Лишь луна одна знает

- Я никуда тебя не отпущу! - рычит Чан, хватая Феликса больно за запястье, чтобы не позволить выйти за дверь. Омега назад отскакивает, пытается освободить руку из хватки мужа. Бывшего мужа. Из-за слёз не особо видно ничего перед собой, состояние оставляет желать лучшего, голова болит сильно. Феликс плакал всю ночь напролёт, сидя в своём палисаднике, жалуясь на судьбу цветочкам. Он же сам эти цветочки сажал когда-то, ухаживал до сих пор, лелеял каждый лепесток. Омега хотел уютным сделать жилище для себя и мужа. Он хотел счастье их в ладошках согревать, чтобы никакая беда в сени не стучалась. Вчера беда явилась воочию, и имя этой беды Бан Ходжун. Омега пришёл тогда, когда Чана не было дома. Феликс готов отдать голову на отсечение, свёкр подгадал именно это время. Он не кричал как обычно, пока беседовал с младшим омегой. Его взгляд говорил всё за него, врезаясь ледяной бурей в сердце Феликса. Больно на осколки разбились все грёзы наивного омеги, который доверился когда-то словам, что его беречь и любить будут до конца жизни. Он ведь даже принял факт, что их теперь стало трое. Минхо принял. Скверный омега оказался не таким и скверным, как вначале думал Феликс. Неделя прошла после праздника, за это время омеги успели более-менее притереться друг к другу. Минхо вредничал и всё хлопотал по дому, а Феликс всегда помогал ему. Не перечил, если новый муж Чана давал поручение. Феликс видел просто, как украдкой иногда плачет Минхо. Видел, что в улыбке на кукольном личике тоска засела чёрной тучей. Видел, с какой надеждой омега всё смотрит куда-то, сидя по вечерам на лавочке в палисаднике. На той самой лавочке, где прошлой ночью рыдал Феликс. Где он прощался с домом, что был и его последние три года. Прощался ради Чана. Ради Чана он возвращается в родительский дом. Ходжун сказал, что альфа пошёл против совета, пренебрёг законами стаи. Сказал, что если Феликс останется с Чаном, вожаку придётся понести наказание. Скорее всего, лишиться титула, которым он так дорожит. Стая для альфы подобно смыслу жизни. Феликс знает, насколько его муж предан оборотням станицы. Не сможет Чан жить как плотник, или кузнец, или, например, пекарь. Не его это. Чан прирождённый лидер. Альфа главой поселения место своё обрёл. Разве справедливо будет, если он потеряет всё из-за Феликса? Из-за омеги, который даже потомство принести не сможет? Зато сможет уйти с дороги, чтобы не разрушить что-то более масштабное, чем собственную семью. Он стаю разрушит. Что эта стая без Чана? Просто кучка оборотней, которые перегрызут друг другу глотки, лишь место вожака опустеет. Станица придёт в упадок, а Чан будет обречён смотреть на гибель своего народа, не в силах что-то изменить. И тогда, сможет ли он сохранить любовь к своему непутёвому омеге? Феликс очень боится, что нет. Боится, что любимый альфа станет жалеть о своём выборе. Ему же тоска сердце разъест. Его сожаление убьёт, не оставив шанса снова стать прежним Чаном. Именно поэтому Феликс сейчас уходит, чтобы спасти своего альфу от гнева старейшин. Чтобы предотвратить его падение. Чтобы стаю не подвергать опасности. - Отпусти меня! - отчаянно кричит омега, пытаясь оттолкнуть мужа, а потом тихо просит: - отрекись от меня, не гневи луну. Ты нужен стае, а она тебе. Нет мне места в этом доме, пойми. Твой омега несчастный не принесёт тебе ничего, кроме боли. Не будет у нас счастья, не... - Бред! Что за бред ты несёшь!? - взрывается Чан, хватая омегу за предплечья, отчего Феликс скулит жалобно: - не нужно мне никакое другое счастье! Ты моё счастье, глупый! Я ждал тебя! Я мечтал о тебе! Я против закона пошёл ради нас! Что мне без тебя делать в этом доме!? Это же наш дом, ягодка моя. Ты же... Я же люблю тебя. Я люблю тебя, Ликси. Феликса каждое слово бьёт, словно нож режет его плоть. Сердце, кажется, совершает кульбит в груди и замирает, пропуская иногда болезненные удары. В тёмно-карих глазах напротив скапливается влага, а потом мокрыми дорожками ползёт по щекам, дрожащим губам, по скулам. Омега знает, что Чану сейчас больно. Им двоим больно. Только это стихнет когда-то, оставляя после себя лишь послевкусие. Может, понимание придёт, что расставания всё равно было не избежать. Двоим против всех не устоять. Они уже проиграли. Минхо предназначен Чану, а не Феликс. Даже луна не на их стороне. - Я был так счастлив, когда ты выбрал меня пред всеми на большой поляне. Я старался быть для тебя самым лучшим. Старался любить тебя, как ты заслуживаешь. Я благодарен... - омега прерывается ненадолго, чтобы не позволить себе разрыдаться горько: - Чани, я очень тебе благодарен. И я бы хотел завтра проснуться рядом с тобой, а это всё жестокий сон. Навеки бы твоим быть, но пришло время расстаться. Я не приму твою жертву, понимаешь. Ты же потеряешь всё, чего добился. Из-за меня тебе придётся отречься от титула вожака стаи. Я не стою этого. - Это мой папа сказал тебе!? Это он внушил тебе эту ересь!? Посмотри на меня, Бан Феликс! Это он!? Чан встряхивает глупого омегу, заставляя смотреть прямо в свои глаза. А в этих глазах печаль тонет, словно корабль в штормовом океане. В этих глазах мольба, потому что только умолять и остаётся. Чан с ума сойдёт, если его мальчик с веснушками уйдёт сейчас. - Это я. - очень тихо бормочет Феликс, всхлипывая совсем по-детски. Не выдержал. Не зажал сердечко тисками безразличия, потому что оно умирает. Оно любит неистово, но даже это под запретом. - Я всё равно не позволю тебе уйти. Маленький мой, не будь таким жестоким. Я умру без тебя. - шепчет, словно обезумевший, альфа, сгребая дрожащее тельце омеги в объятия: - я всё для тебя сделаю, только не уходи. Не бросай меня, сердечко моё. Ты... Да к чёрту эту стаю! И законы эти тоже к чёрту! Пошло оно всё, когда тебя у меня отнимают! Кто им позволил!? У кого-нибудь из нас спросили, что хотим мы!? Кто-нибудь подумал хоть каплю о нас!? Они приверженцы законов! А кто эти законы писал!? Оборотни писали, не луна. Богиня никогда не благословляла то, что придумали наши предки. - Зато она благословила вас с Минхо. - плаксиво возражает Феликс, ручками цепляясь за чужие крепкие плечи. Чан стонет вымученно, словно перед ним глупый ребёнок, который ничего не понимает, а альфа устал объяснять. Он просто жадно врезается в любимые губы поцелуем, не взирая на слабое сопротивление. Омега что-то скулит неразборчиво в поцелуй, а потом позволяет себе стон, когда чувствует руки Чана под своей рубашкой. Теряется в ощущениях. Разрешает себя трогать и целовать. А как оттолкнуть? Как стать сильным настолько, чтобы оборвать все связи с альфой? Как перестать винить себя во всём, что происходит? Ведь если бы Феликс смог понести, никто бы не забрал его у альфы. Никогда бы никто не узнал, что Минхо истинный Чана. Никто. - Ты мой! Мой, понимаешь? Я жить буду лишь ради тебя, только не бросай меня! Я сделаю всё, что ты попросишь! Стану кем угодно для тебя! Если потребуется, поубиваю их всех на хрен, чтобы не смели даже косо смотреть в твою сторону! - почти рычит вожак, лаская изнеженное тело любимого. Он не думает сейчас о том, что кто-то может их застать посреди маленькой приходной. Пускай застанут! Пускай видят, кому принадлежит этот омега! Пускай! - Чани, Минхо где-то... Феликс не договаривает, его рот Чан затыкает очередным поцелуем. Альфе всё равно, где сейчас Минхо. Возможно, в палисаднике или огороде. А может, вообще ушёл на реку стирать. Омега постоянно чем-то занят. Чан, наверное, знает почему. Минхо боль свою заглушает делами. Альфа не уверен, что сможет так же, если у него заберут Феликса. Он вообще не уверен, что сможет без Феликса.  - Минхо нам не помешает. - шепчет Чан на ушко омеге, подхватывая того на руки. Феликс вскрикивает от неожиданности, но не пытается больше сопротивляться. Он ручками обвивает шею альфы, когда Чан несёт его в комнату, что принадлежала когда-то им двоим, а с появлением нового омеги досталась в распоряжение только альфы. Феликс переехал в спальню для омег, потому что так принято. Чану сейчас всё равно как принято, он просто врывается в свою комнату и опускает любимого на своё ложе. Его руки дрожат в нетерпении, когда он срывает одежду с податливого тела. Ласками занеживает солнышко своё, заставляя выгибаться навстречу умелым губам и рукам. Чувствует, насколько возбуждён Феликс, ладошкой накрывая чужое естество. О луна, какой же его омежка чувствительный! Как восхитительно он стонет! От этих звуков у Чана болезненно пульсирует в штанах, а волк внутри просто изнемогает от жажды омежьего нутра. Альфа и не собирается заставлять зверя ждать, быстро избавляясь от одежды и приступая к самому сладкому. Феликс достаточно влажный от природной смазки, поэтому Чан не причиняет ему боли, врываясь в его тело. Омега вскрикивает от удовольствия, в спине прогибается, ноготками впивается в бицепсы альфы. Он мало что соображает, когда Чан так остервенело берёт его, словно они живут последний день. С таким напором альфа никогда не трахал своего омежку, боясь, что ему не понравится. Феликсу очень нравится. Он кричит ужасно хорошо; кусается, как зверёк дикий; цепляется за альфу, словно тот может исчезнуть; умоляет не останавливаться; в конце-концов, изливается несколько раз за время их близости. А губы всё шепчут слова любви, когда свободны от поцелуев горячих. Чан словно высасывает из него всю душу. Так любит, как омегу никто никогда не любил. И не полюбит, Феликс уверен в этом. Но он всё равно уходит ночью, как вор. Просто выскальзывает из дома с небольшой поклажей своих вещей, недолго ещё плачет на крылечке, а потом покидает навсегда дом, что был и его домом последние годы. Теперь нет. Теперь он несчастный плетётся по улицам станицы, глотая горькие слёзы. Он идёт туда, где вырос. Где живут его родители и маленький братишка. Где нет ни одного воспоминания о том, кого он так любит. Невыносимо любит. Как теперь жить без своего альфы, не представляет. - Луна небесная, сыночек! Именно этими словами встречает Феликса его папа. И маленький омега падает в родные объятия, вдыхает до боли знакомый аромат, ещё сильнее начинает рыдать. Он рассказывает папе всё, а тот слушает, гладит его по голове и тоже тихо плачет. - Это моя вина, крошка! Ходжун ненавидит меня! Он ненавидит меня, а страдать заставил мою крошку! Как совести хватило!? Зачем же из-за моих грехов наказывает моего сыночка!? Зачем!? - причитает старший омега, обнимая крепко сына. Он уверен, что его постигла карма за всю боль, что он причинил Ходжуну. Только он действительно любил Чувона. В своё время судьба не позволила им стать семьёй. Точнее, не судьба, а родители альфы. Им показалось, что Бомин не совсем порядочный омега для брата вожака, а вот Ходжун неплохая партия. Тогда в праздник Благочестия Чувон принёс клятву омеге, которого ему выбрали родители. Так Бомин, в свою очередь, стал мужем совершенно другого альфы пару лет спустя. Сначала пришло смирение и даже так казалось правильнее, но всё разрушила случайная встреча. Потом этих встреч стало слишком много, так и узнал Ходжун о изменах своего мужа. Видела луна, какая драма была между ними! Ходжун возненавидел любое упоминание о семье Ли. Бомин ненавидел Ходжуна. Только он и представить себе не мог, что его маленький Феликс полюбит именно сына Ходжуна. Что Чан выберет Феликса, когда крошке исполнится двадцать. И ведь они счастливы были. Бомин видел, как светится его сыночек от счастья; как вожак любит омежку и заботится о нём. Как же они теперь друг без друга? Что же теперь будет? Омега не знает ответы на свои вопросы. Одно он знает точно, что будет беречь свою крошку отныне и не позволит обидеть. _______________ - Вы слыхали, что Феликс домой вернулся? - слышит Джисон краем уха, пока стоит в очереди за хлебом у пекарни. - Да, ну!? Первый омега вожака? - Он самый! Говорят, что это из-за истинного Чана! Во как! - Так, оно так и есть! Ты что, дурья голова, не слышал, что луну прогневать можно, если истинностью пренебречь!? - А любовь? - Да какая любовь, когда этот Феликс Минхо и в подмётки не годится! - Ты ерунду не собирай, хорошенький он омежка! И добрый, между прочим! Вот с Минхо вашим сладу нет, даром что красивый! - Так ещё и с бетой водился! Всё по селению за ручку ходили, смеялись чего-то! Что ж он, ни разу не лёг под этого бету? Стал бы тот просто так обхаживать омегу с таким характером? - Молчи, старая! Что грех-то мальчику приписываешь!? Видала ежели чего, так говори, а просто нечего болтать! Пожалели бы лучше их, чем сплетни собирать! Нелегко они расстались, вся стая свидетелями была! Не к добру это. Ох, не к добру! Не станет спокойствия в их сердцах разбитых! Теперь ещё и Феликса так позорно выгнали из избы мужа! Да разве ж это по-людски!? Он же порченый альфой никому не нужен будет! Крест на мальчике поставили, бессовестные! Законы уважать нужно, я понимаю. Но зачем так жизни калечить, стараясь угодить законам этим!? Дальше Хан не стал слушать перепалку, чтобы из себя не выйти. Его бесит, что всем до всего есть дело. В своём глазу бревна не замечают, а в чужом соринку видят. Хорошо, что с Джисоном Сынмин не пошёл, он бы сейчас точно настучал сплетникам по головам, пусть и драться не любит. В прочем, с последним комментарием, что Хан услышал, он согласен. Не дело из-за законов так над оборотнями издеваться, альфа тоже так думает. Видит, как изнемогает один из его лучших друзей без своего омеги, мучается со своими чувствами ненужными. Около дома вожака не появляется даже близко, глупостей боится натворить. Джисону больно смотреть на их Мини, который гибнет на глазах, и никто ничего с этим сделать не может. Может лишь тот, кто сейчас уже в браке с другим. Тоже, наверное, мается. Минхо очень нравился Сынмин, раз подпустил его к себе. А чувства разве просто так пройдут по чьему-то хотению? У Джисона вот не проходят. Сколько раз он пытался переключиться на какого-нибудь омегу, всё без толку. В голове только образ Хёнджина живёт. Луна, какой же он невозможный! А на днях они ходили гулять только вдвоём. Вечером на берегу реки сидели, а потом зачем-то полезли купаться. Знал бы кто, сколько усилий потребовалось Джисону, чтобы воздержаться и не пустить в ход шаловливые ручонки! Насколько же развратно выглядел бета во влажной одежде, которая так соблазнительно прилипала к телу, отчего просвечивалось это тело в некоторых местах! Луна, ну какое это зрелище! Джисон боялся выйти из прохладной воды, иначе его член явно сыграл бы против него. Альфа, если честно, боится реакции беты. Тот ведь не омега! А вдруг, он разозлится, если узнает о чувствах Джисона? Вдруг, вообще перестанет с ним дружить? Так нелепо всё может обернуться. Один неверный шаг и привет, разбитое сердце. Тогда можно будет на пару с Сынмином открывать страдальческий приют. - Эй, Сони, ты чего это в облаках летаешь? Моего сорванца не видел? Джисон от неожиданности едва чувств не лишается, когда слышит чужой голос, а на плечо ложится большая ладонь. В говорившем альфа узнаёт дядю Хёнджина - Мусона. Тот бета, и большую часть года проводит на заставе да в патрулях. Сильный коренастый мужчина, которому из-за размеров мышц даже Чанбин позавидует. Но, сдаётся Хану, что друг к возрасту дяди Мусона нарастит ещё мышечную массу. Он упорный. - О, дядь Мусон, а ты надолго к нам? - спрашивает Джисон, игнорируя его вопрос о "сорванце". Всё равно не знает, где сейчас Хёнджин. Да и кто они друг другу, чтобы каждый шаг другого знать? - На недельку, а потом снова на заставу. Сорванца своего проведать пришёл и сестру. Так, не знаешь, где Джини? - Не, не знаю. Джини он как ветер: то тут, то там. - грустно вздыхает Джисон против воли. Просто потому, что этот ветер ему никогда не догнать. - Да, Джини наш вырос ого-го какой! Ему палец в рот не клади! Хороший воин из него получится, даже лучше меня! - гогочет бета, хлопая Джисона по плечу. Видно, что он очень гордится племянником. У них всегда были доверительные отношения, почти как у отца с сыном. Хёнджин дядю любит очень, всё болтает о нём, когда тот приходит на побывку. И скучает, если Мусон не появляется в станице по несколько месяцев. - Как воин? Он же... - теряется Хан. У него даже руки опускаются. Хорошо, что ноги держат крепко, не шлёпнулся. - А что, ты не знаешь? Вы же, вроде, дружите с Хёнджином? - удивлённо цокает бета, а потом всё-таки решает пояснить: - Джини уже следующей весной на заставу уходит, это давно решено. Вот зиму дома проведёт, и к нам! - Здорово. - совсем без энтузиазма бормочет альфа, чувствуя внутри странный холод. - Ну, ладно, Сони, пойду своим покажусь. Ты заходи с ребятами, давно вас короедов не видел! - прощается бета, по-отечески обнимая Джисона. Он всегда был таким добрым, ребятишек любил сильно. Луна своих не дала, так он соберёт со всей станицы малышню и возится с ними. Хан помнит, как дядя Мусон играл с ним маленьким. Истории интересные рассказывал. А потом на заставу ушёл. Его дети до самого леса провожали, всё в след махали, пока волк совсем из виду не скрылся. Теперь вот Джисон взрослый, как и все те ребятишки, но каждый из них по-прежнему любит добродушного бету. - Мы обязательно придём, дядь Мусон. - обещает альфа напоследок. Он уже не помнит, как бета уходит. Не помнит, как он берёт хлеб у пекаря. Не помнит, как добирается до дома. Он просто кидает хлеб на стол и быстро скрывается в своей комнате. Папа не успевает даже ничего спросить, Джисона как ветром сдувает. - Вот, значит, как? - обижено бурчит Хан, забираясь на своё ложе прямо в башмаках. Если папка увидит, альфе конец настанет. Сейчас как-то всё равно. Ему бы успокоиться сначала. Желательно, Хёнджина не видеть, пока злость кипит внутри. Вот, получается, какие они друзья!? Настучать бы по лохматой башке Хвану, чтобы впредь доверял им! Кинуть их собрался!? Ну, и пусть валит, придурок! Пусть... И Джисон лицо руками закрывает, чтобы спрятать слёзы от всего мира. ____________ - Феликс не вернётся больше, да? - с робкой надеждой спрашивает Минхо, ставя перед Чаном чашку с мясной похлёбкой. Он знает, что вожак бегает к дому Ли как на работу последние три дня. С того самого момента, когда омега с веснушками ушёл в родительский дом. Результат всегда один, Феликс отказывается даже разговаривать с Баном. Тот чернее тучи ходит, а Минхо себя во всём винит. Если бы не он, не пришлось бы Чану с Ликсом расставаться. Они так трогательно любят друг друга, а тут вот как вышло. - Не вернётся мой Феликс, Минхо, не вернётся. - едва слышно бормочет вожак в ответ, даже не прикасаясь к еде. Минхо, если честно, тоже есть не хочется. Если раньше он старался хоть немножко держаться, то теперь совсем паршиво стало. Без Феликса дом словно опустел, Чан на себя не похож от горя, а Минхо помочь им ничем не может. Он себе-то помочь не в силах. Всё что-то стряпает, стирает, убирает, чтобы с ума не сойти. Бывает, ан нет-нет и заплачет. На скамеечку у калитки резной сядет, всё на станицу смотрит, а слёзы сами будто бегут по щекам. А он всё своё, продолжает почти каждый вечер к калитке выходить. А вдруг, где-то там силуэт знакомый мелькнёт? Хоть глазком его увидеть на секундочку. Сынмин вот отказался от него, а Минхо никак сердечко унять не может. Луну просит счастье дать его бете глупому. Пусть он найдёт своё призвание, проживёт долгую жизнь, ни о чём пусть не жалеет. Только интересно, он думает ещё о Минхо? Вот хоть немножко? А может, уже кому-то другому ромашки дарит? Нет! Минхо об этом даже думать не хочет! Разве может Мини так быстро забыть о них? Или... Он же смог так просто отказаться! Без борьбы отдал, смирился. Глупый бета! Лжец! Зачем тогда столько слов красивых говорил, если отдал другому? Может, правду глаголили омеги в селении? Может, действительно Сынмину лишь тело Минхо нужно было? Только головой омега всё понимает, злится на бету, а сердце любить не прекращает. Минхо всё ждёт своего Сынмина, хотя не нужно больше ждать, не придёт он. Омеге забыть придётся без шансов что-то вернуть. Не вернёшь того, что не сбылось. Папа всегда так говорит. А Чан вполне достойный альфа. Главное, заботливый и не обижает. Против воли на ложе не зовёт. Минхо рядом с ним чувствует себя странно спокойно. Он чувствует, что его дом здесь - с Чаном. И, если бы так сердечко о другом не плакало, Минхо быстро смог бы влюбиться в вожака. Наверное, это из-за их связи. Наверное, так оно и должно быть. - Мне жаль. Это я виноват. - тихо говорит омега. Чан отрицательно качает головой, а потом поднимается из-за стола и руками обхватывает чужие плечи. Минхо испуганно замирает, но мятный запах альфы успокаивает практически сразу же. - Никогда себя не вини, ладно? Ты не виноват, потому что сам страдаешь. Никто не виноват, луна так решила. Моё солнышко... Мой Феликс... Альфа вдруг перестаёт говорить, всхлипывает. А потом прижимается к Минхо, как маленький ребёнок к маме, и плачет. Омега не смеет оттолкнуть мужа, в ответ обнимает, потому что понимает как никто другой. Им теперь только и искать утешения друг в друге. Нет больше у Чана Феликса, нет Сынмина у Минхо. Есть только грёзы разбитые, ранами на душе печать установившие. Это навсегда ведь. Навсегда у Минхо лишь его истинный, у Чана - Минхо. Возможно, они должны стать лекарством друг для друга. Возможно, стоит попытаться. А там что получится. Минхо так больно думать, что никогда больше его Мини не появится на пороге с букетом ромашек, но придётся смириться. У каждого из них теперь своя дорожка, что никак пересечься не сможет. У Чана с Феликсом тоже. А кухню вдруг заполняет сладкий аромат персика, постепенно убивая все другие запахи, кроме мятного. Это постоянно происходит неожиданно, но омега всегда подгадывал примерное время. Он думал, что у него в запасе есть ещё пара месяцев. По крайней мере , так должно было быть. Это заставляет Минхо ошеломлённо замереть. Что происходит!? Почему сейчас!? - Ты пахнешь так... - Чан не может подобрать слова, когда чувствует, что аромат персика усиливается. У Феликса так было, когда... - Нет! - отчаянно выкрикивает омега, отскакивая от вожака в сторону: - нет, пожалуйста. Этого быть не может, рано же ещё! Я не понимаю... Минхо скулит испуганно и пятится к стене. Он с ужасом понимает, что приближается течка.