***
Дома его не ждет ничего нового — все ровно так, как он оставил, когда в спешке собирался к Джинн. Никаких писем, никаких фотографий. Первым делом он зашторивает окна в спальне — наглухо, чтобы не оставить ни одной щели, и закрывает оконную створку. Это смертный приговор в такой жаре, но так он хотя бы сможет спокойно спать. Это ложь. Дилюк не может спать, и беспокойно ворочается с боку на бок, пока часы безжалостно отсчитывают время до утра. В эту ночь Дилюк не спит совсем. Он чувствует себя пожеванным — это, пожалуй, лучшее слово, которое описывает его состояние. Да и выглядит он так же — зеркало не врет, и Дилюк устало убирает волосы в хвост перед тем, как выйти из дома. В почтовом ящике пусто, и он выдыхает — по крайней мере, до работы можно добраться без приключений. Он приходит раньше чем обычно — сегодня нужно разгрузить партию товаров, поэтому этим он и занимается, стараясь отбросить все свои глупые нервные мысли хотя бы на какое-то время. Голодный Блинчик трется у ног, когда Дилюк уже собирается зайти в бар, и, наглаживая светлую густую шерсть кота, он думает о том, что надо его покормить. Хотя бы кот в его жизни вне подозрений. Он возвращается за барную стойку, когда заведение уже открывается, и повар показывает ему на большой плоский почтовый конверт, который лежит возле кассы. — Это тебе, — говорит он, и у Дилюка все внутри сжимается. — Кто его оставил? — спрашивает он и так боится услышать ответ. — Не видел, если честно, ставил хлеб в печь. Он уже тут был. Дилюк уносит конверт в подсобку и, выдохнув, открывает его резким движением. Внутри нет фотографий — только какие-то бумажки, но внутри все замирает. Он не хочет знать, что на них написано. Не хочет, но все равно читает. “Врать в своем резюме — это некрасиво, солнышко” — читает он на записке, прежде чем достать второй лист. От вида печати в самом верху хочется выблевать выпитый с утра в спешке кофе. "Университет Сорбонны благодарит Вас за Ваше обращение. К сожалению, среди наших студентов не числится и никогда не числился Дилюк Рагнвиндр. Если вы обладаете другой информацией или произошла ошибка, просим связаться с нашим приемным отделом. С уважением-" Дилюк сжимает бумажку так сильно, что она рвется по краям. — Дилюк! — слышит он знакомый голос из зала. — Дилюк, вы поменяли пароль вайфая? Мне нужно срочно сдать главу диплома, иначе старуха меня закопает. Дилюк делает глубокий вдох — и выдох. А потом комкает бумажку и бросает в контейнер с отходами из кухни. Это не то, что должен увидеть кто-либо. Особенно Кэйа. Кэйа приходит вечером, как и обещал. Дилюк скидывает ему свой адрес в сообщении и почему-то надолго зависает перед комодом с вещами, прежде чем опомниться и захлопнуть ящик с любимыми рубашками. О чем он вообще думает, что за херня, почему именно сейчас? Он успевает пригладить волосы и расправить складки на домашней одежде, прежде чем раздается звонок в дверь. У Кэйи в руках бутылка вина, и Дилюк сразу же узнает этикетку — это самое известное вино винокурни его отца. Его любимое. Дилюка начинает мутить. Кэйа разувается в коридоре и окидывает скромную квартирку Дилюка оценивающим взглядом — и почему-то Дилюку становится стыдно за то, как он живет, и это ужасное чувство. Кэйа знает его не таким — он знает другого Дилюка, богатого наследника, который живет в поместье и не думает о деньгах. — Очень аскетично, — говорит Кэйа, и Дилюк начинает жалеть обо всей этой затее в тысячный раз. Он думает, что Кэйа пройдет на кухню, где он уже разложил на столе все записки и фотографии, которые получил от своего преследователя, но Кэйа почему-то направляется в его комнату — и Дилюк не успевает ничего сделать. — Эй, ты куда? — пытается остановить его Дилюк, но Кэйа оказывается проворнее. Дилюку неловко за незаправленную кровать и раскиданные на стуле вещи, но Кэйа только проводит по ним взглядом. — Нужно осмотреть квартиру, — говорит Кэйа. — Вдруг тут есть что-то подозрительное? Он распахивает шторы, и первый инстинкт Дилюка — тут же закрыть их обратно, потому что пожалуйста, не надо. Как будто по ту сторону стекла он может увидеть своего сталкера. Но там — всего лишь темнеющие силуэты домов на фоне вечернего неба. — Снимок тебя спящего скорее всего делали оттуда, — говорит Кэйа и показывает на соседний дом. На плоской крыше явно часто бывают люди — по крайней мере об этом говорит установленный там стол с зонтиком и пара пуфов. — Но у него была хорошая камера, иначе снимки бы не получились такими четкими. Как же Дилюк все это ненавидит. Пока он отвлекается на мысли о том, как кто-то сидел на крыше дома и выжидал пока он, Дилюк, заснет, Кэйа замечает небольшую плюшевую игрушку на подоконнике и берет ее на руки — и Дилюк автоматически тянется, чтобы забрать ее. Он сам не знает, зачем купил ее — однажды увидел в магазине, и рука сама потянулась положить ее в корзину, и только уходя с кассы и сжимая плюшевый кругляш в руках Дилюк понял, что это такое. — Это же слайм! Помнишь как мы играли в игру про них на приставке после школы? — улыбается Кэйа, и Дилюк наконец отбирает у него из рук игрушку. — Нет, — тихо отвечает он, а Кэйа только смеется. Кэйа осматривает все окна и двери и даже заглядывает в вентиляцию, прежде чем убеждается в том, что все чисто. Они садятся на кухне, и Дилюк достает ему бокал для вина. — Не будешь? — интересуется Кэйа, и Дилюк только качает головой и наливает себе черт знает какую кружку кофе за день. — Раньше ты любил вино. Помнишь как мы однажды украли дорогую бутылку у твоего отца и пили в парке? — улыбается Кэйа, покачивая бокал в руках и глядя на то, как стенки на мгновение окрашиваются красным. — Не помню, — отрезает Дилюк и пододвигает записки и фотографии поближе к Кэйе. Он не хочет об этом говорить — не вынесет этого разговора — и только надеется на то, что Кэйа переключится на дело. Кэйа долго рассматривает снимки, но ничего не говорит. Дилюк думает о том, не остановится ли его сердце от еще одной кружки кофе, и вспоминает о Джинн. Он точно должен извиниться. — Я заберу это с собой, — говорит Кэйа и собирает все, что положил перед ним Дилюк, в аккуратную стопку. Пускай, конечно, Дилюку не жалко, но почему-то мысль о том, что у Кэйи будут его личные вещи, кажется неправильной. Это все кажется неправильным. Они неловко прощаются на пороге квартиры — неловко в основном Дилюку, потому что Кэйа шутит какие-то глупые шутки, будто они собрались тут просто посидеть, и долго возится со шнурками своих лаковых ботинок. — Звони мне, хорошо? — говорит он неожиданно тихо, когда Дилюк уже готовится закрыть за ним дверь, и что-то внутри него отзывается — что-то теплое и знакомое, но Дилюк не позволяет себе тянуться за этим чувством. — Если что-то случится, — кивает Дилюк, и Кэйа улыбается. — Если что-то случится, — соглашается он, и Дилюк закрывает перед ним дверь. Дилюк получает следующее письмо через несколько дней — снова находит его в почтовом ящике — на этот раз внутри, и среди рекламных буклетов белый конверт без надписей выделяется уродливой белизной. Он открывает его в квартире и очень радуется, что никто не видит его лицо, пока он это читает. “По ночам я мечтаю о тебе. О твоих руках и губах, о прекрасных волосах. Я так хочу зарыться в них пальцами, потянуть за пряди — все ради того, чтобы заставить тебя стонать. Это будет так прекрасно. Пожалуйста, верь мне — это случится уже скоро, и мы будем вместе. Прошу тебя, только подожди.” Его тошнит. Как же его тошнит, господи, почему он представляет себе это? Это знакомое чувство омерзения от собственных мыслей — Дилюк знаком с ним не понаслышке, потому что собственный разум — тот еще предатель, и он слишком много ночей провел думая о том, о чем думать не должен. Из транса его выводит звук сообщения, и Дилюк подскакивает на стуле. Это всего лишь сообщение Всего лишь Кэйа: есть что-то новое? Дилюк закусывает губу и переводит взгляд обратно на письмо. После секунды раздумий он все-таки отвечает — и тут же жалеет об этом, но слишком поздно удалять сообщение — оно уже прочитано. “Да, нашел сейчас в почтовом ящике” Кэйа отвечает почти моментально. Кэйа: Сфотографируй, я не скоро смогу его забрать сам. Внутри себя Дилюк кричит. Он не хочет чтобы это видел хоть кто-то, тем более Кэйа. Особенно Кэйа. Но он обещал присылать все, что получит. Это ведь поможет? Все скоро закончится? Дилюк собирается с мыслями, но все же открывает камеру и делает снимок письма. Отправить. Прочитано. Кэйа молчит почти целую минуту, прежде чем начинает писать что-то в ответ Дилюк смотрит на движущиеся точки в окне сообщения и молится всем богам, которые знает, чтобы это была не очередная шутка. Господи, он не выдержит, он так больше не может. На экране появляется сообщение, и Дилюк несколько раз перечитывает его, прежде чем окончательно понимает смысл написанного. Кэйа: Спасибо. Убери его подальше, если оно тебя расстраивает. Дилюк сжимает телефон так сильно, что тот едва не ломается в его руке.***
Дилюк продолжает ходить на работу. Он чистит бокалы до блеска и мешает коктейли. Он общается с посетителями и изредка даже шутит, но все это время будто смотрит на самого себя со стороны, и из-за этого время течет так странно. Иногда он смотрит на часы — и не проходит и пяти минут с прошлого раза, хотя он готов поклясться, что стоит так уже больше часа. А иногда он поднимает голову едва ли после начала смены — и за огромными стеклянными витринами бара уже вечер. — Выглядишь как смерть, — тянет Венти, размешивая остатки коктейля трубочкой в бокале, хотя Дилюк уверен, что там остался только лед, но Венти был бы не Венти, если бы не допил свой алкоголь, наверняка купленный очередным влюбленным беднягой, до последней капли — или до последней крошки льда. — Спасибо, — отвечает Дилюк, переключаясь на нарезание лаймов и пытается отвлечься на ритмичные движения ножа. — Мало спишь в последнее время? — хитро улыбается Венти и внимательно вглядывается в уставшее лицо Дилюка. — Кто-то тебя всю ночь заставляет бодрствовать, а? Дилюка тошнит от намека в его словах, но он знает, что это не его вина. Он не знает. Никто не знает. И никто не должен узнать. — Не твое дело, — пересилив себя, более-менее миролюбиво отвечает Дилюк. — Злюка, — пожимает плечами Венти. — хотя я был бы больше удивлен, если бы ты ночью просто мирно спал в своей постели. — Прости? — поднимает бровь Дилюк. Венти улыбается так, будто знает какую-ту тайну, и Дилюк понимает, что видят в нем все эти пьяные бедняги, которые готовы литрами покупать ему алкоголь — лишь бы он на них взглянул. — Ну как же, господин бармен. Давно видел себя в зеркало? И я сейчас не про мешки под твоими глазами, в которые можно спрятать кого-нибудь. Лицо, шея, руки... Волосы. Господи, какие же у тебя красивые волосы. Дилюк делает неосторожное движение ножом, и испачканный лаймом нож проходится по пальцу. Кровь мешается с кислым соком, и Дилюк шипит от боли. — Осторожнее! — подскакивает с барного стула Венти и подает ему салфетку — одну из тех, из которых он складывает бумажных дракончиков. Дилюк вытирает кровь и думает только о том, что он хочет быть где угодно, но не здесь. Пожалуйста. Дилюк честно ненавидит эту жизнь. Порез, еще и щедро политый лаймом, не перестает ныть даже после того, как он обрабатывает его в подсобке. Все что он хочет — это просто прийти домой и лечь спать, и желательно не просыпаться до тех пор, пока все это не закончится. Пожалуйста. Он устало валится на кровать после того, как скидывает одежду на стул — складывать ее нет ни сил, ни желания, и он может думать только о том, что сейчас заснет до самого утра. Поставив будильник, он утыкается носом в подушку — и, не удержавшись, берет в руки вторую, крепко прижимая к себе. В голове крутится комментарий Кэйи об этом, но Дилюк заставляет себя выкинуть мысли о нем из головы. Пожалуйста. Он просто хочет заснуть. Он просыпается от звука будильника — резкого и визгливого, и ненавидит всю эту жизнь с новой силой. Через тяжелые темные шторы пробивается редкий свет, и Дилюк со стоном поднимает с подушки голову. Теперь нужно… Что-то не так. Он замечает это не сразу, потому что обычно в этом нет ничего такого, но не у него дома. В его доме — и тем более в его комнате — не должно пахнуть вином. Внутри все застывает, и тело словно заполняется статическим электричеством. Он медленно поворачивает голову, и первое, на что падает его взгляд — это бокал недопитого вина на его ночном столике у двери в комнату. Его здесь не было. Ни вчера, ни когда либо еще. Его не может здесь быть. От ужаса, наполняющего тело, леденеют ноги — Дилюку кажется, будто они отнимаются — бесполезные конечности, которые не смогут спасти его. Он задерживает дыхание и прислушивается. В квартире тихо — едва слышен шум города за окном, но за исключением этого — ничего. Рука Дилюка соскальзывает, устав держать замерший вес его приподнятого над кроватью тела, и пальцы Дилюка касаются чего-то прохладного и гладкого. Ему кажется, что на то, чтобы перевести взгляд, у него уходит вечность. Кровать предательски скрипит, и Дилюк никогда не был так испуган в своей жизни. Его пальцы касаются полароидного снимка — совсем как тот первый, который он получил уже, кажется, так давно. На снимке — он сам, лежащий на этой самой кровати, спиной к объективу, и его рыжие волосы разметались по подушке, как реки крови. Дилюку кажется, что он умирает. Он не знает, сколько проходит времени, прежде чем второй рукой он нащупывает телефон и открывает сообщения и почти не глядя набирает: "пожалуйста помоги". Когда он слышит стук в дверь и взволнованное "Дилюк, это я", то впервые за черт знает какое время позволяет себе пошевелиться. Он не знает, кто еще находится в его квартире, но он должен, должен открыть эту дверь и выйти отсюда. Дилюк бежит. Он несется к двери так, будто за ним гонится монстр из кошмаров, и резко врезается в дверь, пока пальцы ищут щеколду, но как назло руки не слушаются — и ледяные пальцы бесполезно скребут гладкую поверхность двери. Господи. — Ну же, — шепчет он, и ему кажется, будто за его спиной кто-то есть. Щеколда открывается с громким щелчком, и Дилюк вываливается на лестничную площадку — прямо в объятия Кэйи, сбивая его с ног. Кэйа смягчает падение, обвив руки вокруг его тела, но Дилюк все равно пытается вырваться — вскочить на ноги, убежать далеко отсюда, и голые колени разъезжаются на холодном и грязном бетоне. — Он там! Он был там! — кричит он, и ему плевать, если сейчас сюда сбегутся все соседи. Пусть придет хоть кто-нибудь, пожалуйста, пожалуйста. — Тише, тише, — слышит он над ухом шепот Кэйи, и его руки только сильнее прижимают его к себе, несмотря на то, что Дилюка колотит так, будто по нему пустили ток. — Тише, лучик. Я здесь, я с тобой. И впервые с начала этого кошмара Дилюк чувствует, как его прорывает. Он плачет и воет — как раненый зверь — в плечо Кэйи, пока он продолжает прижимать его к себе и гладить рукой по растрепанным волосам. — Все в порядке, лучик. Я здесь.