Дом Огненного Змея

К западу от Ставарга леса начали постепенно перемежаться с лугами, а равнина пошла складками, словно смятая столовая скатерть. Чудесная дорога, вместо того, чтобы подпрыгивать вверх и вниз вслед за изгибами ландшафта, прорезала его стрелой. Пейзаж не должен был сильно отличаться от того, что видели Основатели, покидая Амарат пятнадцать веков тому назад. Интересно, о чём они думали, оставляя привычный мир позади и зная, что стоит им пересечь последнюю гряду холмов — и они уже никогда не смогут вернуться обратно? Но если его предки уходили в неизвестность, то Тилле возвращался домой, пусть и обременённый неожиданным грузом (на последней станции успешно заползшим в багажное отделение, взамен большого мешка, набитого камнями и тряпьём), поэтому настроение у него было вполне радужное. Когда повозка замедлила ход и остановилась, он нетерпеливо спрыгнул на землю. В отличие от более простых барьеров, обычным глазом граница была не видна. Никто в Эмерии толком не понимал её устройство; для диких зверей и птиц преграды не существовало, но стоило человеку подойти на расстояние вытянутой руки, как что-то там запускалось, и перед нарушителем вырастала переливающаяся стена, через которую невозможно было ни пройти, ни что-либо перебросить (неодушевлённые предметы граница просто проглатывала). Инженеры Фиресты и Апсарты в своё время чего только не перепробовали, включая подкопы и пушечную пальбу, а потом единодушно признали: против магии техника бессильна. После этого границу оставили в покое, хотя нет-нет да и вышагивал к ней какой-нибудь амбициозный изобретатель, в надежде, что именно его новшество окажется чем-то лучше предыдущих и увековечит его имя в анналах истории. До сих пор магия выходила победительницей в этой борьбе. Только сами солнцепричастные могли открыть границу, причём, как понял Тилле из разговоров с Сави-Рин, далеко не все. Равенство в Амарате было поверхностно и обманчиво. На благословенных Светлых Землях существовало жёсткое разделение между людьми, даже в пределах одного сословия: кто что знает, кто что может, кто на что имеет право. Знание о том, как устроена граница и как ей управлять, уж точно не являлось достоянием общественности. Иначе, полагал Тилле, отдельные представители этой общественности — какие-нибудь чудаки с шилом в заднице, заскучавшие в своём загоне — уже давно гуляли бы по континенту, и к решению эмерийской проблемы можно было бы привлечь их, вообще никаким боком не залезая в Амарат. Сейчас одним из двух «пограничников», отправляющих варваров восвояси, была Сави-Рин собственной персоной — выполняла до конца своё обещание проследить. Встав по обеим сторонам дороги, она и её спутник синхронно взмахнули руками — он левой, она правой — погладили воздух сбоку от себя и объявили о том, что проход открыт. Вот так, легко и просто. Никаких видимых глазу изменений в пространстве при этом не произошло. — Я объяснила лошадям, как дойти до ближайшего поселения с вашей стороны, — сказала возничая. — Это будет не очень быстро, — она покосилась на две еле различимые заросшие травой колеи, которыми дорога сменялась буквально в нескольких шагах, — но делать вам ничего не надо, просто садитесь обратно в повозку, они сами довезут. Потом распряжёте их — они к нам вернутся. Багалор рассыпался в цветистых благодарностях. Тилле едва заметно кивнул в ответ на выразительный взгляд Сави-Рин, прыгнул в повозку — и они оставили Амарат позади. *** До приграничного городка ехали молча, опасаясь лошадей — которым, конечно, не было никакого дела до людских разговоров за спиной, но у лошадей имелись хозяева. Лучше было помолчать, чем потом обнаружить, что в Амарате всё-таки имеются люди, понимающие по-эмерийски. На постоялом дворе, отправив четвероногих обратно, Тилле и Багалор немного передохнули, поели, взяли новых лошадей, а потом — попрощались. Глава посольства в одиночку и налегке помчался в Фиресту, Тилле с повозкой двинулся по той же дороге, но уже никуда не торопясь; его целью был Великий лес. И только отъехав на приличное расстояние, убедившись, что дорога в обе стороны пуста, он остановился, обошёл повозку и открыл багажное отделение. Беглец от амаратского правосудия вылезал из своего укрытия нерешительно, словно боялся, что здесь, в Эмерии, его могут ждать ещё худшие беды. Историю его Сави-Рин обрисовала вкратце: состоя в брачном союзе и уже имея одного положенного третьеродным ребёнка, он и его тхиэйре нарушили закон и зачали второго. Дети, в том числе нерождённые, перед законом были чисты, поэтому женщине разрешалось вырастить и выкормить ребёнка, и только потом понести соответствующее проступку наказание, каковым являлось «завершение жизни». Мужчина же подобной отсрочки не имел, и, если бы не удачно подвернувшиеся спасители в лице эмерийских послов, то завершать жизнь ему пришлось бы уже на следующей неделе. Покачиваясь рядом с Тилле на передке катящейся вразвалочку повозки, северянин немного расслабился, но ни успокаивающий шелест ветра в траве, ни ласковое весеннее солнце не могли полностью вытравить зябкую дымку из его хмурого, тяжёлого взгляда. В какой-то момент он вдруг сунул руку за ворот, резко дёрнул, срывая с шеи серебристое кольцо — и если бы не быстрая реакция Тилле, очутилось бы то кольцо в придорожной канаве. — Погоди, погоди, — Тилле мягко, но твёрдо удержал занесённый кулак. — Тебе оно, конечно, не нужно, но мне ещё может пригодиться. Северянин посмотрел на него, как на умалишённого, но позволил вынуть нательное кольцо из своих сжатых пальцев. Тилле с любопытством уставился на металлический кружочек в своей ладони, ещё хранивший тепло человеческого тела. Нательные кольца были знакомы эмерийцам лучше других деталей культуры Амарата — в конце концов, именно против этого тонкого инструмента контроля взбунтовались когда-то их предки Основатели. Поэтому Тилле знал, что это такое, и примерно представлял, как оно работает, но воочию видел впервые. Он сунул кольцо в карман, чтобы потом получше изучить — и, возможно, извлечь какую-то пользу. Но никакого общения со спасённым у него в итоге не получилось. Ничего, кроме имени — Дхис-Армет — Тилле от своего попутчика не узнал, и решил до поры до времени оставить бедолагу в покое. Уж чего-чего, а времени у них теперь будет вдоволь. Великий лес встретил их несколько дней спустя моросящим дождём и фигурой всадницы, замершей на пригорке у последнего изгиба дороги. Завидев её издалека, Тилле расплылся в улыбке и прибавил ходу, и уже очень скоро сжимал свою подругу в объятиях, смачно целуя под остолбенелым взглядом северянина, оставленного на козлах с поводьями в руках. — Так выглядит свобода, — подмигнул ему Тилле, оторвавшись от сладких губ Суриль. — Привыкай, братец. Потом, пройдя через простой опоясывающий барьер, они двинулись вглубь леса по хорошо утрамбованной, усыпанной мягкими хвойными иглами дороге, достаточно широкой, чтобы всадница могла держаться бок о бок с повозкой. — Как ты узнала, когда меня ждать? — спросил Тилле. — Владыка предсказал. Кто бы мог подумать, что дар провиденья проявится у него так поздно, да ещё и будет крепчать день ото дня. Дар провиденья, конечно. Знаем мы этот дар: чёрный с завитушками, хранится в сундуке под замком. — Крепчает день ото дня у него старческий маразм, сопровождающийся галлюцинациями. То, что иногда они совпадают с реальностью — чистой воды случайность. Суриль укоризненно покачала увенчанной каштановыми косами головой. Она была в своём простом верховом костюме и ехала, как обычно, без седла; сильные ноги плотно обхватывали бока кобылы. — Зависть — не повод для неуважения к старшим. И вообще, вы можете ругаться и препираться сколько угодно, всё равно все знают, что вы друг друга любите. Тилле вздохнул. Отрицать свою любовь к дяде он не мог — то была истинная правда. Отрицать зависть к его так называемым способностям не позволяла конспирация. Как бы там ни было, в лесу явно знали и когда он приедет, и кого с собой привезёт, поэтому объяснять Суриль присутствие чужака не требовалось. Между тем в подлеске по обочинам дороги начали проплывать гигантские, охряного цвета стволы. Северянин, кое-как оправившийся от первого столкновения с эмерийскими нравами, с любопытством оглядывался по сторонам. Своё угрюмое безразличие он оставил там, в полях, и чутьё подсказывало Тилле, что период привыкания будет недолгим. Чем бы ни омрачалось прошлое Дхис-Армета, интереса к жизни он не потерял. К тому моменту, как они въехали в город, небо развиднелось, и нарождающаяся зелень подлеска засверкала в рассеянных солнечных лучах. В Великом лесу не было темно, как в иных чащобах — деревья-великаны росли, не теснясь, просачивающийся сквозь лапчатые шапки свет в достатке доходил до земли. Тилле любил лес после дождя, полный ароматной сияющей свежести. За время его не такого уж долгого отсутствия в городе (конечно, называть его так можно было лишь с большой натяжкой) мало что изменилось. Где-то стучали молотки, оповещая об идущих полным ходом приготовлениях к весенней ярмарке. Где-то визжали дети, кудахтали куры — в общем, жизнь шла своим чередом. Оставив северянина вместе с повозкой на попечение Суриль, Тилле отправился искать дядю. Владыка обнаружился именно там, где Тилле ожидал его увидеть — в своей «хижине для уединения», маленьком доме на краю поселения, куда он сбегал, по официальной версии, чтобы отдохнуть от суеты. Чему на самом деле служил дом, пока что оставалось тайной (по крайней мере Тилле очень на это надеялся), известной только им двоим. Его явно ждали: барьер вокруг дерева открылся сам, дверь в конце опоясывающей ствол лестницы оказалась не заперта. Тилле прошагал вглубь дома — там, в секции с противоположной от входа стороны, располагался рабочий кабинет. Склонившийся над столом Владыка при появлении племянника даже не поднял головы. — Итого — двое: Предстоящая Западной провинции и сын Освещающего — едва вышедший из пелёнок, но рано или поздно он вырастет. Неплохо, неплохо. — Не двое, а трое, — ухмыльнулся Тилле и стал ждать реакции. Согнутая спина медленно распрямилась, и стоящий у стола человек, наконец, обернулся. Мать Тилле приходилась ему единокровной сестрой, но их общий папаша, большой любитель женских прелестей, произвёл её на свет от молодой жены уже в весьма преклонном возрасте, тогда как Владыка был одним из старших сыновей. Если смотреть по годам, уместнее было бы звать его дедом, а не дядей — седина обильно присыпала кудрявые виски ещё тогда, когда Тилле, совсем ребёнком, впервые попал в Великий лес. Сейчас голова Владыки полностью побелела, лицо покрылось глубокими морщинами, и давно уже не было силы в руках, когда-то с лёгкостью подбрасывавших маленького племянника в воздух, но глаза смотрели по-прежнему цепко и ясно. — Я видел всех, с кем ты встречался, и слышал всё, о чём ты с ними говорил, — произнёс Владыка не без самодовольства. Старый ты павлин, подумал Тилле, а вслух сказал: — В нужнике за мной тоже подглядывал? Всемогущая Альфата, никакого теперь от тебя спасенья, впору повеситься на суку. Хорошо, что твоя игрушка не умеет заглядывать людям в головы, содержание моих мыслей тебе бы не понравилось. Но ты мог бы узнать: не двое, а трое. Тут Владыка потребовал объяснений, и Тилле пришлось рассказать всё по порядку. — В развалинах западной цитадели кто-то живёт? — Владыка потёр лоб, вернулся к столу и снова склонился над тёмным резным овалом, источником его провидческих сил. Сложно было сказать, из чего сделано Зеркало — тяжестью и прохладой материал напоминал живой камень, но не серебристого, а чёрного оттенка, и не так явно блестел. Нашёл его никто иной, как Тилле, когда во время путешествия на юг шарился по тамошним руинам на предмет подарков (тогда это ещё не считалось опасным занятием). Сам он к цивилизации древних был довольно равнодушен, а вот дядю она чем-то будоражила — ещё в молодости тот облазил каждый уголок города, ближайшего к лесу, вытащил оттуда весь немногочисленный оплавленный хлам, который смог найти, и потом дождливыми вечерами сидел у жаровни, перебирая свои сокровища, задумчиво и даже как-то мечтательно. Поэтому Тилле, начав разъезжать по стране, нет-нет, да и забредал в руины, в надежде чем-нибудь порадовать старика. Он помнил потрясённое лицо дяди, когда он вручил ему целёхонький — огромная редкость! — артефакт. Уничтоживший города катаклизм не тронул постройки (мало что на свете могло действительно разрушить живой камень), но смёл практически подчистую всё, что было внутри, лишив потомков какого бы то ни было наследства. Конечно, дядя остолбенел не оттого, что штуковина оказалась целая, а потому, что сразу понял — учёный человек, — что она из себя представляет. Потом Тилле уже и сам, конечно, расширил познания в древней мифологии. Но чтобы разобраться, как пользоваться неожиданно свалившимся на них Зеркалом Пространства, потребовалось несколько лет. Владыка пробежал пальцами по изгибам сложного узора на ажурном ободке, вгляделся в чёрную сердцевину, и объявил: — Всё то же, что и раньше — сплошной туман. Конечно же, они пытались смотреть внутрь башни — загадка западной цитадели Тавирэнди озадачивала едва ли не больше, чем загадка древних городов (потому что вот тут-то живой камень по-настоящему исчез!), но взору их всегда открывалось одно и то же: клубы скучного серого тумана. — Намеренно создаваемые помехи, — предположил Тилле. — Либо естественный результат того, что произошло. — Как там сказал твой маленький друг? Неудавшийся эксперимент? — Судя по всему, западная цитадель была чем-то вроде университета — ну, как в наших городах: тут тебе и книги, и печи, и пробирки, только в пробирках у солнцепричастных, видимо, булькают куда более гремучие смеси… Но теперь я точно знаю, к кому обращаться за разъяснениями. — Кто он такой, этот твой Эрхэ-Линн? — Я надеялся, ты мне подскажешь. — Никогда не слышал этого имени. Знать бы хоть, из какого он Дома… — Эх. Всё всегда приходится делать самому. — Будь с ним осторожен, Тилле. — Владыка наградил его предупреждающим взглядом. — Он сильнее тебя, ты не знаешь его истинных намерений, а сны — опасная территория для нетренированного ума. Не зря сновидение у солнцепричастных давно запрещено. Тилле отмахнулся. Чутьё редко его подводило, и для себя он уже решил: Эрхэ-Линн — не враг. Возможно, не сразу и не во всём, но ему можно доверять, и по итогам визита в Амарат лично для Тилле это было самое интересное и перспективное знакомство. *** Не быть врагом не означало сразу быть другом — это Тилле понял во время следующей их встречи. Условленная неделя истекала как раз в день его возвращения, и после ужина он, не без сожаления покачав головой в ответ на приглашающий взгляд Суриль, отправился не к ней, а к себе, и улёгся в постель в одиночестве, предварительно совершив необходимые действия, которые, по словам Эрхэ-Линна, должны были позволить им встретиться во сне. Так и произошло. Обнаружив себя на знакомом утёсе с видом на равнину и горы вдалеке, Тилле удовлетворённо улыбнулся: первая проверка пройдена. Эрхэ-Линн сидел на том же месте, так же подтянув одну ногу к груди. Тилле сразу забросал его вопросами, и на некоторые даже получил ответ. Например, он узнал, как создаётся присутствующий сон. — Два человека договариваются о встрече. Если они хорошо и долго знакомы, можно и не договариваться. Один должен проснуться во сне и выстроить своё пространство, а другой — перед сном пожелать в него попасть. Точное время не имеет значения; при наличии пространства и желания увидеть друг друга встреча обязательно произойдёт. — Значит, ты можешь прийти в моё пространство, если я его построю? — Сначала попробуй построй, — усмехнулся Эрхэ-Линн. — Думаешь, это легко? Тилле ещё не знал, но собирался обязательно выяснить. Пространство Эрхэ-Линна было невероятно реальным: в воздухе кружили птицы, солнце нагревало камни, ветер ласкал кожу и доносил с равнины аромат диких трав. Расслабленный и разомлевший, Тилле как-то забыл о том, что нужно думать головой, и просто спросил, безо всякого, в общем-то, умысла: — Ты вырос здесь, в Тавирэнди? Сколько тебе лет? Это оказалось ошибкой. Фиолетовые глаза сощурились, и Эрхэ-Линн холодно проговорил: — Грубо работаешь, Красный Месяц. Торопишься. Твой наставник из Фиресты был бы недоволен. В ушах у Тилле зазвенело, как от оплеухи, но мозг быстро включился, и то, что было раньше смутной догадкой, превратилось в уверенность. — У тебя есть Зеркало Времени, — утвердительно сказал он. Эрхэ-Линн еле заметно улыбнулся. — Хорошо. — Привычные схемы летели к чертям, и ничего уже не оставалось, кроме как идти напролом. — Значит, ты всё обо мне знаешь. — Я видел кое-что из твоего прошлого. У меня нет особого желания отсматривать день за днём всю твою жизнь. — Знаешь ли ты о наших текущих… проблемах? — Тех, что в равной степени беспокоят и Владыку Великого леса, и Хозяйку Полых холмов, и наставника из Фиресты? Знаю. — И? Какие-нибудь советы? Рекомендации? Воцарилось долгое молчание, и, когда Тилле уже решил, что ничего от него не добьётся, Эрхэ-Линн проговорил: — Держитесь подальше от руин, вам это не по зубам. — И всё? — Это всё, что я могу сказать. Тилле досадовал на свою оплошность — из-за этого разговор получился скомканным и не таким, как он хотел. Но неосторожные слова выскочили — слишком рано — и улетели, догнать их и затолкать обратно он не мог. К немалому своему удивлению он обнаружил, что ему искренне жаль: он в самом деле надеялся подружиться с этим человеком. Не ради работы и будущего Эмерии. Ради себя. Он поднялся на ноги, безмолвно признавая своё поражение. Солнце в пространстве сновидения светило по-прежнему ярко, но лучи его словно перестали греть. Напоследок он решил всё же спросить — просто так, понимая, что ответа не получит: — Сновидение в Амарате запрещено, но ты им раньше занимался — и не один, а с напарником. Кто это был? Эрхэ-Линн окинул его долгим взглядом — и взмахом руки вышвырнул из своего сна.