Лишь луна одна знает

- Меня папенька заругает! Почему мне достался брат, у которого мозгов нет? - плаксиво причитает Чонин, пока ползает на четвереньках по траве, куда предположительно мог свалиться его браслетик с веточки ивы, на которую был повешен Джисоном. Чонин заметил пропажу только дома, когда пришёл от Минхо вечером. Сначала он подумал, что забыл украшение в избе вожака, а потом вспомнил, что не одевал браслетик на речке после купания. Значит, он должен был лежать на бережку. Омежка действительно очень торопился к Минхо, поэтому не вспомнил даже о фамильном браслете. А ведь признание дедушки очень многое значит для Чонина. Он же не родной в семье. Точнее, не совсем так, он родной, но только для отца. Папенька никогда его не рожал, жизнь омеге подарил любовник отца. А потом подарил и самого Чонина Ханам. Принёс и положил на крыльцо дома своего любовника. Сам сбежал из станицы и больше никто его не видел. Чонина отец и его омега не выбросили, не отдали. Так и вырос омежка в семье Ханов. Папенька любит его. Ни разу в жизни Чонин не чувствовал отчуждения или презрения за то, что рождён был в результате греховной связи. Нет, папа отца хаял, а не родному сыну слова грубого не сказал никогда. Джисон больше втыка получает за свой взбалмошный характер, чем Чонин. Омежка ведь даже не знал лет до тринадцати, что папеньке он никто, но злые языки осведомили его об этом. Он тогда расплакался сильно, а папа обнял и сказал, чтобы Чонин не слушал никаких хабалок. Сказал, что своего Нини он всё равно никому не отдаст и любить меньше не станет. Чонин успокоился. А когда дедушка подарил браслет фамильный, так счастью вообще не было предела. И вот из-за Сони браслетик утерян. Чонин знает, что папенька и дедушка расстроятся. Нет, им с Джисоном не сильно попадёт, если только покричат да по шее пару раз звезданут, но вот разочарование останется. Чонин не хочет, чтобы родители в нём разочаровались. И дедушка тоже. - Только не плачь, ладно? Мы найдём твой браслет. - заверяет Чанбин, опускаясь на траву рядом с омегой. Чонин старается ему улыбнуться, но выходит не очень. Не так, как того заслуживает альфа. Возится с мелким омежкой тут, хотя мог бы уже давно сидеть в тёплой избе. Вон и дождик опять накрапывать начинает да стемнело давно. Чонин взаправду не понимает, почему Чанбин так добр к нему. Омежка ведь не маленький уже. Это когда-то малыш Чонини имел привилегию кататься на спине Бина, если уставал; получать из рук альфы самые вкусные и спелые ягодки, когда старшие брали омежку в лес с собой; слушать комплименты каждый день, потому что "малютка Нини" милый и забавный. Теперь Чонин взрослый совсем, а Чанбин всё продолжает возиться с ним. И сейчас вот сам навязался идти с омежкой к реке. Чонин не просил альфу, просто по дороге встретил, а тот предложил помощь. Омега не отказался. Как тут откажешься, если кто-то настойчив до зубного скрежета? Да и темно на улице, страшно одному. С Чанбином совсем не страшно. Он большой и сильный, способный защитить от любой опасности. Каждый омега в станице не прочь обзавестись таким мужем. Альфа же почему-то совсем не торопится привести в свой дом омежку. Никто ему не по душе? Странно, потому что в станице полно достойных омег. Ну, которые и красивые, и по хозяйству, и прилежные. Ещё, к тому же, уже влюблённые в Чанбина. Альфе не пришлось бы даже напрягаться, чтобы завоевать заветное "да" у большой ивы. - Давай, я завтра утром поищу, хорошо? Сейчас поздно уже, не видно ничего. Да и схолодало ещё сильнее, дождь снова сейчас разыграется. Продрогнешь весь, цветочек. - ласково объясняет Чанбин, заставляя омегу обратить внимание на себя. Заботливый взгляд альфы скользит по телу Чонина, а потом поднимается к глазам, чтобы поймать чужой взор. И мягкая улыбка любимого омежки как вознаграждение. Со плавит эта улыбка, словно солнце сливочное масло. Он снимает свою жилетку, чтобы через пару секунд накинуть её на хрупкие плечи омеги. Тот розовеет щёчками очаровательно и тонет в чужой вещи, безмолвно принимая заботу. - Ты очень милый. - почти шепчет Чанбин, а потом что-то внутри подталкивает его наконец перестать быть трусом касательно маленького омеги: - Чонини, я давно хотел спросить у тебя... Ты можешь отказаться, но я должен знать... - Там Феликс! - вдруг вскрикивает Чонин, указывая куда-то за спину альфы. Глаза омеги расширяются в испуге, собираются слёзки на ресничках. Румянец спадает с милого личика, уступая место мертвенной бледности. Чанбин резко оборачивается, чтобы увидеть то, что так испугало Нини. Он ничего не видит. Во всяком случае, ничего не обычного. Всё по-прежнему: речка за спиной, мост через воду, на другом берегу ни души. Деревья колышет ветер, шуршит листочками. В водоём врезаются капельки дождя, смешиваясь с речной водой. Никакого Феликса нигде нет. - Где, маленький? Где Феликс? - осторожно уточняет альфа, стараясь изо всех сил высмотреть бывшего омегу вожака там, куда указывает ручкой Чонин. Сначала действительно Чанбин ничего не видит. Ничего, что выдало бы присутствие ещё одного омеги: ни самого Феликса, ни даже его запаха. - Там! Он с моста... Он там был... Только после этого отчаянного выкрика, тонущего в всхлипах, Со увидел расходящиеся круги на воде. Он понял. Внутри заклокотало всё каким-то животным страхом. Ладно альфа не увидел волнующуюся поверхность воды, потому что дождь и ветер и без того бередят речную гладь, но... Но почему он не услышал всплеск? Феликс не маленькая тростинка, что почти бесшумно способна плюхнуться в реку! Что Чанбин за альфа такой, раз его бдительность подводит? "А если бы это были чужаки? А если бы они забрали Нини? Что тогда, Со Чанбин!?" - ехидно хохочет внутренний зверь, выбивая весь воздух из лёгких. "Нет! Не слушать! Не думать о ерунде!" - сам себе приказывает Чанбин, потому что сейчас ему очень пригодится здравый рассудок и холодный расчёт. Чанбин бросается в воду, боясь потерять время. Феликс не был его другом или кем-то близким, но именно сейчас его жизнь кажется такой драгоценной для альфы, потому что он увидел в глазах Чонини страх за эту жизнь. И Со борется с холодной бушующей водой, пытаясь добраться до места, где предположительно был омега. Только бы успеть! Только бы вытащить и спасти! И глупо было так необдуманно кидаться в воду, не предоставив эту работу своему волку, но Чанбин знает, что справится. Чанбин очень вынослив, что сейчас и пытается доказать реке. Доказать самому себе. Он не просто тут устраивает битву с водными пластами, он пытается спасти безумного омегу, который отчаялся настолько, что решил отдать себя речке. Альфа это понял. Большой глоток воздуха, насколько хватает лёгких, и Чанбин скрывается под водой. Его обжигает холод, а щёчки стоящего на берегу Чонина обжигают горячие слёзы. Омежка обнимает себя руками, но не чувствует холода. Ему не холодно, ему страшно. Сквозь пелену слёз Ян всматривается в водное пространство под злополучным мостом. Ему мерзко, потому что кругом эта вода. Даже с неба капельки дождя, которые давно проникли под одежду. - Пожалуйста, вернись ко мне... - просят окоченевшие губы, а взгляд всё испуганно мечется по водной поверхности. Ярко сверкает молния, ещё пуще пугая омежку. Он вскрикивает и оседает на землю - ноги больше не держат. Колени аккурат оказываются в воде, где их ласкают прохладные потоки, будто силясь усмирить бурю, что грудь разрывает. Чонин закрывает лицо руками и начинает считать, потому что папенька его учил так успокаивать себя. Раскат грома снова заставляет Чонина закричать и он сбивается со счёта, но сразу же начинает снова. Вскоре всплески воды неподалёку заставляют омежку скоренько вскочить на ноги и посмотреть на реку. Он наконец видит Чанбина, отчего новый поток слёз катится по лицу. На сей раз это слёзы счастья. Альфа жив, и он не один - с ним Феликс. Со борется с волнами и речным потоком в одиночку, потому что обессилевший омега уже не может сопротивляться водной стихии. К тому же, Феликс наглотался слишком много воды и замёрз, чтобы что-то соображать. Чанбин понял, когда вытащил омегу на поверхность, что тот в шоковом состоянии. Наверное, не ожидал, что кто-то его увидит и придёт на помощь. А самое главное, Ли испугался смерти. Он так вцепился в рубаху Со, что они вместе едва не потонули. Именно это убедило альфу в том, что не напрасно он рискует собой ради этого глупого омеги. Глупого, потерянного, отчаявшегося настолько, чтобы так решить избавиться от боли душевной. Чанбин не осуждает. Нет, он осудил бы, если бы Феликса козни преследовали за беспутство его, а не просто потому, что судьбой ему уготовано. Омега не виноват в том, что его альфа чужим оказался; не виноват, что луна не подарила ему ребёнка; не виноват, что пришлось вернуться ему из мужьего дома в отчий. Феликс ни в чём не виноват. Чанбин, наверное, больше винит Чана, а не его омег. Никого из его омег. Минхо ведь тоже не виноват, что его забрали силком практически от любимого волка. Не виноват, что Феликс из-за истинной связи Чана и его нового омеги оказался словно оторванным листком. А Чан не удержал. Нет, Чанбин чтит вожака, но, наверное, не смог бы отдать Нини так просто, окажись они на месте главного альфы и его первого омеги. Он бы землю зубами жрал, но не позволил бы забрать. Только не Чонина. Не этого крошку, которого Со так ждёт. Который стоит на берегу весь заплаканный и замёрзший. И бежит к ним со всех ног, стоит только Чанбину почувствовать дно пятками. - Я сам, маленький. - хрипит альфа, когда Нини подхватывает Феликса, но сам едва держится на ногах. Омежка не слушает. Он своими дрожащими ручками сильнее сжимает блузу Ли, чтобы было удобнее, и тащит его под дерево, что стоит ближе к бережку. Скидывает с себя жилетку Со, протирая ей лицо и волосы бывшего первого омеги, а потом накидывает вещь на острые плечи Ли. - Ты устал. Ты отдохни. - быстро тараторит Чонин альфе, а после обращается уже к Феликсу: - Что же ты так? Зачем так? Душу губишь, бедный. Беду в семью кличешь. Ли не отвечает ничего. Только плачет и, как котёночек слепой, тычется лицом Чонину в плечо, пока младший его к себе прижимает. Пока жалеет его. Пока хрупкое, истощённое тело трепещет в руках младшего омеги, а Чанбин смотрит на них со стороны. Смотрит и не смеет приблизиться. - Холодно. - только и говорит он, когда поднимается на ноги. Нини следит за ним внимательным взглядом, в котором тревога замирает, стоит альфе покинуть их укрытие под деревом. Дождь тут же принимает его в свои объятия, хотя Со и так промок до нитки. - Я сейчас вернусь, - предупреждает Чанбин омег, тут же срываясь в сторону деревни. Он не может оставить всё так. Феликсу помощь нужна. Чонини тоже может простудиться, если ещё немного времени проведёт там под деревом. А главное, он единственный, кто сейчас может позаботиться о них. И он бежит на окраину станицы. В самый маленький неприметный домик, из окна которого всегда струится тусклый свет, потому что хозяин домика очень мало спит. Хозяин домика отдал себя в услужение оборотням, чтобы беречь их. И целитель Чон совсем не удивляется, когда видит на своём пороге вымокшего волка. Он только накидывает плащ на плечи, берёт свою сумку со снадобьями, трость в руку, и бредёт следом за зверем. Дождь в ту ночь так и не заканчивается... _____________ Сынмин понимает, что зря пришёл к вожаку именно сейчас. Сердитый, ещё затуманенный похотью взгляд устремляется на него, едва Чан появляется на пороге. Значит, у Минхо и правда течка. Действительно, зря пришёл. Только боль снова ударила с необузданной силой в воспалённое от горя сердце. И дышать стало так тяжело, будто кто-то перекрыл лёгкие. Но отступать уже поздно. Сынмин не просто так пришёл. Сынмин пришёл, чтобы навсегда перестать быть членом стаи. Сынмин пришёл, чтобы уйти. Пришёл, когда ливень стеной да пугающий гром взрывами, потому что никто его не увидит в такую непогоду. Никто не станет любопытствовать, почему бета решил посетить вожака так поздно. Никто не станет свидетелем ухода Сынмина из станицы. К тому же, под покровом ночи никто не посмеет его задержать, потому что домашние спят давно. Бета выскользнул из избы не замеченным, безмолвно прощаясь с родными. Он очень сильно будет тосковать по ним. Сынмин любит свою семью, но Минхо он любит больше, поэтому покидает селение. - Я здесь, чтобы просить разрешения покинуть станицу! - говорит бета громко, давая возможность вожаку хорошо расслышать его сквозь шум дождя: - я хочу уйти сейчас! Разреши мне уйти! Ярко сверкает молния, на миг ослепляя оборотней. Чан переступает порог своей избы, оказываясь на улице. Дождевые капли тут же орошают его растрёпанные волосы и стекают потоками по голой коже плеч и живота вниз к порткам. Вожака, похоже, не волнует его вид. Скорее всего, его больше волнует, что Минхо может их услышать, поэтому он плотно прикрывает дверь за собой. - Я сейчас не в лучшей форме для таких решений, Сынмин. У моего омеги... Чан запинается и замолкает, словно сказал что-то не то. Его голос хрипит, а сознание будто где-то не здесь. Наверное, и правда не здесь. Мыслями он всё ещё на тёплом ложе с Минхо. С Минхо, который не хотел его отпускать из объятий, когда в дверь постучали. Чан думал проигнорировать незваного гостя, но тот не уходил, продолжая настойчиво барабанить в дверь. И, если бы это был кто-то другой, вожак сорвал бы на нём своё раздражение, но это Сынмин. Тот, чей мёртвый взгляд возвращает альфе толику самообладания. И дождь. Его прохладные капли быстро заставляют остыть горящую кожу. А может, нежные жёлтые цветочки, что растут практически у входа. На которые падает взгляд Чана, только он оказывается на улице. Он ведь даже не помнит их название, хотя Феликс постоянно напоминал. Трогал лепестки своими маленькими пальчиками так бережно, боясь помять любимые растения. Альфа так же боялся даже дышать полной грудью рядом с хрупким омежкой, словно он мог упорхнуть как птичка. Упорхнул. Оставил о себе океан воспоминаний и тлеющие угли в груди, когда-то бывшие сердцем. А Чан вот забылся в дурмане чужого-своего омеги, который заворожил ненамеренно. Это их проклятие теперь. Не дар, как считает стая - проклятие. Альфа всё бы отдал, чтобы избавить себя и Минхо от их связи. - Я не знал. Во всяком случае, я просто прошу разрешить мне уйти. У меня нет будущего здесь. Я просто хочу найти своё призвание, чтобы перестать быть бесполезным. Я обещаю, что не подведу тебя, вожак. Я... - Кто тебе сказал, что ты бесполезен для стаи!? - перебивает Чан бету, стараясь смотреть ему прямо в глаза. Его твердая решимость во взгляде убивает уверенность Сынмина. Он уже не знает, чего хочет на самом деле. Знает только одно: не сможет он жить в станице совсем рядом со своим Минхо, не имея возможности даже прикоснуться к нему. И да, он считает себя бесполезным. Бета. Одно слово, и этим всё сказано. - Я не альфа или омега, вожак. Я не смогу принести потомство стае. Я даже не могу стать воином как, например, Хёнджин, потому что не умею сражаться. Охотник из меня не важный, ты же знаешь. Я просто... - Сынмин сглатывает, ведь говорить становится труднее: - я хочу быть свободным. Хочу понять, для чего я создан. Позволь мне, вожак. - Ты был рождён в нашей стае, Ким Сынмин. Ты принадлежишь стае. Мне принадлежишь как своему вожаку. Ты никогда не был бесполезным и не будешь, запомни это. Я отпускаю тебя, но ты всегда сможешь вернуться домой. Помни, что у тебя есть дом. Благослови тебя луна, бета Ким Сынмин! И, словно подтверждая слова Чана, всё вокруг озаряет очередная яркая вспышка молнии, а затем следует оглушительный раскат грома. Сынмин пугливо прикрывает глаза, являя свою уязвимость перед стихией. Он никогда не был сильным ни в каком смысле. Папа всегда говорит, что омежкой бы ему родиться, потому что нежный он очень. С самого детства он любил возиться с цветами, рыбалку предпочитал больше охоты, не влезал в драки, был послушным и ласковым. Сиу всегда был уверен, что сын начнёт заглядываться на альф, когда придёт время. Время пришло, а Сынмин пал под чарами омеги. Сам не понял, как это произошло. Просто однажды бета поймал себя на мысли, что дольше положенного глазеет на Минхо. Что ему нравится смотреть на Минхо. Нравится сам Минхо. И, когда после упорных попыток завоевать сердце ретивого омеги, Минхо аккуратно взял из чужих рук букетик ромашек, Сынмин чуть не сдох от счастья. Это была самая главная победа в жизни беты. Его Минхо был самым желанным трофеем для беты, потому что тогда Сынмин чувствовал, что может быть не бесполезным. Он верил, что сможет подарить всю любовь и заботу своему омеге, на которые только был способен. Верил, что нашёл своё призвание - быть нужным Минхо. Папа говорил, что Сынмину нужен кто-то, кто будет беречь его и защищать, потому что сам бета не сможет выжить в одиночку. Папа всегда боялся за сына, а тот, в свою очередь, никогда не хотел расстраивать Сиу. Наверное, именно поэтому бета не рассказывал папе о них с Минхо. Точнее, не всё рассказывал. До недавнего времени Сиу был убеждён, что его сын просто хорошо дружит с красивым омегой, не переступая границ этой дружбы. Да что там говорить, практически все в селении не воспринимали всерьёз то, что было между двумя молодыми оборотнями. Судачили, что наиграется Минхо, да выберет себе альфу, благо любой бы был рад заполучить Ли. Немногие знали, насколько сильно пригрелись в чужих (любимых) руках волчьи сердца. Точнее, не многие хотели видеть. Только ребята. Те, кому Сынмин мог доверить свою жизнь. Даже не семья, пусть бета и любил безумно папу и братьев. Сиу просто сильно пёкся о своём отпрыске, боялся за него, берёг как драгоценный камень. Он настолько укрыл Сынмина родительской любовью, что это можно было воспринимать как унижение. Он не верил, что сын со всем справится сам, потому что слабый. К тому же ещё и бета. Как оскорбление - бета. Даже о Донсу так не заботились, хоть он омега. Про Уёна и говорить нечего - альфа. Брат - сильный альфа, который постоянно прикрывал Сынмина, словно он немощный. Всю жизнь. Всю жизнь Сынмина жалели, считали слабым, не верили в него. Всю жизнь, пока не появился Минхо. Он не жалел с самого начала: сначала бесился и презирал, потом любил. Как он любил! Сынмин никогда не забудет, что его любили трепетно, сокровенно, но неправильно. Для всего мира неправильно, не для беты. Сынмин до сих пор не понимает, почему луна позволила им соединить сердца и тела клятвой любви, а потом разлучила. Проучила их так? Показала, что нельзя менять её законы, иначе боль сожрёт с потрохами? Может, это испытание? Тогда в чём оно заключается? Что Сынмин должен сделать, чтобы пройти это испытание? - Мой альфа, мне больно! Помоги мне унять эту боль! Ты нужен своему омеге, альфа! Бета резко отступает назад, когда слышит любимый голос. Он не успевает сбежать, замученный течкой Минхо появляется на пороге раньше. На омеге из одежды только небрежно подвязанная рубаха, явно принадлежащая Чану. Сынмину сразу бросается в глаза болезненный вид Минхо и его впалые щёки. Видимо, течка сильно его измотала. - Минхо, иди в дом! - строго приказывает Чан, когда омега, не замечая ничего вокруг, цепляется за его плечи со спины оборотня. Сынмину бы бежать без оглядки, потому что опасно приближаться к течному омежке в присутствии его альфы, но бета будто прирос к земле. Он смотрит, как Минхо ломает. Как он прижимается к спине Чана, вдыхая его запах, который становится острее. Этот запах предупреждает Сынмина об опасности, заставляя отшатнуться назад - снова в пелену дождя из под козырька крыши над крыльцом. Это движение и становится ошибкой, потому что стеклянный, залитый похотью, взгляд омеги скользит к нему. Судорожный вздох слетает с искусанных губ. - Уходи, Сынмин! - практически рычит Чан, и перехватывает Минхо, который пытается обойти его: - Домой, омега! Ты мой! Минхо извивается в руках альфы, что-то неразборчиво бормочет, начинает плакать. Босые ноги беспорядочно скользят по мокрому полу, но Чан не позволяет омежке упасть - он держит крепко. - Убирайся, он мой! Сынмин это знает. Он смотрит в налитые кровью глаза, а потом в другие, наполненные слезами. Рваное сердце в груди рвётся ещё сильнее, когда Минхо тянется к нему руками, словно это может им помочь. Не поможет. Им ничего уже не поможет. - Прости, лунный мой. - шепчет Ким и отступает. Снова отступает. Перед тем, как отвернуться и зашагать прочь видит, что Чан хватает омегу на руки и тащит обратно в дом. Видит какая гримаса боли искажает любимое лицо. Ему бы со своей болью справиться. Ему бы дышать научиться без Минхо. Ему бы... - Не уходи, Сынмин! Не бросай меня, я умоляю! - догоняет истеричный крик бету, когда он достигает калитки, а потом его торс обвивают чужие руки, и дрожажий голос бормочет отчаянно: - мне луна тебя подарила, а теперь отнять хочет?! Все они хотят! Они любить не умеют! Никто не умеет! Они отчаяния моего не понимают! Они губят меня! Я без тебя гибну, а они все смотрят! Никто не поможет! Никто не пожалеет! Жестокие! И ты... - Иди в дом, непослушный омега! Сбегать вздумал!? Я твой альфа, ясно!? Я! Ты мой! Сынмин шипит от боли, когда ноготки Минхо оставляют царапины на боках оборотня, потому что Чан резко дёргает омегу на себя. Злость на себя, на этот мир, на стаю и вожака просыпается внутри беты. Он никогда не был настолько зол. Он никогда не хотел никого убить так сильно, как сейчас. Сынмин устал, что все им командуют. Устал, что никто не воспринимает всерьёз. Устал страдать. Нет, это ведь не Ким забрал Минхо у Чана, это Чан отнял Минхо у Сынмина. - Он мой! - вырывается раньше, чем бета успевает усмирить свой гнев. Альфа резко отпускает плачущего омегу и оборачивается к Сынмину. В глазах вожака бешенство. Ким понимает, что Чан сейчас не контролирует себя из-за течки Минхо. Он очень опасен. А теперь, когда видит соперника в Сынмине, волк смертельно опасен. Бета просто не справится с ним, потому что слаб. - Этот омега мой! - ревёт альфа, опасно скалясь. Даже не в волчьем обличии это выглядит устрашающе. Сынмин не хочет драки, поэтому отступает назад, когда Чан надвигается на него. Бета просто хочет уйти, чтобы никто не пострадал, но... - Нет! Не трогай его, прошу! Я твоим буду, обещаю, только не трогай его! Я послушным буду! Сделаю всё, что ты захочешь, только не обижай его! - умоляет Минхо, повисая на руке альфы, чем затрудняет ему путь. Чан в неконтролируемой ярости. Он понимает, что творит, но остановится не может. Почему-то хочется разорвать Сынмина в клочья, чтобы он не смел прикасаться к его мужу. К этому тупому омеге с пьянящим ароматом, который так отчаянно пытается спасти бету. Дрожит весь, изнывает от течки, но всё равно бьётся с предназначенным за свою мнимую любовь. За то, что не сохранить им. Ни Минхо, ни его бете проклятому. Чану же не удалось сохранить свою любовь, своего Феликса. Свою птичку, которая упорхнула из его рук. "Предатели! Они все предатели!" - подсказывает Чану его внутренний зверь: - "И Феликс нас предал, и этот сладкий омега, и его щенок бета. Все! Все они! Убей щенка! Убей, чтобы наш омега видел! Проучи его! Он наш! Наш и не смеет нас предавать! Убей щенка, а потом возьми то, что принадлежит нам по праву!" - Не смей мешать мне! Не смей, омега! - выкрикивает вожак с обидой в голосе. Он хватает Минхо за плечи, улавливая страх в чужих глазах, и с силой отпихивает в сторону. С ним он разберётся потом, потому что омега должен слушать своего альфу, волк прав. Чан накажет эту распутную душонку как следует. Вытрахает из омеги весь дух, пока у того голос не охрипнет, потому что это его территория. Это его омега! И пахнет от него так, что взять бы его снова прямо сейчас, и дело с концом! А что ему мешает? Этот трусливый бета, который всю жизнь только и делает, что избегает трудностей? Даже сейчас сбегает, оставляя позади всю жизнь. Трус! Вот и пусть смотрит! Пусть видит, что Минхо принадлежит только Чану! - Не смей, вожак! Ты не контролируешь себя! - предпринимает попытку усмирить разбушевавшегося волка Сынмин, когда понимает, что тот направляется к омеге. Он на свой страх и риск встаёт между Чаном и Минхо, что становится его ошибкой. Вожак бьёт его ногой в живот с такой силой, что бета отлетает и ударяется спиной о скамейку, стоящую недалеко от них. Первые секунды Сынмин думает, что больше никогда не сможет дышать. Он ловит ртом воздух и хрипит, потому что сделать вздох слишком больно. Эта боль расползается по всему телу, отчего в глазах темнеет и, если бы не холодные дождевые потоки, он бы отключился. Становится страшно. Страшно, что Минхо остался один на один с разъярённым альфой. Страшно, что бета не может помочь. Страшно от понимания, что он сам виноват во всём. - Нет, нет, пожалуйста! - скулит Минхо, когда альфа подходит к нему и цепляет полы рубахи, пытаясь задрать её вверх. Омега сучит ногами, силясь отползти в сторону, а красивое лицо искривлено от рыданий. Что-то ещё каких-то полчаса назад он тёк под альфой и принимал с удовольствием член вожака, а сейчас ревёт и сопротивляется. Нет, Чан не позволит издеваться над собой! Минхо его омега! Минхо ему принадлежит по праву! Минхо... На глаза попадается маленькая астра, видимо, сломанная в ходе борьбы. Одиноко оторванный бутончик лежит около головы ревущего омеги, ярким пятном проскакивая перед глазами Чана. "Моё маленькое солнышко, сердечко моё, любимый! Я себя теряю без тебя, счастье моё!" Альфа словно наяву чувствует, как маленькие нежные пальчики привычно сжимают его огрубевшие ладони. Чувствует это тепло, которого он лишился. Разум начинает прояснятся. - Моё солнышко... Мой... Что же я делаю? - шепчет вожак как в бреду, аккуратно подхватывая дрожащими пальцами цветок. Холодный маленький бутон послушно ложится на чужую ладонь. Такой хрупкий и нежный, как и тот омега, который его вырастил. Который ещё совсем недавно даровал счастье Чану. Который и был счастьем. Маленьким счастьем большого волка. - Прости меня, - тихо говорит альфа, не сводя глаз с астры на ладони: - прости меня, прости меня, прости... Он всё бормочет одно и то же, не замечая, что тёплые слёзы орошают его лицо. Чан даже не совсем понимает, кому это адресовано: Феликсу ли или Минхо, всё ещё лежащему рядом. Несчастному мальчику, которому досталась участь войти в дом нелюбимого. Любимый же намерен уйти из стаи. Возможно, навсегда. Возможно, это последний раз, когда Минхо видит Сынмина. Чану жаль, потому что ничего для них он не сможет сделать. Истинность вместе с меткой даровала привязанность, которая уничтожит их порознь. Предназначенные зачахнут в разлуке, если они познали друг друга. Так Чан слышал от старейшин. Слышал, что тоска съедает волка, который лишится истинного своего, признанного внутренним зверем. Слышал, что спустя какое-то время волк сходит с ума и тянет за собой разум оборотня, а после умирает в безумии. Поэтому вожак бессилен против истинности. Он бы рад избавиться от гнёта, что выпал на его долю, но не может. Смотрит на Минхо, который свернулся калачиком на мокрой холодной земле, и жалеет его. Аккуратно, чтобы не спугнуть, прикасается к дрожащему плечику омеги. Чан не хочет больше причинять ему боль. Вожак просто хочет попросить прощения и увести мужа домой, пока тот не подхватил простуду, но его планы рушит резкая боль в затылке. Сначала боль, а потом весь мир погружается во мрак. Сынмин откидывает камень, которым ударил альфу, и бросается к Минхо. Видит луна, он не хотел причинять боль никому, но вожак снова в любой момент мог начать проявлять агрессию и тогда, скорее всего, покалечили бы уже бету и омегу. Этого нельзя было допустить. Сынмин и так пострадал. - Лунный мой. - тихо зовёт Ким омежку, чтобы не напугать ещё больше. Минхо вздрагивает всем телом, а потом бросается в объятия беты, крепко цепляясь руками за чужой мокрый плащ. Он плачет как маленький ребёнок, утыкаясь лицом в грудь Сынмина. Трясётся весь, а кожа его горит, напоминая бете о течке его омеги. - Пойдём в дом, Минхо, тебя нужно переодеть, а потом ты поспишь, ладно? - заботливо бормочет Ким, пытаясь скрыть дрожь в голосе. Он не сможет взять с собой своего омегу, потому что знает о последствиях. Знает, что без Чана плохо будет Минхо. Невыносимо. Волк сведёт омежку с ума, а Сынмин никогда себе не простит, если пострадает его любимый. - Где же ты был, Мини? Я так ждал тебя! Каждую секундочку ждал! Я...- Минхо всхлипывает, а потом продолжает: - я луну проклял! Я всех ненавидел, только тебя одного не смог! Я думал, забыл ты Минхо своего! Думал, никогда больше не увижу тебя! Не бросай меня, любимый! Умру я без тебя, изведусь! Не могу я без тебя! И бета сильнее прижимает своего омежку к себе; губами легонько касается мокрых волос на макушке любимого; кутает его в свой плащ, чтобы хоть немного защитить от холодного ливня. Не передать словами, насколько Сынмин скучает. Как он каждый день от тоски изнывает. Как пытается научиться жить без своего Минхо. Как губит его осознание, что он бессилен пред луной. Пред её законами. - Пойдём в дом? Тебе согреться нужно и поспать, а потом мы поговорим. - лжёт бета, чтобы заманить омегу в тепло. Конечно, не станет он ждать пробуждения Минхо - уйдёт. Снова оставит позади счастье своё. Не ради себя, ради него. Себя он уже не жалеет. Себя он ненавидит люто, потому что родился бетой. - Я так люблю тебя, Сынмин. Я очень люблю тебя. Не бросай меня, пожалуйста. - скулит Минхо, будто понимает, что не свидеться больше им. Он послушно поднимается вслед за Кимом, но не отпускает чужой плащ. Испуганный несчастный комочек счастья, на который Сынмин насмотреться не может. Он так скучал! Теперь будет скучать ещё сильнее. Будет греть сердце лишь мыслью, что где-то живёт самый красивый омега на свете. Самый любимый. Такой не похожий на себя, потому что Ли Минхо всегда был сильным, уверенным, гордым. Бан Минхо обессиленный течкой и переживаниями, лишённый привычного блеска глаз и заметно похудевший. Но даже такой он кажется бете самым красивым. Минхо всегда будет самым красивым для Сынмина. - И я люблю тебя больше всего. - отвечает бета на признание омеги, а потом обнимает порывисто, потому что боль снова разъедает нутро. Сынмин не хочет прощаться. Луна, как же он не хочет прощаться! Взгляд падает на недвижимого альфу. Его грудь вздымается от дыхания. Дышит, значит, всё хорошо. Ему бета поможет позже, когда позаботится о Минхо. Когда омега будет в тепле и сухой одежде. А потом Ким Сынмин навсегда покинет станицу. Ему больше нечего здесь делать. "Береги моего Минхо, вожак!" - мысленно обращается бета к Чану, после снова переключая внимание на любимого. У них осталось так мало времени...