Дом Огненного Змея

Отправив сообщника выбираться из цитадели одному ему известными путями, Тилле пошёл выполнять свою часть плана. Сперва зашёл к Багалору дальше по коридору, сказал ему, что собирается погулять по городу (но не сказал, с кем) и попросил прикрыть, если что. Глава посольства, конечно, удивился, но препятствовать не стал — мало ли, какая неожиданная польза может произойти от смелых действий специального советника. В том, что советник в состоянии позаботиться о себе, Багалор не сомневался — Красный Месяц имел определённую репутацию в столичных кругах. Потом Тилле вернулся к себе — а там и завтрак принесли, поэтому он, пользуясь случаем, разыграл спектакль под названием «чужеземный гость занемог». Да, плохо спал, язва расшалилась… Спасибо, мне только суп… Нет-нет, не надо никого звать, я просто тут полежу, и к вечеру всё пройдёт… Если, конечно, удастся заснуть… Да, обеда и ужина тоже не надо… Когда его наконец оставили в покое, Тилле достал из заплечной сумки кусок ткани, которым тщательно обмотал свою рыжую голову, и плащ с капюшоном, очень похожий на те, какие жители столицы носили зимой. Порывшись среди вещей, он выудил со дна перчатки из тонкой серой ткани — самое близкое к мифрахтилу, что смогли изобразить эмерийские ткачи. В парадный комплект одежды он их, конечно, не включил, но одно дело официальный приём, а другое — разведка. В городе взрослый человек без перчаток будет привлекать к себе не меньше внимания, чем человек с его цветом волос, а в жизни всё-таки бывают случаи, когда незаметность важнее принципов. Подождав ещё немного, он укутался в плащ, низко надвинул капюшон на лицо и выскользнул из комнаты. «В Фиресте, — думал Тилле, деловито шагая по закручивающемуся коридору в направлении выхода, — этот фокус бы не прошёл». В королевском дворце Фиресты за каждым канделябром — глазок, за каждой портьерой — ниша для подслушивания. Быть в курсе дел ближнего своего — важнейший навык, необходимый для выживания, и им владеют абсолютно все. В Фиресте к Тилле уже сейчас бежали бы охранники и брали его под руки. Здесь — никто его ни в чём не подозревает, никому, по большому счёту, до него никакого дела нет. Стоит отдать им должное: заковав себя в кандалы зверских ритуалов, с рождения и до смерти шагая в едином ритме, в одном направлении, жители Амарата смогли при этом сохранить определённую чистоту души. В потоке снующих туда-сюда людей Тилле спустился с холма по широкой пологой лестнице и сразу свернул направо, в маленькую тополиную рощу; там, среди голых ещё стволов, как они и договаривались, его поджидал Дэй — уже тоже раздобывший где-то плащ с капюшоном. Мальчишка окинул его одобрительным взглядом: было видно, что результатами маскировки Тилле он удовлетворён. Они вошли в город через ближайшие ворота, оказавшись таким образом в его Восточной четвертине. Все поселения древних — и здесь Тавирэнди не был исключением — поражали своей невероятной упорядоченностью. В их основе всегда лежал либо круг, либо овал, разделённый на сектора кольцами и линиями дорог. Поселение словно задумывалось целиком и создавалось сразу, а не вырастало хаотично вокруг горстки первых домов. В Эмерии от таких городов остались только руины, поэтому Тилле смотрел во все глаза (позавчера их провели из конца в конец быстро, так что он ничего толком не успел разглядеть) — и постоянно требовал объяснений от своего юного проводника. — А вон тот большой дом — ну, где повозка стоит — это что? — Рабочий дом, там делают полотно. У вас что, нет рабочих домов? — У нас они называются мастерские. Как правило мастерская принадлежит одной семье, то есть, ткачи ткут а красильщики красят каждый в своём собственном доме — а не ходят туда-сюда, как здесь. — Как рабочий дом может принадлежать одной семье? В нём же делают вещи для всех! Понимая, что бесполезно объяснять мальчишке различия между двумя подходами к хозяйствованию, Тилле попросту ушёл от ответа. — Ладно, не важно… Лучше скажи мне — а что это вон там выгружают в таких больших бочках? Так они и продвигались вперёд, то и дело останавливаясь и отвлекаясь (Дэй тоже желал за короткое время вытащить из Тилле как можно больше, а с птармигаем уже попросту замучил его), пока не дошли до храмовой площади Западной четвертины, где вот-вот должен был начаться праздник. Первоэлемент дерево — тхорн — вступал в силу весной и на карте соответствовал западному направлению; потому-то праздник и проводили во втором месяце в западном квартале. Тилле понимал это, потому что вырос в Великом лесу — одном из двух регионов Эмерии, где сохранилось знание о первоэлементах, лежащих в основе творения. Но праздников таких у них не праздновали, поэтому Тилле не терпелось увидеть, что сейчас будет происходить. Дэй дёрнул его за рукав и сказал: — Давай отойдём подальше — не хочу, чтобы отец меня заметил. Они переместились на высокие ступени одного из зданий по периметру площади — Тилле сел, Дэй спрятался у него за спиной — и принялись ждать полудня. На ступенях уже собралось довольно много народа: взрослые и дети, мужчины и женщины — каждый из них отвлёкся от своих обычных дел, чтобы посмотреть на ритуальное действо. День выдался тёплый, многие поскидывали капюшоны, поснимали плащи. Тилле в который раз вздохнул, удручённый окружающим его однообразием. Дети все коротко стрижены — как мальчики, так и девочки. У взрослых волосы длинные — и у мужчин, и у женщин — и носят они их на один манер. Одеты все тоже одинаково: запахивающееся верхнее платье до щиколоток, с разрезами по бокам — поверх широких штанов и туники. Белое на сером, серое на белом. Из украшений — только серебристые брошки, да и то, вряд ли это были украшения; скорее символы принадлежности — к дому, кварталу, чему-нибудь ещё… Вдруг Тилле обратил внимание на то, что должен был заметить сильно раньше, ещё в день приезда — но не заметил (просто потому, насколько привык к разнообразию цветов — оттенки серого часто сливались в его глазах в одну сплошную массу). Людей с молочными волосами в толпе — меньше половины. У остальных волосы темнее — иногда слегка, иногда сильно, вплоть до настоящей свинцовой темноты. Третье сословие… Почему их так много? Слишком много… В голове крутилась, прячась и ускользая, какая-то важная мысль; Тилле почти поймал её, когда в воздухе зазвучали невидимые колокола, знаменуя наступление середины дня. Одновременно распахнулись двери храмов — Храма Солнца и стоящего напротив Храма Земли — и две вереницы людей в длинных, отливающих металлом ритуальных накидках плавно вытекли на площадь. Во главе «солнечной» шеренги шёл Освещающий собственной персоной, а «земную» вела давешняя незнакомка с приёма. Они остановились лицом к лицу в центре площади, по обе стороны от большой кадушки с землёй, и обе шеренги замерли позади. — Высочество, — позвал Тилле шёпотом, — а кто это там, вместе с твоим отцом? — Это тётя Сави, — отозвался Дэй так же шёпотом. — Сестра моей мамы. Смотри, сейчас они будут танцевать. Тилле порылся в памяти — и всё встало на свои места. Сави-Рин из Дома Пятнистой Кошки была старшей сестрой Тэм-Рин, жены (или как тут говорили тхиэйре) Освещающего и матери двоих его детей. А ещё она была Предстоящей Западной провинции — единственной из всех провинций Амарата, имевшей сухопутную границу с Эмерией. Её интерес к эмерийцам в зале был вполне объясним. Праздничный ритуал тем временем начался. — Солнце кланяется земле, — сказал Освещающий, сложив руки в приветственном жесте. — Земля кланяется солнцу, — ответила Предстоящая, повторив его движения. — Тхорн вступил в пору силы. — Отпразднуем же танцем. Они синхронно взмахнули руками — и шеренги позади распались. Люди плавно задвигались — то парами, то тройками, формируя сложные, перетекающие друг в друга фигуры. Блестящие одежды ловили лучи полуденного солнца, отражая и рассеивая их с каждым шагом, с каждым вихристым поворотом. Словно блики, пляшущие на поверхности воды; словно белые бабочки, танцующие на знойном лугу. Заворожённый этим зрелищем, Тилле сам не понял, сколько времени прошло. Просто в какой-то момент движение на площади прекратилось; Освещающий и Предстоящая снова стояли в центре, а все остальные — чуть поодаль, одним большим кругом. Освещающий достал что-то из складок одежд и положил в наполненную землёй кадушку; потом он и женщина напротив одновременно наклонились и обхватили руками каменный край. Несколько мгновений ничего не происходило. Потом люди, сидевшие на ступеньках ниже, начали тихо переговариваться, показывая на что-то, что с их мест уже можно было разглядеть, а отсюда — ещё нет. Наконец Тилле увидел: по центру кадушки, где минуту назад была лишь ровная земля, поднимался росток. Росток крепчал и вытягивался на глазах, превращаясь в маленькое деревце — сначала высотой в половину человеческого роста, потом всё выше и выше. Вскоре на голых ветвях набухли бутоны, а когда они раскрылись, стало понятно, что это яблоня — стройная, крупноцветная, наверняка источающая вокруг тонкий аромат… По толпе прокатился удовлетворённый вздох. Освещающий и Предстоящая, поклонившись сначала друг другу, а потом по четырём сторонам площади, ушли каждый в свой храм — а за ними и остальные люди в ритуальных одеждах. Зрители начали потихоньку стекаться на площадь, и вскоре там завертелся хоровод, с рисунком попроще, вокруг только что сотворённого дерева. Кто-то входил в круг, кто-то выходил из него — таким образом танец мог продолжаться долго, до самого вечера. Тилле рассеянным взором наблюдал за гуляньями и одновременно вёл беседу с самим собой. «Ну что, Красный Месяц, признайся честно: завидно?» Скажи он «нет» — и он покривил бы душой. В Великом лесу умели пробудить семя, ускорить рост — с нескольких лет до нескольких месяцев — сделать плоды больше, а их вкус слаще, но никто, даже лучшие из лучших, не могли вырастить дерево целиком за несколько мгновений. Для этого нужно было родиться солнцепричастным. Но родиться солнцепричастным означало родиться в Амарате, до пятнадцати лет носить нательное кольцо, а потом… Эх. Тилле было завидно — но не настолько. Даже имей он возможность выбирать место своего рождения, он не выбрал бы иначе. Его размышления прервал Дэй, которому надоело сидеть и ничего не делать. — Хорошо, хорошо, иду. Давай, высочество, пошли взберёмся на северную стену. Они обошли площадь по периметру и углубились в жилые кварталы, двигаясь по направлению к северному участку стены. Дэй набрался смелости и задал давно мучивший его вопрос: — Почему ты называешь меня высочеством? Потому что я лазаю высоко, да? Тилле хохотнул. — Нет, не поэтому. Просто, ну… У нас так называют важных и полезных людей. Дэй покосился на него с подозрением, чувствуя в сказанном какой-то подвох, но объяснение принял. Тилле мысленно обещал себе исправиться. «В конце концов, у ребёнка есть имя». Городская стена, словно сплошняком отлитая, как и всё здесь, из живого камня, не поражала воображение своими размерами — наверное потому, что, в отличие от стен в городах Эмерии, не предназначалась для войны: это было просто проведение черты, разделение на «внутри» и «снаружи». Дэй провёл его по узкой лестнице наверх — Тилле сказал, что хочет полюбоваться видом. Вид со стены действительно открывался замечательный. Снежные вершины Ларнахских гор белели вдалеке, покрытые лесом предгорья стекали на равнину, простирающуюся с запада на восток, куда хватало глаз. Кое-где на ней виднелись блестящие зеркала озёр, змейки рек… Двумя большими ровными лентами убегали к горизонту Северо-Восточная и Северо-Западная дороги. А под самыми стенами Тавирэнди раскинулись поля — не квадратные, как в Эмерии, а круглые, чтобы удобнее было ставить согревающий купол. Поля в свою очередь собирались в большие круги, к ним лепились соседние круги, отчего вся земля напоминала гигантскую точечную мозаику. Не все поля стояли под куполами, часть из них отдыхала, но всё равно — их было слишком много. Ускользающая мысль снова замаячила на задворках сознания, но тут Тилле бросил взгляд на запад — и мысль вылетела из головы, потому что он вспомнил другой давно интересовавший его вопрос: что произошло с Западной цитаделью. Когда-то цитаделей в Тавирэнди было две. Одна на востоке — в ней сейчас обитал Освещающий, управляя оттуда городом и страной. Вторая цитадель стояла на западе, и была — судя по сохранившимся в Эмерии старым схемам — практически зеркальным отражением первой: такая же текучая конструкция в форме перевёрнутой чаши, от которой сейчас осталось… Тилле даже задумался, как бы получше это назвать. Больше всего это напоминало башню — прямой вытянутый цилиндр, но не идеально ровный, а с наростами по бокам. Конечно же, это была не башня, а ось цитадели, оставшаяся стоять, когда обрушились сектора. Масштаб разрушений поражал: рухнули все боковые секции, все ярусы — всё исчезло и словно бы испарилось, не оставив никаких обломков внизу, только одну эту голую сердцевину. Произошло это не так давно по меркам Содружества, что-то около ста шестидесяти — ста пятидесяти лет тому назад. Невозможно было присвоить событию более точную дату: единственным источником информации об Амарате тогда служили декоративные карты, которыми государства обменивались во время ритуального визита эмерийцев. И вот, на карте от одного посольства западная цитадель была, а на карте от следующего — её уже не было. Разумеется, без объяснения причин. — Дэй, а почему рухнула Западная цитадель, ты не знаешь? — Потому что там был неудавшийся… как это… эксперимент. В общем, пытались сотворить что-то новое, но ничего не получилось. «Не получилось, — подумал Тилле, — это ещё мягко сказано. Там куча народу должно было погибнуть — вряд ли все ярусы пустовали, когда это произошло». — Что пытались сотворить? — Не знаю, нам не объясняли. — А что там было-то вообще, изначально? Для чего её строили, Западную цитадель? — Ну, наверное строили как раз, чтобы создавать новые вещи. Наверное, там было много тренировочных комнат… А ещё, — тут взгляд мальчишечьих глаз сделался мечтательным, — там было большое книгохранилище. Медленно, очень медленно Тилле повернул голову и переспросил: — Книгохранилище? До этого он разглядывал башню с отвлечённым, почти ленивым любопытством, но с одним этим вскользь брошенным словом любопытство превратилось в жгучий интерес. — Да, такой зал, где очень-очень много книг. — Дэй, похоже, решил, что Тилле не знает этого слова. — У нас в цитадели есть библиотеки — и детские, и взрослые — но книгохранилища нет. Жаль, что я тогда ещё не родился и не успел на него посмотреть. — А сейчас в башне что? Живёт там кто-нибудь? Дэй посмотрел на него с недоумением. — Никто там не живёт. Сейчас там, наверное, вообще ничего нет. «Эх, парень… Вот я бы не был в этом так уверен». Хотя, конечно, не был он уверен и в обратном — в конце концов, его сон мог показывать далёкое прошлое. Солнце уже отчётливо клонилось к западу, им пора было возвращаться, идти к башне и проверять было некогда, но Тилле всё равно закинул крючок: — А ты что, сам видел? — Ты думаешь, я не пытался туда пройти? — обиженно сказал Дэй. — Там барьер стоит, меня не пускает. Он недооценил мальчишку. Конечно же, с его тягой к неизведанному (и, похоже, к книгам?) тот должен был хотя бы попробовать. Тилле задумался. То, что он собирался сделать, было рискованно — причём рисковать предстояло не ему. Он взвесил все за и против. Эмерия не справляется с текущей ситуацией самостоятельно. Амарат в принципе мог бы помочь, но столетия отгороженности и молчания превратили его для Эмерии в неизвестную величину. Не понятно, к кому обращаться, с кем разговаривать — наверное, разговаривать сейчас вообще не с кем; нужно для начала что-то стронуть, пустить трещину по многовековому льду отсутствующих отношений. Сдвинуть какой-то кирпичик, бросить в воду маленький камешек, в надежде, что круги дойдут до дальнего берега и приведут за собой… перемены. Но бросать в качестве камешка одиннадцатилетнего ребёнка? Бросать в непонятном направлении, без какой-либо конкретной цели? Просто потому, что ему, Тилле, видите ли приснился сон? И всё же сейчас это единственное, что у него было. Сон — и мальчишка, выжидательно заглядывающий ему в лицо. Тилле присел на корточки, чтобы оказаться с ним на одном уровне. — Если ты правда хочешь пройти через этот барьер — очень-очень хочешь… Есть одна штука, которая может помочь. Я не обещаю, что в самом деле получится — но ты можешь попробовать. Только если захочешь, конечно. Сказать тебе, что нужно сделать? Дэй заворожённо кивнул. — Нужно снять нательное кольцо. Серые глаза распахнулись и часто заморгали. — Но кольцо нельзя снимать… Никогда… — Знаю, знаю, это нарушение правил. Потому и говорю — только если сам решишь. Но, послушай меня. Подойди вплотную к барьеру. Сними кольцо — всего на минуточку, ничего страшного не произойдёт, это я тебе обещаю. Сними кольцо и попытайся, ну… потыкаться в барьер, пощупать его, понять, как он устроен. Если барьер простой — может, у тебя и получится пройти. Но если ты не снимешь кольцо — не получится точно. А в башне всё-таки может быть что-то интересное… Наблюдая, как любопытство и страх сменяют друг друга на лице мальчишки, Тилле вздохнул, хлопнул его по плечу и сказал: — В общем, подумай потом. А сейчас пора возвращаться. Пошли. И, схватив всё ещё пребывающего в оцепенении Дэя за руку, Тилле потянул его в направлении лестницы. *** Исполнив свою роль на празднике дерева (Су внезапно попросил помочь, а отказывать повода не было, несмотря на вчерашний неприятный разговор) Сави-Рин, глава Дома Пятнистой Кошки и Предстоящая Западной провинции Амарата вернулась в отведённую ей комнату, села за письменный стол, опустила подбородок на сложенные руки и угрюмо уставилась в пустоту. Разговор с Освещающим всё не шёл у неё из головы. Су-Тамир сам отыскал её после прерванного приёма, чтобы сообщить о том, что одному из городов её провинции придётся отдуваться за чьи-то хозяйственные промахи. При обычных обстоятельствах её бы это разозлило, но тогда она подумала: вот и отлично. Есть, чем торговаться. Её надеждам не суждено было сбыться. Чтобы торговаться, человек, с которым ты торгуешься, тоже должен что-то от тебя хотеть — что-то, что иначе он получить никак не может. Су ничего не хотел. Перемещая продовольствие из одной провинции в другую, он был полностью в своём праве — так же как был он в своём праве, отвечая отказом на её просьбу. — Сави, закон есть закон. В Кодексе написано… — …что человек, попавший в зависимость от своей животной природы, не подлежит исправлению и обязан завершить свою жизнь, да. Но Су, это дети моих друзей, можно сказать, члены семьи. Они выросли на моих глазах, и я… — Закон един для всех. Наши предки, написавшие Кодекс, были умнее нас с тобой. Благодаря ему на Светлых Землях полторы тысячи лет царит мир и спокойствие, наша цивилизация продолжается, ценности передаются из поколения в поколение… Благодаря Кодексу мы сохранили себя. — Но они — эти новые люди — они другие, Су, ну как ты не видишь. Мы ограничиваем себя ради творения, делаем это осознанно и с радостью, понимая, что получаем взамен. Мы действительно получаем взамен очень многое — но что получают они? Для них в этом нет никакого смысла. Мы заставляем их жертвовать собой ради чего — спокойствия в государстве? — Да. Ты считаешь, это не стоит того? — Я считаю, жертва не соразмерна. Почти двести лет я смотрю на них — несколько поколений сменилось на моих глазах — и что я вижу? Они рождаются, вырастают, взрослеют. Трудятся на всеобщее благо, выполняя неинтересную, незначительную работу — не имея права творить так, как способны творить. За это они могут вступить в тхиэр с человеком своего сословия и произвести на свет одного ребёнка. Вырастить его — и всё. Да, они всем обеспечены и ни в чём не нуждаются, но… разве это жизнь? — Это лучше, чем жизнь в Эмерии. — Может, стоит спросить их собственное мнение на этот счёт? Су-Тамир сверкнул глазами и повторил: — Закон един для всех. Есть нарушение — есть кара. Ты, как Предстоящая, должна проследить за выполнением. Вот и всё. Вот и всё, что Сави-Рин смогла от него добиться — то есть, ровным счётом ничего. Освещающий был сложным человеком. Таким образом, у неё оставалось два варианта: либо сделать, как велит закон (абсолютно исключено — пусть даже ей самой придётся понести наказание), либо… Сави-Рин прикрыла глаза и начала перебирать в уме лица людей, которых видела вчера в приёмном зале, пытаясь определить наиболее подходящую для её целей кандидатуру.