Как небо дрожит в предутренний час Налитое звёздной пылью Как сладок рассвет, пронзающий нас Весною в Долине Лилий
Перед глазами мелькнул образ из сна: долина в сумерках, каскады полей, усеянных белыми головками цветов, двое людей, застывших друг напротив друга.Как терпок туман в душистых лугах Что горы в ладонях носили Как радостно жить с тобою в бегах Под оком Долины Лилий
Песня была явно северная, но он никогда раньше не слышал её — и нигде не встречал этот текст, даже во время своего академического заплыва в Фиресте. Откуда его знает слепой музыкант из обшарпанной чайной в Апсарте, и почему решил спеть именно сейчас, в этот самый момент? Что таким образом пытается сказать Альфата? В кафеллу ви-Дасси Тилле вернулся в большой задумчивости, и в задумчивости отошёл ко сну. И даже во сне его задумчивость продолжалась — что не преминул отметить Эрхэ, явившийся, для разнообразия, с визитом к нему: в его домик в Великом лесу (создавать что-то более сложное сегодня не хотелось). — Во что ты веришь? — спросил Тилле тогда. Если вопрос и удивил его собеседника, то он ничем не показал этого, даже не стал уточнять, в каком смысле — они уже хорошо понимали друг друга без слов. Он перестукнул пальцами по столу, разглядывая узоры на кружевной скатерти, а потом ответил: — В воздаяние. Я верю, что каждый человек рано или поздно получит то, чего достоин — или что заслужил. — Он немного помолчал. — А ты? — Не знаю, — вздохнул Тилле. — Столько разных идей сражаются за право овладеть моим разумом — сложно выбрать какую-то одну… Но знаешь, во что я не верю точно? В совпадения. И он пересказал своё видение о прошлом — а также случившееся в чайном доме, и, хотя из песни смог вспомнить лишь несколько строк, Эрхэ, услышав их, сел ровнее и глянул на него внимательнее. — Ага! — Тилле тут же наставил на него палец. — Ты знаешь эту песню! — Стихотворение… Я думаю, сначала это было стихотворение… — Погоди-ка. — Неожиданно всплыл в памяти обрывок их давнего разговора. — Когда я спросил, где ты видел звезду с центром в Таршастре, ты сказал: «Там, куда потерян путь». Как же там пелось?.. Сейчас… Вот: «Как время летит, жестоки года, мы счастье своё пропустили… Увы мне, я путь потерял навсегда обратно в Долину Лилий…» Тилле вскочил и хлопнул руками по столу. — Ты там был! — Ну… был, да. Эрхэ сегодня удивительно легко со всем соглашался. Тилле в волнении зашагал по комнате. — Вот видишь? Видишь?! Всё связано! Звезда в Эмерии, твой круг перемещения, Мит-Рис и Ран-Тар — тогда во сне это не мог быть никто другой! Ты, я, Дэй, Сави-Рин и Стах-Рам — и наверняка ещё куча людей, которых я не знаю. Мы связаны, и всех нас судьба ведёт… куда-то. — Тоже мне, провидец нашёлся, — усмехнулся Эрхэ, а потом взгляд его как-то потускнел — будто тучи набежали на луну. — Возможно, судьба ведёт куда-то вас, — проговорил он тихо, — но я, увы, остаюсь на месте, и будущее не сулит мне ничего нового. Моя жизнь всегда вертится по кругу… Вскинув голову, Тилле вгляделся в него попристальнее. — Что-то случилось? — спросил он. — Ничего не случилось, — Эрхэ поднялся и подошёл к окну. — Кстати, — сказал он, — человек, с которым ты встречался в винной лавке, не опасен, а вот Розочка… — тут он снова повернулся к нему, с нечитаемым выражением лица, — …от Розочки я бы советовал держаться подальше. По-моему, у неё портовая болезнь. Тилле моргнул — раз, другой — потом одним прыжком преодолел разделявшее их расстояние и, схватив своего друга под локти, проникновенно сказал: — Ты присматриваешь за мной? Эрхэ, это ужасно… мило… с твоей стороны… Под конец его уже сгибало пополам, так, что он едва не уткнулся носом в обтянутое серебристой тканью плечо. Плавным движением высвободившись, Эрхэ с достоинством проговорил: — Ты — моё единственное настоящее развлечение. Было бы обидно лишиться его из-за какого-то пустяка. — Не волнуйся, таких, как я, зараза почти не берёт — хорошая наследственность, понимаешь, от наших славных предков… — Отсмеявшись, Тилле привалился к стене. — Слушай, давно хотел спросить. Ты в Зеркале, наверное, видишь всякое… да я не в том смысле, — добавил он быстро, — подглядывай, сколько хочешь, мне уже всё равно. Но тебя это, должно быть, шокирует? — Шокирует? — Эрхэ выгнул бровь. — Я наблюдаю за эмерийцами полтора века. Ваши побуждения — и это относится ко всем сферам жизни — в общем и целом весьма однообразны, а у действий ограниченный набор. Ты не можешь меня шокировать — разве что повеселить, как в тот раз на берегу реки, когда твои штаны унесло ветром и… — Ладно, ладно, — отмахнулся Тилле, пряча усмешку. — Веселись на здоровье, только про себя. Самое время было свернуть этот пикантный разговор, так неожиданно возникший на ровном месте, и возвратиться к более насущным вопросам, но что-то его подзуживало. Когда ещё представится такой подходящий случай? — А самому тебе никогда не было любопытно, ну, каково это? На него глянули, как на неразумного младенца, которому приходится растолковывать очевидные вещи. — Тилле, мне нечем любопытствовать. У меня отсутствуют требуемые функции организма. — Может, они бы появились, если бы ты попробовал разок. — Это так не работает. — Предлагаю эксперимент. Тилле чувствовал, что его несёт, но уже не мог остановиться. Придвинувшись к Эрхэ поближе, он выразительно посмотрел на его строгий, правильной формы рот, надеясь, что объясняет суть эксперимента достаточно понятно. Эрхэ равнодушно пожал плечами и сказал: — Пожалуйста. Тилле несколько опешил от такого поворота. «Серьёзно? Так просто? Даже глазом не моргнул?» Слегка отстранившись, он окинул внимательным взглядом всю его фигуру, впервые позволяя себе открыто оценивать. Примерно одного с ним роста — хотя, насколько можно верить таким вещам во сне? Здесь они оба — проекции, а наяву никогда не встречались… Не хрупкий, но изящный. Красивый — куда ж без этого, по-настоящему некрасивых в Амарате нет. Тилле с удивлением поймал себя на мысли, что никогда раньше не предавался фантазиям на его счёт — точнее, не давал своим фантазиям большого ходу. Быстро переступив через внутренний запрет, он на мгновение представил в деталях, каким могло бы быть удовольствие, если бы удалось расшевелить эту ледышку. Захваченный нарисовавшейся картиной, он обхватил Эрхэ за затылок, притянул к себе и поцеловал. Его губы оказались прохладными, а волосы — мягкими на ощупь. В нём совсем не чувствовалось напряжения — ни до, ни в процессе — одна лишь ровная безучастность. — Ну? — спросил Тилле, оторвавшись. — Как ощущения? Эрхэ помолчал, словно всерьёз обдумывая ответ, а потом сказал: — Как будто я ткнулся лицом в полированную столешницу. Все надежды Тилле на продолжение — какими бы призрачными они ни были — рухнули в тот же миг, но не оценить комичность момента он не мог. — Альфата!.. — воскликнул он, хватаясь за грудь. — Твои жестокие слова разбили моё бедное сердце — не знаю, как дальше жить! — Теперь ты понимаешь? — сказал Эрхэ уже другим тоном. — Тут, — он постучал пальцем себе по лбу, — нет данных, чтобы наполнить действие смыслом. Мы в пространстве сна, всё происходящее — продукт нашего ума. Даже те ощущения, которые возникают у тебя, есть лишь эхо предыдущего опыта, но у меня никакого опыта нет — и быть не может. — Хм, — Тилле поскрёб затылок. Кажется, он в самом деле начал понимать. — Ну что ж, спасибо за наглядное объяснение. Похоже, что во сне — по крайней мере с этим конкретным человеком — действительно можно лишь разговаривать. А жаль. *** Выходной стремительно приближался, и Дэй-Су отделяла от Эрхэ-Линна всего одна ночь — а он всё ещё не был готов. Стах-Рам своей просьбой не оставил ему выбора, он должен был идти в башню — и при мысли об этом сердце ухало в пятки, как в тот самый первый раз (уже подёрнутый дымкой лет), когда он отправлялся в полную неизвестность. Чтобы чем-то занять ум, Дэй-Су засел за книги, которые днём принёс ему отец. Они рассказывали подробно о том периоде истории, когда образовалась Эмерия — и происходили из взрослой библиотеки. Дэй-Су невольно усмехнулся, вспоминая, с каким важным, чуть ли не торжественным видом отец положил стопку на стол. — Ты уже почти совершеннолетний, поэтому — вот, в виде исключения. Тебя, похоже, интересует эта тема? Почитай, потом обсудим. Что ж, тема действительно была интересная. Вечер пролетел незаметно, и засыпал Дэй-Су, обдумывая прочитанное. Потом как-то внезапно наступило утро — и пора было идти. Одевался он особенно тщательно. Откопал в дальнем углу ящика расчёску, провёл по волосам. Раньше его мало заботил собственный внешний вид и мнение о нём окружающих, но теперь — в глазах одного единственного человека — он должен был выглядеть так хорошо, как только мог. Остановившись у зеркала в гостиной, он окинул своё отражение придирчивым взглядом, вздохнул — и ступил за порог. В башне он не бросился сразу наверх, искать Эрхэ-Линна, а задержался на пустом, полностью свободном от вещей первом ярусе. Поднял голову к тёмному потолку, понаблюдал за танцем пылинок в пятнах просачивающегося снаружи скудного света. Здесь оно всё когда-то и началось. Он стоял вот тут, а потом обернулся — и впервые увидел… Дэй-Су крутнулся на пятках, упёрся взглядом в лестничный проём. Эрхэ-Линн стоял на том же самом месте, таким же безмолвным сияющим изваянием, и по лицу его — так же, как и тогда — ничего нельзя было прочесть. Сердце пропустило удар — а потом забилось судорожными толчками. «Какой же он… Какой он всё-таки…» У Дэй-Су кружилась голова, казалось, ещё немного — и пол уйдёт из-под ног. Нужно было за что-то зацепиться в этом потоке чувств… — Привет, — он решил зацепиться за звуки собственного голоса. Немедленного ответа не последовало. Ничего не оставалось, кроме как продолжать. — Извини, я в прошлый древодень не смог прийти. В школе сейчас столько задают… Пресветлое, да что он несёт. Зачем вообще было начинать сразу с этого… — Ты не обязан передо мной отчитываться, — голос Эрхэ-Линна звучал спокойно, без тени упрёка или недовольства. — Ты вообще не обязан сюда ходить — как я уже говорил много раз. Я сейчас на кухне работаю с ядовитыми веществами, тебе этим лучше не дышать — посиди пока в книжном зале, почитай что-нибудь. С этими словами он развернулся и ушёл, оставив после себя звенящую тишину — и пустоту, в которой медленно разливалось отчаяние. «Понял? — мысленно сказал себе Дэй-Су. — Ты ему не нужен. Ему вообще всё равно, есть ты или нет». Отчаяние, почти уже заполнившее его до конца, вдруг сменилось протестом. Потом даже чем-то, похожим на злость — только Дэй-Су никак не мог понять, на кого именно злится. «Ладно. Сейчас ему всё равно — пускай. Я прочту все книги на свете, научусь творить лучше всех, сделаю то, чего никто раньше не делал — я докажу ему. Когда-нибудь… я ему докажу». Он поднял голову, расправил плечи, и тоже двинулся к лестнице. Надо было донести эту гордую уверенность в своих силах хотя бы до третьего яруса.