Elite.

      

I'm not shy, I'll say it. I've been picturing you naked.

Вода струится по разгоряченной коже, оглаживая и расслабляя, горящие от тренировки, мышцы. Кацуки прислоняется лбом к прохладному стеклу кабины. Думая о том, что где-то в его доме находится двумордый. Ему не стоит допускать такие мысли, но разум будто смеется «тебя никто не спрашивал», вытаскивая на поверхность воспоминания, когда блондин застал парня в душевой. Вода так же стекала по телу Тодороки, очерчивая стройную фигуру – было очевидно, что парень не слабак, и натренирован явно не стрельбой из лука. Сила скрыта под молочной кожей, в округлых бицепсах, когда тот напрягает руки, чтобы поднять к голове и зарыться пальцами в свои странные половинчатые волосы. В проступающих кубиках пресса, окантованных косыми линиями, ведущими вниз.. Больше Кацуки заметить не мог, ему нельзя было опускать взгляд. Как и нельзя опускать руку к собственному стояку, взявшемуся непонятно откуда. Может, выброс адреналина вовремя тренировки, а может.. до одури приятный запах, исходящий от двумордого, с нотками чего-то сладкого, что дало в голову похлеще груши. «Как по-гейски» – думает Бакуго, но непонятно к чему – парфюму Тодороки или своей реакции на него. Прохладная вода не помогает сбить пыл, сколько бы он под ней не стоял. Ладонь скользит несколько раз по стволу, крепко сжимая, болью пытаясь отвлечь от мыслей, которые помогли бы кончить в разы быстрее, но Кацуки не допустит этого. Особенно, когда их живое воплощение сидит пьёт чай на кухне с его матерью, пока Бакуго спускает от грубой стимуляции, лишая себя всякого удовольствия. Ему хреново, но это не новость. Наспех вытерев волосы и обмотав полотенце вокруг пояса, он выходит в комнату, собираясь одеться, но сталкивается с чужим пронзающим взглядом. Гетерохром внимательно изучает его лицо, а затем, заинтересованно-оценивающе, медленно спускается им вниз, совершенно не стесняясь и не опасаясь за свою смазливую морду. Бакуго бы снова вспылить, схватив парня за шкирку, но странное бессилие и материнский запрет не дают даже выставить половинчатого полудурка за дверь. — Как-то ты долго.. – задумчиво произносит Шото, — Что делал? — Кто разрешал тебе войти? Я же сказал ждать. Тодороки совершенно не понравился грубый тон. Будто приказывали собаке. Поэтому он не удосужился взглянуть в глаза хозяину комнаты, продолжая нагло рассматривать чужое влажное тело, расслабленно и вполне комфортно разместив свою жопу на его кровати. — Мама твоя. — Она, как и ты, не знает о «личном пространстве». Что, если бы я вышел голым? Вероятно, Шото понравилось бы. В мыслях, парень даже облизнулся. В реальности, лишь склонил голову набок. — Было бы один : один? Бакуго, фыркнув, отвернулся. Прошелся по комнате, к шкафу, и открыл дверь-купе. Начал рыться на полке с одеждой, но пристальный взгляд, впившийся ему между лопаток и скользящий всё ниже – он физически ощущал его, замедлял движения рук, постепенно сбиваясь со своей задачи. Кацуки сам не понимал, чего хочет больше: скорее одеться или скинуть полотенце перед двумордым? В глубине души, льстило, что Шото нравится и он любуется им. Но, вопреки услаждённому эго, блондин зарычал. — Так и будешь пялиться? — Не думал, что это тебя смущает. – ему кажется или в голосе послышался смешок? — Мы ведь оба парни. – да, точно, насмешка. — Я бы давно всё увидел, запишись ты в наш клуб раньше. – "душевые у парней без кабинок и дверей" прямо раздолье для предпочитающих собственный пол. — Может, лучше ты к нам? – в баскетбол, но вообще-то Кацуки парирует, а не зазывает, — На кой тебе стрельба? Тем более, с таким телосложением и ростом. — Хочу убить кое-кого.. – холодно отвечает Шото. Бакуго так и замирает, сжимая выбранные боксеры в руках. Вот она. Настоящая тема их разговоров уже несколько дней. Не стоит о ней забывать. Однако, спустя недолгую паузу, Тодороки, вновь повеселевшим голосом, продолжает и, судя по звуку, откидывается спиной на кровать. — Да и практически все.. нетрадиционные выбирают баскетбол, футбол и волейбол, чтобы определить самый лакомый кусочек, при первом же походе в душ. — А ты, разве, в конкуренции? Уверен, что многие хотели бы натянуть твой зад. – фыркает блондин. Он прекрасно осведомлён о таких, как Тодороки, среди участников большинства спортивных команд. Но «нетрадиционные», обычно, боятся смотреть в его сторону, даже исподтишка. И, на самом деле, у Кацуки никакой гомофобии нет, просто он не один из них. Зато Шото не боится ничего. Продолжая наблюдать за тем, как черное полотенце контрастирует с слегка загорелой кожей и удивлённо распахивает глаза, когда оно резко падает вниз, открывая вид на крепкие ягодицы. Воздух застывает в легких. Он, кажется, забывает дышать. Бакуго невозмутимо наклоняется вперед, открывая его жадному взгляду всё больше – не меньше, чем открыл ему как-то сам Тодороки, и продевает ноги в трусы, натягивая ткань по мощным бёдрам, пока ягодицы не скрываются под боксерами. Возится ещё какое-то время, чтобы удобнее всё расположить, и поворачивается лицом, застав краску на чужих щеках. — Слюной не подавись. – Кацуки усмехнулся, обнажая кончики верхних клыков, от осознания собственной привлекательности. Обычно, она его не волнует, но случай особый. Шото думает, что с удовольствием бы подавился, но не этим. К счастью, мысли остаются не озвученными. Он, всё же, не домогаться сюда пришел. Хоть и рад, что так совпало. Ему стало нехорошо ещё тогда.. от вида Бакуго после тренировки, когда тот глубоко дышал, а тело блестело от пота. Кубики пресса были напряжены. И Тодороки было откровенно плевать, что именно блондин там орёт по поводу внезапного визита в его дом. Ему срочно, любым способом, нужно было попасть в уборную, умыться холодной водой и, если не получится успокоиться, быстро передёрнуть. Ведь к такому его жизнь не готовила. Ледяная вода, на пару с умением держать себя в руках, пусть и дрожат колени, спасла ему жизнь. И репутацию пай-мальчика. Кацуки в этот фальшивый титул, естественно, не верит. А значит, с ним необязательно сдерживаться. — Псина из нас ты, а не я. — Че блять? – блондин собирался взбеситься, за очередное сравнение, и загрызть одногруппника, но тот махнул головой в сторону, указывая на разорванную подушку. Только наполнение уже было собрано и запихано внутрь, а не валялось по всей кровати, каким его оставил Бакуго. Тодороки, видимо, постарался. Ведь от Мицуки он бы ею же и отхватил. — У тебя что, бешенство? — Ах ты-!! Этот откровенный смешок, и широкую улыбку гетерохрома, Кацуки уже не выдержал. Он чуть было не схватил подушку, намереваясь запульнуть ею в Шото и вновь рассыпать весь синтепон по комнате, чтобы двумордый дольше собирал. Тодороки не стал ждать, когда на него набросятся, и шустро перемахнул на противоположную от Бакуго, сторону кровати. Они застыли на какое-то время – Кацуки смотрел, как хищник на добычу, будучи, в любой момент, готовым к броску. Шото же, искреннее улыбался такому боевому настрою и делал раскачивающиеся движения из стороны в сторону, вынуждая парня повторять за ним, чтобы лишить половинчатого форы при попытке сбежать. Вскоре, блондину надоело, он решил сократить расстояние просто пойдя напрямик, преодолев кровать в несколько широких шагов. Шото вжался в стенку, ведь отступать больше некуда, а потом попробовал обойти Бакуго, проскользнув под рукой, как только заметил брешь. Но это оказалось спланированной приманкой. В тот же момент, его схватили с криком «Куда собрался?!» и кинули на кровать. Тодороки засмеялся. Как минимум потому, что Кацуки уже не выглядел взбешенным, а его голос искрился каким-то детским задором, стоило поймать Шото в ловушку. Гетерохром не собирался так легко сдаваться. Его прижали, но руки оставались свободны. Бакуго нависал над ним, опираясь ладонями по обе стороны от лица, и даже не дёрнулся, когда прохладные пальцы провели по клавишам рёбер вверх-вниз, добиваясь реакции. Оскал стал только шире, Кацуки приподнял подбородок, надменно глядя в разномастные глаза. — Хорошая попытка, двумордый, но щекоток я не боюсь. Одним рывком, он сгрёб его пальцы своими, оторвав руки от талии и прижав над чужой головой. Шото состроил умилительно недовольное выражение лица, которое Бакуго ещё не видел, поэтому незамедлительно занёс в архив своих воспоминаний. Навечно. — Черт... – выругался Тодороки, и горячее дыхание коснулось губ блондина. А ему так хотелось, ещё раз, услышать его смех. — Зови меня просто «Кацуки» – шутка вышла неудачной, ведь, в ту же секунду, чужое лицо озарила какая-то светлая херня, похожая на.. надежду? Бакуго чуть не подавился своими же словами. — Правда можно? — Ага, размечтался. — Ты красивый.. – полушепотом выдал Шото, слегка склонив голову к одному плечу. Почувствовав замешательство Бакуго, он попробовал выдернуть руки, но, вопреки ожиданиям, запястья лишь сильнее сжали, придавив к кровати. Взгляд, парня над ним, обжигал. Зрачки расширились, затмевая алый цвет радужек. Кацуки, не моргая, смотрел на беззащитный участок шеи гетерохрома, тяжело дыша через раскрытый рот. Вот-вот и закапает слюной из пасти. Тодороки опустил взгляд между тел, будто желая проверить – у кого из них встанет раньше, и наткнулся на обнаженную грудь с глубокими впадинами ключиц, мгновенно приняв поражение. Бакуго склонился ещё ближе, проводя кончиком носа по коже: от мочки уха до драгоценных нитей, что носит Шото на шее. Вдыхал этот безумно сладкий аромат, горячо выдыхая на молочные ключицы. Он не увлекался дурью, но чувствовал себя так, будто вбирает кокс. Эта кожа и тело были похожи на настоящий наркотик, отравивший его разум, стоило только почувствовать рядом. Чужое дыхание замерло под ним. Шото боялся спугнуть, поэтому боролся с собственным желанием выгнуться, потереться, призывав к действиям. В этот момент, Бакуго улыбнулся, ощущая приятную и безоговорочную власть. Тодороки Шото – первый неприступный красавец академии, лежит под ним и позволяет.. Кончик горячего языка подцепляет цепочку из белого золота, с тихим звоном отпустив, и ведет дальше, выше по шее до самой мочки, на которой сжимаются зубы. Кацуки тянет вместе с сережкой, довольно улыбаясь, когда замечает, что Шото закрыл глаза. А выражение лица настолько блаженное, что подрагивает нижняя губа. Сердце избивает грудную клетку изнутри, руки сжимают тонкие запястья, но большие пальцы скользят по сплетению вен, нежно отгоняя напряжение. Стояк не скрыть при всём желании. Отрицать собственное желание бесполезно. Кацуки оставляет короткий поцелуй за ухом, затем ещё один, на шее, и ещё.. пока не слышится нежный вздох, абсолютно точно похожий на стон. — Блять.. Бакуго утыкается в чужую шею лбом, тяжело дыша. Нужно остановить это безумие, иначе он сожрёт Тодороки прямо на своей кровати. В голову ничего не приходит, кроме «надо сделать больно.» Сухо сглотнув, он с трудом выговаривает слова. — Зачем.. ты убил Урараку? Тодороки взрывается мгновенно. Бакуго запоздало ощущает сильнейший удар под дых и то, как его скидывают на пол, седлая верхом, чтобы вцепится руками в глотку. «Урараку задушили, после чего она потеряла сознание» На полу. В тени кровати. Склонившийся над ним парень, впервые вышедший из себя так неожиданно быстро и ярко, источающий всю накопленную злость, выглядит настолько опасным, что даже Кацуки становится не по себе. Сильный. Достаточно сильный, чтобы мог, при желании, свернуть ему шею и дать отпор всякому покусившемуся на шикарный зад – стояк даёт о себе знать, боли недостаточно и Бакуго хрипит. — Что? И меня убьёшь? — Я бы давно убил, – шипит двумордый, сквозь сжатые зубы, — Ведь поводов было достаточно. Но убирает руки так же быстро, как и наложил. Будто высчитав время, за которое человек реально может задохнуться, а на шее образуются следы. Прекращает седлать чужие бёдра, поднимается на ноги – а вот это уже грустненько, направляясь куда-то вглубь комнаты. Бакуго потирает свою шею, приподнимаясь на локтях. Следит из-за кровати, как с укрытия, за тем, как Тодороки берёт какой-то тюбик на столе и возвращается, усаживаясь на покрывало. Старший встаёт и, подсев рядом, выхватывает тюбик из чужих рук. Впрочем, Шото уже нанёс содержимое на пальцы и не особо держал. Но, прежде чем прочтёт название, Кацуки задумчиво кидает: — Смазка? – намекая на их предшествующий контакт. — Мазь от гематом, идиот. – Тодороки, не щадя, тыкает пальцами в саднящую скулу и на шею, оставляя на коже особо-недовольного-блондина средство, — У твоей матери целый запас, хоть бы её пожалел. Мицуки передала ему тюбик ещё на кухне, но гетерохром совсем о нём забыл. Средство уже нагрелось и потеряло приятный холодок, который должен был снять отёк со скулы Кацуки. Но, после выкинутого вышеупомянутым, пусть радуется, что Шото вообще помог, а не злорадствовал, любуясь чужой побитой рожей. — Посмотрим, как запоёт твой отец, когда узнает, что его сын убийца. Бакуго кидает это совершенно будничным голосом. Он уже столько раз обвинял Тодороки в убийстве, что скоро переименует так во всех контактах. Хотя, моментом ранее, в голос забилось некое сожаление: если Шото когда-нибудь посадят, то его задницу Кацуки увидит не скоро, если та вообще будет цела. «Ну зачем ты убил Урараку..» — Я заебался тебе повторять, что не делал этого. — Ну, не сквернословь, это моя фишка. Пальцы гетерохрома, без особой ласки, растирают мазь по чужой скуле, шее, на которых и сосредоточен взгляд. Бакуго подозрительно щурится, будто бы чувствуя, что мыслями парень вовсе не здесь. Все силы Тодороки направлены на возвращение самообладания. Грудь вздымается. Дышит он глубоко через нос. Под тканью джинс всё ещё виден стояк, но момент упущен. Кацуки думает о том, что хочет дотронуться до него, однако нежелание лишиться конечности, пока двумордый в режиме самосохранения, куда сильней. Блондин закрывает глаза, чтобы не смотреть на него. Пытаясь получить мимолётное удовольствие от прикосновений к шее, которую недавно, эти же пальцы, сжимали. Но всё заканчивается, не успев вдохновить на новые подвиги. — Забавно, что ты зовешь хамство – фишкой. — Снова нарываешься, двумордый? Тодороки холодно смотрит на него. На его шею. Затем возвращаясь к глазам. «Ну давай, рискни. Хочешь, чтобы тебе наносили мазь по всему телу?» В другой день, Шото и рад, но точно не сейчас. Момент упущен дважды. — Вернёмся к проекту. – не предлагает гетерохром. — Чтобы вернуться, нужно хотя бы начать. — Ты невыносим. Бакуго почему-то смеётся, на что Тодороки закатывает глаза. «Просто с катушек слетел», хотя не ему осуждать. Шото вновь прячет свои эмоции в чёрный ящик, задвигая туда же, куда и сожаления о смерти одногруппницы. Его жизнь продолжается и ему искренне жаль, что Бакуго не разделяет этого, желая что..? «Упрятать за решетку? Да пошел ты.» Тодороки косится на блондина, который встаёт с постели и вновь идёт к шкафу, собираясь наконец одеться. Вздох с облегчением. Терпеть его одетым будет гораздо проще.