Четыре раза сердце в море утопил;
Четыре раза убивал, но не убил;
Четыре жизни потерял,
Четыре чуда увидал,
Четыре слова повторял и повторял.
На сезонном концерте собралось больше людей, чем обычно. Такое обилие публики можно было легко объяснить тем, что он был последним для многих учеников музыкальной школы. К сожалению для Ангелины, ее родители уехали ещё вчера, и абсолютно никто к ней не пришел. Для Гелы полный зал слушателей был абсолютно пуст, она не знала никого из этих людей, что, конечно, имело свои плюсы, но так же несло и обиду. Ей не для кого было играть и это уменьшало ее мотивацию, но при этом вызывало меньший страх облажаться. Только облажалась бы она, однозначно, очень даже вряд-ли, потому что вымуштровала «Himne» и «Romanze» до отвращения и автоматизма. Волнения у нее не было, ей было совершенно все равно на происходящее, но при этом ее грела мысль о небольшой вечеринке с Соней. Федорова же была, как на иголках, мельтешила, нервно ходила из стороны в сторону и повторяла ноты. Такое с ней было перед абсолютно любыми выступлениями и не проходило даже через годы. С ее стороны тоже никто не пришел сегодня, но это не расстраивало Соню. Она страшно боялась ошибиться во время игры, когда ее руки от волнения могли стать деревянными или начать дрожать, как у человека с синдромом Паркинсона. Ангелина несколько раз ее обнимала в попытке успокоить, но это все было бесполезно. Она как нервничала, так и продолжала нервничать. — Успокойся ты, — уже начинала раздражаться Гела. Соня взглянула на нее обиженно, но ничего не сказала. — Ты отлично играешь, ничего не случится. — Да знаю я! — наконец возмутилась рыжеволосая, активно жестикулируя. — Просто не могу иначе! — Мне кажется, это хорошо, что тебя поставили первой, — вздохнула Ангелина, садясь на пуфик и закидывая ногу на ногу. Ее красное платье сегодня смотрелось на ней особенно хорошо. — Быстрее выступишь, быстрее отволнуешься. — На самом деле это так, — Федорова заламывает руки и садится рядом. — Но я беспокоюсь все равно, что ошибусь. — Даже если ты ошибешься, в этом не будет ничего страшного, — Гела посмотрела в глаза подруги и взяла ее за руку. — Это последний концерт, никто тебе и слова за него не скажет, а, значит, ты можешь делать все, что захочешь. — В этом, конечно, есть разумное зерно, — Соня опустила светлые длинные ресницы и сжала руку Гелы в своей. — Но на последнем концерте я бы хотела сыграть так хорошо, как никогда в жизни не играла. — Ты сделаешь это, — Ангелина заправила рыжую прядь за ухо и улыбнулась. — Я в это верю. — Спасибо, — Соня резко обняла ее за плечи, поэтому Ангелина чуть не упала с пуфика. Гела давно привыкла к подобным выходкам подруги, поэтому просто обняла ее в ответ покрепче. Соня, кажется, действительно немного успокоилась. Они просидели так ещё несколько секунд, а после отстранились друг от друга. Ангелина ещё никогда не чувствовала другого человека настолько близким, и никогда не хотела так кому-то доверять. В этот момент Соня стала для нее почти сестрой. В гримёрку вошла Зинаида Васильевна. Она прищурилась и осмотрелась вокруг. Это выражение лица сделало ее похожей на змею перед линькой, которая пыталась выследить добычу. Увидев Ангелину и Софию, она подошла к ним. На секунду показалось, что она вот-вот скажет что-то вроде «Равняйсь! Смирно!», но вместо этого она вкрадчиво произнесла: — Где остальные? — Кто-то вышел встретить своих гостей, а кто-то просто отошел, — ответила Гела, пожав плечами. — Понятно, — змея медленно моргнула и посмотрела на Фёдорову. — Соня, сегодня тебе предоставлена честь открывать сезонный концерт, не подведи меня. — Я сделаю всё, что в моих силах, — Федорова заметно напряглась, но постаралась сделать голос как можно более уверенным. Змея это заметила и довольно улыбнулась. — Полагаю, Орлова, ты сегодня справишься со своей «Серенадой ля-мажор», иначе вышло бы совсем печально? — Я репетировала вчера полдня, — ответила Ангелина на одном дыхании. Она действительно была уверена в своих силах. — Я точно справлюсь. — Ну, смотрите у меня, — Зинаида Васильевна пригрозила им пальцем. — Только попробуйте опозорить преподавателя! — И в мыслях не было, — произнесла Гела спокойным тоном. Внутри было слишком ровно и холодно. Было слишком легко. Старуха вышла, девушки остались одни. Соня раздражённо вздохнула, Ангелина облокотилась на стену. — Вечно нагнетает зря, — посетовала Федорова, скрещивая руки на груди. — Как всегда. Я уже привыкла. — Тебе не обидно? — Из-за чего? — Гела прикрыла глаза и сложила руки в замок на коленях. — Ну… Из-за того, что у тебя нет гостей, — она произнесла это неохотно, будто не зная, какие слова подобрать. — Есть немного, но я уже смирилась. К тебе ведь тоже никто не пришел. — У меня другое, ты же знаешь, — Соня сказала это обиженно, Ангелина не видела ее лица, но была уверена, что та сделала бровки домиком. — Я сама, в конце концов, попросила их не приходить, все равно они в музыке мало что смыслят… — И тем не менее отдали тебя в музыкалку, — Гела не открыла глаза, но вопросительно приподняла бровь. — Им нужно было меня отдать куда угодно, это было без разницы, — судя по шагам, Соня поднялась с места и подошла к туалетному столику. — Кто же знал, что все так обернется. — Кто же знал, что у них растет по-настоящему талантливая артистка, — Ангелина открыла глаза и подмигнула Фёдоровой, та ответила ей улыбкой. — Скажешь тоже, — смущённо ответила подруга. — Мне все равно никогда не стать лучше Марины. — Тебе не обязательно быть лучше Марины, тебе обязательно быть собой. — Наверное так, — пожала плечами Федорова, поправляя макияж. — Я просто боюсь, что будучи собой жить будет сложно. — А кому сейчас легко? — Никому, — София повернулась лицом к Геле. — Сколько сейчас времени? Ангелина посмотрела на наручные часы, а после на подругу. — Без пяти. — Наверное, мне пора идти? — ее голос звучал спокойно и задумчиво. — Думаю, да, но я пойду с тобой. — Спасибо. Они вышли и направились к лестнице, ведущей на сцену. У Гелы все чувства стали притупленными, будто что-то начинало душить их в зачатке, не давая пробиваться на свет. Внутри ей не было ни тревожно, не боязно, ни волнительно. Душа ее была похожа на реку под толщей льда, такую же невозмутимую и по-неживому холодную. Она вышла вслед за Соней и села на ступеньки. Федорова приземлилась рядом. Недалеко от них готовили свои речи ведущие, а в зале уже началась шумиха. — Ты обязательно справишься, — сказала Гела Соне ещё раз. — Постараюсь. Наконец потух свет, и по лестнице мимо них начали подниматься ведущие: статный мужчина в строгом костюме, преподававший флейту, и низкая пожилая женщина в вечернем платье, она преподавала скрипку. — Мы рады вас приветствовать в этот прекрасный вечер воскресенья, дорогие гости, — объявлял мужчина звучным громким голосом. — Сегодня последний сезонный концерт у старших учеников нашей музыкальной школы, — добавила ведущая, глядя в заготовленный сценарий. — Для нас является большой честью обучать одаренных детей, они являются нашей гордостью. — Пусть наши дорогие ученики сегодня покажут, чему они научились. — Наша первая ученица, София Федорова, сегодня с гордостью исполнит для вас двадцать первую прелюдию Иоганна Себастьяна Баха! — Встречайте! Соня медленно поднялась с места и, почти шатаясь, направилась на сцену. Гела наблюдала за ней из-за кулис, она была уверена на все сто в умении своей подруги, но не могла не заметить, насколько неуверенной была походка Сони. Федорова поклонилась зрителям и села за фортепиано. Ее почти дрожащие руки легли на клавиши и по залу разлилась быстрая и затейливая мелодия. Ангелина вслушивалась, разминая руки, и думала, что ее отсутствие сомнений касательно Фёдоровой полностью оправдано. Соня играла по-настоящему хорошо. Вскоре раздались аплодисменты. Рыжеволосая девушка закончила играть и поднялась с места, чтобы ещё раз поклониться, после чего сразу же ушла. Первым делом Гела прижала Соню к себе так крепко, как только могла. Фёдорову трясло от эмоциональной отдачи так, что девушка едва стояла на ногах. Они снова сели на привычное место и обнялись. Мимо них проходили участники концерта один за одним. Кто-то жаловался, чтобы они ушли и мешались, кто-то нет. В любом случае, обе девушки оставались на своих местах, не выпуская друг друга из объятий. Они молчали, прекрасно все понимая. Гела думала о том, что ее подруга действительно талантлива. Когда наконец ведущие назвали имя Ангелины Орловой, Гела не сразу отреагировала. Она осталась недвижима. — Чего ты сидишь? — раздался тихий голос Сони, выпустившей ее из своих рук. — Иди, твой выход! Ангелина промолчала и быстро-быстро взошла на сцену. В большом зале музыкальной школы был аншлаг. Все люди смотрели на неё. Гела окинула их быстрым взглядом, поклонилась и села за инструмент. Чувств как не было, так и не появилось. Ангелину это насторожило, но времени на размышления не было, нужно играть. Она занесла пальцы над инструментом и мир вокруг нее померк. Исчезли лица, посторонние звуки. Она осталась совершенно одна в темном и знакомом пространстве. Заиграл знакомый до одурения «Himne», пальцы затанцевали по клавишам, извлекая звуки. Она помнила урок Зинаиды Васильевны: не торопиться, но и не медлить. Руки ее слушались, фортепиано чувствовалось, музыка ощущалась ее, Ангелины, частью. «Гимн» закончился и, через несколько секунд, Гела заиграла нежный и печально-очаровательный «Romanze». Эта композиция Стравинского нравилась ей больше всех, поэтому выбор пал именно на нее. Когда она приступила к «Романсу», то что-то пошло не так. Она ощутила, будто в ее пространство, ширмой ограждающее ее от публики, было нарушено. Гела была уверена, что за ее спиной снова стоит тот самый невидимый лучник, что поразил ее стрелой на юбилее отца. Но в этот раз стрелы не было. Она играла спокойно, уверенно, делая вид, будто ничего и не ощутила. Когда Гела поднялась с места, то почувствовала такую волну неизвестной и чужой ей энергии, что едва не повалилась на месте, не сумев удержать равновесие. Ангелина медленной неуверенной походкой подошла к краю сцены, поклонилась и снова взглянула на людей. У двери, ведущей в холл, стояло несколько человек. Они казались ей неразличимыми силуэтами, она не могла их толком рассмотреть с такого расстояния, но Гела узнала одного из них. Это был, одетый в свой старый черный пиджак, Глеб. Сердце ударило так сильно, что Гелу едва не перекосило. Его пристальный взгляд был направлен на нее, но зачем он пришел? Ангелина звала Журавлёва тогда, в театре, но то была формальность, она даже времени и адреса ему не сказала. Почему он пришел? Гела выпрямилась и на ватных ногах прошла за кулисы, где ее встретила Соня. Девушки взялись за руки и молча направились в гримерную. Нельзя сказать, что Ангелина была не рада видеть Глеба, но и сказать, что ожидала его, тоже. Вероятно, это отец попросил коллегу, чтобы Геле было не так обидно из-за того, что к ней на концерт никто не явился. Спасибо, отец, но вышло ещё обиднее, чем было. В гримёрке сидело несколько девушек и Зинаида Васильевна. Гела прошла к диванчику и села, пытаясь прийти в себя. Соня набрала воды в стакан и принесла ей. Девушки о чем-то говорили, но Ангелина не вслушалась в их речь. — Орлова, — позвала ее Зинаида Васильевна. Гела повернулась к ней. — Хорошо играла, не подвела. — Спасибо, — ответила ей ученица, отпивая воду из стакана. Соня присела рядом. — Тебе букет передали, — Гела не сразу поняла, что старуха говорит это ей, а не кому-то другому. Внутри все перевернулось, внезапно стало ощущаться волнение. — Букет? — переспросила Ангелина. — Вы уверены, что мне? — К тебе разве кто-то приходил? — Соня вопросительно посмотрела на подругу. Гела проигнорировала ее вопрос. — Да, тебе, Орлова, — Зинаида Васильевна взяла с туалетного столика склонный сверток из газеты. — Принес какой-то молодой человек, — девушки рядом смолкли и прислушались. Ангелина поднялась с места и взяла в руки подарок Глеба. Внутри проснулась благодарность и воодушевленное приятное удивление. Она поблагодарила преподавательницу и вернулась на свое место. — От кого он? — спросила Федорова. — Неужели Стас очухался? — От Глеба, — коротко ответила Гела, начиная распаковывать цветы. — Это папин коллега, режиссер. — Ничего себе, — иронично изобразила удивление Соня, подняв бровь. Ангелина шикнула на нее и развернула букет. Там было пять оранжевых бутонов, нежные лепестки которых были обрамлены коралловой коронкой. Гела ощутила их тонкий, едва ощутимый аромат. — Они потрясающие, — прошептала Ангелина, разглядывая цветы. Ей захотелось во что бы то ни стало увидеть сегодня Журавлёва и сказать спасибо за такой подарок. — Я бы разочаровалась, если бы эти розы были красными, — прокомментировала Соня, скрестив руки на груди. — Расскажешь потом, что это за Глеб и почему я о нем до сих пор не слышала? — Расскажу, — сухо бросила Гела, начав собирать назад цветы. Их одногруппницы начали тихо шептаться, а преподавательница вышла. Ангелина хотела, чтобы концерт поскорее закончился, и она смогла его увидеть. Гела в голове уже представила, как догоняет его в холле, говорит слова благодарности, и встречает знакомый равнодушный взгляд. Изначально они с Соней хотели уйти сразу, как обе отыграют, но Гела попросила досидеть до конца. Федорова отнеслась с неодобрением к этой идее, но в итоге согласилась. В ней снова проснулись чувства: хотелось ещё раз увидеть Журавлёва, а в груди затеплилась благодарность. Ей было теперь не так обидно, как казалось поначалу — к ней действительно пришли, хоть и не те, кого она ожидала и хотела видеть. Вряд-ли Глеб принес бы букет, если бы не хотел прийти или его попросил отец. Отец, который сам ни разу цветы не дарил. Это ее радовало, это давало ей эмоции. Гела держала розы на коленях и через каждые пять минут слушала речи Сони о том, насколько это плохая идея, остаться до последнего. Как бы то ни было неправильно и неприлично по отношению к Фёдоровой, Ангелине не было за это стыдно, и уходить раньше времени она не хотела. Наконец объявили окончание концерта. Гела быстро надела пальто и взяла свою сумку. Соня собиралась чуть медленнее, но подруга все равно её ждала. Наконец они вышли и стали пробираться через толпу гостей. Ангелина всматривались в них, разыскивая знакомое изящное лицо, которого нигде не было. Неужели она ошиблась? Не может такого быть. Она отчётливо видела его в зале, и цветы тому подтверждение. Ангелина медленно шла, рассматривая всех и каждого, не теряя надежды осуществить задуманное. Глеба нигде не было. Гелу это разочаровало до крайности, она прижала букет к груди и остановилась на крыльце. — И зачем мы проторчали там так долго? — спросила наконец Соня, поспевая за подругой. — Я хотела его увидеть. Прости, пожалуйста. Федорова промолчала на это так громко, что Ангелине стало стыдно. Она пренебрегла желанием подруги и в итоге ни к чему не пришла. Журавлёв почти мистически исчез, будто его и не было. Они пошли в сторону Сониного дома молча. Недавно шел дождь, поэтому на асфальте блестели лужи. Гела слушала их шаги по улице, прокручивая в голове то, что сегодня видела. — Так кто он такой? — внезапно спросила Соня, Ангелина посмотрела на нее и задумалась, собирая слова в ответ. — Его фамилия Журавлёв, — ответила Ангелина, переступая через лужу. — Помнишь, я говорила, что папа пишет сценарий? Он режиссер этого спектакля. — Почему он пришел? — обычно доброжелательный и приветливый ее голос звучал серьезно и холодно. — Наверное, отец попросил, — пожала плечами Гела. — Не знаю. — Ладно, цветы зато красивые. — Мне никогда их не дарили, — призналась Ангелина, вздыхая. — Первый букет, можно сказать. — Тебе их ещё много в жизни предстоит получить, я уверена. — Надеюсь на это. Они вошли в плохо освещенный подъезд и начали подниматься по лестнице, создавая своими шагами и цоканьем каблуков гулкое эхо. Гела медленно шла вслед за Соней, предвкушая хороший вечер. Дома у Фёдоровой не было никого, кроме ее кота, огромного дымчатого британца, ожидавшего их уже у входа. Соня, раздевшись, сразу же направилась на кухню, чтобы кормить свое чудовище, приговаривая, какой он замечательный. — Проходи ко мне в комнату, я сейчас приду, — крикнула Ангелине Соня. Гела прошла по коридору до самого конца, где находилась спальня ее подруги. Немного неловко Ангелина прошла и включила свет, после чего оставила на полу свою сумку. Ей нравилась Сонина комната: небольшая, но очень уютная: у персиковой стены стояло фортепиано, а над ним висел огромный плакат Земфиры, кругом свисали и стояли растения, а рабочий стол был завален книгами, бумагами и тетрадями. Этот Сонин беспорядок Ангелине был знаком, она считала его комфортным и расстраивалась, что ей не разрешили бы никогда сохранять такое подобие хаоса у себя. Тут на пороге появилась Федорова, она прошмыгнула в комнату почти бесшумно. Гела повернулась к ней, ожидая, что та что-то скажет. — Ты располагайся, — сказала всё-таки Соня, Ангелина ответила кивком. Она села на кровать и достала телефон, разглядывая при этом свою подругу. — А я пока что закажу пиццу и чего-нибудь ещё. Гела распаковала свои вещи и достала пижаму. Нужно было переодеться, но нельзя этого сделать сейчас, при Соне, значит, нужно попросить ее выйти. При взгляде на рыжеволосую девушку, явно не видящую в этом проблемы, Ангелина потеряла слова. Как сказать? Как сформулировать? Стало неловко. София положила трубку и откинулась назад, устало прикрывая глаза. — Сонь, — обратилась Гела. — Я хочу переодеться, не могла бы ты оставить меня ненадолго? — Ладно, — отозвалась Федорова. Ангелина облегчённо выдохнула, она явно не ожидала такого простого ответа. Соня вышла. Оставшись одна, Ангелина начала переодеваться, после чего тоже направилась в зал. Ее подруга сидела на диване, выбирая фильм. — Как насчёт чего-то артхаусного? — предложила Соня. Гела села рядом и всмотрелась в описание к фильму. — «Богиню»? — Ну, да, — пожала плечами Федорова. — Отличный фильм же. — Давай, — согласилась Ангелина. Идея действительно казалась не такой плохой. — Тогда я сейчас переоденусь, и включим. Соня ушла к себе. Ангелина ещё раз прочитала описание к «Богине». «Пройти путь воина, чтобы полюбить, — повторила она про себя текст с экрана. — Вот уж действительно, путь воина… Любить не так сложно, сложнее не любить». Она усмехнулась своей мысли и вспомнила про Стаса. Как же его можно не любить? На лице ее появилась смущенная улыбка, которую заметила только что вернувшаяся София. — Чего улыбаешься, неужели Стасик написал? — усмехнулась Соня, подмигивая. Гела тут же подавила глупую улыбку и ответила: — Почти угадала, но я просто о нем вспомнила. — Вспомни… Вот и оно. Поэтому лучше не вспоминать. Ангелина бросила на нее возмущенный взгляд, но никак на это не ответила, а просто отвернулась к телевизору и включила фильм. Федорова села рядом и обняла подушку, так она стала похожа на покинутого всеми ребенка. Гела посмотрела на нее ещё раз и приподняла бровь, не понимая, с чем связана такая перемена. Она начала осознавать, что вечер грозит быть не таким весёлым, как планировалось. — Ты знаешь, — обратилась вдруг Ангелина тихим, почти чужим голосом. София повернула к ней голову. — Я хочу ему признаться. — Наконец-то, — на выдохе произнесла подруга, явно уставшая от всей этой тягомотины, связанной с одноклассником подруги. — Я уже боялась, что ты и дальше будешь загоняться сама и загонять меня из-за этого черта. — Сама в ужасе, — она рассмеялась почти истерически, а после выдала печальную улыбку. — Я хочу признаться сегодня. Что мне терять, собственно говоря? — Надо же, — она медленно и иронично захлопала в ладоши. — Тогда бери телефон и звони ему. — Я пока что слишком трезвая для этого, — Гела подмигнула ей. — Если что, это намек на то, что настало время для вина. — Поняла, — Соня радостно рассмеялась и пошла на кухню. Оставшись одна, Ангелина принялась искать в контактах номер Стаса. Руки ее нервно и крепко сжимали телефон, а в груди холодела тревога. Федорова вернулась почти сразу же, держа в руках позвякивающие бокалы и бутылку. Гела наблюдала за тем, как ее подруга разливает алую жидкость по сосудам. Увидев ее пристальный взгляд, Соня недовольно сказала: — Смотри фильм, он потрясающий, — она поставила бокал напротив Ангелины, на журнальный столик. — А я пока что схожу за закуской. Фильм был действительно потрясающим. Сложным, красивым и жутким в то же время, таким, какие очень любила Соня. Вдобавок там были саундтреки Земфиры, которой Федорова почти поклонялась. Гела смотрела в экран, пытаясь понимать, о чем речь и что там вообще происходит, но мысли ее было далеко. Они метались от Глеба и его роз к ее внезапному желанию признаться во всем Стасу. — Ты же мой? — спрашивала героиня, простоватого вида женщина с несчастным взглядом и почти дрожащим голосом. Выглядела она очень напряжённо, даже напугано. — Конечно, твой, — отвечал ее муж, глядя на нее сочувственно. — Ты вот сейчас сидишь со мной, и я счастлива, — продолжала она, внимательно и невероятно нежно смотря ему в лицо. — Почти. Я раньше никогда тебя так не любила. Внутри Ангелины все на секунду сжалось. Она нахмурилась и выпала из сюжета фильма, так не успев в него впасть. Как это, быть чьим-то? Быть чьим-то любимым? Или принадлежать кому-то? Любить?.. Как же сложно. Любит ли она? Сердце пропустило какой-то особенно громкий удар, прозвеневший в ушах. Хотела бы она любить? Холодными руками Гела потянулась к бокалу и тут же сделала большой глоток. Вино было хорошим, оно почти не обжигало, что было признаком хорошего напитка. Только хотелось в этот момент вовсе не хорошего вина, а отравы, заставляющей мучиться перед смертью особенно долго, потому что боль заставляет чувствовать себя по-настоящему живым. — Хорошее вино, — прокомментировала едва слышно Гела, голос звучал хрипло и неприятно. Ангелина поежилась и осушила бокал залпом. — А то, — Сонин голос звучал довольным, она подлила подруге ещё. — Соня что попало не пьёт, Соня знает толк в алкашке. — Не сомневаюсь, — все стало внутри так тоскливо, ноющая душевная боль разлилась по усталому телу, а в висках застучало. — Спасибо. Раздался звонок в дверь. София сначала взяла в руки телефон, а после поднялась с места. Гела посмотрела на нее и отпила ещё вина. — Курьер приехал, — объяснила Федорова, уходя. — Скоро вернусь. Она вышла, оставив Ангелину в одиночестве. Гела вернулась к фильму, но смотреть не было никакого желания. Она взяла в руки телефон и вышла из зала. Соня стояла в коридоре, разговаривая с доставщиком. Ангелина прошла мимо нее в кухню, как можно тише, чтобы не привлечь внимание. Было темно, но свет Гела не включила. Она села на подоконник, глубоко вдохнула. Сердце начало биться бешено и жестоко, будто хотело разорвать ее на части и сбежать через окно на улицу. Гела набрала номер Стаса и тут же погасила экран. В коридоре раздались шаги Сони, а после та показалась в проёме, держа в руках коробку с пиццей и пакет. Войдя, она нажала на выключатель. — Ты чего? — спросила Федорова тут же. — Хочу ему позвонить, — морщась от света, ответила Ангелина. — Может, я ещё не слишком пьяная, но я уже на иголках. — Ну, ладно, — пожала плечами Соня. — Если что, я в зале. Соня вышла, погасив за собой свет и не забыв закрыть дверь. Гела посмотрела ей вслед и едва не выронила телефон. Только сейчас она поняла, как сильно у нее трясутся руки. Ангелина разблокировала экран и, едва владея конечностями, нажала на кнопку вызова. Раздались мучительно длинные, монотонные и страшные гудки, она задержала дыхание, вслушиваясь в них, и едва не задохнулась, услышав голос Стаса. — Алло? — раздалось по ту сторону. — Здравствуй, Стас, — произнесла Гела на выдохе. В глазах на секунду потемнело, а руки мертвой хваткой впились в телефон, норовя его раздавить. — Это Гела. — Кто? — переспросил парень, голос его звучал немного язвительно. — Ангелина что-ли? — Да, — она напряглась всем телом и вжалась спиной в прохладное оконное стекло. — Я понял по голосу. Ты что-то хотела? — А, да… То есть нет, — она произнесла это быстро, язык начал заплетаться, а голову заволокло пеленой тумана. — Точнее, я хотела сказать кое-что. — Говори, — устало вздохнул Стас. — Только быстро, я уже спать собираюсь. — В общем, Стас, — она втянула в себя воздух так, будто это был ее последний вдох, а после, на выдохе, скороговоркой произнесла: — Я, кажется, люблю тебя. Ты мне нравишься. Наступило молчание. Тягостное, болезненно отдававшееся в ушах. Гела старалась не дышать, не издавать никаких звуков. — Ты знаешь, — наконец сказал Стас, голос его был задумчивым. — Мне жаль, но это не взаимно. Сердце пропустило удар и затихло. Из-под нее вдруг ушла земля, она осталась парящей над бездной. В этот краткий миг осознания, она не знала, что ему сказать, но сказать что-то нужно было. — Спасибо, — сипло сказала Ангелина, став ощутимо чужой для себя же самой. — Да не за что, — голос из трубки заметно повеселел, обрёл даже какую-то отвратительную ироничность. — До свидания. Короткие гудки, перед которыми она ничего не успела ответить. Руки вдруг ослабли и телефон с грохотом упал на пол. Ангелине уже не было дела до того, останется ли целым сенсорный экран или нет. Голова её кружилась, в висках пульсировало, а в голове гулким эхом раз за разом проносился его ответ, такой же равнодушный и холодный, каким казался теперь Ангелине и весь свет. Внутри стало пусто, но пустота эта не обжигала, а распределялась усталой безысходностью по, вдруг ставшему чужим и слабым, телу. Она одеревеневшими руками подняла телефон и вышла из кухни. Хотелось исчезнуть, хотелось перестать существовать. Какая же она жалкая, как она посмела подумать, что достойна любви? Как она посмела подумать, что чего-то вообще стоит? Слёз не было. Руки утратили дрожь, голова медленно приобретала утраченную ясность. — Что он ответил? — спросила Соня сразу же, не оборачиваясь. На коленях у нее сидел довольный кот. — Отказал, — разочарованно произнесла Гела, садясь рядом с подругой. — Налей мне вина, пожалуйста. — Вот урод, — презрительно бросила Федорова, беря в руки бутылку. — Он мне сразу не понравился. Как знала, что он тебя не стоит. — Может, это я ничего не стою? Тишина на несколько секунд. Гела смотрит в телевизор очень сосредоточенно, но едва различает смысл того, что там говорят. — Никому не хотите позвонить? — произносит горбатая женщина в костюме прислуги. — Нет, — отвечает Фаина, главная героиня. В этот момент она показалась Ангелине удивительно красивой и несчастной. — Спасибо. — Какая вы жестокая, — продолжает прислуга, искренне удивляясь. — Или не понимаете этого… Никого вы не любите, вот что. — Ну хорошо, — главная героиня нехотя соглашается, а в глазах не читается какое-то пренебрежение, будто ее заставляют сделать что-то ужасное. — Дайте, я позвоню. Гела выпивает вино залпом, а Соня сидит рядом, ничего не говоря. Подруга прекрасно понимает ее чувства, и ей не обязательно что-то объяснять. София всегда была тем человеком, который всегда знает, как лучше поступить, за это Ангелина и относилась к ней так, по-особенному. — Спасибо, — произносит Ангелина, откидываясь назад. — Я так устала. Это была ложь. Я не люблю. Его я не люблю. Я никого не люблю. Даже себя.