Лишь луна одна знает

Минхо чувствует, как горит его тело. Это ощущение ужасно, словно тело омеги бросили в горящую печь. И низ живота тянет ноющей болью, которую никак не заглушить. Лишь альфа его истинный помочь может - метка зовёт Чана. Нет, всё нутро просто умоляет отдаться вожаку, наверное, кроме сердца. Оно желает совсем другого. Не альфу. Сердце просит угасающий разум сбежать к бете, который любить научил. "Который отдал без боя!" - напоминает Минхо сам себе, чтобы успокоить глупое желание поддаться на уговоры сердца. А безумие накрывает с головой, требуя альфу. Омеге очень нужен альфа. Это раньше помогали подавляющие течку настойки да отвары, но тогда Минхо не был замужем. Теперь он не может воспользоваться помощью знахаря. Теперь лишь Чан может помочь. Альфа с чарующим ароматом мяты, предназначенный только для этого омеги. И тянет Минхо к мужу. Тянет с невозможной силой, кровью истинной рождая это притяжение. Ломает спесь непокорного омеги. - Ты горишь весь, Хо. Разве можно терпеть такое? Повинуйся уже метке. Тебе легче станет. Иначе ведь всё равно нельзя. - уговаривает старшего омегу Чонин, который пришёл в дом вожака по просьбе Чана. Не смог альфа выносить страдания своего омеги да боялся он, что силой возьмёт Минхо, потому что аромат персика дурманит невыносимо. Вожак ушёл тут же, как Чонин появился в его доме. Теперь он знал, что его муж под присмотром. - Я лучше в реку брошусь, чем покорюсь! - скулит Минхо, дрожащими руками цепляясь за одеяло пуховое, в которое он завёрнут был: - я луну проклинаю! Я всех прокляну! Уйду, ни кого не пожалею! - Минхо, нельзя так! Не гневи луну! - пугается младший омега. Он понимает, что Минхо начал бредить от жара. Быстро вскакивает с ложа, промакивает холодной водой тряпицу, чтобы потом приложить к горячему лбу друга. Тот противиться, отвернуться пытается и продолжает всё завывать, размазывая слёзы по покрасневшим щекам. - Что мне луна!? Предала она меня! Порушила мою жизнь, подарив истинного! Разве не она смотрела на нас с Сынмином с высока, когда я сердце ему подарил!? Разве не она была свидетелем, когда я тело отдал любимому!? Мать луна знала обо всём, а потом посмела подарить меня другому! Не хочу я больше, чтобы она покровительницей мне была! Я отказываюсь от неё! Я ото всех отказываюсь! Пропади оно всё пропадом! Больно мне Чонини! Как же мне больно! Я сердце и тело Сынмину отдал, луна проклятая свидетель! А теперь что!? Теперь я другого принять должен!? - Ты что, ты Сынмину отдался? - поражённо спрашивает Чонин так тихо, словно боится быть услышанным. Минхо мечется на перине в истерике и горячке, но всё же находит силы утвердительно кивнуть. Младший омежка в миг бледнеет, подаётся вперёд и обхватывает руками тело друга. Друга, которого он совсем не узнаёт. Сломали их Минхо, погубили. Такой красивый сгинет ведь! А если кто-то узнает, что нечист он пред мужем, кара себя ждать не заставит. Изведут злые языки окончательно. - Молчи, глупый! Никому больше не говори об этом! Не надо, слышишь? Ты презренным станешь, Минхо, и на Сынмина беду накликаешь! Плохо вам будет, ты же знаешь! - быстро бормочет младший, удерживая несчастного друга своего в объятиях. Тело Минхо бьёт дрожь, но не от холода, потому что пот с него ручьём льётся. И плачет он всё, к Чонину ластится. Маленький омега ему о доме напоминает. Напоминает, что когда-то он был свободен. Когда-то не тянуло его к альфе, которого он хочет телом, но не любит сердцем. - Нини, я боюсь! Не успеть боюсь! - глухо отзывается Минхо в чужих руках. Чонин ровным счётом ничего не понимает. - Не успеть? - переспрашивает он, требуя объяснений. - Сбежать. Я хочу сбежать, маленький. Я боюсь, что моя природа возьмёт своё перед тем, как я уйду. Знаешь, насколько сильно тяготеет моё тело к альфе истинному? Я брежу им, иногда совсем себя забывая. А ежели случится, то руки на себя наложу. Всё равно мне счастья не сыскать без Сынмина. Да и разница небольшая: что я сам сгину, что в лесу дикие растерзают или болезнь какая свалит. - Ты что!? Сумасшедший, что ты говоришь!? Не гневай богов, Хо! Подумай о Есане, о родителях, о нас подумай! Что мы будем чувствовать, если тебя не станет!? Сынмина страдать всю оставшуюся жизнь заставишь, а вожака себя винить! Зачем ты так говоришь!? - пытается вразумить Минхо младший омежка, но тот только головой мотает. Совсем из ума выжил, думает Чонин. И боится сильно, потому что Минхо слов на ветер не бросает. - А кто обо мне подумал!? - огрызается старший: - Чану отдали, не учитывая моего желания! Я просил, я умолял, даже с праздника бежал, но никто не заступился! Сынмин тоже посчитал, что не пара он мне! А у меня кто спросил!? Кто мне дал хоть маленький шанс стать счастливым!? Минхо кричит, а внутри буря мрачная бушует. Там словно все органы печёт, требуя поддаться искушению и лечь под альфу. Организм спасения ищет, а спасение это убьёт его владельца. Минхо не хочет поддаваться. И жить в этом доме невыносимо хорошо, словно тут его место, поэтому он решил сбежать. Его приводит в ужас мысль, что когда-то упрямство его проиграет чарам Чана. Что забудет он своего Сынмина, променяв его на другого. Он же омега, а не кусок железа. Сердце у Минхо, как и у всех, может переменчивым стать, а это пугает неимоверно. Решение уйти из станицы пришло спонтанно, когда стало сильно тянуть к истинному. Когда взгляд невольно начал падать на чужие мышцы, а любопытство узнать поближе, что альфа скрывает под одеждой, навязчиво закружилось в мыслях. Минхо понял, к чему всё ведёт, а сердце ведь до сих пор ждало Сынмина. Глупое сердце не хотело верить, что бета отказался так жестоко. В прочем, жестоки были все, кому доверял Минхо. Каждый был виновен в решении омеги сбежать. И он сделает это! Вот только станет легче, он будет таков. Омега никогда не покорится законам и мужу. Скучать ему не по кому, предали его все. И Есан, который на днях приходил да уговаривал с Чаном попробовать семью построить настоящую. И родители, что свято убеждены в правильности решения, которое приняли на празднике тогда. И Сынмин, так легко отдавший своего омегу. Вот Минхо и проучит каждого из них. Хотели сделать его покорным? Хрен им! Такие не покоряются. Не тем, кого насильно любить заставляют. Никому больше. Минхо только бы выбраться. Только бы уйти отсюда и никогда больше не возвращаться. - Ты молчи, Нини! Не смей никому говорить, если дорожишь мной хоть немного! Я же всё равно всё по-своему сделаю, не стану терпеть! А если удержат по твоей прихоти, то схоронишь меня на погосте! Я всем докажу, что не покорить Ли Минхо, клянусь! Голос старшего омеги сочится безумием, от чего Чонин вздрагивает. Холодок проходит у него по спине. Он знает, что Минхо не шутит. Никогда такой строптивый не примет неволи. Никогда не станет хорошим мужем Чану, потому что о другом он мечтал. Отдался другому, пусть и знал, что не гоже омегам станицы до свадьбы ложиться под альфу. В прочем, Сынмин и не был альфой. Он был просто бетой, который побоялся бодаться с вожаком и старейшинами, а теперь чах на глазах. Чонин жалел Кима очень, но не говорил Минхо, что его любимый никогда не отказывался от их любви. Что он тоскует так же, а может, даже больше. Минхо скажи, он натворит дел. И так, видимо, натворит. Младший омежка слишком привязан к другу, слишком боится однажды увидеть мёртвого Минхо, поэтому идёт у него на поводу. Снова. - Я никому не скажу. _____________ - Пойдём домой. Пойдём, солнышко моё любимое! Не трави мне душу, тошно ей без тебя! Ты на себя посмотри, как сам изводишься! Ну же, пойдём! Феликс вяло мотает головой из стороны в сторону и пытается отстраниться от Чана, но тщетно. Альфа прижимает к стене дома, не позволяя уйти или хотя бы увеличить дистанцию между ними. От него так знакомо пахнет, что у омежки кругом голова идёт. В прочем, последнее время она постоянно кружится. Наверное, от голода. Ничего Феликс себя съесть заставить не может. Ничего не может, даже ходит с трудом. Впалые щёки от слёз уже жжёт, но омега чуть что вспомнит и плачет. А тут вот вышел в огород за редиской папе на салат. Родитель всё его расшевелить старается, в чувства привести. Возится со взрослым сыном не паче, чем с малышом Джонхёном. И уговаривает всё выйти к Чану, поговорить с ним. Вот и добился папа своего. Лишь омежка за порог вышел, Чан, не появляющийся перед домом бывшего мужа уже пару дней, оказался рядом. Феликс хотел домой обратно уйти, но альфа не позволил. - Не надо, Чани. Ты иди к своему омеге, не зови меня напрасно. - просит Феликс слабым голосом, едва различимым из-за шума дождя, который принёс долгожданное спасение от зноя. Наверное, поэтому альфа прижал бывшего мужа к стене, чтобы тот не промок. Сам же Чан стоял как раз под струями воды, стекающими с крыши. - Вернись ко мне, солнышко. Мы все беды с тобой преодолеем, только вернись. Приласкай, мой хороший, не гони. Не губи меня. - жарко шепчет вожак, прижимаясь ближе, носом зарываясь в густые волосы Феликса. Омега чувствует, как согревается теплом чужого тела. Снова чувствует родные объятия, в которых утонуть хочется. С радостью бы уйти с Чаном, но разве можно? - Возвращайся домой, родненький. Не ходи ко мне больше. Не зови, не пойду я. Не рви сердечко моё, любимый. Пожалей ты меня, несчастного. - молит Феликс, а сам ближе жмётся к альфе. Как тут сдержаться, если он рядом совсем? Такой тёплый, знакомый до боли, нежный. Обнимает омегу, не отказывая в ласке. Губами прижимается к виску Феликса, а потом и щёчки покрывает лёгкими поцелуями, отчего омега трепещет весь. Как же тут устоять? Как сильным быть, если Чан напористый такой? - Это ты нас пожалей, глупышка. Что же ты душу мне рвёшь? Сдохну я без тебя! Как есть сдохну! Не откажусь от тебя никогда, прими уже это! Подожди... - и альфа присасывается к губам сочным омеги, подкидывая вверх исхудавшее тело так, чтобы Феликс обхватил ногами его торс. Тот мычит протестующе, трепыхается в сильных руках, но омежка намного слабее. Настолько слабее, что вскоре отвечает на поцелуи альфы, ручками обвивая крепкую шею Чана. Что они на улице у всех на виду, становится всё равно. Только бы не расставаться! Только бы не забыть вкус губ любимых! Только бы это больше не закончилось! А вожак губами спускается к шее, прикусывая легко да посасывая кожу нежную. Языком очерчивает контур метки, что ещё красуется на изящной шейке, отчего омега всхлипывает и откидывает голову к стене. - Посмотри, как ты нуждаешься в своём альфе. Какой ты податливый. Какой красивый. Самый красивый. Я так хочу тебя. Только тебя. Только с тобой я хочу делить жизнь. Не будь же таким упрямым, солнышко. - молвит Чан хриплым от возбуждения голосом, пока расправляется с ленточками на рубахе омеги. Он знает, что здесь их может застать кто угодно, но ему глубоко насрать на всех и всё. Кроме Феликса. Вожаку насрать на всех, кроме его солнышка. Он так соскучился! Так мечтал каждый день после ухода своего омежки коснуться его ещё хоть раз! Последние пару дней так и вовсе было невыносимо. Рядом был течный омега, который источал убийственный просто аромат. Феликса не было рядом. Чан боялся очень не сдержать себя, ведь так тянуло взять Минхо. Так сильно, что член альфы всегда находился в боевой готовности. Ему приходилось ублажать себя самому, чтобы не натворить глупостей. Сегодня даже пришлось позвать омежку Чонина, чтобы со спокойной душой уйти прочь из дома. К его Феликсу. Он снова шёл к знакомому дому, чтобы попытаться хотя бы поговорить с любимым. И в этот раз альфа свиделся с омегой, тоска о котором так разъедала волчье нутро. Напряжение из-за последних событий дало о себе знать, вот и набросился Чан на милого Феликса. Не желало сердце истинного признавать. Волк признал, волк хотел Минхо как никого и никогда, а Чан хотел своего Феликса. Чан мечтал снова целовать эти губы, гладить щёчки веснусчатые, вдыхать родной аромат. Чан до сих пор надеется, что вернётся его маленькое солнышко. Сложно вожаку даже дышать в доме, где нет больше любимого. - Что ты делаешь? - вяло сопротивляется Феликс, когда Чан его аккуратно ставит на землю и прижимает грудью к стене, одной рукой удерживая омегу, а другой приспуская его портки: - Не надо, Чани! С ума сошёл, грешный? Ну, а коль увидит кто? Не надо! Не здесь, ну! - Тогда пойдём домой! Вернись ко мне, прошу тебя! - снова просит альфа, опаляя дыханием покрасневшее ушко омеги, но тот снова отрицательно мотает головой. И скулит так зазывающе прекрасно, стоит только вожаку прикоснуться к сокровенному местечку омежьему, спрятанному между соблазнительными булочками. Там так всё мокро, что зверь Чана с ума сходит, желая этого омегу. Феликс течёт весь, значит, желает тоже. Зря, что сопротивляется, а тело его всё за него говорит. И альфа вжимает любимого сильнее в стену, собираясь уже взять податливое тело, но их прерывают: - Сыночек, всё в порядке? - доносится из дома голос папы омежки, заставляя Феликса резко развернуться и оттолкнуть замешкавшегося альфу от себя. С его глазок спадает пелена возбуждения, и дрожащими руками омега начинает наспех поправлять одёжу. Чану в этот момент хочется разлететься на куски. Он руками тянется, чтобы дотронуться до любимого, но тот уворачивается. - Уходи, Чани! Уходи, не мучь меня! Я прошу тебя оставить своего несчастного омегу, потому что не сыскать тебе счастья со мной! Я люблю тебя и всегда буду, но отрекаюсь от нас, потому что желаю тебе самого лучшего! Уходи и не возвращайся больше! Прости меня, любимый, иди! - практически на одном дыхании выпаливает Феликс, порывисто целует губы альфы и убегает в сторону крылец. У Чана кружится голова. Он не успевает удержать, не успевает даже ответить. Только сейчас он замечает, что совсем промок. А слёзы из глаз добавляют влаги разбитому оборотню. Он сейчас так хочет просто раствориться в этой влаге и не чувствовать боль жгучую, что затопила всё его существо. Он хочет забыться хотя бы на вечер, отпустить эту боль. Да, наверное, сегодня Чан напьётся. Вожаку действительно нужно напиться, иначе просто силой заберёт он любимого домой. __________________ - Ты, придурок, точно уверен, что прошляпил браслетик Нини именно тут? - уже двадцатый раз спрашивает Чанбин, осматривая так же двадцатый раз куст ивняка на берегу реки. - Точно. Я же говорю, что повесил браслетик на веточку ивы, когда малой купаться пошёл! Хотел совредничать, а оно вона как получилось! Позвали Чонина к Минхо, он и был таков, а про безделушку не вспомнил. И я забыл. Теперь от папки влетит, браслет-то дорогой был... - Да помню я, что его Нини дедушка подарил! Ценность фамильная этот браслет, ты уже тысячу раз сказал об этом! - перебивает Бин испуганный лепет друга, потому что тот одно и тоже талдычит битый час, пока они браслетик ищут. Хёнджин наблюдает за этими двумя со стороны. Он и Сынмин исследуют берег на случай, если безделушка упала, и её откинуло ветром. - Бывают же дураки на свете! - ворчит Хван себе под нос: - шутник нашёлся! И вообще, кто в дождь купается!? Нини у нас, вроде, не лягушка! Сынмин на это ворчание только хмыкает весело, потому что сердитый Хёнджин та ещё картина. Вроде, воинственный такой, а губы дует как ребёнок. Ким подметил, что друг сегодня вообще какой-то раздражительный, словно омега перед течкой. Видимо, что-то его беспокоит. Спрашивать прямо Сынмин не стал, боясь отправиться в далёкий эротический поход, в который явно будет послан. Хёнджин не любит говорить о своих проблемах. Он вообще закрывается и тушуется, если в их компании начинают обсуждать что-то серьёзное. Вон даже о намерении Хвана уйти на заставу, друзья узнали от его дяди, а не от самого беты. Джисон и Чанбин, естественно, устроили громкий разбор полётов, Чонини расстроился, а Сынмин понял. Он тоже бета. Знает не понаслышке, каково это не иметь собственного мнения, а соглашаться с альфами и  омегами, потому что законы на их стороне. Знает, что больно жить, словно ты чужой в родной стае. Больно, когда теряешь что-то очень важное из-за своего происхождения. Сынмин потерял любимого, Хёнджину он не желает чего-то подобного. Пусть лучше станет воином и заслужит уважения. Пусть не ведает агонии любви. Пусть не чувствует себя пустым местом. - Мне конец! Меня папуля за яйца подвесит! - продолжает завывать Джисон, убивая своим воем все мысли в голове Кима. Это, скорее, хорошо, потому что у беты нет мыслей, за которые стоит держаться. Один негатив. - Хочу на это посмотреть. - отзывается Хёнджин страданиям друга. Дождь ударяет с двойной силой, что теперь не видно ничего из-за пелены воды. Какой теперь браслет на такой погоде найдёшь? - Теперь точно я погибну молодым и красивым. - тихо бормочет Хан, тоскливо смотря в сторону берега. Друзьям пришлось скрыться от дождя под навесом, что смастерили на поле за домами волки подростки. - Ну, насчёт красивого, сомневаюсь. - цепляется сразу к Хану Чанбин. Альфы начинают галдеть и толкаться. Шум дождя и крики друзей практически оглушают Сынмина, но он рад это слышать. Рад, потому что совсем скоро ему будет тихо. Он останется совсем один наедине со своими страданиями. Постарается забыть Минхо. Сынмину нужно забыть Минхо. Отпустить того, кого любит больше жизни. - Хватит! Как дети малые! - кричит Хёнджин, чтобы успокоить альф. Сынмин думает, что они должны знать. Он должен сказать им. Бета набирается смелости, потому что знает, что сейчас будет, и выпаливает то, что заставляет всех замолкнуть. - Ребята, я ухожу из станицы. Я покидаю стаю.