На землю падает листва,
Звучат последние слова и вещи
Теряют смысл в тот же миг;
Мы покидаем этот мир, до встречи!
Было сыро и прохладно, вода после дождя неприятно чавкала под ботинками, а синие сумерки разрезались белым светом фонарей. Глеб шел вдоль дороги, то и дело слушая шуршание шин и плеск луж. В голове его метались непривычные и странные мысли, а внутри было стойкое ощущение, что он все сделал правильно, однако покоя ему не давала мысль: этим своим жестом он оскорбил память Веры и нарушил данное самому себе обещание никогда ни с кем не сближаться. «Гела сама меня позвала, — думал он, глядя под ноги. — Конечно, она не сказала время и место, но найти было легко. В конце концов, я проявил вежливость относительно дочери своего коллеги. Дочери… — он остановился и посмотрел на фонарь. — Может быть, розы были излишеством? Но я же знаю правила этикета и не мог не… Да какие к чертям собачьим правила! Я опоздал на треть концерта и едва успел на ее выступление. — он пнул одинокий камень на асфальте и достал сигареты. — В любом случае, она талантлива. Да, талантлива, и я именно этому вы» Он ушел с концерта сразу после ее выступления, не хотел напрямую с ней пересечься. Журавлёва пугал растущий интерес к Орловой тем, что он не хотел испытывать к кому-то привязанность. Точнее хотел, но не мог, ему это было запрещено. Он был зол на себя, а внутри черная дыра все росла, переставая проявляться только когда он думал о ней. Вчера, убираясь дома, он включил Баха и вспомнил о ней. Ему было стыдно, что его дом — его клетка и обитель — вдруг наполнились чем-то новым. В его дом, в дом его матери, сначала пришел чужак-котенок и тут же пришли помыслы о новом человеке. Журавлёв подавлял внутри себя мысль о том сне и пытался не возвращаться к нему, боясь предать ещё больше тем самым Веру и свою мать. Вряд-ли Вера простила бы ему любовь или привязанность к другой, вряд-ли он бы себе простил новую кровь на своих руках. Глеб брел домой и снова прокручивал в голове свой пьяный сон, в котором Ангелина его целовала, и был готов поклясться, что ради прекращения этой пытки готов был выстрелить себе в голову. Он стыдился, что ему нравились эти мысли, и в то же время не мог перестать думать их. Увидев ее сегодня, Журавлёв понял, что их новая встреча и новый разговор будут невыносимы для него. Он, вероятно, захочет провалиться сквозь землю и внести за собой и все мысли и свою спальню со всей планировкой, а Гела будет смотреть на него, как на конченного идиота. Потеребив немного в руках пачку сигарет, Журавлёв наконец закурил. Голова медленно начинала болеть от напряжения, было тошно от самого себя. Пощёчины перестали помогать ещё вчера, а сегодня, чтобы отогнать мысли, ему казалось, поможет только поезд, под который он ляжет с превеликой радостью. Журавлёв глубоко затянулся и покачал головой, пытаясь отогнать от себя наваждение. Кажется, его психика сейчас не в лучшем состоянии, раз уж выдает ему такие трюки. Глеб нервной и быстрой походкой пошел дальше, подозрительно осматриваясь по сторонам. Он почувствовал вибрацию во внутреннем кармане пальто и достал телефон. На экране отобразился незнакомый номер. Журавлёв, не раздумывая, принял входящий вызов. — Да? — спросил он, бросая окурок на асфальт. — Привет, Глеб, — в трубке раздался до слёз знакомый голос Эрика. — Узнал? — Ещё бы не узнать тебя, пройдоха, — усмехнулся Глеб почему-то печально. — Какими судьбами? — Я вчера прилетел назад, — начал старый друг, сделав небольшую паузу. — Не против завтра встретиться где-нибудь в баре? — У меня как раз выходной, — ответил Журавлёв, закуривая вторую. — Думаю, вполне можно встретиться, в конце концов, мы не виделись сколько… — Года три точно, — радостно подсказал Эрик. — Ты это, запиши мой номер, я скину тебе адрес сообщением. — Во сколько встретимся? — В часа два где-то, подходит? — Вполне, — Глеб кивает скорее самому себе и нелепо улыбается, делая затяжку. — Зачем вернулся? — Это сюрприз, узнаешь при встрече, — Журавлёв готов был поклясться, что на лице друга сейчас фирменная широкая улыбка от уха до уха. — Давай, до завтра. — До свидания, — немного растерянно произносит в трубку Глеб, снова затягиваясь. Раздались короткие гудки. Журавлёв посмотрел на экран телефона и задумался: зачем Эрик вернулся из Нидерландов? Он столько работал, чтобы уехать в Амстердам, и неужели все зря? Хотя голос его звучал достаточно радостным. Интересно будет узнать, что же такого происходит в жизни старого друга. Правда, встреча эта не предвещала ему такую же радость, какую может предвещать встреча с умирающим от рака другом. Нет, Эрик не был неизлечимо болен, но болезнь была у Глеба. Болезнь Вестников Смерти, несущих погибель всем, кого любят, и гибель ждала бы и Эрика когда-то, если бы он вовремя не уехал. Журавлёв знал, что сближаясь с кем-то, несёт опасность, но от одной встречи с тем, кто был для него когда-то значим, хуже не будет. Вдобавок, он и сам хотел уже давно встретиться с кем-то близким, с кем-то, кто давно оставался в прошлом. В прошлом, когда была жива мама, и когда Вера все ещё была рядом, а бабушка по вечерам рассказывала о растениях и легендах. Эрик был частью того светлого прошлого, единственным пятном света все ещё не омраченным посмертной бледностью. Глеб докуривает сигарету и бросает на землю, после чего поглубже закутывается в пальто и идёт дальше. Впереди был уже виден его двор, а в квартире со слепыми и темными окнами, его клетке для одинокого заточения, ждал Мрак. Журавлёв, несмотря на рой мыслей, впервые за долгое время, кажется, чувствовал себя менее одиноким и ненужным. Теперь, когда у него появилась новая ответственность в виде сгустка кошачьей тьмы, он чувствовал, что его жизнь не так уж лишена смысла. Наверное, Вера была бы рада тому, что он, несмотря на случившееся раньше, ещё способен на добрые дела. Журавлёв заходит в квартиру и включает свет, бросает ключи на тумбочку и снимает пальто. Обернувшись, Глеб видит перед собой Мрака. — И тебе привет, — Журавлёв берет котенка на руки и идёт на кухню. — я тебя покормлю.