Дом Огненного Змея

Повозка легко мчалась по идеально ровной полосе, прорезающей лес, словно след гигантского топора. Утомлённый, гордый свершениями Багалор спал, привалившись к стенке. Тилле ещё держался, хотя мерный перестук копыт, поскрипывание колёс, мельтешение стволов за окнами убаюкивали и его. «Эх, нам бы такие дороги», — рассеянно думал он. По такой дороге всю Эмерию из конца в конец можно пересечь за две недели, и единственное, что для этого нужно — это камень, покрошенный в пыль. Много, много измельчённого камня. «Предположим, я могу накрошить пять стандартных ящиков в день. При наших текущих людских ресурсах дневная выработка в Великом лесу может составить… сто ящиков? Это если, как выразилась Предстоящая Сави-Рин, больше вообще ничего не делать. Допустим, столько же в Полых холмах, то есть в общей сложности двести ящиков ежедневно, что равно примерно двадцати метрам дороги похожей ширины. Вопрос: сколько десятков лет потребуется, чтобы засыпать участок от Фиресты хотя бы до границы?» Тилле вздохнул и закрыл глаза, поудобнее устраиваясь на подушках. За пятнадцать веков, прошедших после Разделения, Эмерия проделала путь от заброшенного, никому не нужного куска континента до процветающего государства, в чьих бурлящих жизнью городах год от года делались новые открытия, создавались новые прекрасные вещи. И всё же в чём-то Амарат всегда был и будет впереди. Вот бы взять пару тысяч крестьян, отправить их через границу, пахать и сеять, а освободившихся в результате солнцепричастных привлечь к обновлению эмерийской транспортной сети… Из-за неожиданного для всех (в том числе для самого Тилле) успеха, на обратном пути их посольство разделилось. Нужно было быстро доставить новости в Фиресту, поэтому они с Багалором отправились вперёд на самой маленькой из своих повозок, запряжённой местными лошадьми, которых им разрешили менять на местных перекладных станциях. Всё их сопровождение на этот раз состояло из женщины-возничей. Эмериец с этим делом бы не справился, даже если бы захотел — лошади в Амарате особенные и требуют особого подхода. Вспоминая, как женщина запрягала лошадей, часто останавливаясь и подолгу замирая, поглаживая серые морды, Тилле улыбнулся. Перед глазами на секунду встал образ Суриль — она тоже умела разговаривать с животными. Правда, Суриль и с людьми не скупилась на тепло и ласку, а возничая только окинула их настороженным взглядом во дворе цитадели, и за пять последовавших дней они услышали от неё хорошо если с десяток слов. Но скорость их передвижения увеличилась примерно вдвое, и до границы теперь оставалось три дня пути. Ночевали на станции на окраинах Ставарга, столицы Западной провинции. Вечером в его комнату бесшумно проскользнула закутанная в плащ Сави-Рин, чтобы утрясти последние детали. Было бы дело в Эмерии — хоть в Фиресте, хоть в Великом лесу — и мысли Тилле совершили бы неизбежный поворот в сторону столь ценимых им радостей жизни, но зная, что гостье его всё плотское чуждо, он не стал утруждаться даже фантазиями. Что-что, а чувствовать время и место он всегда умел. Они поговорили, потом Сави-Рин ушла, и он наконец улёгся спать. Сперва сны его текли хаотично, отражая и преломляя события прошедших дней, пока в какой-то момент он не обнаружил себя стоящим на высоком обрывистом уступе, с которого открывался смутно знакомый вид. Приглядевшись, Тилле понял, что смотрит на пейзаж к северу от Тавирэнди — та же убегающая вдаль равнина, упирающаяся в горы на горизонте, которую он видел, стоя с Дэем на северной стене. Это не было похоже на сон: он чувствовал прикосновения ветра к коже, твёрдость камня под ногами. Но больше ничего не происходило. Чтобы получше оценить обстановку, Тилле обернулся — и свалился бы с обрыва, если бы дело было наяву. В двух шагах от него, примостившись в выемке между скал, подтянув к груди согнутую в колене ногу сидел человек. Тилле, конечно же, сразу его узнал — эти аметистовые глаза сложно было забыть. В последние дни, скучая в несущейся сквозь северный лес повозке, он часто думал о нём, о западной башне, о мальчишке, которого отправил попробовать. Ему было интересно, послушался ли Дэй варварского совета, и если да, то что у него в итоге получилось, но узнать это не представлялось возможным. Поэтому сейчас, глядя на сидящего на утёсе среброголового, Тилле не был уверен, что это: реальность сновидения, или его собственное чересчур богатое воображение. — Э… привет, — для проверки сказал он. Бледное изваяние даже не пошевелилось. — Я Тилле. Из Великого леса. Голова изваяния чуть склонилась, в глазах появилось насмешливое выражение — мол, а мне какое дело, кто ты и откуда. Ладно, это уже кое-что. Тилле немного пораскинул мозгами, а потом спросил: — Ну как, Дэй нашёл своё книгохранилище? Вопрос произвёл именно тот эффект, на который он и рассчитывал. Среброголовый опустил ногу, сел ровнее, и уставился на него теперь уже с подозрением. — Откуда ты знаешь? Оно разговаривает. Замечательно. И, значит, у Дэя всё-таки получилось! — Я его к тебе отправил. — Зачем? — Просто так. Среброголовый выдержал паузу, а потом, сощурившись спросил: — Кто ты такой и что делаешь в моём сне? Ха, подумал Тилле. Теперь тебе интересно. — Я уже назвал своё имя. А ты — нет. По-моему, это не очень честно. Среброголовый вскинул подбородок и отвернулся. Тилле, улыбаясь, молча ждал. Прошло довольно много времени, прежде чем он услышал отрывистый, недовольный ответ и смог мысленно поздравить себя с победой. Красивое имя, подумал он, усаживаясь рядом — и начал рассказывать. Он говорил о том, как попал в Тавирэнди, о своём необычном знакомстве с сыном Освещающего, об их тайной вылазке в город — говорил, и сам себе удивлялся. Он не знал своего собеседника, не имел представления о его побуждениях; простой здравый смысл подсказывал, что следовало бы поостеречься, но он совершенно не чувствовал никакой опасности, никакой угрозы от этого человека. Он чувствовал тень за его спиной, тяжесть на его плечах, непростые обстоятельства, которые не выразишь в двух словах, и теперь уже явную, но пока необъяснимую связь с собственной судьбой. — Я до этого один раз видел тебя во сне, но не так, как сейчас. Сейчас мы можем разговаривать — у меня никогда такого не было. — Присутствующее сновидение. Это мой сон, и ты присутствуешь в нём. — А можно так делать по желанию? Ну, самому решать, куда пойти, что посмотреть? Всё, что у меня получается, получается случайно. Ты можешь меня научить? — Чтобы ты продолжил заявляться в мои сны без приглашения? — усмехнулся Эрхэ-Линн. — Благодарю покорно. Он помолчал немного, а потом задумчиво проговорил: — Скажи мне, Тилле из Великого леса. Когда у кого-то из ваших детей развивается нестабильный кокон, и деревья не помогают, вы его отправляете в Полые холмы. А известны вам какие-то способы упреждения, что-то, что помогает не допустить развитие отклонения? Или дополнительные методы контроля? Возможно, есть какие-то сборы трав? Тилле уставился на него, сбитый с толку внезапной сменой темы. Потом сказанное осело в голове, в особенности одна деталь. — Откуда ты знаешь, что мы делаем с детьми, у которых развивается нестабильный кокон? Эмерия и Амарат не поддерживали отношений и не обменивались никакой существенной информацией. Барьер границы, опоясывающий Амарат по периметру, не пропускал людей ни с какой стороны. Конечно, можно смотреть глазами животных и птиц, что требовало высочайшего мастерства в этой области, но такие мастера среди солнцепричастных были. Можно смотреть, как Тилле начинал догадываться, через сны. А ещё можно смотреть через Зеркало… Эрхэ-Линн бросил на него косой взгляд и промолчал. — У меня есть предложение, — сказал Тилле после паузы. — Я тебе расскажу, как мы поддерживаем кокон — да, есть специальные методы, и травы тоже есть. Но только если ты согласишься учить меня сновидению. — Я ничего не смыслю в сновидении. — Ты явно смыслишь больше меня. Не волнуйся, я не буду беспокоить тебя слишком часто. Примерно раз в неделю? По лицу Эрхэ-Линна было видно, что раз в неделю — это намного чаще, чем ему бы хотелось, но в конце концов он кивнул. — Отлично! — воодушевлённый, Тилле вскочил на ноги. — По рукам! Потом он вспомнил, с кем разговаривает, и поспешно убрал протянутую руку. Это же взрослый, а не ребёнок. Руки у них — немного не про то, руки — это святое. — Я хотел сказать, договорились. Теперь расскажи, что нужно сделать, чтобы попасть к тебе в сон. *** В следующий раз до башни Дэй-Су добрался только несколько дней спустя, в тот единственный день недели, что был полностью свободен от школьных занятий. Он специально откладывал, чтобы не торопиться, а спокойно досмотреть ту книжку с картинками, и может быть ещё другие. К тому же, все в цитадели давно привыкли, что непоседливый сын Освещающего весь солнцедень бегает по городу — никто за ним не следил, никто ни о чём не спрашивал, и никому ничего не требовалось объяснять. На этот раз барьер вокруг башни поддался сразу. Оказывается, нет ничего сложного в том, чтобы раздвигать волокна воздуха, главное — не забыть снять нательное кольцо. Дэй-Су бодро вскарабкался на четвёртый ярус, но в книгохранилище было темно, а сам включать светильники он не умел; нужно было звать на помощь здешнего таинственного обитателя. Только где же его искать? В сумрачных помещениях второго и третьего ярусов, куда Дэй-Су быстро сунул голову по пути, царила тишина, поэтому он продолжил путь наверх. На пятом, шестом и седьмом ярусах на месте выходов обнаружилась сплошная стена — оно и понятно: здесь всё ещё продолжалось в высоту книгохранилище. Если там и можно было где-то пройти, то он не знал, как. На восьмом ярусе — открытом, более светлом, но тоже, как оказалось, пустующем — Дэй-Су невольно задержался, медленно бродя по коридорам и с любопытством заглядывая в комнаты, и чем дольше он бродил, тем шире распахивались его глаза — столько тут было всего странного. Девятый ярус состоял из одного большого зала со сложным рисунком на полу. Наконец, на десятом ярусе, по шороху и перестукиванию в дальнем конце Дэй-Су нашёл того, кто был ему нужен. В небольшой комнате, заливаемой ярким светом через не заделанный проём, среди нагромождения вещей, которым Дэй-Су не мог подобрать названия, Эрхэ-Линн стоял, склонившись над широким длинным столом. В руке у него была металлическая палка с острым концом, а на столе лежала странная штука, похожая по форме на песочные часы, в которой он своей палкой что-то сосредоточенно ковырял. При этом из-под палки иногда вылетали маленькие жёлтые полуколечки, вокруг их уже насыпалась целая куча, часть лежала на полу, а часть запуталась в длинных серебряных волосах, спадавших у Эрхэ-Линна с плеча и концами подметавших стол. Дэй-Су как-то разом позабыл про книгохранилище, даже поздороваться позабыл, просто подошёл, встал рядом, и, не отрывая глаз от конструкции на столе и порхающих над ней белых рук, спросил: — Это что? Эрхэ-Линн скосил взгляд, ничуть не удивлённый его внезапным появлением (наверное, не таким уж внезапным; сколько он уже тут ходит, шаркая по полу), и спокойно ответил: — Виола. Слово ровным счётом ничего не значило для Дэй-Су, но признаться в этом почему-то было стыдно. — Музыкальный инструмент, — сжалился Эрхэ-Линн. Инструмент? Дэй-Су знал музыкальные инструменты. Есть разные виды флейт, большие и маленькие, вот Кари, например, играет на продольной флейте. Есть колокольчики, каменные бабочки, поющие чаши, металлофон — на нём Дэй-Су и сам немного умел — но он никогда ничего не слышал о виоле. Пытаясь скрыть своё невежество, он начал оглядываться по сторонам, словно содержимое стоящих вдоль стен полок вдруг увлекло его больше, чем происходящее на столе. Сперва это было, конечно же, сплошным притворством, но потом он действительно обнаружил кое-что интересное. Статуэтка притаилась между рядами коробок, вырезанная из того же желтоватого материала, который заполонил всю комнату, напитывая её приятным душистым ароматом. Дэй-Су наконец понял, что это: дерево. Просто одно дело видеть поваленные стволы в лесу, спотыкаться об обломанные ветви, строить шалашики из палок. Совсем другое — когда под чьими-то ловкими руками дерево превращается в свившегося кольцами змея, который поднял увенчанную огненными лентами голову и смотрит на тебя из угла хитрым раскосым глазом. Дэй-Су подошёл, потрогал искусно вырезанную морду, провёл пальцами по изгибу спины. Огненные змеи были привычными персонажами детских сказок, волшебными помощниками, всегда выручавшими героев в беде. Мама часто рассказывала ему что-нибудь такое на ночь, к неудовольствию отца, который сказки о змеях не любил. «Почему? — недоумевал Дэй. — Это же символ нашего дома!» Но, странное дело: сейчас в разрезе деревянного глаза, в горделивом развороте шеи ему на мгновение почудилось недружелюбие. Змей то ли скрывал от него какую-то тайну, то ли хотел отнять что-то сокровенное. Возможно, не так уж неправ в своей неприязни был отец… — Нравится змей? — донеслось сзади. Дэй-Су обернулся. Эрхэ-Линн бросил ковырять свою виолу, присел на край стола и теперь выбирал деревянную стружку из волос. Дэй-Су не хотел его разозлить или обидеть, поэтому сказал: — Красиво сделано. Хотя лучше бы это был… Он запнулся, одновременно наблюдая, как уголки строгого рта чуть приподнимаются в улыбке. Честно говоря, Дэй-Су и сам уже начал понимать, что его внезапное увлечение одной эмерийской птицей начинает выходить за рамки разумного, и вообще выглядит очень по-детски. А ему почему-то именно сейчас хотелось казаться старше своих лет… Он покраснел и больше ничего не сказал. До книгохранилища они в итоге добрались, но только после того, как прошли по оставшимся верхним ярусам. Эрхэ-Линн вроде как его специально не приглашал, просто позволял следовать за собой, пока он обходил с осмотром свои владения, заглядывая то в одну комнату, то в другую, проверяя нечто, сохнущее на верёвках, и нечто, мокнущее в котлах, и голова у Дэй-Су шла кругом от обилия непонятных вещей и незнакомых запахов, и ужасно хотелось спрашивать, но что-то останавливало его. В рабочие дома детей дальше двора не пускали, и что там происходит, Дэй-Су на самом деле не знал, но думал, что происходит нечто подобное. Тилле говорил, в Эмерии рабочие дома называют мастерскими… Вот к Тилле он бы приставал с вопросами, не стесняясь, а к Эрхэ-Линну почему-то не мог. Когда в книжном зале вспыхнули огни, он увидел, что оставленная им в прошлый раз книга так и лежит на столе, раскрытая на том же месте, словно дожидается его возвращения. Мягко пружиня по металлическим ступеням, Эрхэ-Линн поднялся на пару пролётов вверх, спустился со стопкой новых книг для Дэй-Су, после чего уселся за стол напротив, зарылся в разложенные там бумаги и больше уже ни на что не обращал внимания. Дэй-Су ощутил лёгкий укол сожаления. С вопросами или без, но он был бы не прочь и дальше исследовать башню, наблюдать за непонятными действиями её странного хозяина, откладывать всё в памяти, чтобы потом хорошенько обмозговать… Теперь хозяин занялся каким-то важным делом, и повода разглядывать его больше не было. Ну что ж, книги — это тоже интересно. Утешив себя таким образом, Дэй-Су углубился в чтение. *** Эрхэ-Линн отложил стило и размял затёкшие пальцы, с трудом удерживаясь от зевка. Ночью он не выспался — когда много времени проводишь в присутствующем сне, ум загружен, и тело не отдыхает. К тому же, он уже очень давно этим не занимался, растерял все навыки и оттого утомился больше, чем следовало. Но, как результат — теперь на столе перед ним лежал, покрывая ровными строчками белые листы бумаги, готовый метод; конечно, не отработанный, даже не опробованный на себе, и всё же. Было, с чего начать. Стах, Дэй и красноголовый эмериец Тилле свалились на него в одну неделю, как снег на голову. Каждого из них по отдельности хватило бы, чтобы занять его вялотекущие мысли на месяцы вперёд, но все втроём они заставили его встряхнуться, оживиться, и отчасти вернуться к тому давно позабытому ритму, при котором в жизни иногда случаются встречи с другими людьми. Стах не получит метод, пока он, Эрхэ-Линн, его не отработает, поэтому встречаться им ещё несколько раз, хоть и на расстоянии. Тилле желает видеть его во сне еженедельно. Свою непомерную наглость этот человек уже успел проявить сполна; у него есть цель — а теперь ещё и средства (хотя у Эрхэ-Линна средства закрыть ему доступ в свой сон тоже есть). Дэй — единственный из них всех, кто может просто взять и войти в башню, когда ему вздумается. Не пустить его… конечно, тоже можно. Но не хочется. Совсем не хочется. В прошлый раз после ухода мальчика Эрхэ-Линн не удержался и сделал то, чего не делал уже с десяток лет: настроил Зеркало на Восточную цитадель. В течение дня он начал время от времени заглядывать туда, тщательно фильтруя образы, чтобы не наткнуться на тех, кого видеть не желал, и теперь мог сказать, что познакомился с маленькой копией Лема чуть получше. Он поднял взгляд к столу напротив, к склонённой над книгами мальчишеской голове, и перенёсся памятью в другой весенний день, день далёкого детства, день первого занятия в школе, когда он увидел Лема в первый раз. Они с матерью тогда только-только переехали с запада в Восточную четвертину, поближе к конным полям (мать работала с лошадьми), и школа Восточной цитадели оказалась ближайшей к их дому. Заходя в класс, он нервничал — другие дети, скорее всего, все друг друга знают, а он тут будет новеньким — поэтому вокруг особо не глядел, сел на первое попавшееся место, уткнулся взглядом перед собой и стал ждать начала урока. Потом он немного расслабился, и звуки голосов, детали обстановки начали постепенно просачиваться в мозг. Светлая просторная комната была заставлена рядами столов, за которыми детям полагалось сидеть по двое, а наставнику, наверное, предназначался тот высокий помост впереди по центру, пока ещё пустующий — как и место рядом с Эрхэ-Линном. Остальные столы были по большей части заняты, дети оживлённо переговаривались между собой, где-то раздавались взрывы смеха. Пока он осматривался, на соседнее место уже тоже кто-то приземлился. Сосед коротко кивнул ему в знак приветствия, подпёр щёку рукой, бросил несколько скучающих взглядов по сторонам, потом вытянул лист бумаги из стопки на столе и стал чертить на нём какие-то закорючки. Закорючки были кривые и не поддавались опознанию, но соседа они явно интересовали больше, чем что-либо другое в этой комнате. Минуту спустя Эрхэ-Линн не выдержал и спросил: — Что ты рисуешь? Сжимающая стило рука остановилась, ресницы взлетели, голова повернулась, и два синих глаза уставились на него. — Огненного змея, — последовал ответ. — Что? — Огненного змея. Ты что, не видишь? Вот змей, — мальчик показал на закорючку, загибающуюся в горизонтальной плоскости, — а вот огонёчки. Эрхэ-Линн моргнул. Что на это ответить, он не знал, поэтому просто взял другой лист и тоже начал рисовать, и чем дольше он это делал, тем шире распахивались от удивления глаза его соседа. — Ух ты, как здорово у тебя получается! А как он летит над горами, можешь нарисовать? Или змеиный танец! Или семиструйного Рра и его верного друга Мит-Риса во время поединка с Ран-Таром! В последовавшие несколько минут — пока наставник наконец не объявился и не положил всему этому конец — Эрхэ-Линн чувствовал себя и свой небрежный набросок центром маленькой сияющей вселенной, населённой огненными змеями и их верными друзьями, совершающими полёты на край света, танцующими в небесах, побеждающими врагов. Повернувшись на стуле и подавшись вперёд, в порыве красноречия взмахивая руками, Лем обрушивал на него обрывки сказок, какие-то сценки своего собственного сочинения, и глаза его горели — как они горели у него всегда при любом упоминании этой темы, все последующие годы их дружбы, их совместных поисков, путешествий, исследований, вплоть до того самого последнего мгновенья… — Эрхэ-Линн… Эрхэ-Линн! Звонкий голос вывел его из оцепенения. Дэй стоял рядом, тыча пальцем в раскрытый том; серые глаза (единственная отличающаяся деталь) смотрели выжидательно. — Я ту книгу уже дочитал, а тут мне непонятно. Тут буквы какие-то другие. А… Старый алфавит. Эрхэ-Линн начертил на клочке бумаги переводную таблицу и протянул ему. — Так сможешь читать? Дэй посмотрел, подумал, и сказал: — Так, наверное, смогу. Вечером, когда он ушёл, Эрхэ-Линн подхватил дочитанную им книгу, поднялся в плотницкую, нашёл подходящий обрезок дерева и принялся строгать.