✤✤✤
Феликс так и не сказал что за концерт, поэтому Чанбин не знал, как одеваться: влез в самые красивые джинсы, выбрал классическую чёрную футболку от «Найк» и вансы. Постучавшись, зашёл в комнату к Феликсу, завязывающему шнурки на своих чёрно-белых кедах. Выпрямившись, он скептически осмотрел Чанбина с головы до ног. - Надень лучше это, - махнул рукой на комплект одежды, сложенный на кровати. Чанбин взял в руки тёмную блузку, лежащую ближе всего – полупрозрачная и вульгарная, с молнией на спине и треугольным вырезом, зашнурованным крест-накрест. В дополнение – узкие кожаные штаны и полуботинки на вызывающе высокой платформе со стразами. - Ты совсем ёбнулся? – Чанбин отбросил рубашку. – Я тебе что, мальчик по вызову? - Я заплачу тебе, если ты наденешь это. Чанбин стиснул зубы. - Нет, это убери, - отплевался от тонкого ремешка на шею. – Я и так выгляжу, как шлюха, не собираюсь вдобавок ещё чувствовать себя домашней псиной. Феликс не успокоился, пока Чанбин не дал ему подкрасить глаза и завить волосы горячей плойкой: когда последние кудри были готовы, Бин зажмурился, только бы не видеть себя в зеркале – ну шлюха шлюхой, мальчик-куколка. А Феликс в своём оверсайзном худи с громадным капюшоном выглядит, как шифрующийся сутенёр. В животе шевельнулся склизкий червячок неприятного предчувствия. Пока ехали в машине, Феликс дал ему кофту, чтобы не замёрз, но на выходе отнял, оставив её на сиденье. Они быстро прошли через специальный вход для VIP-персон и, поймав на себе первые заинтересованные взгляды, Чанбин поёжился и обнял себя руками, пытаясь незаметно прикрыть грудь с этими чёртовыми завязками. Лучше удушиться на них, вытащив и затянув на шее. Схватив за руку, Феликс потащил его вверх по лестнице, на балкон вип-зоны со столиками, тянущийся вокруг танцевального партера. Хорошо хоть окружающая темнота с частыми всполохами и вспышками света не выставляют тебя всего напоказ: можно скрыться от чужих глаз, притворившись одной из теней. Феликс встал у перил балкона, всматриваясь вниз, и Чанбин остановился чуть позади него, пытаясь привыкнуть к громкой агрессивной музыке, похожей на саундтрек к апокалипсису. Когда организм пообвык и смирился с буханьем колонок, отдающим звоном куда-то под рёбра, Чанбин сделал шаг вперёд и тоже ознакомился с происходящим внизу: народу уже было много, у сцены – самая большая концентрация людей, и толпа редеет только к противоположному от сцены краю. Со второго этажа хорошо видно каждого присутствующего, и какое-то время Чанбин разглядывал людей – обилие чёрных цветов в одежде, кожанки, корсеты, цветные волосы, выбритые виски, паутина татуировок, пирсинги, цепи, шипы – судя по атрибутам здешней субкультуры, предстоит рок-концерт. С подобными мероприятиями Чанбин мало знаком, но знал понаслышке, что они сопровождаются настоящим месивом, рубиловом и давиловом. Он порадовался, что находится на втором этаже, где априори будет безопасней. Феликс тем временем, схватившись за голову, отошёл к столику. Чанбин последовал за ним и сел рядом, проверяя, справляется ли он со своим состоянием: кулаки у висков, зажмуренные глаза, напряжённая челюсть – явно опять этот его прилив неконтролируемого раздражения, или потеря контроля, как он это называет. - Ты как? – Чанбин провёл рукой по запястью Феликса. - В порядке. Отойди. Чанбин хмыкнул и вернулся обратно к прозрачным бортикам. Вовремя: музыка прекратилась, обнажив шумную болтовню многолюдной толпы, тут же сменившуюся на приветственные вопли. Зажёгся фронтовой софит, привлекая внимания к сцене, забегали лучи прожекторов, ознаменовывая выход музыкантов. Фанаты заголосили, да так, что у Чанбина заложило уши. Когда на сцену выскочил вокалист – щуплый паренёк в разодранной футболке - и с разбегу запрыгнул на возвышение у края сцены, тут же заиграла быстрая тяжёлая мелодия, и в зале началась какая-то вакханалия. Чанбин шокировано смотрел вниз, пытаясь понять, что происходит. Песни исполнялись на английском, вокалист визжал, рычал и орал в микрофон, а в перерывах между песнями что-то говорил, беседуя с публикой. Если это можно было назвать беседой: видимо, помимо английского этот парень был знаком и с инопланетным кричащим-вопящим-свистящим. Каждая новая ритмичная песня со сложными гитарными риффами словно устремляла людей в зомбированный экстаз: люди всё больше заводились, выплёскивая энергию вовне и на окружающих – прыгали, толкались, дёргали головой. Самые энергичные устраивали внутри толпы специальные зоны, чтобы в самый напряжённый момент песни броситься друг на дружку и слиться в одном бегущем или толкающемся месиве. Вверх взлетали потные футболки и даже чьи-то трусы. Натуральное сумасшествие. Тело отзывалось на происходящее диким сердцебиением, взбаламутившим кровь, что потекла по венам бурлящим топливом – Чанбин захотел оказаться там, внизу, выпустить эту энергию, хорошенько проораться, дать себе волю также, как и эти люди, сойти с ума на время. Ему так этого не хватало. - Можно я спущусь вниз? Ну пожалуйста! – проорал он Феликсу в ухо. Тот кивнул, не отнимая головы от рук, которыми облокачивался об стол. Кажется, он даже не понял вопроса, но какая разница. Вперёд, к своим внутренним демонам!✤✤✤
Всё тело насквозь пронизывало басами из колонок, громкая дребезжащая музыка заглушала мысли. Голову разрывало эхо эйфории, идущей от толпы озверевших людей, превратившихся в одну единую стаю набухавшихся, обдолбавшихся и свихнувшихся от однообразной, сводящей с ума, музыки. Если это нечто громыхающее и оглушающее, как шум кухни и стройки одновременно, можно назвать музыкой. Воздух трещал от напряжения, будто наэлектризовался. И пахло соответствующе – электричеством и гарью. И ещё – кровью, дракой и безумием, но это вряд ли были реальные запахи, это то, как он чувствовал толпу сумасшедших фанатов, больше похожих на фанатиков. Поражала схожесть и целостность их эмоций: казалось дикостью, чтобы столько людей одновременно испытывало одно и то же сумасшествие. Этот эффект шокировал и пугал, впрочем, как и любое явление, связанное с большим и плотным скоплением людей. Феликс отодрал ладони от лица. Вспышки прожекторов и мигание иллюминации на полминуты ослепили. Надо собраться с силами. Где Чанбин? Точно. Пошёл вниз. Феликс с содроганием подумал о том, что ему придётся спуститься и соприкоснуться с дикой толпой. Спина тут же стала липкой от пота. Высмотрев внизу Чанбина, Феликс заставил себя не думать о людях и о давлении эмпатии, которое обязательно усилится, и поднялся на ноги. Спустившись по лестнице, он позволил толпе поглотить себя. Эмоции пронзили, сжали и раздавили. Восторг дал пощёчину, блаженство помутило голову, экстаз ударил под дых, интерес сбил с ног. Феликс закрыл глаза, стараясь ничего не замечать, но всё равно чувствовал: это - кроваво-красный нокаут, брызги вонючей слюны, спёртое дыхание хищников, электрические разряды безумия и дикий неутолимый голод. Эмоции объявили на него охоту, ударяли в грудь, челюсть, затылок, спину, рёбра, бёдра, бока. Он не может дышать, он не может бежать, не может пошевельнуться. Его избивают, его ломают, во рту – кровь, волосы наэлектризовались. Нужно сосредоточиться на своих реальных внешних ощущениях: душно, локтем он чувствует кожаную куртку амбала справа, в нос бьёт запах вонючего пота. А сдавили его вовсе не эмоции, а люди вокруг. Обычные люди - всего лишь примитивные создания, деградировавшие до уровня зверёнышей, отпустивших сознание, ведомых инстинктами, оргазмирующих от соития с звуковым трансом. Отвратительные жалкие существа. Должны быть такими, но они казались опасными. Они способны его убить, растерзать в клочья зубами и когтями своих эмоций. Феликс открыл глаза и вдохнул ртом воздух, верней, попытался найти воздух в этом сжатом пространстве. Только бы не упасть в обморок и не блевануть. Где чёртов мальчишка? Он пробил себе путь, стараясь не реагировать на окружающих его чмошников-неформалов. Соприкосновения с людьми выводили из себя, а скалящиеся, лыбящиеся, с выпученными глазами, рожи раздражали. Пару раз он перепутал Чанбина с какими-то малолетками с такими же завитыми чёлками, прилипшими к мокрому лбу. Он устал сопротивляться. Больно, что бы это ни значило. И тут всё резко исчезает. Остаётся лишь грохот музыки, духота, вонизм и теснота. Из непонятных эмоций - только страх. Охота завершилась, он в безопасности: Чанбин крепко держит его за руку и тянет за собой из толпы. - Давай останемся здесь, - смотрит умоляюще. – Тебе же не очень плохо? Они выбрались в конец толпы, где было попросторней и есть чем дышать. В принципе, ему всё равно, только бы Чанбин не отпускал. Этот мелкий засранец ёрзал, прыгал, дёргал его за руку, кричал и визжал вместе с залом. Слишком шумно. Так хотелось придушить его к чертям. Почему он не может стоять спокойно? Феликс повернул голову, чтобы выразить недовольство, и замер. Лицо Чанбина. Он… счастлив? Феликс давно не видел этого мальчишку таким - ещё со времён лагеря. Он никогда не считал его симпатичным, но сейчас, с искрящимися глазами, с широкой улыбкой на губах, он казался милым. Чанбин заметил его взгляд, но не изменил улыбки и вдруг поцеловал в щёку. - Спасибо, что позволил остаться! Феликс отвернулся, собираясь с мыслями. Люди перед ними прыгали в такт очередному однообразному ритму, их лиц не видно, но можно представить, как они выглядят: всего лишь вспомнить одно из сотен выражений, увиденных по пути. Эта животная страсть, которую он воспринимал как хищническую и низменную, эта трансовая эйфория – всё это на самом деле счастье? Они счастливы быть такими: подчиняться, чувствовать себя ведомыми, оттраханными музыкой, потерявшими себя? Чего он не понимает, в чём суть этой тяжёлой, как удар по голове чугунным котлом, музыки, в чём смысл этого добровольного отказа от личности ради полного растворения в толпе? - At last, I'd like to sing our most romantic song, - произнёс вокалист. – What's up dudes you don't like romantic songs? Ещё немного постебав толпу, возмущённую на самом деле не репертуаром, а приближением окончания концерта, вокалист объявил начало песни. Полилась неожиданно нежная, трогательная мелодия, сотворённая акустической гитарой и появившимся на сцене синтезатором, на котором перебирал клавиши вокалист. Свет погас, в зале повключали фонарики на телефонах. Атмосфера разительно переменилась: расслабленность и сентиментальность пришли на смену эйфорическому животному хаосу. Чанбин прижался к Феликсу и положил голову ему на плечо. - So, let’s think about this moment, - заговорил в проигрыше вокалист. – Let's think about people who're standing beside you right now. What can we do to make them happy? What can we do to make ourselves happy? Yep guys it's simple: let's always be open and live up to every moment. No matter what we feel, these feelings make us alive. So live and feel guys! Толпа поддержала его согласным криком. К нежной мелодии добавилась бас-гитара, сделав её более эмоциональной, а вокалист взял более высокие ноты – у него оказался очень чистый мощный вокал. Феликс нахмурился, глядя на сцену. Так, значит, «live and feel»? Но что чувствовать, если он всегда жил только чужими эмоциями и чувствовал что-либо, только отталкиваясь от них? И как жить, если не можешь чувствовать? И что тогда означает «искренне проживать каждый момент»? Он скосил глаза на Чанбина. В темноте плохо видно его лицо, но понятно, что этот парень стоит с закрытыми глазами и улыбается. Если б Чанбин знал английский, то наверняка понял бы всё, что сказал вокалист. Он может понять. Он может почувствовать. Феликс ненавидел его за это. Песня закончилась, группа ушла за кулисы, чтобы спустя несколько минут отчаянных воплей вернуться обратно на бис. - Что теперь? – Чанбин, незнакомый с культурой концертов, повис на его руке и приблизил лицо, чтобы кричать ему на ухо. – Какой у тебя план? «Использовать тебя как приманку». - Пойдём выпьем. Вечер только начинался.