприятным. Дребезжащий, надтреснутый. Будто кто-то перевернул банку полную ржавых центов. Эхо, отраженное стенами склада только добавило ему гулкости и каркающих полутонов. Для раскалывавшейся от боли головы он был пыткой. — И кто же меня остановит? Полиция? — Бэтмен. Сам Риддлер мог сколько угодно презирать готэмского детектива, но не мог не признать, что смекалки у него достаточно, чтобы просчитать подобный план. — Бэтмен?! Кобблпот вновь зашелся смехом. Эдвард поморщился. Наигранное, ненатуральное веселье всегда его раздражало. Зачем выдавливать из себя эти хриплые рулады, если на самом деле не испытываешь радости? — Ничего он мне не сделает, — хохотнул Пингвин. — Ведь если сунется, то первым получит дозу препарата и послушно расскажет мне все свои тайны. Например, кто прячется под маской, где его логово, как зовут мерзких бэт-детишек. А после этого, я сотру его с лица земли. Звучало достаточно безумно и жутко, чтобы признать — этот план имел шансы сработать. Эдвард нахмурился. Их близкое знакомство с Крейном началось с похожего безумного плана. И тогда Пугало поделился с ним одной довольно любопытной мыслью. — Если ты уничтожишь Бэтмена, Готэм захлебнется в анархии, улицы утонут в крови. Ты останешься властелином развалин, повелителем мусорной кучи. Думаешь в этом есть смысл? — Крейн сказал мне то же самое, — Пингвин скорчил недовольную мину. — Будто меня волнует что случится с этим богом забытым городом. Я смотрю куда масштабнее, глубже, мыслю в рамках страны, может быть даже мира. Готэм — это всего лишь отправная точка. Испытательный полигон, не более того. — Ладно, предположим, — Эдвард кивнул и мгновенно пожалел об этом. Движение отозвалось в голове вспышкой боли. — Насрать на Готэм, хочешь захватывать мир, так захватывай. Хочешь договариваться с Пугалом, договаривайся. Я-то здесь зачем? — Затем, что ты нужен Пугалу. Он ответил отказом на мое предложение о сотрудничестве. Но что-то мне подсказывает, что теперь я смогу его переубедить. А ты будешь приманкой. От Пингвина разило гвоздикой. Этот тяжелый, сладкий запах вызывал у Риддлера тошноту. Он старался делать вид, что абсолютно спокоен и сосредоточен, но приходилось то и дело сглатывать горькую, тягучую слюну. Отчасти его мутило от вони, но еще и от беспокойства. Получалось, что он — заложник. И если Пугало не согласится на предложение похитителя, то что тогда сделают с Эдвардом? Изобьют до полусмерти, отпустят, может быть вовсе убьют. На что способен Пингвин в порыве ярости? Проверять это на собственной шкуре не хотелось. Но и в то, что Джонатан Крейн примчится ему на помощь и станет послушно выполнять приказы шантажиста, почему-то верилось с трудом. Если он прогнется, то перестанет быть самим собой. И как тогда смотреть ему в глаза? — Зря стараешься, — произнес Риддлер, старательно изображая спокойствие. — Держи меня в заложниках хоть до страшного суда, Крейн не станет на тебя работать. — Стараюсь? — Пингвин хмыкнул. — Я еще ничего не делал. Да и ты вовсе не заложник, ты — приманка. Я над тобой как следует поработаю прежде чем пригласить сюда Пугало. Более того, ты сам его позовешь. И будешь настолько убедительным, что он бросит все и примчится прямо ко мне в руки. Его надменный вид, расплывшееся в ухмылке круглое лицо, показалось Эдварду ужасно смешным. Неужели этот придурок действительно думает, что он станет ему помогать? Совсем спятил. — Серьезно? — Риддлер ехидно рассмеялся. — А больше ты ничего не хочешь? Может тебе еще и отсосать? Кобблпот оскалил мелкие, острые зубы. Хохотнул, будто встряхнул банку с центами. — Ты не в моем вкусе, дорогуша, — он с наигранным равнодушием похлопал Эдварда по щеке. — Но мысль неплоха. Я знаю кое-кого, кто не откажется от такого предложения. Перчатки Пингвина тоже пахли гвоздикой и прикосновение холодной, короткопалой ладони к щеке, заставило Риддлера вздрогнуть от омерзения. — Но это будет немного позже, — пообещал Пингвин. — А пока, мы с тобой немного повеселимся. Взять его, парни! Эдварда сдернули со стула, выволокли на середину помещения. Он попытался сопротивляться, но один из людей Пингвина заломил ему руки так, что сухожилия затрещали. — Человек, оказавшийся в твоем положении, мало чем отличается от пойманного животного. В сущности, все отличие лишь в чувстве собственного достоинства. У человека оно есть, у зверя отсутствует. Отбери у человека достоинство, сломай его и получишь послушного зверя, исполняющего команды по одному твоему слову, — вещал Пингвин, неторопливо прогуливаясь по ангару. — Конечно, ни о какой преданности речи не идет. Зверем движет страх и только. От него невозможно добиться ничего кроме вбитых в голову команд. Поэтому, современные дрессировщики редко используют метод кнута, предпочитая позитивное подкрепление. Но я не люблю ждать, поэтому, выбираю жесткие, но быстрые и действенные методы. Эдвард с трудом мог уследить за мыслью Пингвина. К чему он ведет? О чем вообще речь? — Ты должен быть послушным, — продолжал Кобблпот. — Делать что тебе говорят и только, большего не требуется. Но ты слишком высоко задираешь нос, поэтому придется тебя немного одернуть. Он повернулся к своим бойцам и скомандовал. — Раздеть его! Бойцы захохотали. Один из них наклонился к Риддлеру, обдав того запахом табака. Эдвард мгновенно узнал его. Тот самый, на кого он наставлял пистолет в доме Крейна. Тот, кто не поверил, что у него хватит духа выстрелить. — Не рыпайся, — посоветовал боец и ухмыльнулся. В руках у него был складной нож. Лезвие блеснуло в свете лампы. Эдвард вскрикнул, рванулся, но держали его крепко. — Не дергайся, тебе говорят, — повторил боец. — А то отрежу тебе что-нибудь лишнее. Действия людей Пингвина были слаженными, уверенными. Точность и неторопливость движений намекали на то, что они не в первый раз занимаются подобным. От этого осознания Эдварду сделалось нехорошо. Жестко зафиксированный, он мог только вздрагивать от отвращения и скулить, когда лезвие прикасалось к коже. Каких-то несколько минут понадобилось на то чтобы превратить его одежду в кучку тряпья, но по ощущениям, это длилось целую вечность. Смех и скабрезные комментарии бойцов еще звучали у него в ушах, когда его швырнули на бетонный пол, лицом вниз. — Обнаженный человек, лишенный возможности прикрыться, чувствует себя уязвимым, неуверенным, — рассуждал Пингвин, помахивая зонтом. — Он уже готов на многое, лишь бы избавиться от этого ощущения. Люди так смущаются собственной наготы, что это даже кажется забавным. Разве нет? Риддлер бросил на него злобный взгляд. Сжал зубы, чтобы не заорать от переполняющих его отвращения и ненависти. Пингвин хохотнул, глядя на него сверху вниз. — Нагота — это лишь первый кирпичик, вырванный из основания башни под названием — Достоинство, — продолжал Пингвин. — Невозможно сломать человека одним ударом. Поэтому, продолжим. Над головой Эдварда что-то звякнуло. Он обернулся через плечо. Один из людей Пингвина деловито тянул с потолка массивную цепь с внушительным крюком на конце. Риддлера вздернули на ноги. Крюк звякнул, зацепившись за цепочку наручников. Боец потянул за другой конец цепи. Та рывком пошла вверх. Эдварду показалось, что ему пытаются вырвать руки из плеч. Он закричал. Еще рывок, он завыл от боли, чувствуя как трещат сухожилия. Тело напряглось, ноги едва касались бетонного пола, неестественно вывернутые руки простреливало вспышками при каждом движении. Кобблпот захихикал. — Видок у него, конечно, — хмыкнул один бойцов. — Хоть в порнухе снимай. Он одобрительно шлепнул Эдварда по ягодицам. Тот дернулся, вскрикнул когда вывернутые руки отозвались мучительным спазмом. — Ничего не хочешь мне сказать, Эдвард? — насмешливо поинтересовался Пингвин, скаля зубы. — Может уже передумал? Хочешь позвонить своему дружку и попросить его забрать тебя домой? Ему представилось как он кричит в трубку, срывая голос, плача, захлебываясь словами. «Джонатан! Пожалуйста! Забери меня отсюда!» Показалось, что он чувствует терпкий аромат одеколона, ощущает горячее прикосновение крепких рук. Ведь стоит только попросить и он, действительно, придет за ним. Стоит только попросить и все закончится. Джонатан придет. Сама мысль о том, что он мог хоть на секунду засомневаться в этом, показалась Эдварду оскорбительной. Но если он придет, то попадет в ловушку. Просить о спасении означало бы подставить его под удар. Предать. Потерять, в этот раз навсегда. — Иди ты в задницу, Пингвин! — прошипел он. Самодовольная рожа Кобблпота вытянулась. — Не стоит мне дерзить. Я ведь могу рассердиться. Риддлер не видел замаха. Тяжелый черный зонт, будто дубина, врезался ему в ребра. Его мотнуло. От рывка руки и плечи пронзила судорога такой силы, что в глазах у Эдварда потемнело. Он пронзительно закричал, из глаз брызнули слезы. Кто-то из бойцов Пингвина заржал. — Заткните ему пасть, — Кобблпот сплюнул Эдварду под ноги. — Терпеть не могу эти вопли. От боли он едва сознавал что происходит. Кто-то схватил его за волосы, принялся заталкивать в рот пластиковый шарик. Он попытался уклониться, но получил пощечину и голова едва не разлетелась на куски, а плечи прошила новая судорожная вспышка. Кляп затолкали поглубже, затянули фиксирующие ремешки. — Так-то лучше, — одобрил Пингвин. — Но чего-то не хватает. Он подошел к пленнику, окинул его оценивающим взглядом. — Знаешь, что такое сенсорная депривация? Если нет, то сейчас узнаешь. Мы оставим тебя наедине с твоими мыслями, дадим время подумать над твоим поведением. Смешок, которым Пингвин закончил свою речь и грубый гортанный хохот парней совершенно не понравилось Риддлеру. На глаза ему надели жесткую, войлочную повязку. Затянули так, что край врезался в кожу. — Не бойся, — голос Пингвина прозвучал пугающе близко. Эдвард ощутил дыхание на своем лице. Оно тоже пахло гвоздикой. — Мы оставим тебе кое-что, чтобы не пришлось скучать. Я вернусь через пару часов. Подумай над моим предложением. Что-то с шорохом опустилось ему на макушку, надавило на уши и в мире не осталось ни единого звука. Пустота и тишина обрушились на него. Единственным звуком, который он слышал был шум крови в ушах. Он закричал, но кляп не давал голосу прорваться наружу. Дернул головой, стараясь скинуть наушники, но плечи и без того пылающие от боли, вспыхнули невыносимо. Через тело будто пропустили ток. Что-то горячее коснулось бока, заставив Эдварда вздрогнуть и застонать. В полной пустоте, черной, абсолютной, каждое прикосновение усиливалось в сотню раз. И когда кто-то схватил его за талию, что-то твердое, ребристое, склизкое толкнулось между ягодиц, Риддлер взвыл от неожиданности и страха. Жалеть его не собирались. Давление нарастало, а вместе с ним росла и боль. Жгучая, резкая, она будто разрывала мышцы, заставляя их судорожно сокращаться. Грубая безжалостная сила проталкивала толстый, ребристый дилдо все глубже, жестче. Тело, едва способное стоять, практически лишенное опоры, окаменело. Он ничего не слышал и не видел. Только ощущал как медленно разбегаются по нервным окончаниям волны багрового жара. В ту секунду когда ему показалось, что пытка закончена, фалоимитатор в его теле ожил, завибрировал в каком-то безумном иррациональном, рваном ритме бессистемно с меняющейся скоростью и частотой. Риддлер задрожал, бешено задергался, забыв о боли в вывернутых руках. Запрокинул голову, силясь закричать. Вокруг него завихрилась пульсирующая темнота.