✤✤✤
Если раньше Чанбин был назойливой мухой, которую как не прогоняй, а она всё равно лезет куда не надо, раздражая до посинения, то сейчас его нахождение рядом ощущалось, как воздух. Феликса недолго хватило на режим мухобойки и отмахиваний от назойливых попыток вторгнуться в личное пространство: стоило только поговорить с Чанбином на кухне, договориться с ним о походе в кино, так тут же ему стало невероятно сложно выгонять его из комнаты, если тот приходил навязать свою помощь (на деле просто надоесть своими бесконечными монологами). Как привык трещать без умолку, приходя в комнату, когда Феликс был в коме, так и продолжает разговаривать сам с собой, а Феликс не может выгнать, не может даже слово вставить – вдруг Чанбин вспомнит, с кем имеет дело, кого использует для развеивания скуки, к кому прикасается так мягко и заботливо. Феликс закрывал глаза, не в силах заставлять себя помнить, почему он не имеет права на всё это. Оправдывался перед самим собой, что такое малодушие – временное, пока он ограничен в передвижениях и не может исполнить задуманный план. Максимум через месяц у него не будет больше такой роскоши, как человек, к которому он привык, с которым он проводил так много времени вместе, что уже забыл, каково это – быть в одиночестве. После договорённости о походе в кино у Чанбина будто открылось второе дыхание на актёрскую игру: он виртуозно прикидывался, что ему комфортно находиться в спальне Феликса почти круглые сутки - спать рядом, читать рядом, смотреть сериалы на ноутбуке и образовательные лекции, пересказывать сплетни и новости, услышанные от прислуги, рассказывать о каких-то шоу с айдолами, бесконечно трещать о музыке и концертах. Чанбин всю свою жизнедеятельность перетащил к нему в комнату, не вспоминал даже про щенка и с радостью исполнял любые мелкие поручения – принести воды, помочь встать, подать телефон, поднять расчёску. С ещё большим воодушевлением он помогал намазаться лечебными и косметическими кремами, помыть голову, расчесаться, натянуть одежду – он украл у миссис Че почти все обязанности, помимо помощи в принятии душа. Будто заботился о собственном больном родственнике. Проявлял заботу во всём – даже в таких мелочах, как поза для сна: понимая, что Феликсу тяжело даётся нормальное функционирование дыхательной системы, он клал голову только на край его плеча, не затрудняя дыхание и практически не мешаясь. Феликс вслушивался в его ровное ночное дыхание, пытаясь уловить хоть что-то, что может выдать его притворство, показать его хорошо скрываемое отвращение и сдерживаемую злость. Он не смыкал глаз ночами, надеясь застать какой-нибудь кошмар Чанбина, но тот спал, будто в уютной колыбельной, и, что хуже, – улыбался во сне. Феликс старался не замечать, но не мог. Чанбин тоже не замечал, что начал вполне искренне улыбаться – по большей части в те моменты, когда рассказывал о новом вычитанном в книжке факте из психологии: радовался, как ребёнок конфете, когда удавалось узнать какую-нибудь информацию, которую можно сопоставить с Феликсом, его поведением и способностями. Феликс не мог проанализировать почему он так себя ведёт, не хотел признавать, что всё зашло слишком далеко. Он задремал на плече Чанбина, пока тот читал что-то вслух. - «…когда раздражение в одной сенсорной системе ведёт к раздражению другой сенсорной системы». А, это как у тебя, да? Когда ты чувствуешь эмоции других людей, ты видишь их цвет и чувствуешь вкус… Это тогда взаимодействие зрительной, вкусовой и… эм, но сенсорные системы отвечают же только за ощущения и восприятие? Ну, то есть, эмоции же сложнее, чем какое-нибудь зрительное восприятие. Тогда у тебя не синестезия, а что-то другое? - Не знаю, что у меня, - Феликс поднял голову с его плеча, нахмурившись. - Какие-то ошибки в работе мозга. Может, он анализирует все эмоции, как сенсорные стимулы. - Синестезия – это не ошибки в работе мозга, - Чанбин машинально схватил его за руку, не отрываясь от книги. - Просто одновременное включение нескольких сенсорных систем разом из-за одного воздействия какого-либо стимула. Ладно, допустим, у тебя какой-то новый неизученный вид синестезии. В мозге ведь всё взаимосвязано, все структуры взаимодействуют между собой. - Нет у меня синестезии. Синестезия – врождённый дефект. У меня же не было этой херни в детстве, она потом развилась, как защитный механизм. - А, ну так бы сразу и сказал, - Чанбин хлопнул его по ладони и поменял позу, поджав под себя ноги и придвинувшись ближе к Феликсу. - А почему защитный? Тебе так легче отгораживаться от эмоций других людей? Если воспринимать их просто как зрительные и вкусовые раздражители, то действительно… Блин, то есть ты так контролируешь своё состояние? Не позволяешь себе вникать в чужие эмоции, чтоб не сойти с ума? - Когда ты заткнёшься? – поморщился Феликс. – А то такими стараниями скоро дойдёшь до оправданий моего психопатства. Чанбин перестал задумчиво поглаживать его ладонь, но вцепился в неё, случайно (или не очень) царапнув ногтем. - Это не оправдание, а объяснение. Непонятное вызывает больше страха, так устроена психика, а если разобраться в непонятном, можно контролировать страх. Ну это так, к слову, ко мне не относится: я не боюсь тебя, - вместо царапанья снова поглаживание. - И вообще, - он отложил книгу. - Раз ты первый заговорил об этом, Ликс-и, мне интересно, а насилие какое на вкус и цвет? Красное и на вкус как кровь? Или что-то не такое банальное? - Это не чувство и не эмоция. Чанбин сжал сильней его ладонь, не давая шанса вырваться. Феликс и не хотел – не было сил: в ушах зазвенело, грудная клетка будто продавилась внутрь, мешая дышать, и только рука Чанбина, ощутимо впившаяся в него, удерживала в сознании. - Ну конечно, для тебя - не чувство, ты же не чувствуешь боли, - хмыкает Чанбин, отпуская его ладонь, и Феликс открывает глаза в поисках его руки, но пересиливает это желание. Немного мутит, когда он заставляет себя передвинуться подальше от Чанбина. - Ну хорошо, а тогда что насчёт ненависти? – тот смотрит ядовито. – И чувства унижения? - Хватит, Чанбин, - Феликс хватается за спинку кровати, чтобы выпрямиться и сесть ровно. Касается пальцами висков, чувствуя дискомфорт в них, и стискивает зубы. - Не хватит: хочу знать, как ты всё это воспринимаешь. Как воспринимает чувства других такая опасная асоциальная тварь. - Если бы я был опасен, ты бы вёл себя так нагло и беспечно? – спрашивает Феликс, надеясь выиграть время, чтобы отдышаться. - Так ты сейчас не опасен. - Ты всегда ведёшь себя так. Не умеешь вовремя затыкаться, наглеешь, язвишь. - Ну, мне нечего терять, - хмыкнул Чанбин и снова взял книгу, бесцельно перелистнув страницу. – Что, хочешь сказать, мне дико везло, раз я до сих пор жив? Интересно, а если б однажды ты снова потерял контроль или придумал бы новый эксперимент надо мной для изучения своего восприятия боли и случайно убил бы меня, что бы ты сделал? - Чанбин, пожалуйста, - Феликс положил руку на грудь, не понимая, почему растёт чувство тяжести. – Хватит об этом. Я больше так не делал. - Ну а тогда почему сделал? Почему не подумал, что я мог умереть? Я настолько бесил тебя, что тебе даже было всё равно, потеряешь ли ты свой способ отвлекаться от чужих эмоций? Феликс запрокинул голову и закрыл глаза, пытаясь облегчить дыхание. Не получалось. - Да. Я не подумал, - тяжесть ужасно давила. - Тогда ты воспринимался отдельно от своей функции, и меня раздражало, что ты нарушал мои границы, - пауза для вдоха. - Я хотел, чтобы ты был удобен. Мне не важно было, как именно я этого добьюсь, - голос задрожал, будто из-за помех, и Феликс сглотнул. – К тому же, твоя боль… она тоже тогда воспринималась отдельно от тебя. - А сейчас будто бы что-то изменилось, - голос Чанбина стал чуть мягче. - Да. Сейчас ты для меня важен весь. И мне нужна не только твоя функция, но и ты, и твои эмоции. Чанбин молчал. Феликс встревоженно открыл глаза. - Ты теперь, типа, якобы замечаешь мои эмоции? – прозвучало не так ехидно, как планировалось, и Чанбин замял это, снова обратив внимание на книгу на коленях. - Я стараюсь, - Феликс, стараясь не обращать внимания на тяжесть, которая никуда не исчезала, придвинулся ближе к Чанбину, упорно пытающемуся делать вид, что читает. - Сейчас - обида, - Феликс протянул руку и провёл пальцем по напряжённым уголкам его губ, погладил нахмуренные брови. – И страх, - он накрыл своей ладонью вцепившиеся в книгу пальцы Чанбина и всмотрелся в его лицо. – Страх… оказаться ненужным? – Чанбин сглотнул, и Феликс зажмурился: на миг показалось, что он совсем не может дышать. – Тебе ведь на самом деле нравится всё это, - продолжил тихо. - Погоди, не злись, и не пугайся, - он положил ладонь на живот Чанбина: большой палец поглаживает выше пупка – парня должно успокоить это движение. – Лучше подумай об этом: тебе нравилось на бессознательном уровне. Кажется, это единственное, что позволяло тебе держаться и не сойти с ума взаперти. Ты был нужным. Впервые в жизни. Всё хорошо, Чанбин, - он почувствовал, как живот под его пальцами напрягается. - То, что я это понимаю, ничего не значит. Я не буду этим манипулировать. Просто хочу, чтобы ты понял и сделал выводы. Чанбин откинул книгу и вскочил, но остановился в дверях. - Если во мне не осталось ничего уникального и теперь ты замечаешь мои эмоции, которые скоро начнут тебя раздражать, может, тогда отпустишь наконец? – процедил зло. - Ты всё ещё нужен мне. - А, то есть у меня вообще нет никаких шансов? До конца жизни буду видеть твою мерзкую рожу? Под грудью, невыносимо давящей на лёгкие могильной плитой, что-то защемило. - Я не знаю, Чанбин. Я думаю, как всё исправить… Но для начала, пока у меня есть возможность, я хотел бы получше узнать тебя. - Блять, да иди нахрен! – Чанбин хлопнул дверью. – Всё, что тебе нужно знать обо мне – я до чёртиков тебя ненавижу! – раздалось уже из коридора. – Лучше думай, как теперь будешь меня наказывать за такие слова, тебе это больше подходит! - Не ненавидишь, - тихо ответил Феликс и уронил руку с груди, позволяя чувству забетонироваться, а лёгким судорожно сжиматься в поисках воздуха.✤✤✤
Середина ноября встретила ощутимым холодом и промозглостью. Солнца уже давно не было, но на этот раз Чанбину было по барабану на погоду на улицу: его настроение жило по своим внутренним законам приятного летнего времени года. С самого утра всё шло удачно – не пришлось мучиться с подбором одежды: подошли самые тёплые джинсы, водолазка без воротника и рубашка поверх, а когда пытался соорудить причёску в ванной, ему помогла одна из прислуг, внезапно обладающая парикмахерским талантом, - девушка бесшумно появилась в комнате с ножницами, расчёсками и лаком и переделала его пугалоподобный шухер на голове в стильную причёску с пробором в три четверти. На бурные благодарности – безмолвно поклонилась и исчезла, а Чанбин спустился в холл первого этажа. В ожидании Феликса уселся на диван, стараясь следить за всеми частями тела, от нетерпения не способными находиться без движения и выдающими его с потрохами. Феликс обязательно заметит и подумает, что он радуется из-за предстоящей попытки побега, которая на этот раз обязательно удастся. Хотя кроме нервозных бабочек в животе было что-то ещё, щекочущее и необъяснимо трепетное. Щенок, прибежавший с кухни, закрутился у ног, и Чанбин поднял его к себе на диван. - Прости, дружище, я не смогу взять тебя с собой, - сообщил виновато и щенок заскулил, почувствовав его грусть. Чанбин продолжил гладить щенка, и тот вскоре снова стал игривым и весёлым. - Привет, - робкой снежинкой скользнуло вниз. - Чёрт, - Чанбин подскочил и, неловко хихикнув, потёр макушку и поздоровался, не поднимая глаз. Феликс не подавал никаких признаков жизни, и Чанбин наконец собрался с силами, чтобы взглянуть на него. – Ого. Как обычно: чёрные джинсы, чёрные ботинки, чёрная кожаная куртка, но под куртку он надел что-то (да не может быть!) не совсем полностью чёрное – тёплую рубашку в классическую красно-чёрную клетку. Впервые на Феликсе хоть что-то цветное. И волосы он уложил не как обычно, и в ушах появились маленькие, но широкие серёжки-кольца – Чанбин раньше не замечал, есть ли у него вообще проколы. Феликс приклеился взглядом к полу, пальцы левой руки тёрлись друг о дружку, будто раскатывали невидимый пластилиновый шарик. Чанбин с интересом наблюдал, как его губы подрагивают, а брови болезненно сдвинуты. Подняв глаза, Феликс поймал его взгляд и отвернулся, затем снова посмотрел на долю секунды и вновь пустил глазами ломанную траекторию. - Тебе идёт, - улыбнулся Чанбин. – Ты очень красивый. И наконец-то вижу на тебе что-то не совсем чёрное. Феликс кивнул по-деловому, будто не комплимент услышал, а замечание от начальника. Затеребил пуговицу на рубашке, а его глаза снова стали слишком подвижными. Щенок прыгал у его ног, но не мог получить и толики внимания. - Тебе что, комплиментов никогда не говорили? Феликс покачал головой, рассматривая шнурки на ботинках. - Могу повторить, чтоб ты привык, - хмыкнул Чанбин, но Феликс сделал вид, что не услышал – занялся поправлением идеально завязанных шнурков и отмахиванием от собаки. - Ну мы идём или ты ещё раз пять перевяжешь заново? Феликс поспешно распрямился, оставив шнурок полуразвязанным, и коротко кивнул два раза подряд. - И это тот самый человек, кто издевался надо мной в подвале? – цокнул Чанбин. – У тебя раздвоение личности? – и тут же прикусил язык: опять попёрло, но сегодняшний день не хотелось портить ругательствами. Плечи Феликс опустились, он пробормотал что-то себе под нос и схватил с тумбочки ключи от машины. Щенок весело помчался за ними, и только с превеликим трудом его удалось вытеснить за дверь, не дав выбежать на улицу. К торговому центру, где находился кинотеатр, они доехали без пробок. - Слишком рано, - Феликс нахмуренно посмотрел на экран смартфона. – До начала ещё сорок минут. Мы можем пока посидеть в машине? Чанбин кивнул, немного удивлённый тем, что его мнением интересуются. - Просто там так много людей… Я не готов сейчас к такому наплыву эмоций, - объяснил Феликс, хотя его не спрашивали. – Извини. - Да мне как бы всё равно, - Чанбин продолжил с удивлением смотреть на него. Несколько минут прошли в молчании и залипании в телефоне: верней, Чанбин листал новостную ленту, а Феликс пялил в пространство. Выглядел пришибленно, но за время его реабилитации Чанбин привык к такому виду. - Может, включить музыку? – Феликс потянулся к радио и Чанбин молча позволил ему. Пока он настраивал прибор, Чанбин заметил, что его рука дрожит. - Тебе плохо? – он поддался вперёд. - Устал так долго вести машину? - Нет, всё в порядке, - Феликс покачал головой, не глядя на него. – Просто… нервничаю. - Из-за людей? - Не знаю. Чанбин защёлкал кнопками радио, выбирая наиболее интересную волну. Хотел найти попсовый канал или что-нибудь с роком или репчиком, но Феликс вздрогнул, услышав классическую музыку, и Чанбин решил оставить на этой частоте, чтобы понаблюдать за ним. Что-то с ним сегодня было совсем не так. Ногти Феликса скрябали ладонь, беспокойные пальцы многократно хватались за рукава кожанки, поправляли волосы, заводили их за ухо, чесали нос, щипали кожу на запястье. Будто застенчивый закомплексованный паренёк, нервничающий на первом свидании. Феликс заметил, что на него смотрят, и его пальцы замерли, впившись ногтями в ладонь. Он глубоко вдохнул и отвернулся. - Не смотри на меня, пожалуйста, - выдавил затравленно на выдохе. - Почему? - Я нервничаю. - Почему ты нервничаешь? - Не знаю. Он принялся ковырять кожу у ногтя, и Чанбину пришлось остановить его руки, пока не появилась кровь. Феликс рвано выдохнул и попытался вырвать руку. Чанбин не отпустил и, поддавшись внезапному порыву, поднялся со своего кресла и пересел на бёдра Феликса. Его встретили донельзя напуганные глаза. - Что с тобой происходит вообще? – Чанбин внимательно изучал побледневшее лицо, с интересом отметив лёгкий тинт на дрожащих губах. - Хорошо притворяешься, заслуживаешь оскар. Глаза напротив вспыхнули бликами. Феликс сглотнул и отвернулся, когда Чанбин придвинулся ещё ближе, обхватив его руками за шею. - Охренеть, - Чанбин уставился на дорожки побежавших слёз. – Ну и что это? Пытаешься давить на жалость? - Нет, прости, - Феликс накрыл лицо руками и его плечи затряслись. Чанбин поджал губы и выдохнул через нос. Удержался, чтобы не впиться ногтями ему в плечи. - Ты, типа, раскаиваешься? Ну, допустим, меня это немножко разжалобит. И что дальше? Ты поклянёшься никого больше не трогать? Обещаешь, что я буду последним, над кем ты издевался? - Другого такого быть не может, - раздалось между всхлипами. – Я только с тобой мог так поступить. - А, так ты жалеешь, что я такой единственный уникальный, на чьи эмоции можно было задвинуть? Не переживай, наверняка ещё встретишь кого-нибудь такого же бракованного. - Ты не бракованный, - Феликс убрал с лица ладони. – И, я… ты… - он широко втянул ртом воздух, пытаясь справиться с рыданиями. – Это ни в коем случае не сделает тебе легче, но я хочу сказать… ты был первым, с кем я делал такое, и правда будешь последним. Я теперь знаю, что такое насилие и как оно чувствуется. Раньше я не обращал на это внимания. - Ты же полицейским помогал. Под прикрытием работал, с бандитами тусил. И пиздишь мне тут, что не знал раньше, что такое насилие. - Смотреть в кино на других и чувствовать – разные вещи. Когда это чужие эмоции – я абстрагируюсь, будто правда смотрю кино. Ты поломал эту защиту, с тобой я снова почувствовал каково это – эмоции без цветов и вкусов. Теперь мне либо придётся выстраивать защиту заново, либо… можешь ударить меня, я чувствую, что ты злишься. Чанбин фыркнул. - Обойдёшься. Мышцы не покидало приятное напряжение. Ему нравилось видеть перед собой Феликса таким жалким и беззащитным. Таким человечным. - Не надо, - тот шепчет трогательно, когда Чанбин наклоняется к его губам. – Пожалуйста… - Так не надо или пожалуйста? – хмыкает Чанбин. - Нам уже пора выходить, - Феликс вжимается затылком в подголовник сидения. Чанбин угукает, продолжая залипать на губах. Поднеся ладонь к лицу Феликса, поглаживает его подбородок, дотрагивается большим пальцем до губ, растирая тинт, продолжает скользить по коралловой, слегка липковатой коже и убирает руку с губ, довольный реакцией: Феликс зажмурился, запрокинув голову, но его губы податливо приоткрылись, готовые к новым прикосновениям. - Не надо, - он всё ещё пытается избежать поцелуя на уровне сознательного контроля, откидывается назад, вытягивает шею, вжимаясь уже всей спиной в кресло, и смотрит почти жалобно. Чанбин игнорирует, хватая его за голову. Это последний раз, когда он решается на такое. Просто сейчас Феликс всё равно что другой человек – по-настоящему желанный. Его хочется подразнить, подарить последнее прикосновение. Застывшие губы Феликса тяжело целовать, пусть его рот и приоткрыт. Чанбин слизал и размазал почти весь тинт, продолжая оставлять свои настойчивые прикосновения, слегка засасывая каждую губу. - Вот теперь пора, - улыбается Чанбин, прервав поцелуй на укусе, и первым выходит из джипа.