Ненужный кто-то за окном Стоял и требовал любви; Я все оставил на потом, Я говорил себе: Не за что биться, Нечем делиться.
В субботу Глеб ушел с работы раньше обычного. В театре делать было нечего, поэтому в час дня он был уже свободен. Журавлёв первым делом направился в магазин, чтобы закупиться продуктами. День выдался прохладным и пасмурным, а ближе к вечеру обещали дождь. Он шел по улице, держа пакеты в руках, и направлялся в сторону своего двора. В голове его была настоящая каша из мыслей, а внутри поселился набор из странных и непонятных чувств. В последнее время он очень плохо спал: ему снились кошмары, либо сон был настолько беспокойным, что он просыпался ещё более уставшим, чем засыпал, а один раз случился сонный паралич. Из его рук все валилось, он стал более нервным и шарахался из-за громких звуков. Из каши в его голове иногда выбивались мысли о том, что с ним происходит. Его, определенно, пугало такое резкое обострение. Ничего подобного не было уже несколько лет. Глеб чувствовал себя идущим по минному полю, ожидая взрыва в любой момент. Свой пьяный сон неделю назад он помнил обрывками, но это не мешало его волосам на затылке подниматься при вспоминании увиденного. Ему казалось, что он начинает медленно распадаться на части, которые ждёт только забвение, его разум играл с ним по-настоящему злую шутку. Глеб раз за разом вспоминал Ангелину, поцеловавшую его во сне, и был готов удавиться, лишь бы забыть. Однако, чем сильнее он пытался убрать этот клочок сна из памяти, тем глубже он в ней приживался. Ему было стыдно из-за того, что это касание ее губ, хоть и эфемерное и скоротечное, было ему приятно и было им желанно, как бы он не пытался имитировать отвращение или хотя бы равнодушие. Ему было неприятно осознавать, что, помня о случившемся с Верой, он мог желать касания кого-то другого, и что он незаслуженно мог испытывать что-то способное согреть изнутри. Глеб прекрасно понимал, насколько он будет пристыжен самим собой, когда снова увидит Гелу. Он прекрасно понимал, что сон был не более, чем его фантазией, а она — не более, чем образ, порожденный его воспалённым и разгоряченным от коньяка разумом. Из потока его мыслей вырвал громкий, душераздирающий и монотонный звук. Сердце его сжалось в мерзкий комок. Журавлёв остановился, огляделся по сторонам и прислушался. Это кричал котенок. Глеб никак не мог не откликнуться на зов, будучи человеком впечатлительным и жалостливым. Звук повторился, но теперь молодой человек знал, куда ему следует идти. На углу дома, возле труб, валялась коробка из-под обуви. Он понял, что существо, издававшее этот звук, находилось там. Журавлёв подошёл к коробке, заглянул внутрь, и увидел там совсем маленького черного котёнка. Под ложечкой засосало. Журавлёв поставил пакеты на землю и присел. — Бедный, — Глеб протянул руку в сторону котенка, пытаясь тем самым показать, что пришел с миром. — Какие же твари тебя бросили? Хоть бы тряпку какую постелили… Котенок смотрел на него круглыми серыми глазками, в которых читался страх и в то же время надежда. Глеб почему-то прекрасно его понимал, оттого и пришел к нему. Черный комочек принюхался к его пальцам, и едва ощутимо коснулся их влажным носом, тем самым позволяя к себе прикоснуться. Журавлёв слегка погладил котенка по голове, раздумывая о том, что будет с ним делать. — Какой ты грязный, приятель, — прокомментировал Глеб, подпирая подбородок свободной рукой, что придавало ему какой-то странный, почти кокетливый, вид. — Я не знаю, как мне с собой быть, но я, однозначно, возьму тебя с собой. Ты же не против? — он почесал котенку за ухом. — А что тебе ещё остаётся, да? Журавлёв осторожно взял его в руки. Комочек несколько раз что-то пропищал и попытался сопротивляться, но, поняв, что ему не собираются вредить, оставил эти попытки. Глеб спрятал его за пазуху пальто, взял пакеты и направился домой. Он был уверен, что котенок может заболеть из-за холода, и ещё больше уверен, что он невероятно голоден. Когда новые знакомые пришли домой, Глеб отпустил его, а после сам пошел разгружать пакеты. Котенок тут же убежал в зал, настороженно обнюхивая все вокруг. Журавлёв, на самом деле, ещё не определился, рад ли присутствию в квартире котенка или нет, но точно был уверен, что поступил правильно. Глеб разложил покупки в холодильнике, сложил пакеты в пакет с пакетами, и пошел искать своего нового подопечного. Котенок тем временем облюбовал место на диване, но, увидев, что к нему идёт Журавлёв, вскочил с места. Глеб взял его на руки и погладил лысый животик. Увидев его, молодой человек понял, что котенок, вероятно, чем-то болеет. Ранок от лишая не было, значит, это был не он. — Пойдем-ка, я тебя покормлю. Журавлёв отнес его на кухню, достал блюдечко из чайного сервиза и поставил на пол, после чего положил на тарелочку мелко нарезанную колбасу. Котенок с жадностью накинулся на еду. Было видно, что бедолагу выбросили ещё несколько дней назад. Глеб сел на табурет и наблюдал за урчащим комком кота, думая, как бы его назвать. Котенок напоминал ему какого-то мультяшного чудика, которого он никак не мог вспомнить. Маленький, худой, болезненный и грязный, он урчал, давился и продолжал есть. Наблюдая за ним, молодой человек понимал, как же давно он не заботился о ком-то, и как давно его квартира не видела никого нового. — Назову тебя Мраком, — резко сказал Глеб, голос его звучал непривычно мягко. Котенок, разумеется, никак не отреагировал. — Слышишь, кот? Ты теперь Мрак. После еды Мрака следовало искупать. Тяжёлая судьба, конечно, неприятное дело, но соблюдение норм гигиены должно быть. Глеб взял новое полотенце для рук, достал небольшой кусочек хозяйственного мыла и, вместе с котенком, отправился в ванную. Ему никогда не доводилось мыть животных, поэтому к такому мероприятию он подошёл особенно ответственно. Журавлёв точно знал, что ни в коем случае вода не должна попасть в уши. Он также предвидел, что Мрак может начать вырываться, пацапаясь и кусаясь, а так же выплескивая воду на всё вокруг. Журавлёв снял с себя свитер и положил его на стиральную машину, после чего принялся набирать теплую воду в таз. Мрак тем временем пытался вылезти из ванны, куда его специально посадили, чтобы замедлить побег. — Слушай сюда, Мрак, — обратился Глеб к котенку, как к человеку, строго. — Мне нужно тебя искупать, потому что не ясно, насколько ты грязный. Вдруг ты на самом деле белый и мне стоило назвать тебя Снежком? Процесс купания был немного легче, чем сначала думал Журавлёв. Мрак почти не вырывался, вероятно, потому что у него не было на это сил, однако Глебу не удалось выйти сухим из ванной — вся его одежда была мокрой, в основном, конечно, из-за его неосторожности. Мокрый Мрак выглядел забавно, но в то же время неприятно, потому что был похож на костлявого червя, если вы способны представить себе такое существо. Журавлёв вынес его, замотанного в полотенце, походя при этом на мать, стоящую на крыльце роддома в ожидании тех, кто ее встретит. Он прошел в спальню, где достал фен из верхнего отсека комода. Мрак начал куда сильнее сопротивляться только теперь, когда его принялись сушить. Котенок дёргался, громко мяукал так, что Глебу ничего не оставалось, разве что постоянно приговаривать, что Мрак у него сильный и что бояться фена незачем. Наконец, высушив котенка, он переоделся в более удобные домашние вещи и бросил мокрые джинсы в стирку. Мрак залез на диван и принялся с недовольным видом вылизываться. Глеб виновато посмотрел на него, но прикасаться не стал. Неизвестно, что он будет делать с этим котом, но бросать его явно не собирался. Журавлёв вышел на балкон и закурил. Было по-приятному прохладно, в голове вдруг прояснилось. А что, если оставить Мрака у себя? В конце концов, ему будет не так одиноко, и в то же время он вряд-ли навредит животному своим проклятьем. Да и Мрак не человек ведь, а, значит, Глеб не нарушит свои принципы. Плюс ко всему, Вера очень любила животных и отнеслась бы к этому поступку одобрительно, как и мама. Решено, Мрак будет жить у него, а завтра Журавлёв поедет покупать все необходимые кошачьи принадлежности. Докурив, он вернулся. Мрак все так же сидел на диване, но выглядел уже не так недовольно. Глеб решил заняться уборкой и посмотреть, есть ли что-то подходящее для кошек в его квартире. Он заглянул в обычно запертую кладовку, где ничего, кроме пустых стеклянных банок и старых вещей, не было. Глеб сразу же закрыл кладовку и посмотрел на антресоли. Обычно он не заглядывал туда, потому что считал, что там пусто. Оказалось, там была стопка сочинений Лермонтова и виниловые пластинки, а ещё толстенный слой пыли на всем этом. Журавлёв сходил в ванну за ведёрком и тряпкой, а после принялся протирать найденное. Очень странно, что, будучи собирателем всякого старья, не находил этого раньше, а теперь он был очень даже доволен. Это были мамины пластинки, которые Глеб считал утерянными. Книги пошли к остальным, составленным в коридоре стопками на полу, а с пластинками он направился в зал. На шкафу стоял внушительный чемодан, который Глеб, не без труда, достал. Это был проигрыватель. Журавлёв поставил раритетную вещицу на письменный стол, и тоже протер от пыли. Найденные им пластинки были разнообразны: тут была и классика, и «Машина Времени», и Ободзинский, и, конечно, же «Битлз». Довольно сложно представить коллекцию пластинок, в которой нет «Битлов», они есть у каждого собирателя, будто по умолчанию. Журавлёв изредка включал на проигрывателе пластинки, которое собирал сам. За несколько лет у него скопилось около тридцати разномастных пластинок. Умело и осторожно Журавлёв поставил мамину любимую пластинку, он точно помнил, что ей нравился Ободзинский. Тихо заиграла знакомая мелодия и разлился высокий и выразительный мужской голос. Глеб узнал эту песню, она очень часто играла в их доме.«Но что-то случилось, чувствуем мы; Что изменилось — мы или мир? И надо знать, что же случилось, Но ни себя и ни весны не объяснить.»
Он ощутил внутри себя такую ностальгию, на которую обычно способны глубокие старики. Грустная улыбка появилась на его лице, а в груди защемило от тоски. В нем снова проснулось чувство вины, которое время от времени его гложило, а в последнее время не переставало вынимать душу. Глеб постарался отогнать свое внутреннее состояние, чтобы снова не страдать от тревожности и желания вырвать себе сердце. Он сменил пластинку на классику и продолжил уборку. По комнатам разносились звуки фортепиано, что было неплохим фоном для размышлений о бытовых делах. Он успел протереть пыль на мебели, убрал книги с пола на диван, как вдруг мелодия, заигравшая только что, показалась ему слишком знакомой. Он подошёл к проигрывателю, взял в руки обложку от пластинки и понял, что это был «Хорошо темперированный клавир» Баха. Он поставил его не глядя, зная, что примерно может играть. Это была шестая прелюдия, которую играла Ангелина на юбилее своего отца. Глеб сделал погромче и вернулся к уборке. Почему-то вспомнив о Ангелине, внутри разлилось приятное щемящее тепло, будто она была его давним другом. С воспоминанием о ее игре на фортепиано снова в памяти всплыл и его пьяный сон. Глеб ударил себя по щеке, а после, пристыженный самим собой, продолжил работу по дому. Мрак соскочил с дивана и куда-то побежал, Глеб этого не заметил. Он принялся за мытьё пола, как услышал грохот. Присутствие кого-то другого в доме было настолько непривычным, что Журавлёв действительно испугался. Он тут же пришел на звук и понял, что Мрак уронил книги возле входа в кухню. — Мрак! — позвал Глеб, готовый отругать новоиспеченного сожителя, но тут же замолчал, увидев, как котенок смотрит на него. — Ладно, но больше так не делай.