Человеческий фактор

Главное, что я ещё чую; Главное, что я ещё помню.

— Недурно, — с презрением произнесла Зинаида Васильевна, дослушав игру Ангелины. Губы старухи были плотно сжаты, а взгляд усталым и циничным. — Исправляешься, Орлова, это хорошо. — Я могу исполнить две композиции? — спросила Гела, внутренне ликуя. — Я разучиваю сейчас ещё «Himne» из «Серенады ля-мажор». — Можно, — преподавательница сцепила руки в замок и кивнула, разрешая тем самым Геле сыграть. Ангелина повернулась к инструменту и принялась играть Стравинского. Пальцы ее приноровились за время усиленных репетиций, поэтому мелодия выходила уверенной и выразительной. Гела чувствовала инструмент и то, что она играла. Ей нравилось это ощущение. Она была рада осознавать, что ее труды не напрасны, и что у нее получается играть достаточно сложные композиции. Именно в такие моменты она понимала, что любит музыку, и что любить ее — значит чувствовать. Настроение Гелы поднялось, являясь плодом ее трудов. — Ты слишком торопишься местами, — прокомментировала Зинаида Васильевна, когда Ангелина закончила играть. — Стравинский не терпит медлительность так же, как и излишнюю скорость. «Гимн» сложен именно темпами. — Спасибо, — сказала ей на это Гела, поднимаясь с места. — Я учту вашу рекомендацию. Ангелина вернулась на свое место. Соня встретила ее объятиями, но, увидев недовольный взгляд преподавательницы, тут же отстранилась. Гела была довольна собой и своей игрой. Наконец-то она смогла хоть немного сравняться с Мариной, которой даже не обязательно было присутствовать на занятиях. Паучиха сидела в самом конце и читала книгу, не обращая внимание на происходящее. — Ты молодец, — шепнула Федорова, тыкая подругу указательным пальцем в плечо. — Ты тоже, — Гела взъерошила ее рыжие волосы и легла на парту. Ей хотелось спать, а отдача от удачной игры ещё не покинула тело. Под игру одногруппников, девушки молча просидели до конца занятия. Обе были очень воодушевлены, потому что чувствовали свои силы. Ангелина была рада тому, что она не опозорится и не опозорит родителей, которые даже не придут на сезонный концерт. Мысль об этом уже не расстраивала ее, она наоборот видела в этом преимущество. Например, она могла делать в эти четыре дня абсолютно все, что угодно и не бояться родительских наказаний. Они с Соней вышли из музыкалки вместе. Было солнечно и достаточно тепло, что не могло не радовать. Грязь понемногу начинала высыхать, а новые лужи не появлялись. Они шли по чистому асфальту, обсуждая подготовку к концерту. — Я ещё не решила, что надену, — сказала Соня, задумчиво хмуря брови. — Я бы хотела что-то особенное, но у меня не так много вещей. — Такая же ерунда, — вздохнула Гела. — Наверное, надену красное платье. Помнишь, я а о нем говорила? Оно потрясающее. — Помню, — кивнула Федорова. — Что там Стас? — Ну, — протянула Гела, подбирая снова. Говорить, что ее отшили совсем не хотелось. — Я его пригласила. — И как? — «Я не люблю классику», — искаженным голосом спародировала Ангелина, сморщив лицо. — Обидно так! — Ну и дурень! Это ж надо было… — И не говори. — Так никто не придет с твоей стороны? — Нет, — печально ответила Гела, поправляя шарф. — Родители уезжают, Стас отказался, поэтому никого. — Ну и ладно, — пожала плечами Федорова. — Не против после концерта устроить ночёвку у меня? Закажем пиццу, посмотрим фильм, выпьем чего-нибудь. — Думаю, неплохая идея, — подтвердила Ангелина, глядя вдаль. Теперь у нее появились хоть какие-то четкие планы на это время. Как хорошо, что родителей не будет дома, они бы ее ни за что не отпустили. — Тогда договорились. Кстати, когда ты ему скажешь? — О чем? — Ты понимаешь, о чем я, — вздохнула Соня, останавливаясь и пристально глядя на подругу. — Не хочу сказать, что ты мне надоела рассказами о том, какой замечательный и чудесный этот Стас, но… — Так продолжаться дальше не может? — Ангелина скрестила руки на груди и вздохнула. — Именно. — Я не знаю, — Гела посмотрела на собеседницу и покачала головой. — Ещё не время, я не готова признаться. — А когда будешь готова? Через двадцать лет? Через тридцать? — Соня, — рыжеволосая вздрогнула, услышав свое имя, сказанное на выдохе и резко. — Я прекрасно все понимаю, но… стоит мне попытаться признаться, как язык не поворачивается. — Если ты ему скажешь, я воздвигну тебе памятник. — Я устала, — Ангелина ещё тяжелее вздохнула и сникла. — Я очень сильно устала, эта ситуация меня изматывает. — Это понятно, что она будет тебя изматывать, — Соня положила руку ей на плечо. — Главное из нее выйти, а единственным выходом будет — пересилить себя и признаться. — Знаю. Они кивнули друг другу и попрощались. Ангелина поехала домой. Ей казалось, будто что-то больно давит ей на виски, не давая вырваться. Ощущалось это так, что голова норовила треснуть пополам и развалиться, как стеклянный шарик под прессом.