Дом Огненного Змея

С утра в трактире при гостином дворе было шумно и людно. Путешественники всех мастей, которых этот городок на подъезде к Апсарте пропускал через себя в огромных количествах, поглощали нехитрый завтрак, торопясь продолжить каждый свой путь. Тилле и мастер Дуффит, приказчик Эрменталей, никуда не торопились. Чтобы задобрить трактирщика, который уже начал коситься на них, молчаливо попрекая за бесцельно занимаемый стол, Тилле заказал графин самого дорогого вина. — Наверное, они всё-таки не приедут, — в десятый раз сказал мастер Дуффит, одной рукой поправляя очки, а другой теребя ручку маленького кожаного саквояжа, который покоился у него на коленях. Коричневые усы на испещрённом оспой лице взволнованно топорщились. — Я говорил, что гонец, которого вы нашли в Валаксе, похож на пройдоху? Я оказался прав! Он взял ваши денежки — и был таков! Видук не получил письма и не знает, когда и где нас встречать. Тилле плеснул вина в один из двух стаканов и пододвинул к нему. — Дружище, расслабьтесь. Из гостиницы нас никто не гонит. Еда тут вполне сносная, вино тоже ничего, а девушки… — он подмигнул проходящей мимо смуглянке в полосатом переднике, — девушки просто замечательные. Наслаждайтесь. — Вам бы, серр Тилле, всё наслаждаться, — проворчал мастер Дуффит, но вина отхлебнул. Видимо, нервное напряжение, которое этот сухонький человечек нагнетал в себе с самого начала поездки, достигло пика и требовало хоть какой-то разрядки. Наверное, мастер Дуффит был хорошим приказчиком (иначе отец бы не отправил его с таким важным поручением), но попутчиком для Тилле — не очень. Он был умерен в еде, почти не брал в рот спиртного, не играл в карты и шарахался как от женщин, так и от мужчин. Образ жизни молодого серра он не одобрял настолько откровенно, что Тилле даже не пытался завоевать его расположение, смиренно приготовившись терпеть этого брюзгу на протяжении нескольких месяцев, но потом у мастера Дуффита сломались очки: слетели с носа и шмякнулись об пол при неудачном столкновении приказчикова ботинка с чересчур высоким дверным порогом. В самом деле, то была чистая случайность. Тилле ничего такого не планировал, но не воспользоваться случаем, конечно, не мог. Сплавить потрескавшиеся стёкла — дело пустяковое. После того, как он вернул целёхонькие (пусть и немного помутневшие) очки потрясённому владельцу, ледяные взгляды, которые бросал на Тилле приказчик, на пару градусов потеплели, а в ворчании появилась доля снисходительности. Довольный результатом, Тилле начал размышлять, какой бы ещё подвиг совершить для мастера Дуффита. Например, если уронить этот дурацкий саквояж в канал (хотя бы и вместе с хозяином), можно потом героически выловить его оттуда и высушить всё ценное содержимое. Наверняка это откроет в их отношениях новые грани теплоты. — Даже если они не приедут, — отозвался Тилле ободряюще, — ну поедем в город сами, поспрашиваем на улицах. Неужели нам никто не скажет, как пройти к дому видука ви-Дасси? Приказчик обвёл тревожным взглядом трапезную, где за соседним столом угрюмого вида турранцы с золотыми серьгами в ушах остервенело рвали руками горячие лепёшки, а на противоположной стороне зала громкие голоса с роминарским акцентом жарко спорили с трактирщиком о допустимости наличия морских гадов в рисовой похлёбке — и сильнее вцепился в саквояж. Тилле не знал, чем ещё успокоить человека, который боялся останавливаться в попутных гостиницах не меньше, чем ночевать на безлюдье в шатрах; в чьих глазах улицы незнакомых городов казались такими же опасными, как дорожный тракт с разбойниками. Надеясь переключить его внимание, Тилле спросил: — Да что там такое в этом вашем саквояже, что вы его носите даже в сортир? Уши мастера Дуффита слегка порозовели. — Там важные документы, — буркнул он, надувшись, как индюк. — Если бы вы хоть чуточку интересовались делами, я бы вам объяснил, что смета контракта — это… Дальше можно было не слушать. Тилле, сохраняя на лице расслабленную улыбку, потянулся к собственному стакану с вином. Не успел он сделать и двух глотков, как в трапезной появились новые люди. — Смотрите, — прервал он образовательную речь своего попутчика. — Вот мы и дождались. На пороге стояли, оглядываясь по сторонам, двое мужчин в одинаковых плоских шапочках с кисточками, в кафтанах до колен, подпоясанные широкими кушаками. У старшего и кушак, и кайма на шапке были лазурно синие. Его кряжистая фигура слегка поплыла в талии, выбивавшиеся из-под шапки кудри обильно тронула седина, но кустистые брови над глубокими колодцами глаз до сих пор сохраняли свой изначальный чернильный цвет. Второй мужчина, хоть и повыше ростом, в целом был его более молодой копией. Пробежавшись глазами по залу, седовласый безошибочно выхватил из толпы Тилле и направился к их столику. — Серр Тилле Эрменталь? — спросил он неожиданно мягким, благозвучным голосом. — Он самый, — ответил Тилле, поднимаясь навстречу и по южному обычаю прикладывая руку к груди. — А вы, я полагаю, видук Ашут ви-Дасси? Они обменялись приветствиями. Тилле представил приказчика, а видук — своего сына Харута, после чего извинился за опоздание. — Я хотел встретить вас лично, но сначала нужно было разобраться с кое-какими делами. — Право же, не стоило утруждаться. Хватило бы одного проводника — просто чтобы показать нам путь… Когда Тилле посылал письмо с известием об их скором приезде и просьбой о встрече на подходах к городу, то рассчитывал увидеть слугу, самое большее — сына, но никак не видука собственной персоной. Так поступиться статусом — со стороны Ашута ви-Дасси это был широкий жест. Отправляясь в Апсарту, Тилле как мог подготовился. О том, какое место в иерархии дуканата занимает видук (ниже венидука но выше гидука) он знал и раньше. Отец, вводя его в курс дела, объяснил, что семейство ви-Дасси уже много поколений занимается морской торговлей. У них есть свои корабли, ходящие в основном по западному побережью и на Архипелаг, то есть предполагаемое предприятие — закупать кисловик у Эрменталей с доставкой в один из восточных портов, чтобы оттуда по морю отправлять на юг — для Ашута ви-Дасси тоже новая идея, которую лишь предстояло опробовать. Также о видуке было известно, что у него есть здравствующая супруга, женатый сын и то ли один, то ли двое внуков. И что в молодости (эту информацию уже подкинул Фахор) тот служил в охране нынешнего аркдука Апсарты, Гуриона ви-Дарея. Больше в гостинице делать было нечего. Тилле отпустил людей, сопровождавших их на долгом пути из Фиресты — контракт с ними был на путешествие в один конец, потому что возвращаться домой планировалось морем — и, оставив багаж на попечение видуковых слуг, вышел вместе с приказчиком на оживлённую, залитую солнцем улицу, где торговки в завязанных под затылком платках громко расхваливали свой товар, а чумазый мальчишка рядом с фруктовым лотком молча жонглировал пятью мандаринами. Проходя мимо, Тилле вскинул руку и выхватил один из воздуха — циркач явно не ожидал такого поворота, но не растерялся, и оставшиеся фрукты упали в подол его рубахи, а не на пыльную мостовую. Тилле протянул мальчишке монетку. Тот заулыбался щербатым ртом и отсчитал в кулёк пять свежих мандаринов из лотка. Тилле сунул кулёк мастеру Дуффиту, в свободную от саквояжа руку. Следуя за своими провожатыми, они углубились в паутину улиц — видук сказал, что на ближайшем канале их ждёт лодка, потому что отсюда до его дома проще всего добираться по воде. — Я слышал, вы много путешествуете. — Кисточка на стоячей шапке с плоским верхом перекатывалась в такт ходьбе. — Приходилось раньше бывать в Апсарте? — Однажды, — ответил Тилле, — но так коротко, что я ничего толком не успел посмотреть. — Ну, вот теперь и посмотрите. До первых кораблей на север ещё достаточно времени — я и мои домочадцы будем счастливы всё вам показать. Ведь вы же остановитесь у нас? При обычных обстоятельствах Тилле предпочёл бы свободу постоялого двора, но знал, что отказ от гостеприимства будет воспринят как оскорбление. К тому же, Апсарта — то единственное место в королевстве, где человеку вроде него не стоит пренебрегать защитой, какую даёт близкое знакомство с местной знатью и проживание в стенах её особняка. Он мог заговорить зубы Суриль, чтобы та не волновалась, но сам-то понимал, что ни его фамилия, ни положение его отца никоим образом не спасут от ножа в спину в тёмном переулке. Тилле не был беспомощен в бою (хоть на поясе у него и не болталось именитых мечей, как у Солле), но острых ситуаций всегда предпочитал избегать. Тем более здесь. Тем более сейчас. Так что предложение видука он с благодарностью принял. Их путь лежал через центральную площадь городка, где в этот час творилось какое-то столпотворение. Они ещё не вышли из переулка, в котором уже становилось тесно от стекающихся отовсюду людей, как до ушей начало доноситься: — …и открылись глаза его, и узрел он чертог звёздный, чертог дивный, и Единого на алмазном троне, и сказал ему Единый: вот место твоё, Саларий! Не страшись последнего часа, ибо приближает он тебя ко мне. Осуши слёзы, ибо говорю я тебе: чем сильнее мука земная — тем слаще блаженство вечное, чем темнее ночь — тем ярче возгорится на её исходе утренняя звезда. Да воссияет! Людской поток как раз выкинул их на площадь, и Тилле увидел говорившего — он стоял на высоком деревянном помосте, воздев мосластые руки к небу; широкие рукава холщовой робы полоскались на ветру, как у огородного пугала. — Да воссияет! — грянула в ответ толпа. Харут ви-Дасси, до того никак не проявлявший себя, шевельнул губами и повёл правой ладонью на уровне лба характерным круговым движением. Его отец слегка нахмурился. — Увы, наша прогулка немного затягивается, — сказал видук, обращаясь к Тилле. — Теперь это препятствие — он указал на забитую до отказа площадь — придётся преодолеть. Если бы я знал, что сегодня братия будет здесь ораторствовать, то пошёл бы другим путём. — Люди желают слышать Слово. Конечно, для кого-то это лишь препятствие… — во взгляде, которым Харут наградил отца, читался явный вызов, — но, уверен, не настолько непреодолимое для бывалого путешественника, каковым является серр Тилле, чтобы его нужно было обходить за версту. — Конечно, — быстро подхватил Тилле, — я бы и сам остался послушать, но не хочу никого задерживать. Кустистые брови видука выразительно приподнялись, но комментировать он не стал — просто молча углубился в толпу, держась ближе к краю площади. Мастер Дуффит поспешил за ним, а следом и Тилле; от лазурного кушака и шапки лучше было не отставать, потому что люди — даже в религиозном угаре — всё же замечали их и по возможности расступались. Проповедник на подмостках продолжал воодушевлённо пересказывать житие святого Салария вперемешку с нравоучительными ремарками от себя, его частые громогласные «воссияния» моментально подхватывались десятками глоток. Тилле разглядывал людей — мужчин и женщин, старых и малых, бедных и побогаче — и не переставал удивляться. Зачем им это? Когда-то дядя пытался объяснить ему про необходимость на что-то опереться в трудную минуту, про страх неизвестности и смерти, неизменно сопровождающий жизнь — Тилле понимал умом, но не сердцем. Возможно, он и вправду был избалованным сынком аристократа, не знавшим настоящих тягот и лишений, каким его называли недоброжелатели. В трудные минуты ему до сих пор успешно удавалось опираться на себя. Неизвестность лишь будила в нём любопытство, а смерть — зачем бояться того, от чего никто не уйдёт? Да и какая, собственно, разница? Страх не приблизит смерть, а бесстрашие её не отсрочит, так же как и вера — в каких угодно богов. — Правда, что вы колдун? — голос Харута над ухом выдернул его из раздумий. Тилле нервно огляделся по сторонам — не услышал ли кто — но младший ви-Дасси, похоже, отдавал себе отчёт в том, где они находятся, и предусмотрительно понизил голос. — У меня есть некоторые способности, совсем незначительные, — ответил Тилле так же тихо и поспешил добавить: — Я почти не пользуюсь ими. Харут покосился на него с подозрением. — Колдун — и интересуетесь Словом? Интерес Тилле носил весьма отвлечённый характер, но говорить этого вслух он не стал. — А что в этом удивительного? Я открыт ко всему новому, включая новые идеи, если в них есть здравое зерно. Или колдунам путь на небо заказан по определению? — Ну… вообще-то да, — Харут слегка смешался. — Отступник был колдуном, и все его потомки несут на себе печать зла… Но вы мне кажетесь нормальным человеком… Тилле не удержался от улыбки. Харут смущённо поправил шапку на голове. — Вы послушайте брата Аруму, он лучше всех говорит. На площади Трёх Китов по воскресеньям. Когда они добрались до причала, солнце перевалило за полдень. Крытая лодка видука была похожа на плавучую беседку, с квадратным передом и кормой, на которой помимо их багажа лежал также гребец — закинув руки за голову, водрузив одну босую ногу на колено другой и лениво пошевеливая пальцами. При их приближении он открыл глаза, проморгался и, никого не приветствуя, молча взялся за канат, чтобы отвязать его, когда пассажиры устроятся на сиденьях. Тилле приходилось раньше видеть островитян, но впервые с такого близкого расстояния, поэтому он невольно задержался на нём взглядом. Гребец был жилистый и поджарый, ещё более смуглый, чем коренные жители Апсарты, с широким приплюснутым носом и прямыми чёрными волосами до плеч, перехваченными выцветшей красной лентой, на которой с трудом угадывались остатки геометрического узора. На поясе у него висел, прячась в кожаных ножнах, средних размеров боевой тесак. — Это Таминомга, — сказал видук, заметив его любопытство. — Десять лет назад я выловил его в Крабовом море — единственного уцелевшего с их челнока — и до сих пор не могу избавиться. — Возвращает долг жизни, — пояснил Харут. — Есть у них такой обычай — добровольно поступать в услужение к тому, кто тебя спас. — Привет, Таминомга! — Тилле улыбнулся и помахал островитянину рукой. Тот работал веслом, упираясь ногами в дощатый настил — туда-сюда, туда-сюда — как будто вообще ничего не слышал. — Он прекрасно говорит на всеобщем, но большую часть времени предпочитает изображать из себя глухонемого, — скорбным тоном сказал видук. — Не обращайте на него внимания. Лодка устремилась дальше на юг, обгоняя попутные судёнышки и уворачиваясь от встречных, мимо пустых рисовых полей, деревушек с глинобитными хижинами под шапками тростниковых крыш, провожаемая улыбками селянок, стирающих бельё, и стройными силуэтами вездесущих белых цапель. В какой-то момент берега оделись камнем, стена домов справа и слева сделалась сплошной, а сами дома похорошели, подросли, украсились крылечками, колоннами и балконами с резными решётками на окнах. Проплывая под арочными мостами, Тилле смотрел в выпученные глаза скульптурных рыб, на головах которых топтались толстые клювастые чайки. В ветряном воздухе резкие, не всегда приятные ароматы большого города смешивались с запахом близкого моря. Они свернули в боковой канал, потом ещё в один, потом Тилле запутался и потерял счёт поворотам. Наконец лодка остановилась у причала, принадлежащего дому с приятной персиковой штукатуркой. На широких ступенях, спиной к распахнутым деревянным воротцам в обрамлении цветочных горшков стояла немолодая женщина в просторных светлых одеждах, её платок из дорогой ткани был обмотан в несколько слоёв и завязан наверху мудрёным узлом. В руках она держала плоскую чашу с водой, в которой плавали гроздья акации. — Добро пожаловать в кафеллу ви-Дасси, — сказала женщина, её улыбающиеся глаза в сетке морщинок глядели приветливо и открыто. — Наш дом — ваш дом. *** Это случилось в его последний вечер в башне. Наутро должна была приехать Айу-Лан, чтобы отвезти его домой, как будто они вместе прибыли из Ставарга (ну и заодно обсудить что-то с Эрхэ-Линном). Неделя прошла так быстро — и изменила столь многое. Дэй-Су не хотел возвращаться, но вместе с тем чувствовал, что ему надо побыть одному, чтобы переварить эти изменения, уложить всё произошедшее в голове. Нужно было наведаться в тайник в роще. Узнать побольше про дядю Лема. Придумать какой-то план… Спускаясь в купальню, мыслями он уже был в завтрашнем дне, поэтому не заметил, что она не пустует. В Восточной цитадели Дэй-Су пошёл бы в свою, детскую для мальчиков, но в башне купальня была всего одна, поэтому хозяину и гостю приходилось пользоваться ей по очереди. Эрхэ-Линн всегда пускал его первым — о чём Дэй-Су втайне сожалел. Было бы наоборот — и он попробовал бы подкараулить его на выходе, «случайно» столкнуться в переодевальне, лишний раз увидеть объект своих чувств без перчаток или даже, если повезёт, с расстёгнутым воротом… Зачем ему это надо, он не смог бы объяснить. Просто — хотелось. Но сегодня он ни о чём таком не думал. Спокойно разделся, оставил вещи в корзинке и шагнул, раздвинув занавес из деревянных бусин, в царство пара и журчащей воды — только чтобы остановиться, как вкопанный, едва не растянувшись на скользком полу. Сперва он видел перед собой только полусогнутую спину и плечи над краем широкого полотенца. Потом руки — целиком — выжимающие тёмные от воды волосы; капли падали частично на пол, частично на голые ступни. Дэй-Су стало резко не хватать воздуха — и пар тут был ни при чём. Его взгляд пополз от ступней вверх. Лодыжки. Голени. Нижний край полотенца — оно было тонкое и лепилось к мокрому телу, как вторая кожа, не скрывая, а подчёркивая. В голове у Дэй-Су загудело. Сердце забилось в ушах, между ног погорячело, а потом — затвердело. В полном и совершенном ужасе он прижал собственное скомканное полотенце к животу. Эрхэ-Линн повернул голову и глянул на него сквозь мокрые пряди. — Одну минуту, — сказал он. — Мне надо было срочно — опрокинул на себя банку с краской в мастерской. Дэй-Су пулей вылетел в переодевальню, а оттуда, не останавливаясь, в коридор, где прижался спиной к стене и стоял так, дыша мелко и часто, изо всех сил пытаясь не грохнуться в обморок. Жар схлынул так же внезапно, как и накатил, вытесненный липким страхом. «Лишь бы он не заметил. Пожалуйста. Лишь бы он не заметил». Ещё очень долгое время это была единственная связная мысль в его голове. После купальни он сбежал в свою каморку и забился под одеяло, хотя про сон, конечно, можно было забыть. Ты когда-нибудь видел, как спариваются лошади? Он видел. Он понимал, что с ним произошло — не понимал только, почему. Так быть не должно. Это что-то очень плохое, очень неправильное. Какое-то отклонение? Неужели расплата за непослушание с нательным кольцом всё же настигла его? Но почему именно сейчас, когда столько лет всё было нормально? И что же теперь делать — идти в храм? Он представил, как объясняет свою проблему Поклоняющемуся (и объяснять ведь придётся с самого начала). Как обо всём узнаёт отец. Потом — Эрхэ-Линн… Нет. Нет-нет-нет. Никому говорить нельзя, он как-нибудь сам разберётся. Постепенно. Что-нибудь придумает. Он вытянулся на спине, уставившись в темноту, и сам не заметил, как перед глазами вновь поплыли клубы пара, напитанные запахом мыла из лимонной травы, и в этих клубах, обтянутое мокрым полотенцем, пряталось что-то настолько желанное — непонятно, мучительно, пугающе желанное — что на него снова накатило. Дэй-Су перевернулся на живот, вцепился зубами в подушку и тихонько заскулил.