Священные судьбы

Кэп решает, что им нужно встретиться, чтобы все выяснить. Тони считает, что ничего не нужно решать. Не осталось ничего, что можно было бы решить. Танос устроил беспорядок во всей вселенной, и это необратимо. Их полуразвалившаяся банда доброжелателей потеряла свою актуальность. Разговоры истощают его больше всего. Кэп слишком оптимистичен, он торжественно держит подбородок, что приводит Тони в ярость, потому что он не имеет ни малейшего понятия, ни малейшего представления… Тони чувствует, как раздражение накатывает в горле, поднимаясь по мере того, как он продолжает нести чушь. Он испытывает нелепое желание разрушить барьер между этим чувством и ими. Он хочет, чтобы они увидели, что из него сделали, и почувствовали тот ужас, который он испытывал на корабле, когда был уверен в собственной смерти. Это мелочно и по-детски, но ничто не кажется более привлекательным, чем еще больше разорвать команду, которая и так уже разорвана, из-за их собственных ошибок и упущений. Это безрассудное желание, но, тем не менее, это то, что он чувствует. После стольких лет попыток сохранить их семью вместе, какой бы грязной она ни была, им всегда было суждено распасться. Кэп стоит там, произносит свою глупую гордую речь и делает вид, что осталась команда, которую нужно поддержать, для которой нужно разработать план, но Тони смотрит на монитор, и все лица мелькают мимо. Он считает их, и их слишком много.Они напоминают ему о прошедших днях, об усталом подшучивании и язвительных замечаниях, брошенных вскользь, за выпивкой и игрой в бильярд. Он не радуется и не смиряется в каком-то фаталистическом смысле, когда он ожидал, что все это произойдет, но Тони знал достаточно семей, чтобы почувствовать, что все приходит к своему концу, в свое время. Это глубоко укоренившееся знание не отменяет его печали или сожаления, или даже счастья от этих воспоминаний. Оно вызывает гнев, потому что их конец не должен был наступить так быстро.он вспоминает утренний кофе со Стивом после нескольких часов, проведенных без сна, возится с Брюсом в лаборатории, и каждая их мысль всплывает синхронно. Семейное барбекю у Бартонов, Клинт, хвастающийся своими навыками работы на гриле, словесные перепалки с безжалостной Наташей и философские дебаты с Тором, от которых у него голова идет кругом. Все это очень горько-сладко, но в этот момент, когда слишком знакомый голос лидера Стива командует в комнате, горечь становится еще более явной, и это начинает ощущаться как злоба, от того, что ушло, и что они никогда не смогут вернуть. Он осознает, что дрейфует, что его взгляд слишком сосредоточен на мониторе, что его губы дрожат, а кулаки сжаты.Тони пытается представить, как он выглядит, такой истощенный и слабый в своем кресле, почти потерявший хватку. Он чувствует, как их озабоченность прожигает его своим пристальным взглядом.Его глаза мерцают, и на лице Нэт появляется выражение жалости, как будто она точно знает, о чем он думает. он снова фокусируется на мониторе. Лицо Хэппи заставляет его сердце сделать толчок, и в нем вспыхивает гнев, потому что он больше никогда не увидит своего друга, а у них был шанс. Он предвидел это. Он начинает вставлять в разговор язвительные замечания, слова скрежещут и вылетают сквозь крепкие зубы. Он почти наслаждается тем, как быстро накаляется обстановка, как он становится почти один на один с Кэпом, и… Тони втыкает дуговой реактор прямо в грудь Стива. Его сердце испускает толчок, и он чувствует в нем болезненное удовлетворение. Он начинает говорить все, что может причинить ему боль, что заставит Стива понять. Он становится настолько поглощен, что остальная команда исчезает, и остаются только они, как и в Сибири. Наконец он произносит. Лжец. Проходит совсем немного времени, и Тони выдыхает и рушится на пол, дрожа от адреналина и возбуждения, но не чувствуя удовлетворения, как ему хотелось бы. Он произносит «Я в порядке», хотя и стоит на коленях, но когда он приходит в себя позже, в медблоке, Пеппер сообщает ему, что он был явно не в порядке и перенапрягся без веской причины. Ее упрек звучит более грозно, чем обычно, поэтому он прикусил язык и решил, что не хочет волновать ее больше, чем уже сделал. Она рядом с ним, а Роуди рядом с Питером. Роуди рассказывает ему о миссии, на которую они все согласились, кроме Тони, и о том, как Танос уничтожил камни. Он был в отключке достаточно долго, чтобы пропустить действие. Результат его не удивляет, но ему становится труднее смотреть на ребенка, свернувшегося клубком на боку. Возможно, рассеялась та малая толика надежды, за которую он бессознательно цеплялся ради ребенка. Он глубоко сглатывает. В любой момент Питер проснется и будет искать ответы. Он захочет узнать, где Мэй, почему ее нет у его постели, и им придется рассказать ему правду. Ребенок, потерявший родителей, потерявший дядю, теперь должен потерять тетю, вместе с половиной мира. Это жестокость, непередаваемая словами, и настолько несправедливая, что Тони с трудом может заставить себя думать о том, что именно ему предстоит нанести удар. Он моргает на крыше, пытаясь отогнать эти мысли. Часть его хочет увидеть Стива теперь, когда миссия выполнена. Может быть, он наконец-то почувствует нотку удовлетворения, увидев капитана Оптимиста с безнадежностью в глазах, и посмотрит, как смывается это глупое патриотическое чувство долга. Он сомневается в этом. Тони вздыхает. Он никогда не хотел доказать, что Стив не прав. Он просто хотел, чтобы кто-то его выслушал. Неужели он действительно был таким параноиком, когда просил о щите из брони, о чем-то, что защитит их, чтобы этого не случилось, чтобы их жизнь стала немного проще, спокойнее? Неужели это нелепо, что он хочет, чтобы Мстители подписали соглашение и взяли на себя часть ответственности, чтобы они могли остаться вместе? Возможно, Танос случился бы в любом случае, с флотом инопланетян, готовых стартовать вперед по неосторожному взмаху руки, но смысл все равно остается в силе. — Эй. Его мозг заикается. Это Роуди, он стоит, положив крепкую руку ему на ногу, с теплыми глазами, которые смотрят на Тони. — Ты должен выбросить из головы свои мысли, парень. — Хмф, — это все, что отвечает Тони. Роуди вздыхает. — Этот ребенок очнется в любую минуту, и ты — единственный, кто у него есть. Ты должен помочь ему. Ты нужен ему здесь, а не витаешь в облаках и не изображаешь из себя. Он молча соглашается. Пеппер сжимает его руку. — Я серьезно, Тони. — Роуди смотрит на него сурово. — Как ты вообще сейчас в здравом уме? Половина мира мертва, а ты стоишь здесь и говоришь мне ободряющие слова. Роуди качает головой, позволяя резкому вздоху вырваться из его губ. Он подходит к окну, спиной к Тони. — Нет, не совсем. Я не знаю, что сейчас чувствовать. Но после всего того безумного, странного дерьма, которое произошло за последние несколько недель, я думаю, что дать тебе совет — это самая нормальная вещь, которая произошла. — Не ошибся, — подхватывает Пеппер. Роуди поворачивается лицом к Тони. — Я не знаю, что там произошло, но мы здесь. Хочешь поговорить об этом, можешь… Но не думаю, что мне нужно напоминать тебе, что все остальные скорбят. Все остальные винят себя. У всех нас был шанс остановить его, и мы все провалились. Никто не вышел из этого невредимым. Тебе нужно облегчить отношения с командой, и Кэп… — Мне бы это не понадобилось, — вклинился Тони, — если бы они просто послушали меня. Сколько раз я предупреждал их, что это случится? Костюм в доспехах по всему миру, команда остается вместе, к черту соглашения? Я пытался вразумить их. С меня хватит. Роуди качает головой: — Нет, это не так. Тони поднимает бровь, бросая на него скептический взгляд. Он смотрит на Пеппер, но ее лицо ничего не выражает. Что сделано, то сделано, Тони. Прошлое не изменить. Все смиряются с этим. Может, попытаться сделать лучшее из того, что нам осталось? Пеппер снова сжимается, и Тони хочет ответить, чтобы разрядить обстановку и прорваться сквозь всю серьезность, но он все еще истощен и не чувствует желания спорить. — Мудрый совет, утконос. Роуди смеется, хотя смех не достигает его глаз. — Мне нужно идти. Нат хочет, чтобы я занимался контролем ущерба сегодня днем. Веди себя хорошо. Напиши мне, когда ребенок проснется, — Роуди кивает в сторону Питера. Тони одобрительно хмыкает, глядя на Питера. Тот успел запутаться ногами в простынях, и лицо его хмурится, словно он чувствует, что сейчас что-то пойдет не так. Тони слегка гримасничает, думая о том, что ему предстоит сделать. — Тогда до встречи. Роуди уходит, его шаги эхом разносятся по коридору. Пеппер выпускает длинный, громкий вздох. — Он прав, Тони. Я понимаю, что ты злишься на Стива, но ему тоже больно. Всем больно. — Не-а. Мне все равно. С меня хватит. Со всеми ними. Я больше так не могу. Не важно, что я делаю, не важно, как сильно я стараюсь держать нас вместе, мы просто продолжаем разваливаться. Альтрон, Соглашения… Я ставлю штамп об уходе и ухожу. Пеппер вздыхает. — Я понимаю, Тони, правда, понимаю. Я тоже была готова бросить все, — она жестом обводит комнату, — все это. Годами. Поверь мне, — Пеппер делает резкий вдох, — я готова. Мы можем сбежать, если ты действительно этого хочешь. Но ты лучше меня знаешь, что семья — это не то, что нужно. Как бы ты ни старался, они всегда будут привязаны к нам. Я не говорю, что ты должен быть там и продолжать сражаться, но ты все еще нужен им, — она потянулась к его щеке, — и они будут нужны Питеру. Тони закрывает глаза, кончики пальцев лежат на переносице. — Я так устал, Пепп, — шепчет он, чувствуя, что его голос вот-вот сорвется. — Просто сосредоточься на том, чтобы все наладить. А там посмотрим.

***

— Ты в порядке? На этот раз это Нат, вошедшая в их комнату. Она смотрит на Питера, который все еще спит, а затем занимает место, которое обычно занимает Пеппер, сложив ноги под себя. Пеппер вышла, сославшись на желание подышать свежим воздухом, и Тони пришлось признать, что если бы она не приковала его к кровати, он бы с удовольствием размял ноги. — Ты? — Мммм. Туше. Некоторое время они молчат, но без дискомфорта, пока Нат не заговорит снова. — Как ты думаешь, когда он проснется? — Брюс говорит, что в любое время. Нэт рассеянно кивает. — Бедный ребенок. — Я собираюсь взять его к себе, я думаю. Уголки рта Нат поворачиваются вверх, и это призрак улыбки, но он видит ее, ясно. — Очевидно, — говорит она просто. Но Тони не знал, насколько это очевидно, пока не сказал это. Потому что очевидно, что он заберет ребенка. Он единственный человек, который имеет право на мальчика в кровати рядом с ним, и мысль о том, что Питер может быть где-то еще, кроме как с ним, после того, что произошло, пугает больше, чем что-либо другое. — Ему повезло с тобой, — продолжает Нат. Тони хочет сказать, что нет, ему совсем не повезло, но что-то в глазах Нат останавливает его, что-то далекое. Он ненадолго вспоминает ее детство, по крайней мере, те небольшие кусочки, которые она ему рассказала, и думает, что, возможно, ее взгляд на удачу немного отличается от его. — Надеюсь, — все, что он может ответить. Ее пальцы судорожно сжимают колено, и Тони чувствует, что она хочет сказать что-то еще, хотя по ее лицу невозможно ничего понять. — Я просто хотела сказать, что мне жаль, Тони. Глаза Наташи стекленеют, когда она делает признание, и это так нехарактерно для нее, что его сердце колотится еще сильнее. Она говорит искренне, и это именно те слова, которые он так хотел услышать. Извинения. За то, что не слушала его, не обращала внимания на его беспокойство, за то, что позволила всему этому случиться. Но как только она их произнесла, Тони понимает, что извинения — это последнее, что он хочет услышать, особенно от Нат. Он все еще зол и, возможно, немного обижен, но Роуди прав — все они в трауре, все они совершили ошибки, и все они не справились с Таносом. — Я тоже, — мягко отвечает он. Нат пытается улыбнуться, но, как и у Роуди, улыбка получается принужденной и фальшивой. Ее усилия еще больше угнетают Тони, если это вообще возможно. — Каков теперь план? — спрашивает она, добавляя в конце «для тебя». Это попытка развеять внезапно возникшее мрачное настроение, невозможная при таком положении вещей, но Тони все равно пытается. — Посидеть здесь какое-то время, наверное, — но от одной мысли об этом ему становится плохо. Она поднимает бровь. — Правда? Он почти хихикает. — Ммм, может и нет. Как там снаружи? Что делает большой мир? Она тяжело вздохнула. — Это беспорядок, Тони. Это хаос. Мародерство, и бесконечное скопление машин и обломков. Повсюду. Люди напуганы и злы. Они ополчились друг на друга. Они не понимают. Мы изо всех сил пытаемся спасти вещи, и мы пытались объяснить, но… — Трудно объяснить, что фиолетовый инопланетянин Гитлер решил убить половину вселенной, потому что ему так захотелось, — вставляет Тони. Нат кивает: — Сейчас это в основном контроль ущерба, предотвращение еще худшего… Нат выглядит побежденной, но Тони надеется, что это временное явление. Наташа, наверное, самая преданная из всех, самая верная, по-своему. Он может вспомнить бесчисленное количество случаев, когда она всегда была на шаг впереди, ради миссии, и всегда шла до конца, невзирая на риск. В этом смысле она была похожа на Тони, немного слишком самоотверженная для собственного блага, но все равно всегда выкарабкивалась. На мгновение он задумался, не наступит ли день, когда один из них зайдет слишком далеко, слишком глубоко погрузится в задание, которое в итоге будет стоить им жизни, вместо того, чтобы просто выкарабкаться, как он на «Милано». Но Тони отбрасывает эту мысль почти так же быстро, как она появляется. Больше миссий не будет, по крайней мере, для него. Это еще одно решение, которое он не осознавал до этого момента. Его путь вперед был твердым не потому, что он знал, чего хочет, а потому, что он знал, чего не хочет. Он не хотел, чтобы Питер был с кем-то еще, кроме него. Он не хотел больше выполнять никаких заданий. Он не хотел оставаться в этом проклятом комплексе дольше, чем придется. Это было слишком. Слишком много от команды и слишком много от того, что было раньше, когда почти все было по-другому. Это было слишком больно, когда теперь они жили в альтернативной реальности, где их прошлые жизни существовали только в памяти, а не в реальных, твердых вещах вокруг них. Он думает, что ему, наверное, стоит прислушаться к Пеппер и Роуди и не бросать команду, но он больше не может находиться в таком тесном помещении. Они снова погрузились в молчание, оба в своих собственных мыслях. Иногда Тони предпочитает именно так, но он хочет знать, что Нэт будет делать с собой теперь, когда мир пришел в упадок, который невозможно исправить. — Думаю, я останусь здесь на некоторое время. Есть еще работа, которую нужно сделать. Слова Нат звучат покорно, ее план явно является самоопределенным компромиссом между тем, что, по ее мнению, она должна делать, и тем, чего она на самом деле хочет. — Я думаю, ты заслуживаешь передышки, — говорит Тони, не веря, что она согласится, и не думая, что он прав. Глаза Нат становятся каменными и жесткими, но не недобрыми. Она отвечает, ее голос твердый и стальной: — Ты возьмешь перерыв? Сможешь ли ты когда-нибудь остановиться, зная, что нужно еще что-то сделать? Повернуться спиной к тем, кто в этом нуждается? Она, конечно, права. Тони никогда не был из тех, кто делает перерыв или дает себе послабления. Даже в состоянии алкогольного опьянения он работал, и не всегда на благо компании, а над костюмом или чем-то еще. Он смотрит на кровать рядом с собой и на ребенка, зарывшегося под простынями. — Мои приоритеты изменились. Нат смотрит на Питера. — Это то же самое, — пожимает она плечами, — все еще миссия, просто фокус другой. — Питер — не миссия. Он просто ребенок. Наташа не кажется обеспокоенной внезапной силой в его тоне. С другой кровати доносится шорох простыней. Тони задается вопросом, не разбудили ли их голоса ребенка. Питер начинает делать несколько неровных вдохов. Сердце Тони подскакивает к горлу. Нат встает, кивает ему, прежде чем выйти из комнаты, и Тони чувствует себя немного покинутым, хотя знает, что это его крест, который он должен нести, каким бы болезненным он ни был. Еще вдохи, на этот раз более частые и неглубокие. Он поворачивается, перекидывая ноги через край своей кровати, чтобы Питер мог видеть его, когда полностью придет в сознание. Глаза Питера дрожат, и он подносит к ним руку с капельницей, медленно потирая их. Он несколько раз моргает, оглядывается по сторонам, пока не замечает Тони, который пытается сесть, когда видит его. — Привет, парень. Тони делает глубокий вдох.