Не курил отравы там я,
И грибов не ел ни грамма,
Посмотри мне в глаза —
В этом городе нет
Глаз счастливей, чем у меня.
В понедельник стало теплее, чем обычно, но все так же сыро после вчерашнего дождя. Утром Эрик прислал Глебу сообщение с адресом. Это место находилось достаточно недалеко от его дома, поэтому Журавлёв решил прогуляться. Он собрался, надел свой любимый старый свитер, покормил Мрака, и вышел из дома. Из-за влажности было немного душно, оттого и не очень комфортно. Глеб пожалел о своем решении надеть пальто, а не плащ, но возвращаться домой не собирался. Он шел по улице, думая о том, каким же сейчас стал его старый друг? Эрик всегда был немного ниже него ростом, худощавым и шустрым. Эта его расторопность Журавлёву всегда нравилось, она нередко вовлекала их в приключения, когда они были совсем детьми. Вспомнив о их детских забавах, Глеб непривычно для себя улыбнулся, но тут же его лицо омрачилось. Там, где когда-то был Эрик, была и Вера. Именно благодаря ему, лучшему другу, Журавлёв и смог когда-то обратить на себя внимание своей возлюбленной. Эрик действительно являлся последним живым человеком, который был в воспоминаниях о тех днях. Там, где был Эрик, была и Вера, и мама, и бабушка. Эрик был и потом, когда их не стало, ведь именно этот парнишка едва успевал вытаскивать Глеба из петель. Журавлёв был ему благодарен, он очень уважал и ценил его, но прекрасно понимал, что им лучше быть на расстоянии, и чем дальше, тем лучше. Глеб боялся навлечь на друга проклятье, мертвами которого стали его любимые. Интересно, какой он сейчас? Стал ли полнее? Может быть, он отпустил усы и бороду? Может, он набил себе ещё больше татуировок? Журавлёв искренне предвкушал их встречу, напоминая себе ребенка в ожидании подарка. Что же такого хочет сказать ему Мейер? Уехал он из Амстердама по своему желанию, или то была необходимость? Зачем он вернулся в Россию? Погрузившись в свои мысли о прошлом и догадки о настоящем, Глеб не заметил сам, как пришел к нужному месту. Он был рад, что наконец-то снимет надоевшее пальто и присядет. Нельзя сказать, что он был слишком уставшим от ходьбы пешком, но в последнее время он действительно стал все быстрее утомляться, так на нем сказывается недосып и стресс. Журавлёв повесил пальто на вешалку возле входа и осмотрел полупустой зал. Было действительно уютно, хоть и темновато, фоном играли «Битлы», а за самым дальним столиком сидел он. Глеб сразу же узнал Эрика, трудно было не узнать того, кто почти не изменился. Как Журавлёв и предполагал в прошлом: он немного подкачался и набил ещё татуировок. Его лицо было точно таким же, как и несколько лет назад: круглым и простым, с тем самым хищным римским профилем. Даже через годы его лицо можно было помнить. Этот парень явно не собирался стареть или взрослеть, потому что и в шестнадцать, и в двадцать, и в двадцать пять он выглядел одинаково бодро и молодо. Мейер же сразу поднялся с места и подошёл поприветствовать старого приятеля. — Кого я вижу, — Мейер обнял его, лучезарно улыбаясь, как мог улыбаться только он один. Глеб на секунду опешил, но после немного неловко ответил на эти объятия. — Так же молод и горяч? Журавлёв печально усмехнулся. Нет, он проживает жизнь древнего существа, находящегося на грани не то безумия, не то трупного окоченения. — А ты в отличной форме, — отметил Глеб, отстраняясь от друга. Он натянул на себя свою самую добрую и приветливую улыбку. Нельзя сказать, что он не был искренне рад видеть Эрика, но на душе было так паршиво, что улыбаться по-настоящему сил не было. — А то, — Эрик звонко рассмеялся. — Пошли за столик? — Да, пошли. Они сели напротив друг друга. К ним тут же подошла официантка: молодая и хорошенькая девушка. Они сделали заказ и замолчали. Журавлёв внимательно смотрел на него, ожидая, что тот скажет. Мейер скрестил руки в татуировках на груди и опустил голову. Глеб знал, что это так проявляется его задумчивость. Эрик подбирал слова. — Так почему ты вернулся? — спросил Журавлёв, постукивая кончиками пальцев по столешнице. — Ты что же, не рад меня видеть? — с нарочито широко распахнутыми от удивления глазами ответил вопросом на вопрос Мейер. Глеб нахмурился и решил возразить, как тут же был перебит другом: — Шучу. Видел бы ты свое лицо, Глебушка. Глебушка. Его так даже мама отродясь не называла. Таков был Эрик с его нарочито игривой манерой держать себя. Одни его за это обожали, другие же делали такие лица, будто им в чай подлили уксус. — Я серьезно, — возмутился Журавлёв, сделав максимально недовольный вид. — Да я тоже вообще-то, — он откашлялся, прочищая горло. Его речь явно была готова заранее, оставалось только ее произнести. — В общем, перейду к делу. Как-никак, вопрос действительно интересный. — Эрик сделал паузу, внимательно посмотрев на Глеба, чтобы привлечь внимание собеседника. — Я женюсь. — Вот такого поворота событий даже я не ожидал. Глеб искренне удивился настолько, что даже заерзал на стуле. Как же быстро летит время! Глебу казалось, что он знает Мейера лучше, чем его родная мать, но оказался не прав. И всё-таки Эрик повзрослел: в прошлом он бы никогда не зарекался бы о браке, считая его социальным конструктом, к которому порядочный анархист отношения иметь не должен. — Наверное, ты хочешь спросить: на ком? — Мейер умело заиграл бровями и подпер подбородок. — Я отвечу: на Лене. — Глеб в непонимании на него уставился и поморщил нос. — Знаю, звучит абсурдно, но это та самая Лена, о которой ты сейчас подумал. — Серьезно? — Журавлёв действительно выпал в осадок от такой информации. Лена была их одноклассницей, которую никто особо не жаловал. — Свинопаска? Напоминаю, что это именно ты её так называл. — Каюсь, было, но я тогда не знал, что она вырастет в настолько потрясающую женщину, — он расплылся в абсолютно идиотской улыбке и закатил глаза. — Она потрясающая. — Верю, — Глеб неожиданно для себя же устало вздохнул. — А когда-то ты говорил, что в нее невозможно влюбиться. — Ошибка юности, — Эрик отмахнулся и пожал плечами. — Все мы молодыми творили ерунду, сам знаешь. — Знаю, — Журавлёв поджал губы, снова вспомнив о прошлом. Вдруг вид Мейера показался ему неприятным из-за воспоминаний, в которых он присутствовал. — Эй, Глеб, — позвал его Эрик, тон голоса изменился, стал серьезным и обеспокоенным. — Все в порядке? — В полном. — Ты выглядишь задумчивее обычного, — помнил ли Мейер того Глеба из прошлого на самом деле или нет, оставалось загадкой. — У тебя что нового? — Все так же, — Журавлёв вздохнул и начал подбирать слова, чтобы поточнее сформулировать мысли, не выдав своего настоящего состояния. — Готовлюсь к новому спектаклю, вот. Ну… Недавно завел котёнка. — Что за спектакль? — Постановка пьесы Орлова про французскую революцию, — Глеб поднял на него глаза. К ним наконец пришла та официантка с двумя подносами. — Не слышал о ней. — Она ещё не дописана, но грозит быть грандиозной, — Глеб посмотрел на официантку, а после на содержимое своей тарелки. — Благодарю, выглядит потрясающе. — Поверю на слово, — Эрик улыбнулся и внимательно взглянул на друга. — Дом бабушки ещё не выкупил? — Нет, — Глеб наткнул на вилку салат и отравил в рот. Руккола в салате оказалась горькой, но он проглотил, не подав вида. — Я ещё коплю. — Экономить на всем, да? — Эрик выглядел обеспокоенным и даже виноватым. — Есть такое, но там осталось совсем немного, — он пожал плечами и произнес это тихим голосом. — Скоро выкуплю. — Слушай, скажи… — он остановился на полуслове, подбирая слова. — У тебя кто-нибудь появился? Сердце пропустило удар, Журавлёв замер, не донеся вилку до рта. Губы его побелели, а взгляд сник. Внутри проснулась тревожность, которую он благополучно проигнорировал. Слова друга сильно резанули по старой ране, сильнее, чем мысли Журавлёва о Геле. Ему нужно было что-то ответить, но что — не ясно. Эрика не провести, он слишком хорошо помнит все его повадки. — Котенок, назвал его Мраком, — решил отвести тему Глеб, натягивая на себя улыбку идиота. Лицо собеседника не дрогнуло, оставшись непоколебимо серьезным. — С тех пор никого не было? — Нет. — И ты ни разу не влюблялся? — Хватит, — Глеб бросил вилку на стол и гневно посмотрел на друга. — Я не хочу об этом говорить. — Но ведь сердцу не прикажешь, — тон его стал ещё мягче, только теперь печальнее. — Ты все ещё считаешь, что виноват в том, что произошло? — А кто в этом ещё виноват? — Глеб свёл брови к переносице, внутренне ощущая, что внутри просыпается какое-то неприличное раздражение. — Я не имею права на ошибки так же, как и не имею права ставить под удар кого-то ещё. — Да с чего ты взял, что кто-то ещё умрет? — Эрик вскинул брови и негодующе ударил по столу. — С чего ты взял, что это повторится? Это не повод одному сидеть в клетке и винить себя. — Да как ты не понимаешь! — Глеб неосознанно поддался вперёд, на глаза почти навернулись слезы безнадежности. Он ощущал, будто бьётся сейчас головой об каменную стену, а та не может поддаться. Журавлёв осекся и сел ровно, добавив спокойным голосом. — Давай не будем об этом? — Ладно, — Мейер вздохнул и отпил из бокала. — Ты не ходил больше к психотерапевту? — С тех пор нет. — И как твое состояние сейчас? — Прекрасно, — Глеб оскалился и опустил взгляд в тарелку. — Живу хорошо, смотрю фильмы по выходным, читаю книги, работаю. — Выглядишь ты очень устало, ещё хуже, чем раньше. — Спасибо за комплимент, дорогой Эрик. — Не за что, Глеб, — произнес он на выдохе. — Я серьезно: тебя что-то тревожит? Ты можешь мне открыться. — Сны вернулись, — с несколько секунд помедлив, отвечает Журавлёв. Говорить это было тяжело, но молчать нельзя. — Они ещё ярче, чем раньше. Он был зол на себя и Мейера за то, что его внутренняя душевная рана была снова задета. Ему раньше казалось, что она успела затянуться корочкой запекшейся крови, но он ошибся. Она живая, гноящаяся и разрастается до сих пор, мешая нормально жить. С одной стороны он думал, что не стоит впутывать в свои проблемы Эрика, а с другой понимал: кому, как не Эрику, стоит выговориться об этом? Кому, кроме него, можно это доверить, не боясь равнодушного тактичного молчания в ответ? С другой стороны он боялся и не хотел его обременять своими проблемами, и уж тем более не хотел снова слишком сильно с ним сближаться. Нельзя. Это чревато несчастьями на голову хорошего человека. — Может, всё-таки сходишь к психотерапевту? Это дурной признак. — Ерунда, — Глеб вернул себе маску весёлости. — Лучше скажи мне, когда твоя свадьба? — Через полгода. Будешь шафером? — Само собой, — он неожиданно нервно рассмеялся. — Вот я напьюсь на твоей свадьбе и буду на столе чечётку танцевать. — Скорее, пойдешь плакать, как при просмотрела французских мелодрам когда-то, — скептически заметил Мейер, скрещивая руки на груди и приподнимая одну бровь. — Ладно, по больному ударил, — Глеб заулыбался и вернулся к салату, который уже совсем не хотелось доедать. — Что стало причиной твоих кошмаров? — вернулся к этой же теме Эрик. — Мне казалось, они отступили после лечения. — Я… не знаю, — соврал он. В глубине души он прекрасно понимал причину их появления, только не сознался бы в этом даже себе. — Наверное, стресс. — Наверное, — повторил Мейер, как бы ювелирно исследуя ответ на подлинность. — Недавно был на концерте, — перевел тему Журавлёв. — Что за концерт? — В здешней музыкальной школе, его называют «сезонным». Играли Стравинского. — И как играли? — Ну, знаешь, не дурно. — Красивая? — Эрик вскинул брови и усмехнулся. Глеб смутился, но постарался не подавать вида. — Объясни? — Ты, кажется, забываешь, кто я, — покачал головой Мейер. — На секундочку, я скрипач и учился здесь. Музыкальных школ у нас две, но сезонные концерты проводятся только в одной, в моей. — К чему ты клонишь? — Журавлёв натянул маску непонимания. — К тому, что на сезонных концертах не задают тематику и позволяют играть все, что угодно, по желанию. Значит, играть Стравинского могло несколько определенных человек, а не все, потому что его музыка сложная. — Ну? — Стало быть, ты приходил к кому-то определенному, — он сделал паузу и осушил бокал с мохито. — Исходя из того, как ты смутился, когда я задал этот вопрос, я был прав и это была девушка. Вывод: Глеб Журавлёв глупец, потому что пытаться меня обмануть совершенно бессмысленное занятие. — Ладно, — он смущённо улыбнулся и понял, как начали гореть его щеки. — Я действительно ходил на этот концерт к определенному человеку, — он прикрыл рот рукой, будто решил зевнуть. — И это действительно была девушка. — И кто она? — Дочка сценариста спектакля, который собираюсь ставить. — Эвоно как, — Эрик прищурился. — И сколько ей лет? Надеюсь, не двенадцать? — Понятия не имею, не интересовался, — пожал плечами Глеб. Лицо снова стало серьезным. — Лет семнадцать, но она действительно талантлива. Думаю, что она имеет все шансы стать отличной артисткой. — Вот как. Интересно. — Не смотри на меня так, ладно? Я дал себе слово, и я его сдержу. — Мда уж, — Мейер устало вздохнул и потёр виски. — Тебе бы к психотерапевту хорошему, друг мой.