И звёзды — совсем не звёзды.
После встречи с Чонгуком что-то в мышлении и действиях Тэхёна меняется. Он становится раздражительнее, с каждым разом всё решительнее отталкивает от себя Джиён, меньше спит по ночам и, кажется, лелеет глубоко в душе надежду на побег. Ему уже надоело засыпать и просыпаться под её сопение. Надоело делать ей чай по утрам. Надоело молча жевать её холодный ужин. Надоел даже секс в дождь. Да и она, по-видимому, о чём-то начинает догадываться. Но не может же она по одному выражению лица Кима понять, что тот думает о Чонгуке? Не может ведь, правда? Она всё также радушна и мила, как и прежде. Даже больше. Думает, наверное, что у него что-то на подобии нервного тика, вот и печётся о нём, как может, только никак не поймёт, что ему нужна совсем не её забота. И уж точно не её затяжные мокрые поцелуи на шершавом диване, когда его голова врезается в жёсткую деревянную грядушку, а она похотливо облизывается, усевшись сверху. Далеко не это. Думая о шершавом диване и грядушке, Тэ сидит в гостиной и щёлкает большим пальцем по кнопкам пульта. Она хлопочет на кухне, громко гремя кастрюлями. Возможно, пытается создать тот самый звук «семейного быта», но у парня он вызывает только раздражение и желание заткнуть уши подушкой. Кому понравится, когда перед его носом будут оглушительно, будто нарочно бить по посуде? Будь это хоть Майкл Джексон, он бы всё равно не изменил своего мнения. Только если… Да, может, если бы Чонгук гремел посудой в их доме, он бы… В прочем, Чонгук никогда не гремел бы посудой. Он вообще удивительно бесшумный и по дому всегда передвигался, словно мышка. Но Тэхёну всё равно удавалось его поймать. Джиён что-то кричит ему с кухни, вытирая руки об фартук, но он будто только что убавил её громкость на пульте. Полезная функция. Он спрашивает, чего она хотела. Она отвечает, что звала его, чтобы он подошёл к ней. Он нехотя встаёт и идёт туда, куда она приманивает его рукой. — Попробуй. Вкусно? Она подносит к его рту ложку с коричневатой жидкостью и вытирает пот со лба. Он пробует и надеется, что это просто старая шутка, когда в ложку насыпают соли, окунают в то, что приготовили, и дают кому-то попробовать, потому что есть это тяжело. Удивительно, как вообще можно так перебарщивать с солью? Это же несложно — просто взять и добавить соли на глаз так, чтобы потом от неё не сводило челюсть. — Немного пересолено, — наполовину честно отвечает он. — Влюбилась, наверное, — мечтательно закатывает глаза она, то ли имея в виду самого Кима, то ли пытаясь заставить его поревновать. Он на это лишь пожимает плечами и вместо, как она, наверное, ожидала, бурной реакции, плетётся обратно к дивану. Так, честно говоря, и проходит целый день. К вечеру она выходит в магазин за продуктами, а он пялится на ночное небо. Сегодня на нём видны несколько десятков ярких звёзд. Он смотрит на них в окно, и у него захватывает дух. Руки тут же покрываются мурашками, а в голове от этого зрелища всплывает целый рой воспоминаний.***
— Хён, что такое звёзды? — спрашивает Чонгук, бережно уложив свою голову на голые колени Тэхёна. — Небесные тела, состоящие из газа и плазмы, — мимолётно, претендуя на звание ходячей Википедии, выдаёт парень. — Нет, — несколько раз моргает Чон. Он качает головой и тянется рукой к окну, пропуская через пальцы целое небо. — Я не об этом. Ким смотрит на него скептически и наклоняет голову в бок, думая, какой ответ ещё можно дать. — Светящиеся в небе штучки. Если простым языком. Гук снова отрицательно хмыкает и переворачивается со спины на живот так, что теперь его руки, сложенные в локтях, оказываются на коленях у Тэ. — У меня такое чувство, будто звёзды — это что-то иное. — Иное? Тэхён пока что не понимает, что Чонгук хочет до него донести, но очень усердно старается. — Представь, — тихо начинает Чон, сверкая в темноте серебряным кольцом на безымянном пальце, — что звёзды — это не научное понятие. Чем они могут быть? — он вздыхает и прикрывает глаза. — Порой мне кажется, что это маленькие лучи надежды людей, которые постепенно её теряют. Веришь? Ким кивает. — Верю. — И эта надежда настолько беспомощна и мала, что сигналы Вселенной посылают её в космос, отбирая у человека. У кого-то она гаснет сразу, как только там оказывается, а у кого-то живёт ещё миллионы лет, потому что человек верит в то, что она ещё где-то есть. Что она ещё жива. Теперь Тэ понимает. Частично, конечно, потому что иногда младшего понимать сложновато, и не из-за того, что он непонятно изъясняется или не хочет, чтобы его понимали, просто у него немного другие мысли. Другой образ мышления. Тэхён мог бы, если бы умел такие вещи, написать целую книгу о психологии младшего. Или даже несколько. Гук бы, конечно, слабо улыбнулся на такое и, может быть, застеснялся, размахивая руками и бормоча что-то по типу «не нужно, Хён», но оно бы определённо того стоило. — Присмотрись к звёздам, — заманчиво шепчет Чонгук с закрытыми глазами. — Может, что-то увидишь? И Ким присматривается, только увидеть, кажется, ничего не может. Звёзды — это небесные тела, состоящие из газа и плазмы, безостановочно твердит ему зануда Ким Тэхён, но он изо всех сил напрягает своё воображение и сосредотачивается на идее того, что звёзды — совсем не звёзды. Что-то иное, как сказал Чон, но точно не звёзды. И постепенно совсем крошечные остатки фантазии дают ему о себе знать. — Кажется, они могли бы быть огнями, — хмурясь, выдаёт он. Дальше мысль не развивается. — Огнями? — на мгновение на лице младшего проскальзывает интерес, смешанный с удивлением, и он с энтузиазмом дополняет это неуверенное предположение. — Огнями, которыми жители космоса встречают и направляют умершие души? — Угу, — прикусывает губу Тэ, поглаживая лежащего у него на коленях Гука по волосам. Он играется с ними, обматывая вокруг пальца и скатывая пряди в незамысловатую трубочку. Трогать чужие волосы — очень интимное занятие. Такое не доверяют посторонним людям. Раньше и сам Чонгук шарахался и выгибал от этого спину, как испуганный дикий котёнок, после страшась собственной реакции. — Хён, — внезапно слышится внизу, когда Ким уже одной ногой стоит на границе царства снов. — Поцелуй меня. Старший машинально тянется к Чону, не разлепляя глаз, но его тут же тормозят на полпути странным дополнением к просьбе. — Только как звезду, — робко просит Гук, так же не размыкая век, и сокровенно приоткрывает тонкие, переливающиеся под лунным светом, доходящим до них из окна, губы. Тэхён понятия не имеет, что это значит и какого это — целовать звезду, но отступить уже нельзя, и он еле слышно роняет в густом мраке комнаты: — Хорошо.***
На следующий день, пока драгоценный комочек солнечного света сопит в их кровати, с головой укутавшись в многочисленные простыни, он уже сидит на кухне, пьёт чай и думает о звёздах. Действительно, может звёзды — совсем не звёзды. Но что тогда? Кусочки воспоминаний разных людей, изгнанные души ангелов, осколки космических кораблей? Бесполезно. На такие темы можно рассуждать до скончания веков, и ответа всё равно никогда не найдёшь. А может, тот, кто придумал звёзды, так и планировал, чтобы все люди до самой смерти пытались найти ответ, которого не знает даже он сам? Тогда понятно почему ломай не ломай над этим голову, всё равно чего-то одного не добьёшься. Тэ слышит хлопок двери и мгновенно приходит в себя, несколько раз моргая ресницами. Джиён небрежно опускает белый полиэтиленовый пакет на пол и лениво развязывает шнурки на синих спортивных кроссовках, потом этот пакет подхватывает и проходит с ним на кухню, бросая теперь на рядом стоящий стул. — Я устала, — раздражённо выдыхает она, выпуская всё накопившееся напряжение, и падает рядом с ним на диван. «Только от того, что сходила в магазин?» удивлённо проносится в мыслях у Кима, но он и сам неожиданно чувствует, что за эти полчаса будто пролетел сквозь тысячи межгалактических лет и теперь выжат как лимон. — Пойдем спать? — спрашивает он. Она отвечает слабым кивком и, пока её глаза окончательно не захлопываются, бурчит: — Только надо продукты разобрать… И на всю квартиру в тот же момент доносится её умеренное сопение. Пакет с продуктами Тэхён из последних сил разбирает сам, после чего достает из шкафа их спальни небольшое, но определённо теплое одеяло и накрывает им её. Наверное, проснётся и будет спрашивать, почему не разбудил, замечает он. Скажу, что сам уснул, всплывает следом, и на сердце становится чуть спокойнее. Позже он перебирается в их общую комнату и заваливается на двухместную кровать, но спать теперь почему-то совсем не хочется. В мозг опять ударяет осознание того, что где-то сейчас существует, дышит, расчёсывает свои светлые волосы и сбрасывает утончёнными пальцами отросшую челку со лба Чонгук, и от этого к глазам подступают слёзы. Он и сам не знает почему, но хочется разрыдаться прямо здесь. Совсем как младший, когда рассказывал о своей семье. Так же горько и безутешно, с огромным комком в горле и мутным от нескончаемого потока слёз взглядом. И чтобы его так же, как и он Гука, нежно утешали, целовали в сверкающий розовый нос и гладили по дрожащим коленям, бесчисленное количество раз поднося к лицу платок. Тэ вспоминает, как однажды Чон ни с того ни с сего заперся в ванной и проторчал там не меньше часа, после чего старший начал за него беспокоиться. Бывают, конечно, у людей проблемы с животом, но чтобы такие долгие, он видел впервые. До этого из ванной не раздавалось ни единого звука и лишь после того, как Ким легонько постучал по двери костяшками двух пальцев, в ответ послышалось несколько тихих всхлипов. — Всё в порядке, Гу? — обеспокоенно поинтересовался он, но ему не ответили, и через тридцать секунд тишины он решил постучать ещё раз. — Можно я зайду? Чонгук ненадолго примолк, раздумывая, стоит впускать Тэхёна или нет, и ручка с той стороны, наконец, закрутилась, распахнув дверь и любезно приглашая войти внутрь. — Что произошло? — тут же бросился к младшему Тэ, боясь, что что-то серьёзное, раз тот битый час, никому не сказав, проплакал в ванной. Но Гук, оказавшись в тёплых объятьях парня, расплакался лишь больше. Такая у него была привычка. Если не трогать, ещё хоть как-то старается сдерживать слёзы, но если обнять — тут же беспомощно плавится прямо на руках. — Почему ты плачешь? Ким приподнимает его за подбородок, но Чон тут же, стыдливо отворачиваясь, тыкается ему в грудь. — Просто думал. — О чём? — Что ты уйдёшь. — Куда? — не сразу понимает Тэхён, обнимая Чонгука всё крепче и крепче. — Куда-нибудь подальше от меня. Старший грустно улыбается и оставляет долгий поцелуй на его закрытых глазах, придерживая лицо двумя большими ладонями. — Тише, звезда, успокойся. Ты же знаешь, ничего в этом мире не вечно. Тот в панике задирает голову и шмыгает носом. — Значит, ты всё-таки уйдёшь? — Я не договорил, — спокойно продолжает Тэ, утешающе поглаживая его по спине. — Ничего в этом мире не вечно, кроме нас. — Почему кроме нас? — спрашивает было младший, но ответа не получает и утыкается обратно в родную грудь. Если он чувствовал себя так только от мысли, что Ким уйдёт, то насколько сильна была его douleur, когда Тэхён в самом деле ушёл? Наверное, ему было настолько паршиво, что подобрать подходящие слова для описания его состояния просто не получится, и слёзы старшего сейчас, по сравнению с разрывом его сердца в тот момент — просто сущая пыль. Тогда Тэ не чувствовал боли от разрыва, зато чувствовал от осознания того, что Чонгук прямо сейчас, скорее всего, плачет. Причём ему наверняка в миллиард раз больней, чем старшему. Что бы кто ни говорил, но брошенным быть труднее, чем тем, кто бросает, как бы тяжело это решение второму не далось. Особенно, когда брошенному перед этим клятвенно обещают оставаться верными навсегда и сто тысяч раз упоминают, как сильно его любят, а потом берут и бросают. И он, конечно, оказывается в замешательстве. Киму не дали объяснить всё Гуку как следует, не дали поговорить с ним, обнять его в последний раз. Даже свои вещи из их дома самостоятельно забрать не позволили. И Тэхён просто не знал, что ему придётся сделать, чтобы Чон его простил. Он думал, какие слова скажет ему, какие цветы подарит и куда именно первым делом поцелует его, когда они тайно встретятся вновь, но такой возможности им больше не представилось. До вчерашнего злополучного дня, разумеется. Кто знал, что его так просто можно было встретить на улице всё это время? Кто знал, что всё то леденящее душу внешнее спокойствие, что Тэ создавал месяцами, можно было так просто разбить вдребезги, как какую-то форфоровую чашку за жалких тридцать секунд? И сейчас он точно так же, как в тот день, когда всё в их жизнях пошло наперекосяк, сжимается клубочком и во второй раз даёт слабину. Во второй раз даёт понять, что он тоже может плакать. Во второй раз чувствует невыносимую тяжесть в районе груди. Во второй раз так сильно о чём-то тревожится. Во второй раз так странно всхлипывает с каждым новым вздохом. Во второй раз проживает всё те же ужасные эмоции. Пусть горят они в аду, эти эмоции. Он ведь наивно полагал, что затолкал их в шкаф, запер на ключ и отодвинул в самый-самый дальний угол квартиры. Оказывается, наоборот, это они на некоторое время заперли его у себя, а потом выпустили, позволив вновь испытать невозможное жжение в глазах и тяжесть во всём теле. И кто в итоге остался в дураках? Теперь Тэхён кутается в длинное одеяло, подтягивая ноги ближе, и заливается уродливыми крупными слезами. Они, словно маленький весенний ручеёк, стекают по его налитым щекам, перекатываются через нос и попадают в рот, отдавая чем-то морским и тоскливым, чего бы он никогда не хотел чувствовать в своём рту. Он переворачивается на другой бок и думает, каким жалким сейчас выглядит. Наверное, Чонгук думал точно так же всякий раз, когда позволял себе плакать. От этого становится ещё больней, и Ким уже не сдерживается, рыдая вполголоса. Его сердце стремительно разбивается на куски под одеялом. Мир рушится. Небо падает. И звёзды — совсем не звёзды.