Лишь луна одна знает

Джисон не предполагал, что встретит кого-то поздно вечером в старом сенном сарае у леса, да ещё и в такой ливень. Он просто хотел посидеть в одиночестве, потому что дома это не представлялось возможным, когда папа, отец, дедушка и Нини там. Это же полуразваленное, давно забытое хозяином, строение показалось ему самым подходящим местом, чтобы никто не увидел его настоящего. Не громкого сумасбродного альфу, а уязвимого оборотня, который вот-вот потеряет одного из самых близких друзей. Да, слова Сынмина сегодня у реки выжгли дыру где-то в сердце, заставляя его обливаться кровью. Тогда Хан держал эмоции под контролем из последних сил, сейчас же волк падает на кучу старой, затхлой соломы и громко плачет, размазывая слёзы по лицу мокрым рукавом плаща. Всё равно никто его таким не увидит. Никто ничего не исправит. Джисон не может ведь вырвать из избы вожака Минхо, привести его к Киму и вручить из рук в руки со словами: "держи, не теряй больше". Вернуть омегу невозможно. Удержать друга тоже. Сынмин всё для себя решил. Джисону остаётся только надеяться, что когда-нибудь бета Ким Сынмин вернётся домой. Пусть совсем не скоро, возможно, седым стариком, но вернётся. Хан будет ждать и надеяться всегда. Он будет очень сильно ждать. - Наш Сынмини выбрал свой путь, Сони. Нам придётся отпустить его. - раздаётся тихо совсем рядом, а потом Джисон чувствует, как говоривший опускается на солому подле него. Альфа из-за шума дождя и собственных рыданий не слышал, что кто-то ещё вошёл в сарай. Точнее, не кто-то, а самый особенный оборотень для Хана. - Я видел, что ты идёшь сюда, и последовал за тобой. - поясняет Хёнджин, опережая все вопросы альфы о том, как он здесь оказался. Джисон просто угукает и молчит. Он громко дышит и икает после всплеска эмоций, но остаётся неподвижным, потому что сил нет даже просто повернуть голову в сторону Хвана. Наступает такая апатия, что напади сейчас на них дикие, Хан не сдвинулся бы с места. Наверное, это и есть опустошение. - Знаешь, Сони, я понимаю Сынмина как никто другой, потому что нам судьбой выпало одно начало. Не просто быть бетой, когда ты всегда позади остальных. Ты никто по сути в то время, когда альфы и омеги тебя превосходят. Когда у вас есть выбор, у нас его нет. Ты либо прогрызаешь себе путь напролом, либо становишься тенью для всех. И... - у Хёнджина срывается голос, он замолкает на несколько мучительных мгновений, чтобы просто позорно не заплакать: - Мне, наверное, повезло больше, чем Мини. Я уйду на заставу, чтобы служить селению, быть полезным... Да, мне повезло, что у меня есть дядя Мусон, иначе я тоже стал бы просто бетой, который старается выжить среди вас. Сынмин хотел любить, но ему не позволили. Даже этого нам нельзя, Сони, понимаешь? Мы как будто прокажённые, не имеющие права даже на чувства. Это ломает с каждым годом всё сильнее, поэтому я понимаю Мини. Я боюсь, что начну ненавидеть... - Эй, Джини! - Джисон всё же пересиливает себя и поднимается, чтобы быть на одном уровне с Хваном: - когда я поцеловал тебя, ты ответил... Я просто хочу знать, ты был искренен тогда? Альфа смотрит внимательно в синие омуты напротив, стараясь разглядеть в них хоть что-то, что может дать ответ на его вопрос, потому что сам Хёнджин молчит. Его взгляд становится совсем уязвимым, а губы мелко дрожат, словно бета сейчас расплачется. - А ты? - тихо спрашивает он. Альфа не узнаёт прежнего воинственного Хёнджина. Сейчас он будто обнажён перед Ханом. Будто боится чего-то. И Джисон первый подаётся вперёд, чтобы смять чужие дрожащие губы своими. Он тоже обнажает всю свою душу перед бетой, которого так желает. Хан старается показать, насколько искренним он был тогда на поле. Старается вложить все свои чувства, что скрывал так долго, в этот поцелуй. И Хёнджин отвечает тем же. Они словно два голодных зверя, наконец-то урвавшие свой кусок добычи. Бета даже не сразу замечает, что альфа укладывает его на спину, сверху прижимая своим телом. Хёнджин немного пугается такого напора со стороны Хана, потому что так у него первый раз, но он не пытается остановить Джисона. Слишком боязно спугнуть момент, о котором Хван мечтал так долго. Пусть даже после альфа оставит его, Хёнджин согласен. Он не претендует на отношения или длительные встречи. Нет, ему достаточно будет этой маленькой порции ласки, чтобы запомнить. Чтобы потом вспоминать, что его тоже можно любить. Пусть так мимолётно, но всё же. А чужие губы исследуют его шею и ключицы, заставляя вздрагивать от удовольствия при каждом касании. С губ слетает тихий стон, когда Джисон прикусывает мочку уха беты. - Я никого никогда так не хотел, Джини, как хочу тебя. - шепчет Хан, опаляя дыханием нежную кожу на шее Хёнджина: - во всех смыслах. У тебя нет этого сладкого зазывающего запаха омежьего, но я умираю рядом с тобой, понимаешь? Я ни на кого больше смотреть не могу, потому что ты дурманишь меня. Что ты со мной делаешь? Как ты это делаешь? Бета не отвечает. Он выгибается в спине и красиво стонет, потому что руки альфы проникают под одежду, лаская изнеженное тело. Джисон не опытен в таких делах, но, кажется, будто его руки и губы сами знают, что делать. Он просто очень долго ждал момента, когда Хёнджин разрешит быть ближе. Настолько близко, чтобы никакого расстояния между. Чтобы сердце к сердцу. Чтобы так потрясающе до дрожи, когда он стонет под тобой, принимая ласки, что ты даришь ему. По крыше стучит ливень. Кое-где вода капает на прогнивший пол сарая. От соломы пахнет плесенью и она забивается в волосы, но это совсем не мешает двум влюблённым оборотням. Они исследуют тела друг друга, терзают чужие губы кусачими поцелуями, почти умирают в желанных объятиях. Они ещё совсем не умеют любить по-взрослому, поэтому в их ласках нет похоти и грязи. Оба просто отчаянно нуждаются друг в друге. Оба безумно влюблены. - Я хочу стать полностью твоим. - разгорячённо бормочет бета, пока Хан покрывает осторожными поцелуями его плечи: - сделай меня своим, прошу тебя. В его голосе столько отчаяния, что Джисон отстраняется, чтобы взглянуть в колдовские синие глаза, наполненные слезами. Он пугается. - Ты чего, Джини? Я... У нас ещё столько времени! У нас целая жизнь впереди, веришь? Я просто не могу... - альфа замолкает на секунду, чтобы нежно коснуться губами кончика носа Хвана: - ...так с тобой поступить. Как я посмею взять тебя на вонючей соломе в дряхлом сарае как какого-нибудь распутного омегу? Наш первый раз не должен быть таким, потому что ты особенный для меня. - Я ведь бета, Сони. Я не смогу... - Мать луна, да какая разница!? Мне не важно, кто ты! Я просто хочу держать тебя за руку и целовать, потому что можно. Хочу хвастаться тобой перед ребятами. Хочу стереть все границы, чтобы больше не мечтать о тебе на расстоянии. Я хочу быть с тобой. Хёнджин после этих слов сильно краснеет и пытается отвернуться, но Джисон не позволяет. Альфа ладонями обхватывает чужое лицо, вынуждая Хвана смотреть на него. Они оба очень сильно смущены, но Хан просто обязан узнать... - Ты будешь моим? Примешь ли ты меня как своего альфу, Хёнджин? - спешит спросить он, пока совсем не сдох от волнения. Бета бегает взглядом по его лицу, словно ищет подвох. Джисон уже готов взвыть от досады, потому что, в отличии от Хвана, ему всё равно, что перед ним не омега. Ему никто не нужен, кроме этого глупого беты. Теперь, когда Хёнджин открылся перед ним, Хан жалеет, что струсил в день Благочестия. Сейчас невозможный бета давно был бы его. - Если ты думаешь, что я несерьёзно, то я тебя укушу! Клянусь, Хван Хёнджин, я ещё никогда не был более серьёзным! - выходит из себя альфа, потому что ожидание убивает, а несносный бета молчит. Молния сверкает как раз в тот момент, когда две крупные прозрачные капельки чертят мокрые дорожки на красивом лице Хёнджина. Он просто не верит, что всё происходит на самом деле, поэтому спешит ответить, пока иллюзия не рассеялась: - Да, я буду твоим.    ______________ Всю ночь Ходжуну снились кошмары. Сначала снился покойный муж со своей шлюхой Бомином. Даже во сне они тянулись друг к другу, будто не замечая Ходжуна. Омега помнит, как бесстыже Бомин улыбался чужому альфе, как крепко держал он его руку, как злые слёзы полосовали веснусчатые щеки этой подстилки, с какой жалостью и любовью смотрел на него Чувон. Никогда он не смотрел так на Ходжуна. Никогда. И омега хотел уже вмешаться, хотел порвать их двоих на куски, но лицо мужа вдруг преобразилось. Теперь перед Ходжуном стоял не Чувон, а Чан. Его единственная отрада. Его сыночек. Теперь слёзы бороздили его кожу, а напротив стоял не Бомин, а Феликс. Эта копия Бомина со своим овечьим взглядом. С этой своей мнимой любовью к Чану. Ходжун знает, что омеги из ненавистного семейства все порченные. Каждый из них подстилка, что не погребует чужим альфой. Маленький милый Феликс только с виду такой простой, но Ходжун видит его насквозь. В нём чернь сквозит как и в его папаше. Он такой же. Словно приворожил Чана своими чарами, отпустить не хочет. Ходжун бы с удовольствием выкинул эту семейку из селения. Он бы отомстил за мужа и за сына. За свою сломанную жизнь отомстил бы. За то, что его альфа никогда не любил мужа так, как любил Бомина. За то, что Феликс запудрил мозги его мальчику. За всё. Ходжун делает шаг в сторону бывшего мужа своего сына, чтобы оттолкнуть. Избавить своего мальчика от этого проклятого омеги. Только, лишь он ступает к своей цели, как вокруг всё меняется. Мужчина осматривается и едва не скулит от досады, потому что узнаёт это место. Место, которое он так тщательно пытался забыть, выкинуть из памяти, растоптать. Наверное, он недостаточно старался, раз помнит каждую деталь, словно омега был здесь вчера, а не много лет назад. Даже глупые цветы, что аккуратно собраны в букетик, всё те же. Молодой Ходжун держит этот букетик в дрожащих руках, а лицо его сердито. Напротив стоит Хван Мусон, неестественно бледный и нервный, что противоречило всегда добродушному, весёлому бете. А вокруг лес. Зелёные листочки деревьев шелестят на ветру. Где-то совсем рядом щебечет какая-то птичка. Цветы на поляне мигают разноцветными бутонами. Красиво. В природе гармония. И природе нет дела до двоих молодых оборотней, которые разрываются на куски, потому что эта самая природа слишком жестока. А может, кто-то из них более жесток, чем природа. - Я просил больше никогда меня не беспокоить! Ты же знаешь, что я скоро выйду замуж не за последнего оборотня в селении! Зачем зовёшь меня!? Что тебе нужно, Мусон!? - кричит молодой омега, а тот Ходжун, который будто наблюдает со стороны, задыхается. Он помнит каждое слово из этого разговора. Знает, что случится дальше. Не хочет здесь находиться, но проснуться никак не получается. - Я просто хотел поздравить тебя. Я... - бета пытается взять омегу за руку, но тот отскакивает, словно от огня: - Я никому не скажу о нас, не бойся. Понимаю, что со мной ничего хорошего тебе не светит. Я не сержусь, Джуни, мышка... - Не смей меня так называть, понял!? Не смей! - бесится Ходжун и бросает в лицо Мусона букет, что держал в руках: - и веники свои не смей мне больше дарить! Ты моя самая большая ошибка! Я буду опозорен, если кто-нибудь узнает, ты понимаешь!? Я... Я... Омега закрывает лицо руками и всхлипывает. Мусон бросается к нему, чтобы легонько сжать большими лапищами хрупкие плечи. Он не злится, не плюёт в ответ ядом, не бросает молоденького омежку одного на поляне у кромки леса. Он просто имеет огромное, доброе сердце. Ходжун больше никогда не встречал подобного оборотня. Этот Ходжун, из настоящего. Тот, прошлый Ходжун, думал тогда, что у него впереди вся жизнь. Думал, забудет шашни с бетой, когда войдет в главенствующую семью стаи. Решил для себя, что брак с Чувоном намного выгоднее неизвестного будущего с тем, у кого этого будущего могло и не быть. Только луна знает, как больно тогда было говорить такие ужасные вещи тому, кого целовал у реки пару дней назад. С кем хотел бы остаться, не смотря на козни судьбы. С кем так и не получилось быть счастливым. Нет, настоящий Ходжун не жалеет, что всё произошло именно так, потому что у него есть Чан и власть, но где-то глубоко внутри больше всего он хочет вернуться на ту поляну. Попрощаться как он этого хотел, а не как вышло. Хотя бы обнять в ответ в последний раз. Сказать, что ему жаль. Остаться хорошим воспоминанием. - Я не скажу, не плачь, Джуни. Никто не узнает. Хочешь, я сделаю вид, что мы совсем не знакомы? - Хочу. Мусон ушёл спустя пару минут. Всё ждал чего-то ещё, но Ходжун так ничего и не сказал. Тогда бета отпустил омегу и больше ни разу в жизни к нему не прикоснулся. Действительно сделал вид, что они никогда не были знакомы. Ходжун из настоящего рад был бы проснуться именно сейчас, но кто-то свыше, видимо, решил изощрённо над ним поиздеваться. Поэтому он смотрит на молодого себя. Смотрит, как остервенело он втаптывает в землю букет, собранный Муссоном для него, а потом падает на колени, хватает руками грязные, измятые цветы и прижимает их к груди. - Не хочу! Я не хочу! - скулит он, полностью уверенный, что никто его не услышит и не увидит. Тогда он последний раз плакал навзрыд как ребёнок. Последняя слабость перед боем длинною в жизнь. Последнее воспоминание " мышки Джуни", которого с тех пор не существовало. Именно в этот момент омега наконец-то проснулся. Глупые сны-воспоминания оставили след в виде головной боли и мокрых от слёз щёк. Ходжун был в подвешенном состоянии, но первый, о ком он подумал, о Чане. Сердце почему-то беспокоилось о сыне, вопреки тому, что омега видел во сне. Нет, в воспоминании глупого, молодого, на тот момент ещё, Кан Ходжуна. - Что вообще на меня нашло? - хриплым от сна голосом шепчет мужчина сам себе, стараясь подавить внутреннюю бурю. Больно колет где-то под рёбрами. Там, где хранятся все "убитые" им моменты прошлого. Там, куда нет доступа никому. Бан Ходжун сильный омега, поэтому всё превозмог. Выбился на самую вершину, когда такие как Ли Бомин  остались лишь одними из. Но иногда... Ходжун несмело проходит в кладовую, где в сундуках хранятся его старые вещи. Он долго стоит посреди помещения, не решаясь подойти к шкатулкам, что расставлены на полочке. В одной из них лежит засушенный бутончик василька. Цветок, который был частью букета, что так безжалостно растоптал тогда омега. - Что тебе опять от меня нужно!? - вскрикивает Ходжун, хотя сам не знает, к кому он обращается. Сейчас он потерян. Немного выбит из колеи из-за снов, поэтому снова глупит. Размазывает по лицу тёплые слёзы и обещает себе выкинуть этот цветок от греха подальше. Он всю жизнь любил мужа. Он мужа любил, понятно!? Он изо всех сил пытается себя в этом убедить даже сейчас, когда это уже не нужно. Чувон в могиле, а Ходжун давно не молод. - Поздно мне сниться, Хван Мусон. - тихо говорит в пустоту омега, а потом возвращается на ложе. Только тревожные мысли о сыне не покидают отцовское сердце. За окном барабанит дождь, и Ходжун думает, что непогода навевает ему беспокойство, только успокоиться не может. Лишь утром стихия отступает, омега спешно собирается и почти бежит к Чану. Сердце его бьётся с неимоверной скоростью, а тревога всё сильнее нарастает с каждым шагом к избе сына. Когда он достигает резной калитки, понимает, что это было предчувствие. Во дворе Чана всё разбросано, словно здесь была борьба. Любимые цветы Феликса помяты. - О, сыночек! - вырывается из горла хрип, стоит только подняться на крыльцо. Ходжун видит у самой двери в избу пятнышки крови на досках пола. Ему становится так страшно за Чана, что он практически вбегает в сени дома, не заботясь о своей безопасности. Кровавые пятна и там размазаны по полу, отчего Ходжуну едва удаётся удержать равновесие. Такого ужаса он ещё никогда не испытывал. Из груди рвутся рыдания, омега очень боится идти дальше, но ради сына он должен. И он идёт. В приходной никого нет, на кухне тоже, но всё помещение забрызгано кровью, словно здесь кого-то убили. - Луна, прошу тебя! - взмолился Ходжун, не отрывая шокированного взгляда от алых разводов на полу, на стене и дубовом столе. Омегу пробирает холод до костей, хотя в избе достаточно тепло. Тело трясёт слишком сильно, а понимание происходящего стирается. Все мысли занимает Чан. Где его сынок? Где он? Ходжун бросается в глубь дома, крича как умалишённый имя сына. В одной из комнат мужчине улыбается удача, Чан там. В отличии от кухни, в спальне, где лежит альфа, нет и пятнышка крови. - Чани, сыночек! Чани! Ходжун сразу бежит к сыну и пытается его растормошить. Омегу душат слёзы, а руки совсем не слушаются, но он стойко продолжает трясти тело Чана. Он почти сразу приводит сына в чувства, после крепко его обнимая. Ходжун ревёт на груди самого близкого ему оборотня почти так же сильно, как много лет назад на той поляне. Он снова чувствует себя беззащитным. Омега уже подумал, что потерял своего Чани. Он подумал, что произошло непоправимое. - Пап, всё хорошо. - слабым голосом бормочет альфа, а потом словно что-то вспоминает и напрягается весь: - где Минхо? - Что? - сначала не понимает Ходжун, а потом его осеняет, что Минхо нет в доме. Омеге снова становится страшно. ___________ Сынмин замечает кровавый подтёк на своей ладони и судорожно пытается стереть его пучком ещё мокрой травы. Его трясёт, но не от холода, а от пережитого этой ночью. А самое главное, он не знает, что теперь делать. Выживать в лесу слишком сложно. В его ситуации практически невозможно. Так же невозможно, как вернуться домой. Нельзя. Бету явно не примут в селении с распростёртыми объятиями после того, что он натворил. Кем его теперь объявят в родной стае? Убийцей? Похитителем? Предателем? Кем? В любом случае, ничего хорошего его не ждёт. Ему больше нет места в станице. В прочем, ему никогда там не было места. Он обычный бета без права даже любить. Теперь ещё и преступник, ведь многие видят то, что они хотят видеть. Никто ведь не заступится, кроме родных и, может быть, друзей. Никто не поймёт, как не понимали до этого. Никто не скажет, что это Чан отобрал Минхо у Сынмина, а не наоборот. Для всех истинность свята, для Сынмина она ненавистна. Истинность эта погубила его Минхо, сделала его бликом самого себя, практически с ума свела. - Что теперь будет? - спрашивает бета тихонько, стараясь не потревожить чуткий сон своего омеги. Минхо полулежит в объятиях Сынмина, иногда тревожно стонет во сне. У корней большого дерева, куда спрятались оборотни от ливня, не совсем удобно, но омега ещё слишком слаб, потому что течка пока не отступила совсем. В прочем, дело не только в течке... - Что же ты наделал? - снова задаёт вопрос бета, совсем не надеясь на ответ. Он пальцами осторожно касается запястья Минхо, легонько поглаживает. Повязка сильно пропиталась кровью, но Ким не спешит её менять, чтобы снова не открылось обильное кровотечение. Нет, не нужно пока ничего трогать. Вот зачем этот глупыш так? Пока Сынмин вышел из избы вожака, чтобы втащить внутрь бессознательного хозяина, думая, что Минхо уже уснул, тот исполосовал себе ножом всю руку. Понял, что бета собирается уйти один. Сынмин едва справился с истерикой омеги, чтобы тот разрешил перевязать рану. Минхо не подпускал к себе, грозясь перерезать ещё и горло. И он бы сделал это, Ким знает, если бы бета не взял его с собой. Сынмин никогда бы не простил себя, если бы этой ночью потерял любимого омегу. Из станицы им пришлось уходить  вдвоём. Бета не хочет такой скитальческой жизни для Минхо, но ещё больше он не хочет смерти Минхо. Поэтому теперь на Сынмине ответственность не только за себя, но и за своего глупого мальчика. И эта истинность ещё беспокоит бету. Минхо не должен был покидать Чана. Им нельзя друг без друга. Сведёт с ума внутренний зверь от тоски. Наверное, поэтому бета решает не уходить далеко от селения, чтобы их наверняка нашли. Его пусть хоть на куски  разорвут, а для омеги станет спасением возвращение к истинному. И да, Сынмин мог бы просто остаться в доме Чана, дождаться своей участи и уберечь Минхо от хождения по лесу, тем более, из-за своего состояния он не может пока превращаться в волка, но... Сынмин, наверное, эгоист. Они ушли, потому что бета снова держал любимого за руку и не хотел отпускать. Потому что он желает хоть немного времени для них двоих. Просто ещё немножко побыть счастливым, пусть и в таких условиях. Луна всё равно прокляла его, ничего страшного, если проклянут все остальные. Главное, чтобы Минхо никто не трогал. Его лунного мальчика с пленительным ароматом персика, который сейчас смешался с каким-то другим запахом, превращаясь во что-то новое. Сынмин думает, что это из-за Чана, из-за истинной связи. Наверное, так бывает, когда находишь своего оборотня, подаренного тебе луной. - Мини! Сынмин! - зовёт во сне Минхо, обеспокоенно дёргаясь в чужих руках. Бета сильнее прижимает к себе любимого, оставляя лёгкий поцелуй на его макушке. - Я здесь, всё хорошо! - отвечает оборотень, и омега приоткрывает глаза. Он вымученно улыбается Сынмину, а потом снова укладывает голову на чужую грудь, носиком зарываясь в рубашку беты. - Да, всё хорошо, ты рядом. Теперь всё хорошо. - слабо бормочет омега, а вскоре снова засыпает. Сынмину остаётся только сдерживать злые слёзы, что норовят брызнуть из глаз. В груди будто скручивается тугой узел, так там всё неспокойно. Он уже не уверен, что сможет отдать Минхо просто так без боя. Он боится, что не сможет отдать, обрекая их двоих на гибель.