✤✤✤
- Вы что себе позволяете?! После этих слов всё изменилось, будто жизнь перешла в зазеркалье: стыдливо спрятанные глаза вместо взглядов свысока и смешков, гладкое течение жизни вместо каждодневных кораблекрушений и плаваний в обломках надежды и мольбы, надёжное плечо и светлая улыбка взамен смертельного одиночества. Это случилось резко, как неожиданный удар по голове сзади. Он всего лишь улыбнулся, она всего лишь влюбилась. Он всего лишь выполнял свои рабочие обязанности, защищая учеников, она всего лишь была на грани жизни и смерти. Он всего лишь учитель, она - всего лишь ученица. Дело в его авторитете, дело в её юношеской наивности и впечатлительности, а может это изначально расчётливый коварный план. Он спаситель, и он тот, кто уничтожил – у всякой медали две стороны. Даже у тех, что выдают героям. Феликс пытался продолжать посещать математику, не меняя отношения к учителю Киму, преподающему этот предмет. Но не мог не восхищаться – сильные чувства шли откуда-то слева и легко было определить кто же так сильно сияет, превращая невзрачные осенние дни в дорамные эпизоды. Ёнсон. Она ощущала себя героиней слащавой романтики и даже не догадывалась, что это всего лишь второстепенный жанр. Ей было четырнадцать, и основной жанр – драма. Феликс продолжал наблюдать, не вмешиваясь: одноклассница расцветала на глазах, худощавая невзрачность и признаки стресса исчезали, сменяясь здоровой красотой, подчёркнутой типично-осенними красками – красный на щеках, алый на губах, дорогой золотой на шее и тонких пальцах. Ёнсон - сирота, и у неё никогда не было денег даже на еду из столовой. Она не разбиралась в людях и была по-девчачьи наивной, поэтому позабыла тот факт, что осень рано или поздно закончится — это время года лишь подготовка к трудностям и лишениям зимы. Феликс ждал. Учитель Ким самый добрый, внимательный и надёжный, каждый день приглашает к себе домой по вечерам, чтобы она не голодала и кушала только хорошую, полезную и питательную еду. Он учил её готовить, помогал с домашними заданиями, радовал подарками по поводу и без, журил за забывчивость и маленькие оплошности – был и отцом, и наставником, и лучшим другом, и любовником. Девочка, у которой не было никого, вдруг обрела сразу всё. Феликс понимал её, понимал, почему она доверяла учителю. Доверяла настолько, что готова была отдать и душу, и тело. Ему, к сожалению, было нужно только тело. Такой уж он человек. Вовсе не герой. Всё просто. В мире цифр и логики нет места наивности и чувствам. Только холодный расчёт. Но что стало последней каплей? Ёнсон вытерпела всё, что пришло на смену идеальному миру – пренебрежение её личными границами, насилие, оскорбления, унижения. Сама заштопала порванную школьную форму, сама собрала и отдала обратно все подаренные украшения – не потому что гордость проснулась, потому что боялась подставить. Но что, что именно прорвало настолько прочную плотину? Что помогло сорвать шоры с глаз? Неужели обычная двойка, несправедливо поставленная за хорошо решённую контрольную по алгебре? Такая тривиальность, что-то настолько незначительное по сравнению с теми ужасами, что происходили до этого. Но эта оценка стала озарением, спасением от оков, в которые сама себя заковала. После двойки –жалоба в комитет образования, вместе с полицейской заявкой. После жалобы и заявки – кромешный ад. - Это что такое? Что такое, а, сука?! – он тряс у неё перед лицом бумажкой. Ёнсон дрожала, не зная, способны ли хоть какие-то слова помочь избежать побоев. Или её на этот раз ждёт что-то гораздо хуже? Феликс прятался за библиотечными шкафами, поэтому всё слышал: и звуки ударов, и крики, и мольбы. Походный тонкий ножик лежал в рюкзаке - каждодневный гарант, что к нему никто не осмелится приставать. - Это урок тебе на всю жизнь. Будешь знать теперь, чтоб не выёбываться больше. Малолетняя идиотка! Он уходил, оставив на прощание расплывающийся вокруг левого глаза сизый синяк. Он уходил, оставляя позади себя беззащитную, униженную и оскорблённую девочку. Будто имел на это право, будто это в порядке вещей – учитель, применяющий насилие к ученикам. Феликс не помнил, в какой момент глаза залила алая пелена и он ринулся вперёд. Это было впервые, когда он настолько вжился в чужие эмоции, когда ему было настолько плохо, что от эмоций распирало, тошнило и крутило живот. Он даже назвать не смог бы эти чувства, знал только, что должен был сделать. Она потом скажет, что не испытывала никакой агрессии, даже близко, но он будет думать, что она соврала. Учитель почувствовал его приближение и обернулся через плечо, но невозмутимо продолжил свой путь, всего лишь сделав замечание. Со всей силы, на какую был способен, Феликс вонзил нож в его твёрдую спину. Так надо было, он должен: тварь должна получить по заслугам! Чтобы раз за разом вонзать и вытаскивать нож из тела, одновременно борясь с попытками сопротивления, требовалось прикладывать неимоверные усилия, но это не помеха - ему ничего не мешает. Он будто на середине бесконечного забега, несётся, ничего не видя. Кто-то управляет им, кто-то очень злой, униженный и взбешённый. Те чувства ожили с новой силой. Прошло семь лет, но он до сих пор помнит вкус топлива, топлива ярости, и каким ярко-красным был цвет. Чанбин должен чувствовать то же самое.✤✤✤
После его нападения учитель Ким выжил, но неизвестно, что с ним стало дальше. Отчёты о поведении Феликса в школе превратились в литературные опусы, будто все учителя и нанятые для слежки за ним социальные педагоги соревновались в конкурсе художественной выразительности: каждый старался подобрать как можно более пафосное и кричащее название его поступку – «ужасающий», «необъяснимый», «бесчеловечный». Феликса называли «настоящим извергом», «сумасшедшим монстром», «ребёнком-психопатом». Он стал школьной знаменитостью и только с превеликим трудом его отца, включающим переговоры и взятничество, удалось не допустить распространения его известности со школьных кругов на всю страну. Хотя отец мог и не тратить таких больших денег: учителю Киму это помешательство сыграло на руку, перетянув внимание с его ужасных преступлений, он не стал бы давить. Чанбин читал отчёты. Даже если из них убрали все описания произошедшего, оставив только жалобы учителей и отрывки стенограммы выступлений на школьном заседании, он мог догадаться, что именно произошло. Грудь болезненно сжало. Но, даже если Чанбин знает, он хорошо держится и не показывает своего страха. Чанбин вообще удивительный: как Феликс не пытался, он не мог разгадать его, не мог понять, почему с Чанбином до сих пор всё в порядке, почему не повторяется подвальное поведение. Кажется, будто чем больше мучить Чанбина, тем выносливей он становится. Редко когда встречаются настолько сильные люди. Феликс так не мог, он всегда был слишком слабым, поэтому так легко вёлся на чужие эмоции. С превеликим трудом он выработал в себе иммунитет, научился игнорировать других людей, убеждать себя, что ему на всё и на всех насрать. Феликс закрыл глаза и повернулся на бок. Ладонь заскользила по пустой кровати рядом. Его сила – в Чанбине, с ним он может чувствовать уверенность, забывать о своей ущербности и ничтожности. Это было удобно, будто Чанбин таблетка сильнодействующего успокоительного, которая всегда под рукой, но ровно до сих пор. Сейчас Феликс больше не может просто так подойти к нему, сгрести в охапку, спрятать лицо у него на плече или заняться сексом – теперь он понимает, что всё это значило для Чанбина. Теперь любое прикосновение будет сопровождаться жгучими хлёсткими ударами ненависти и отвращения, на языке постоянно будет привкус крови. Спокойствия, как раньше, больше не найти. Чанбин был его единственным шансом, и он этот шанс проебал. Если бы он понял раньше, если бы хотя бы попытался разобраться в чувствах Чанбина – даже если у них нет вкуса и цвета, он всё ещё может смотреть на лицо, считывать с тела. Он не хотел этого делать, он боялся. Даже не пытался думать прежде, чем что-то делать. Ему было всё равно, как к нему относится Чанбин. И это было его самой главной ошибкой. Чем больше Феликс вникал, чем больше насыщался чужими эмоциями из воспоминаний, сравнивая их с нынешними, тем меньше сил оставалось бороться с отчаяньем. Сердце глухо ухало, постепенно замирая. В ушах звенел протяжный писк. Ничего нового. Он всегда был монстром. Только на этот раз ему нет оправданий.✤✤✤
Чанбин битый час пытался понять откуда идёт мелодия звонка. Шёл, как собака, на звук, старательно прислушиваясь, но никак не мог найти проклятого телефона, всё звонящего и звонящего с самого утра. В конце концов нашёл телефон на кухне – чёрный айфон Феликса. Он умудрился уехать без него. Тринадцать пропущенных от одного и того же абонента, двадцать уведомлений о сообщениях. Видимо, мать Феликса снова приедет в особняк в поисках сына. Так и случилась – бледная растрёпанная женщина с ходу, не снимая пальто, побежала на второй этаж, в комнату Феликса. Чанбин поспешил за ней, чтобы сообщить, что Феликс уехал ещё вчера. Догнал только в самой спальне. - Ёнбок! – женщина упала на колени перед кроватью. Чанбин удивлённо посмотрел туда же. Мурашки пробежались по коже. - Он что, умер? – спросил Чанбин, подойдя к женщине, не прекращая рассматривать обездвиженного Феликса, деревяным поленом лежащего на кровати вверх лицом. - Нет, - женщина держала в руках запястье Феликса, проверяя пульс. Чанбин продолжил внимательно его рассматривать: ни одного микродвижения, ни вздоха, ни звука, неморгающие глаза вперены в потолок. И запах, как от детей в подгузниках. - Выйди, пожалуйста, - бросила Чанбину мать Феликса, выглянула за дверь и позвала миссис Че. Попросив ту вызвать скорую, вытолкала Чанбина и закрыла дверь. Он остался слоняться по коридору, дожидаясь скорую, и затем пристроился у двери, подслушивая. Что, чёрт возьми, на этот раз выкинул этот ненормальный? Мать Феликса вышла в коридор и, заметив Чанбина, схватила его за руку. - Ты знаешь, что произошло? – её глаза заглатывали мольбой и отчаяньем. - Понятия не имею. Первый раз такое с ним вижу. - Пожалуйста, вспомни! Что угодно, любую странность. Должно было произойти что-то очень серьёзное! Такое с ним было пару лет назад, после того случая в школе… ну, скажи что-нибудь! Ты же живёшь с ним! - Я не знаю, он только говорил, что вспомнил что-то, я так и не смог узнать что. И потом он ходил призраком по комнатам, застревал в разных местах. Не знаю, блин, он всегда ведёт себя странно. - А у тебя что-то случилось? – женщина схватила Чанбина за плечи. - Ты чувствовал сильные эмоции в последние дни? Феликс замечал это? Сопереживал тебе? - Не смешите, - фыркнул Чанбин, отвернувшись. - У меня тут постоянно сильные эмоции, но ему всегда по фиг на них. Я тут ни при чём. - Почему ты так считаешь? - Не думаю, что вам стоит знать. - Говори. - Даже не знаю с чего начать, - Чанбин сдержал злую усмешку, плечи под жёсткой хваткой тонких пальцев заныли. - Может, с того, что он держит меня здесь насилу взаперти? Или что изнасиловал в наказание за неподчинение? Или что трахает меня за деньги, хотя по бумажкам я вообще его усыновлённый ребёнок? Рука женщины соскользнула с плеча Чанбина. - Нет, не может быть. Феликс не мог сделать всё это. Он ведь чувствует, всё чувствует… - Ну, мои эмоции он не чувствует, он сам говорил. Да и как бы, извините, но ваш сын – психопат. Не знаю почему вы принимаете его за чувствительную, всем сопереживающую принцессу. Он это, как его, когнитивный эмпат, а не эмоциональный. - Нет, - женщина затрясла головой. – Ты ошибаешься. Его эмпатия – из сердца, от сердца к сердцу. Он никогда не хотел причинять людям вред. - Ну конечно, не хотел, тогда какого хера он так со мной поступал? Вы плохо знаете своего сына. Он способен на равнодушие, он способен на насилие. - Не может быть. - Может, - Чанбин задрал футболку, показывая шрам от ожога. Женщина отшатнулась, прижав ладонь к раскрывшемуся рту. - Видимо, он в смятении… он прочёл чьи-то чувства, кого-то, кто тебя ненавидит, и проецирует их на тебя… - Нет, своё насилие он объяснял тем, что хотел узнать, чувствует ли мою боль. - О боже, - женщина упала на колени. – Вот до чего всё дошло. Что мы наделали… - Рад раскрыть вам глаза, - буркнул Чанбин. – Я пойду, пока случайно не сболтнул вам ещё чего ужасного о вашем сыне. - Нет, стой, - она схватила Чанбина за руку. – Пожалуйста, не ненавидь его за это. Я во всём виновата, я допустила, чтобы Бок-и стал таким. Ненавидь меня. - Слушайте, мне нет дела кто там в чём виноват, - Чанбин встряхнул руку. – Вы думаете, это сделает мне легче? - Говори ему о своих чувствах! – она поймала его за вторую руку и продолжила с пылом говорить, держа за обе руки. - Говори всё, что ты чувствуешь, любую мелочь! И самые тёмные тяжёлые чувства – тоже говори, как есть. Он поймёт. Ты же хочешь, чтобы он понял, что ты чувствуешь? Ты хочешь, чтобы он почувствовал вину? Хочешь сделать ему больно? - Простите, вы, кажется, не в себе, - на щеку попали брызги чужой слюны, и Чанбин попытался вырваться. - Говори ему о своих эмоциях, заставь его их почувствовать! И увидишь, обещаю: ты ему больше не будешь нужен. Но пока, пожалуйста, присмотри за ним. Говори с ним каждый день – он всё слышит. - Ладно-ладно, - согласился Чанбин, только бы сбежать поскорей из этого дурдома.